Два крыла для Ангела

В больницу к Божене Навроцкий-старший позволил попасть Анжею на следующий день. Расщедрившись под влиянием хороших новостей, Серж переговорил с классным руководителем Анжея и велел пасынку с Яном собираться в больницу. Узнав накануне о том, что сестра вышла из комы, Анжей, не сдержавшись, разрыдался на груди Лены, и Серж, наблюдая за его бурным изъявлением эмоций, неожиданно ощутил укол чего-то, весьма похожего на раскаяние. Пусть оно и было недолгим, но он позволил ему навестить Божену. Одеваясь, Анжей, торопился изо всех сил, стараясь не злить Навроцкого. У двери он оказался первым — стоял, ожидая, пока соберутся отчим с Яном, держа в руках большого плюшевого медведя. — А это ещё зачем? — проворчал появившийся в коридоре Серж, надевая часы. Анжей, смутился. — Божена… любит эту игрушку. Я подумал … — В палате интенсивной терапии стерильная чистота. Даже цветы приносить нельзя. — Пусть поставит где-то в углу, — поддержала Анжея провожавшая их Квятковская. — Божене будет приятно увидеть рядом с собой частичку родного дома. Серж, покосившись на неё, ничего не сказал и вышел из квартиры. Ян выбрался вслед за ним. Лена придержала Анжея за руку, поправила ворот его чёрного свитера. — Опять оделся, как гот, — укорила она. — Мне так нравится, — он потёрся подбородком об её руку. Квятковская напомнила ему мать, вызвав приступ всплеск першения в горле. — Вижу, — она уложила ладонь на его грудь, сердце мальчишки под её пальцами быстро билось. — Анжик, всё будет хорошо. Ты мне веришь, милый? — Теперь верю, — сказал он, и крепко обнял. Девушка, дёрнувшись от удивления, обняла его в ответ. Выскользнув из её рук, Анжей побежал к лифту, откуда его нетерпеливо окликал Навроцкий. Закрыв за ними дверь, Лена ненадолго прислонилась к стене. Божена вышла из комы, Навроцкий-старший впервые не глядел на пасынка волком. Тогда почему ей так тревожно? Тряхнув головой, она, отогнав дурные предчувствия, направилась на кухню. Стоило испечь любимый всеми медовый торт, чтобы отметить вернувшуюся в дом надежду. За руль машины Навроцкого сел Ян, Серж разместился рядом с ним. Анжей привычно угнездился в свой угол на заднем сиденье, прижимая к себе медведя. Вчерашние страхи несколько поутихли, и он уже не смотрел на жизнь через призму неминуемой беды. Даже стал подумывать о том, чтобы поговорить с отчимом о шантаже Моравского. Признаться во всём честно, сказать, что раскаялся и пересмотрел свои взгляды на жизнь. Может, Серж его и не убьёт. Анжей вздохнул. Убить не убьёт, но держать рядом со своей дочерью «мерзкого извращенца» не станет. Нет, признаваться было нельзя. Мысли соскользнули к Нариму с Тимом. Может, и к лучшему, что они теперь вместе. Свои глупые мечты о жизни втроём стоило забыть раз и навсегда. Не стоило вообще в них верить, но Тим был так убедителен, расписывая ему их светлое будущее. Можно жить и в одиночестве. Поселиться где-нибудь неподалеку от того места, где осядут, став взрослыми, Тим с Наримом, и следить за ними издалека. Наблюдать за их счастьем, не вмешиваясь. От такой жизненной перспективы ему захотелось тоскливо взвыть. Анжей шмыгнул носом. Себя было жалко. Того, как поглядывает на него время от времени Моравский в зеркало салона, Навроцкий-младший не замечал. У больницы они вырулили на стоянку. Серж, просматривавший всю дорогу документы с работы, бросил рядом с Анжеем папку с бумагами. Вырванный из своих мыслей хлопком папки, Анжей встрепенулся. — Идем, — бросил ему мужчина. — Ян, съезди ко мне на работу, скажи Марии, что сегодня я не выйду. Управятся без меня. Потом заедешь на СТО, пусть глянут, что там справа под капотом постукивает. — Я давно заметил, сам хотел заехать, — Моравский деловито кивнул. — Я могу задержаться на станции. — Ничего страшного. Анжея я отправлю домой на такси. Ян встрепенулся. — Я могу сам за ним заехать, если он подождёт. Слушавший их Анжей похолодел: оказаться с Яном один на один в машине после вчерашнего он хотел меньше всего. — Не беспокойся, — утешил его ответ главы семьи, — и на такси доедет, не маленький уже. Переведя дух, подросток выскочил из машины. Навроцкий, покинув салон, степенно направился к лестнице. Пасынок семенил за ним, держась за спиной мужчины. Оставшись в машине в одиночестве, Моравский вырулил со стоянки. Со вчерашнего дня Ян ломал голову, как вытащить шею из затянувшейся вокруг неё петли и, кажется, нашёл того, кто отсрочит его казнь. Автомобиль влился в поток транспорта. Проехав через центр, Моравский вырвался за город. Через пару километров показалась рекламная вывеска, радушно приглашавшая посетить ресторан «Гостиный двор» — конечную цель его пути. Сделав разворот километром выше, Ян въехал на стоянку перед рестораном, утопавшим в зелени густо насаженных декоративных цветущих кустов и стриженых туй. Захлопнув дверцу машины, Ян огляделся. Двор уютного загородного ресторана был пуст. Постоянные посетители съезжались ближе к ночи. Днём здесь в основном останавливались дальнобойщики да проезжающие мимо туристы. Кухня «Гостиного двора» была превосходной, антураж обстановки — в стиле охотничьего домика, времен империи — впечатлял, комнаты небольшого отеля радовали чистотой и нарочитой роскошью, но основной доход хозяину заведения давали вовсе не ресторан с отелем. Хозяин «Гостиного двора» — Натан Шульц, известный в своей среде, как Соловушка, за безудержную страсть к караоке, в молодости был сутенером, успешно поставлявшим во все сауны города лучших девочек «с неизменным качеством». Сколотив деньжат, Соловушка прикупил старое «совковское» кафе на окраине города на развилке двух трасс международного значения и вскоре превратил его в ресторан с отелем, продолжив ещё более успешно заниматься своим прежним ремеслом. С той лишь разницей, что стоили теперь его «подопечные» в разы больше, и развозили двуногий товар по клиентам на представительских автомобилях под охраной. Окинув взглядом двор, отметив произошедшие с его последнего посещения изменения, Ян направил себя ко входу в отель — двухэтажное, выкрашенное в лимонный цвет здание с помпезным парадным крыльцом. Ступени украшали две крашенные в золото статуи львов из гипса. В память вползло воспоминание о том, как Моравский в первый раз взошел по этим ступеням — глупый шестнадцатилетний подросток в поисках сытой жизни и удовольствий. Дверь впустила его в пустой банкетный зал. За барной стойкой возился незнакомый ему светловолосый парень. Оглядев пустой зал, Моравский подошёл к стойке. — Где Натан? — произнёс, упуская приветствие. Бармен, не отрываясь от протирания стаканов, бросил на него равнодушный взгляд. — А кто спрашивает? — Скажи… Пшек его хочет видеть, — своё прозвище Ян не любил. Всегда мечтал о героической псевдониме, но Соловушка давал клички один раз и на всю жизнь, как собакам. Бармен, отставив стакан, взял мобильный и отошёл к стене. Дождавшись отзыва хозяина, блондин пролепетал что-то жеманным голоском, прикрывая трубку ладонью. Моравский сморщился. Соловушка, хоть и специализировался на «женском мясе», сам тащил в свою постель всё, что имело места для проникновения, независимо от пола. В ожидании хозяина заведения Ян, опустившись за стол, заказал чашку кофе. Узрев в меню цену кофе, поднял брови. В городе за это же сомнительное пойло отдал бы в три раз меньше. Соловушка всегда драл с клиента последнюю шкуру. Однако обратиться за помощью Яну больше было не к кому. Срок возврата долга Хозяину наступал через пять дней, не отыщет десяти тысяч — и ему конец. Бежать было бесполезно, люди у его кредитора были везде, попробует «встать на лыжню» — и умирать будет долго и болезненно. Будь проклят тот день, когда он сел за игральный стол. Натан появился не сразу. Ян успел выпить кофе и нервно выкурить две сигареты, наплевав на висевшую на стене табличку «У нас не курят». Бармен замечаний не делал, занимался своей работой, а вот Соловушка развопился. Моравский, подняв руки, послушно затушил едва начатую, третью по счёту, сигарету. — Всё, всё, тушу. Натан Шульц, низкорослый, рыхлый брюнет с хищным носом и тёмными, как остатки кофе в чашке Яна, глазами, опустился на стул напротив Моравского, держа в руках новомодный планшет. — Чего припёрся? — недружелюбно кинул он, бережно укладывая планшет на стол. — Разве так дорогих гостей встречают? — укорил Ян. Начало было плохим. Натан был не в духе. — Дорогим, дорогуша, ты даже во времена своей сопливой юности не был, — отрезал Соловушка, — у меня дел по горло, новых куколок на осмотр привезли. И портфолио перспективного «мяса» прислали. Говори, что надо, и проваливай. Моравский, подавив гнев, согнул холку. — Натан, мне нужна помощь. Соловушка хмыкнул, не отрываясь от перелистывания фото голых девиц в откровенных позах. В анфас, профиль, с широко раздвинутыми ногами. — Дай-ка угадаю. Виктор вернуть долг потребовал? И ты вспомнил про старину Натана, которого, как последний неблагодарный сукин сын, кинул. Моравский сглотнул. — Знаешь, значит. — Разумеется. Сперва тебя у меня искали. Представляешь? Решили, что я тебя покрывать стану. — А ты не станешь? — А с какой такой радости? — Натан, оторвавшись от портфолио голого подростка, затесавшегося в череду девиц, поднял на него насмешливый взгляд. — Защищаю я только того, кто под моей рукой ходит. — Я ходил. — Так то когда было? Когда у тебя первые усы над губой прорезались. Ты был хорош, не спорю. Клиенткам по вкусу пришелся: эдакий зелёный милый мальчик, а на деле ублюдок с замашками садиста. — Полегче, — прошипел Моравский. — Тебе это тоже нравилось. И денег я тебе зарабатывал немало. — Себя тоже не обижал. Пока клиентки жаловаться не стали. Ты вошёл в раж, Пшек. А я всегда тебе говорил, что с клиентами нужно воплощать их фантазии, а не свои. Мне пришлось отдать этой дуре не только твой гонорар, а и ещё оплатить хирурга, который её зашивал. Хорошо хоть сучка попалась замужняя. Не стала в милицию подавать заявление, чтобы супружник про похождения на сторону не узнал. — Дело давнее, — про этот эпизод его жизни Ян вспоминать не хотел. Но повеселился тогда на славу. Как же визжала под ним жалкая дура, возомнившая, что ей позарез нужно испытать на собственной холённой шкуре острые ощущения садо-мазо. Доминант из него вышел, по мнению Яна, великолепный, а вот саб — подкачала. — Но во сколько я тогда влетел, помню. — Я тебе всё отдал, до цента. — Ещё бы не отдал, — проворчал Соловушка, — весь мой бизнес тогда едва коту под хвост не спустил. Скажи судьбе спасибо, что в тюрягу не залетел. Драли бы тебя там во все дыры с такой статьей. — Натан, — Ян нагнулся, — не заставляй просить на коленках. Помоги, мне же глотку вырвут. Обещали скальп снять и глаза выдавить. Натан фыркнул: — Шиловы? — Кто же ещё? — Они могут, — Натан деланно вздохнув, откинулся на спинку стула. — Сколько ты должен отдать? — Должен был три, но Виктор включил счётчик. Требует десять. Соловушка поперхнулся. — Хороший счётчик! Чтобы мне так прибыль считал. — Натан, мне не до шуток. Я к понедельнику должен отдать десять кусков. — А сколько есть? — Восемь сотен. Раздобыл тут … по случаю. — Тогда готовься к встрече с Шиловыми, — Шульц хохотнул без малейшего сочувствия. Моравский насупился: — Тебе смешно, что меня убивать будут? — Мне смешно, что ты такой дурак. Надеешься, что я тебе в долг дам целых девять кусков. Ты же за этим сюда притащился, голодранец? Ян изо всех сил сдерживал порыв врезать по самодовольной физиономии Натана. — А ты не дашь? — Тебе — нет. — Соловушка откровенно веселился. — Тебе отдавать нечем. — У меня богатый дядя. — Тогда почему он сам тебе денег не даст? Постой, — он поднял руку, — я сам отвечу. Потому, что он не знает, кого приютил. Да? Думает, что ты бедный родственник, потерявший горячо любимую матушку. А знает твой дядюшка, как именно она умерла? Лицо Яна потемнело. Взгляд на мгновенье остекленел, и Соловушка отодвинулся, почувствовав скользнувший по спине озноб. Натан нервно хихикнул. Ян был нечто. Чистое зло в человеческой оболочке. — Давай так, — выдал с показной ленцой, — я поговорю с Хозяином. Об отсрочке. Выпрошу для тебя недельку-другую. Думаю, Вик мне не откажет. Дела с ним ведём давно, он меня знает. А ты, милок, потрудись найти для меня что-то более весомое, чем просто наличие богатого дядюшки, чтобы уговорить меня ссудить тебе столь приличную сумму. Ты же мальчик не глупый, понимаешь, что залог должен быть серьёзным. — У меня ничего нет под залог. — Так подумай, что можешь продать. — Что? Квартиру моя мать — сука, какому-то фонду по защите зверья бездомного отписала по завещанию. Только бы мне не досталось. Нет у меня ничего. — Не любила тебя твоя матушка, — Натан снова хохотнул. — Короче, дядюшка у тебя не беден, пошарь по его гнездышку, поищи, что есть ценного. Найдёшь, тащи сюда.  — Вся наличка у него в банке. А сейфа в доме я не видал. — Наверняка он там есть. Ищи лучше. Ян промолчал. Его взгляд упал на лежавший на столе планшет. Голый мальчишка не старше пятнадцати лежал в ворохе подушек, зацепив в кулак собственный член. Внизу под изображением стояла цена. Четырехзначная. Его брови дёрнулись. — Когда это ты на голубков перешёл, Нат? Соловушка накрыл экран планшета пятернёй. — Голубки, Ян, нынче в моде. Всем хочется запретного искушать. Оставь свой телефон у бармена. Я позвоню тебе, если договорюсь с твоим кредитором. За услуги посредника своё возьму, не обессудь. Сколько, скажу потом. Ян, поняв, что разговор окончен, вытянул себя из-за стола.

***

Увидев сестру после столь долгого перерыва, Анжей ужаснулся. От Боженки остались кожа да кости. Шрамы на лице, открытых частях тела, оставили свои памятные отметины о ДТП на маленьком теле. Кости срослись, хотя в ногах и правой ключице всё ещё находились металлофиксаторы, помогавшие скорейшей регенерации костей. Сев у койки сестры, Анжей с замиранием сердца потянулся к руке Боженки. Девочка спала, погруженная в медикаментозный сон. Её бодрствование продлилось недолго. Божена была ещё слишком слаба. За его спиной Серж разговаривал с лечащим врачом дочери. До слуха Анжея долетали обрывки странных слов — «консолидирующий перелом… последствия отека… набухание спинного мозга…». Слова пугали. У Навроцкого-младшего образовался комок в горле. Анжею разрешили оставить медведя на кровати Божены, но девочка его увидеть не могла. Прозрачные веки закрывали глаза. Их положение зафиксировали тонкими полосками лейкопластыря крест-накрест. И это пугало его не меньше, чем торчавшая из горла трубка. Божена не дышала самостоятельно. Он понял из разговора с врачом только одно — сестра всё ещё оставалась в тяжёлом состоянии, им лишь впервые высказали надежду на то, что она выживет. На руку подростка капнула слеза. Закончив разговор с врачом, к койке подошёл Серж. Нагнувшись, мужчина с невыразимой нежностью погладил дочь по щеке. Анжей жадно проследил за незамысловатым жестом. Так его отчим никогда не касался. Только мама. А теперь и совсем никто не дотронется. Серж глянул на пасынка. — Мне нужно отойти. Побудешь здесь? Он, поспешно стерев слезы ладонью, кивнул. — Да. Мужчина, не спуская с него глаз, некоторое время стоял на месте. Анжею было стыдно. Расплакался как маленький. Вздохнув, Навроцкий-старший направился к двери. Проходя мимо пасынка, он уложил рядом с ним на койку выуженный из кармана квадратик платка. Дверь за главой семьи закрылась. Анжей уставился на платок. Шевельнувшись, он потянулся к нему, сжал платок в ладони. Лена сказала ему, что всё наладится. Взрослые всегда знают лучше. Протяжно выдохнув, он уложил голову рядом с плечом сестры. Девочка пахла лекарствами, а ещё собой — медовой коврижкой. Анжей закрыл глаза, впервые за долгие месяцы ощутив спокойствие в измученной душе. Когда Серж вернулся, то таким его и застал — с головой на койке, с зажатым в руке платком. Навроцкий-младший спал.