Два крыла для Ангела

Утро Лены началось, как всегда, в семь, с похода на рынок, покупки свежих овощей, молока и сыра. Сгрузив всё закупленное в багажник старого «Шевроле», она села за руль и направила машину в сторону дома. Ехать было недалеко, но тащить тяжёлые сумки в руках не улыбалось. Остановив машину у подъезда, девушка принялась сгружать пакеты на тротуар. — Я могу помочь, мадемуазель? Мужской голос, прозвучавший со стороны спины, сразу заставил наклоненную над багажником Квятковскую вспомнить о том, что платье на ней короткое, погода ветреная, и резко разогнуться. Повернувшись, Лена увидела стоявших неподалеку от подъезда двух одинаковых с лица парней. Бритоголовые, одетые не по погоде в кожаные куртки и тёмные джинсы. Братья, как поняла Лена. Парни ей не понравились. Улыбки у обоих были наглые, тот, что повыше, бестактно разглядывал область её декольте. — Нет, спасибо, — сдержано поблагодарила она, — сама справлюсь. Подняв пакеты, Квятковская прошла мимо парней и поднялась на крыльцо, когда из подъезда выскочил взъерошенный Анжей. Навроцкий на ходу застегивал куртку, и обрадованно подскочил к Лене. — Завезёшь в школу? Я проспал. — Я же тебе будильник поставила. — Он не зазвонил, — соврал Навроцкий и заныл, — Леночка, пожалуйста, я крепко опоздаю, если на маршрутке поеду. И так столько пропустил. А тут первый день — и опоздал. — Ладно, — сдалась Квятковская, — только продукты отнеси в квартиру. Лена подала ему пакеты и он, чмокнув её в щеку, занырнул обратно в подъезд, оставив ей школьный рюкзак. Квятковская пошла к машине. Проходя мимо бритоголовых, девушка заложила крюк побольше. От обоих исходил запах опасности. Сев за руль, она вновь взглянула на незнакомцев. Те о чём-то совещались, посматривая в сторону её автомобиля. Квятковская завела мотор, думая, не стоит ли заявить куда-нибудь о том, что возле их дома шляются подозрительные личности. Мысль прервало появление нового лица — из подъезда вышел Моравский. Незнакомцы направились к нему. Старший из парней заговорил с блондином. Разговор, очевидно, был Яну неприятен: Моравский хмурил брови, нервно дёргал ртом. Лена наблюдала за ними, не вмешиваясь. Из подъезда появился Анжей, и Ян задержал его, уцепив за локоть. Незнакомцы оживились, разглядывая Навроцкого-младшего с любопытством, которое Квятковской не понравилось. Ян что-то спросил у Анжея, тот указал головой на машину Лены. Моравский, заметив автомобиль девушки, отпустил его руку, и Анжей шустро сел в салон. — Что он от тебя хотел? — спросила она, отъезжая от тротуара. — Интересовался, куда я иду, — подросток пожал плечами, — и коту понятно, куда. Я теперь во всём должен буду ему отчитываться? — Не волнуйся, милый. Вечно он у нас жить не будет. Пойдут дела у Боженки в гору, Серж найдёт ему жилье и Ян съедет. — А по-моему, он у нас навечно заселился, — буркнул он. — И уходить не собирается. Он — Навроцкий по крови, а не по фамилии, как я. — Серж тебя вырастил, ты ему ближе, чем парень, которого он прежде в глаза лишь пару раз видел. Серж с двоюродной сестрой не общался. Был какой-то спор из-за наследства деда-прадеда, с тех пор семьи разругались и их дорожки разошлись. Он помимо воли заинтересовался: — Спор выиграла семья Сержа? — С чего ты так решил? — Ну, Навроцкие никогда не бедовали. — В Советском союзе все были бедными. Но да, я слышала, что спор выиграли родственники Сержа, оставив вторую ветвь семьи без семейных реликвий. Продав часть из них, Серж и получил средства начать собственный бизнес. Гарнитур с сапфирами, который Серж подарил твоей матери на сорокалетие — принадлежал его прабабке. Редкая историческая ценность. В воспоминаниях Анжея промелькнула мать — улыбающаяся, в красивом вечернем платье. В тот день, отмечая юбилей матери, Навроцкие отправились в театр, на премьеру. Анжей весь вечер украдкой поглядывал на мерцавшие синевой камни, лежавшие на молочной коже груди матери. Такие же камни украшали серьги и браслет. Наталья Навроцкая казалась королевой из сказки. Машина подъехала к школе, и в голове Анжея зароились уже совсем иные воспоминания. О его ссоре с Тимом, брошенном обвинении, и собственной зависти к счастью Сафронова и Тариза. Навроцкий решил, что будет вести себя так, словно их дружбы никогда и не было, но принять решение было просто, а вот воплотить его в жизнь он мог, лишь отказавшись от того, о чём мечтал. И это было больно. Выскользнув из машины, он поспешил ко входу в школу. Ему повезло — учителя в классе ещё не было. Анжей прошёл по проходу между рядами и сел за последнюю парту. Влево, где размещались парты Нарима и Тима, старательно не смотрел. Несколько одноклассников подошли к нему, чтобы пожать плечо, выразив сочувствие из-за матери. Он кивнул, даже, кажется, поблагодарил. Когда перед ним на переднюю парту плюхнулась Лира, бесцеремонно согнав оттуда Вострякова, Анжей напряженно выпрямился. — Ну, — вкрадчиво начала Островская, подняв тонкую бровь, — как дела? Где пропадал? — В больнице, — настороженно ответил он, — у сестры. — А телефон почему отключен был? — Не хотел ни с кем общаться. — Какие мы гордые, — Лира фыркнула. Востряков заныл, чтобы его пустили на место. Островская, не глядя, наступила ему каблуком на ногу. — Иди, погуляй. Востряков, шипя ругательства, ушёл. — Лира, уже урок начался, — Анжей устало вздохнул, — давай после поговорим про то, какой я нехороший. — После уроков ты улизнёшь, я тебя знаю. Запетляешь, как заяц, своими длинными ногами — только я тебя и видела. Он покачал головой — Островская умела быть настойчивой. — Чего ты хочешь? — Хочу знать, почему ты от дружбы с Наримом и Тимом отказался. Почему помощь нашу принять отказываешься? — Твою приму, а больше ни в чьей помощи не нуждаюсь. У них теперь свой кружок, а у меня свой. — Ага, умелые ручки называется, — подхватила она, — теперь каждый, короче, дрочит в своём уголке. Щёки Анжи покрыл румянец. Островская наслаждалась произведённым эффектом с ехидной улыбкой, склонив голову к плечу. — Что ты мелешь? — в сердцах выдал он, понизив голос. Благо класс шумел, радуясь отсрочке урока, и на них не обращали внимание. — Погляди туда, куда боишься даже голову повернуть, — подстегнула Лира, уложив локти на его стол. — Не буду я никуда смотреть. — Трусишь? — Лира замурлыкала, налегая грудью на спинку стула. — Ну, давай, поверни головешку. — Задолбала, — в сердцах выдал он, хватаясь за рюкзак, чтобы пересесть. Островская сцапала его за подбородок и сама развернула голову к окну. Навроцкий возмутился, но тут же затих. Обе парты — и Тима, и Нарима — были пусты. Сердце Анжея пропустило удар. — Где они? — Нарим уже неделю в школу не ходит, — Лира разжала пальцы, добившись того, чего хотела. Броня Навроцкого треснула, показав беспокойство. — А Тим сегодня не придёт. Позвонил утром и попросил передать, что приболел. Только думаю, что врёт. А вот Нарим действительно болен… — Островская повесила в воздухе эффектную паузу, — … после того, как его Ян на линейке подрезал. Глаза Навроцкого распахнулись во всю ширь. И, как водится в поганых мыльных операх, в класс именно в этот момент решил войти Бобров. Лира поднялась со стула, чтобы вернуться за свою парту, Анжей, сбросив онемение, рванул было за ней, но голос учителя вернул его на место. Все рассосались по местам. Бобров начал бубнить перекличку, Анжей ожидаемо пропустил свою фамилию. Лира ответила за него: Навроцкий ничего не слышал. В голове билась только одна мысль — Нарим был ранен Моравским. Как он мог не заметить, что Ян достал его ножом? И почему к ним не заявилась милиция, почему не тягала Моравского на допросы? Ему никто не сообщил о том, что Нарим ранен. Его губы задрожали. Как же! Он ведь теперь для них чужой. Навроцкий сам не понял, как оказался на ногах. Бобров, поднял голову. — В чём дело, Навроцкий? — Мне надо выйти. — Урок только начался. Не мог сделать все свои дела до звонка? — А у меня диарея. — Он, шагнув к парте Лиры, вздёрнул её за руку. — И у Островской тоже. По классу прошёлся смешок. Лира, глядя на него с ободрением, возражать не стала, когда он, наплевав на возмущения Боброва, потянул её из класса. Выбравшись в коридор, он, не останавливаясь, спустился по лестнице, продолжая держать её за руку. Отпустил, только оказавшись в укромном углу у раздевалок в полуподвальном помещении. Островская шлепнула его по плечу, ворча на то, что он поцарапал её своими «эмовскими колючками». — Это отцовский перстень, — машинально поправил он. — Что с Наримом? — А что, уже интересно стало? — поддела она. — Лира! — Ладно, — сжалилась Островская, — скажу, но если бы не отключал телефон и не футболил старых друзей, давно бы сам всё знал. Короче, твой родственничек… — Не имею такой сомнительной чести, — оборвал он. — Не имеешь — так не имеешь, короче, Ян ранил Нарима в живот. Вот такенный шрам оставил, — Островская развела руками на ширину плеч, как заправский врун-рыбак, — проникни нож чуть глубже — и был бы Нариму красивый памятник. Мой братец, Влад, его зашил, но эта глупая османская башка швы сорвал и инфекцию занёс. Потому и лежит сейчас дома, Влад его якобы от простуды лечит, на добровольных началах, так что он сейчас под присмотром, идёт на поправку. Слушая девушку, Анжей сполз по стене, сел на пол и впился руками в волосы. Лира опустилась рядом, толкнула его в бок. — Не отчаивайся так, ему уже лучше. — Ублюдок, — глухо простонал он, чувствительно приложившись пару раз затылком в стену. — Ты что творишь? — она быстро подставила ладонь под его голову. — Прекрати, дурень. Навроцкий застыл, вперив взгляд в пространство. Лира погладила его по голове. — Родителям правду Тариз не говорит. Они не знают, что его ранили. Но Ян, он опасен. С ним надо что-то делать. — Думаешь, я не знаю? Он поднялся на ноги, Лира осталась сидеть на полу. — Сходи к Нариму, — посоветовала она. — Не могу… Ты не понимаешь. — Нар преступление Яна скрыл. Тебя оберегал, неужели не заслужил такой малости? Лицо Навроцкого дрогнуло на мгновенье, но тут же снова укрылось за маской. — Я его не просил. Сам нарвался. — Что?! — Островская взвилась на ноги, сжимая кулаки. — Ах, ты… дура… полная! Ты что сейчас сказал, а? Он перевёл на неё немигающий взгляд, упрямство помогало удерживать эмоции под контролем. — Не нравится, не слушай. Я Нарима ни о чём не просил. Ему не надо было вмешиваться. Ни ему, ни Тимофею. Сами Яна раздраконили. — Да ты что?! — заорала она. — Сердцем замёрз или мозгом тронулся?! Он, ухватив её за запястье, осторожно оторвал руки девушки от ворота своего пиджака. — Позаботься о Нариме, Тимофее, пусть берегут себя и на рожон не лезут. И к Яну в первую очередь. Дальше как-нибудь… без меня… Островская заморгала, приоткрыв рот. Не этого она ожидала от их разговора. — Анжей, это не ты… — пробормотала разочарованно. Он пожал плечами. — Может, ты просто плохо меня знаешь? И я всегда таким был. — Вот и держал бы этого гадкого Анжея Навроцкого при себе. — А это уж мне решать, — отказал сухо. Навроцкий протянул ей руку. Лира, демонстративно проигнорировав его жест, смерила его колючим взглядом и прошла мимо. В класс они вернулись порознь. Первой вошла Островская. Анжей задержался в пустом коридоре — ненадолго прижался к холодной стене горячим лбом. Лицо пылало. Теперь он в глазах Лиры — последняя сволочь. Он должен был бежать к Нариму, убедиться, что с ним всё в порядке, и сидеть у его постели, кормить с ложечки, менять повязки. Стать лучшей в мире сиделкой. Да только у Нарима такая уже была: Тим. А он — ледышка, отвергнутая и завистливая. Никем не востребованная. Анжей в бессилии ударил кулаком о стену, сбил костяшки. Боль привела в чувство. Он был нужен Божене, а ещё Лене и, даже, может быть, совсем чуть-чуть — Сержу Навроцкому. У него всё ещё будет хорошо. А за Наримом присмотрят, и он будет следить — издалека. И беречь его и Тима от Моравского. Оторвавшись от стены, он вернулся в класс. *** Навроцкий-старший уехал в больницу сразу после обеда. Лена, получив звонок от родни, убыла почти вслед за ним. Оставшись в одиночестве, Моравский угнездился на диване в гостиной со стаканом излюбленного коньяка главы семьи. На экране большой плазмы мелькали полуголые «поющие трусы»: трясли попами, лезли в камеру силиконовыми буферами, чмокали чудовищно раздутыми филерами губами. В любое другое время Моравский бы развлёкся: коньяк, пустая квартира, полуголые девки в телевизоре и рулон туалетной бумаги рядом. Нашёл бы, как потешиться и без живой бабы рядом, но сейчас ему хотелось лишь напиться до чёртиков и послать весь мир в ад. Натан-таки выторговал для него две недели отсрочки. За немалый процент, и долг Яна увеличился на пять тысяч. Теперь он должен был отдать пятнадцать кусков, и понятия не имел, где ему взять эти деньги. Продав всё, что смог, и сложив заработанное у Навроцкого, он с трудом наскрёб две тысячи триста долларов, которые уже сегодня отдал явившимся за процентами братьям Шиловым. В голове Моравского, успевшего подзарядиться стаканом «Хеннеси», прокручивалась встреча с братишками-садистами. Как обычно, говорил больше Марк, сообщив, что ему дали отсрочку на две недели, однако его долг отныне вырос до новой заоблачной для него суммы. Моравский был в бешенстве, однако сдержал своё недовольство при себе. Шиловы огрызаться ему не дадут, отволокут за угол дома и отделают так, что ни единого переднего зуба не останется. И в этот момент из подъезда выбрался Анжей. Шиловы разом прикипели взглядом к лицу мальчишки. Ян почувствовал глухую ярость, хлестнувшую по нервам. Так смотреть на мелкого сучонка имел право только он один. Моравский схватил Анжея за руку, чтобы показать им, кто тут кому хозяин, задал дурацкий вопрос о том, куда торопится Навроцкий-младший. Понятное дело, что в школу, но видеть мелькнувший в глазах сопляка страх было приятно. Шиловы молчали, внимательно следя за их общением. Анжей сказал, что в машине его ждёт Лена. Пацана пришлось отпустить, а Шиловы разом встрепенулись. Глеб полюбопытствовал «кто таков»? Моравский ответил, и Марк, почмокав губами, заявил, что парень красив, как девка. Старший из братьев осведомился, не оприходовал ли Анжея Моравский. Ян процедил, что к педикам себя не относит, и Шиловы заржали. Ян сжал кулаки, впивая ногти в ладони, когда Марк заявил, что если блондинчик так привередлив, то он согласен сам засадить куколке по самые гланды. Встреча с Шиловыми заставила изжевать губы. Ярость накрыла Моравского чёрным покрывалом — ощущение уже знакомое, испытанное впервые в пятнадцать лет. Тогда из его жизни выпали целые сутки. Ян очнулся после длительного провала в сознании, обнаружив себя на полу собственной комнаты, среди изломанной мебели, порванного постельного белья и одежды. Он изгадил стены собственными экскрементами и изрисовал все поверхности непонятными символами. Мать, закрывшая его на замок снаружи, выпустила сына после долгих просьб и заверений в том, что он «закончил свою истерику». Того, что Ян сам не понимал, что же с ним произошло, объяснить ей так и не смог. Да она и слушать не стала. Свой второй провал в бездну он пережил, пойдя на службу к Соловушке. На этот раз то, что он восемь часов творил с клиенткой, зафиксировали установленные для шантажа камеры, и пришедший в ужас от просмотра записей Натан посоветовал парню обратиться к психиатру. Сам Ян, глянув на записи, равнодушно пожал плечами. Каждый получает удовольствие так, как считает нужным. Натан назвал его психопатом и вышвырнул из эскорта. Моравский оскорбление пропустил мимо ушей, огорчило лишь то, что он потерял источник лёгкого заработка и возможность затрахивать до полусмерти богатых сучек. Теперь же следовало следить за каждым жестом и словом, чтобы не утратить тёплое место рядом с Сержем Навроцким. Покончив со вторым стаканом коньяка, блондин откинулся на спинку дивана. Взгляд скользнул по картине, висевшей над камином. Сейф в квартире Навроцких он всё же отыскал — на самом видном месте. За картиной с видами на гавань Ливерпуля, скрывавшей за собой квадрат металла с электронным замком. Код к нему он мог подбирать до скончания века. За двое суток он методично обыскал квартиру и убедился, что никаких ценностей снаружи сейфа Серж не держал. Моравский с ненавистью смотрел на картину, словно мог взглядом прожечь и полотно, и бронированную дверцу. Если он не достанет тринадцать тысяч меньше, чем через две недели, Шиловы явятся по его бренное тело. За душу беспокоиться было нечего, её у него всё равно нет. Ян вздрогнул, услышав щелчок замка. Серж собирался поработать в офисе допоздна. Лена сообщила, что отужинает у родни. Значит, домой заявился Анжей. Моравский, как был — со стаканом в руках, развязной походкой отправил себя в коридор. Навроцкий-младший был настолько погружен в собственные мысли, что не заметил Яна и, развернувшись, испуганно охнул, роняя куртку. — Чё орешь, как баба? — Ян смотрел на него из-подо лба. — Или это все пидоры так орут? — Прекрати меня оскорблять, — попросил он, пытаясь его обойти. Моравский шагнул наперерез, обдав запахом спиртного. — Что, правда глаза колет? — он, отбросив стакан, обхватил его за талию и вжал в стену. — Отпусти меня немедленно! — Анжей затрепыхался, упираясь руками в грудь Моравского. — Не нравится? — Ян, рванув его на себя, тут же вновь впечатал в стену. Удар вышиб из Навроцкого дыханье. — Скажи, что ты только об этом и мечтаешь. Чтобы тебя мужики своими потными лапищами за интимные места лапали. — Лена!!! — отчаянно завопил Анжей. — Ори, сколько влезет. Лены нет. — Ян пьяно захохотал. Сопротивление мальчишки возбуждало, вызвав эрекцию. — Так ты ведь этого хочешь? Чтобы тебя кобель покрыл? Анжей ударил его лбом в нос. Ян, всхрапнув, разжал руки. Из носа захлестала кровь, блондин согнулся, потянувшись к лицу и упускать своего шанса Анжей не стал — оттолкнул цедившего мат «хорька» и стремглав бросился в свою комнату. Моравский яростно взвыл: — Убью, сука!!! Шатаясь и разбрызгивая кровь, Ян рванул за ним, но подросток успел заскочить в свою комнату и запереться на ключ. Моравский ударил в дверь кулаками, матеря его с мастерством портового грузчика. — Открой, гаденыш! — Пошел в жопу! — проверещал через дверь Анжей. — Я тебе её порву на фиг, пидор чертов!!! — Сам такой! Ян заорал от бессильной злости. Дверь была крепкой. Стоило давно позаботиться о том, чтобы обзавестись запасным ключом. У Лены «запаски» были, надо было лишь отыскать. Он побежал к двери, намереваясь начать поиски уже сейчас, но тут же вернулся, неся стул из кухни. Подпер ручку двери, чтобы мразь мелкая никуда не делась, метнулся обратно, вырывать ящики и обыскивать шкафы. Навроцкий сидел под дверьми своей комнаты, колотясь от страха. Он слышал, как бушует обезумевший Моравский, и судорожно вздрагивал от каждого звука. Выход из спальни был лишь один. Если Ян отыщет способ пробраться к нему внутрь, он выкинется в окно. Он трясущимися руками потянулся к заднему карману джинсов и застонал, увидев, что его мобильный разрядился. Подзарядка лежала в рюкзаке, оставленном в коридоре. Значит, остается только окно. Навроцкий, всхлипнув, утёр нос. Если бы была жива мама, с ним бы такого не случилось. Она бы не позволила… Слезы полились сами. Анжей поджал к груди коленки, обнимая себя руками. Если бы знать всё заранее. Он бы не пустил мать на дорогу, встав перед её машиной, всегда бы пристегивал Боженку, стёр бы дневники и закладки гей-сайтов и не признался бы в том, что любит Тариза ни Нариму, ни Тиму. Он ошибся везде. Шум на кухне утих. Моравский убедился, что Лена не так глупа, чтобы оставить запасные ключи валяться в ящиках. Протрезвев после стакана холодной воды, Ян вернулся к двери. Заскрипели ножки стула. Навроцкий, подорвавшись, поднялся на ноги. — Слышь, шкет? — миролюбиво позвал Моравский. — Давай обо всём забудем. Я погорячился, день был поганый. Сделаем вид, что ничего не было. Лады? — Я дверь не открою! — нервно выдал Анжей. — Ну и не открывай, — согласился он, ковыряя кровивший нос. — А ты храбрый, — сказал, рассматривая окровавленный палец, — уважать себя заставил. Я, когда пьяный, совсем дурной. — Тогда и пить не надо было. — Говорю же, день был поганый. Так как? Согласен, что взрослым дядям-тётенькам про сегодняшнее говорить не стоит? — И про то, что ты Нарима ножом порезал, тоже? — не сдержавшись, выпалил Анжей. За дверью повисло долгое молчание. Навроцкому стало бы страшно, если бы он смог увидеть лицо Яна. Моравского перекосило от ненависти. В пылу их конфликта он и сам не заметил, сумел ли достать турчонка ножом. Оказывается, достал. Почему же он ещё не в тюрьме? Похоже, достал не серьёзно и пацанва решила молчать. — Так живой же твой дружок. — Прозвучало, как вопрос-ответ. — Не твоими молитвами, — он прилип к полотну двери. — Тронешь моих друзей ещё раз, и я всё расскажу Сержу. И плевать, что ты ему покажешь мои дневники. Пускай потом выбросит меня на улицу. — Да, да, — Ян хохотнул, прислонился к косяку плечом. — И будешь жить с босотой в канализационных люках. Ты же как раз к такой жизни приспособлен. Будешь им брынчать Шопена на картонном обрезке с надписью: «Подайте, люди добрые, Христа ради». Короче, — Он прервал веселье, перейдя на шипящие, — о нашем горячем сегодняшнем общении ты будешь молчать. Если будешь держаться от своих голубых дружков подальше, я их не трону, и в свою очередь не стану рассказывать Сержу, что тебе позарез нужен член в заднице. — Ничего мне не нужно, — пробормотал Анжей, — только бы ты сдох. — Чего? — не расслышал Моравский. — Я буду молчать. — Вот и умница. Моравский, удовлетворенный их консенсусом, ушёл. Недалеко — убираться на кухне. Запасной ключ от комнаты сопляка он раздобудет, чего бы это ему не стоило. И свой разбитый нос ему ещё припомнит.