Два крыла для Ангела

Осенний холод октября пробрался под лёгкую куртку, вымораживая поясницу Тима. Куцый свитерок был слишком коротким, пояс джинсов слишком низким, но следовать моде было важнее, чем угроза простуженных почек. Сафронов приплясывал у входа в школу в ожидании Нарима. Он уже с десяток раз набрал его номер в мобильном, но Турок упорно сбрасывал вызов, лишь один раз отозвался, бросив короткое «перезвоню» и вновь пропал. Явление отказывавшегося отвечать на звонки Тариза было совершенно невероятным, и Тимофей нервничал. В выходные они не виделись, Нарим сослался на занятость в ресторане, недавно открытом его зятем Батуром в партнерстве с отцом Нарима, и больше на связь не выходил. Лис знал, насколько для него была важна семья. Семейство Таризов было дружным, и помогать родственникам бросались по первому зову, но на этот раз Сафронов разволновался не на шутку из-за дурных предчувствий. Что-то было не так с самим Наримом. Турок словно умышленно избегал встреч с ним, и началось их отчуждение со встречи Нарима и Анжея на крыше дома. Об их разговоре Нарим ему рассказал в тот же день, ужаснув сперва тем, что на часть крыши Навроцких он пробрался по карнизу, откуда его мог сбросить порыв ветра, потом тем, что остановил собиравшегося спрыгнуть Анжея, и завершил откровением о том, как целовал Навроцкого. Сафронова окатило жгучим приступом ревности. Терзаясь раздиравшими его на части бесами, он решил вызвать Тариза на разговор в понедельник в школе. Не вышло — отец Тариза отпросил его с занятий. Ночь с понедельника на вторник Тимофей провёл, сочиняя свою речь, и прибыл в школу в половине восьмого. Нарим появился на грани опоздания. Увидев мёрзнувшего у входа Сафронова, кутавшегося в шарф-арафатку, Тариз помахал ему рукой. Заметивший друга Тимофей перестал подпрыгивать, и нервно потёр руки. — Ты чего так легко оделся? — Тариз, присоединившись к нему, натянул шапку на уши рыжика. — Да как-то похолодало резко, — Тимофей шмыгнул носом. — Анжея видел? Глаза Сафронова на мгновенье сузились. — А ты его хотел видеть? Не меня? Враждебность в тоне Тимофея Тариза неприятно удивила. — Теперь я должен желать видеть только тебя, Тимош? — спросил тихо. Лис, отвернув голову, поджал губы. Прозвеневший звонок лишил их возможности продолжить разговор. — Думаю, запись об опоздании в дневнике нам обоим ни к чему, — Нарим вскинул на плечо рюкзак, — потому, если ты не против, предлагаю перенести выяснение вопроса о том, кого я желаю видеть, а кого нет, на после уроков. Согласен? Лис согласился. В школу вошли порознь, словно и не были знакомы. Заняв парты в классе, каждый занялся свои делом. Тимофей делал вид, что слушает географа, Нарим рассеянно пялился в окно. Краткая размолвка с ревновавшим Тимофеем Турка задела, но особых переживаний не вызвала. Сафронов сам не знал, чего хотел, метался между ним и Анжеем, и он понимал, что гложет душу Тимофея. Чего не понимал сам Нарим, так это того, что творится в его собственной голове. Потому и бросился с такой охотой помогать отцу с зятем, только бы забыться хоть ненадолго, не дать себе съехать с катушек, пытаясь понять, что же с ним происходит. А виной всему был Анжей. Вкус его губ, что вдруг оказался неожиданно сладким, и горячечный шепот «ещё» зацепили в нём струны, в наличии которых он не признавался самому себе. Короткое слияние в одно целое — и всё логично построенное осознание того, что чувствовал Нарим, полетело в тартарары. Он уверил себя, что любил Тимофея, и Анжей был приятным дополнением к их союзу. Тариз уступал Сафронову, его желанию видеть их не в паре, а в тройственном союзе. Он не был глуп и знал, что Сафронов с детства был влюблен в Анжея и, если для Лиса было важным не потерять связь с Навроцким — то так тому и быть. Всё было четким и понятным до того момента, как он увидел Анжея, стоящим на крыше, сжимавшим поручни ограждения, собираясь оборвать свою жизнь. Страх сковал Тариза, выбив дыханье. Он сам не понял, как оказался рядом с ним, сгрёб в объятия, забирая у смерти, и вся его логика с треском лопнула, послав его привычку анализировать всё и вся куда подальше. Ему был нужен Анжей так же сильно, как и Тимофей! Оба, а не по отдельности, и Нарим сам хотел бы знать, чего в этом желании было больше — любви или банального собственничества. Он до безумия боялся последнего, потому и отдалился от обоих. Из размышлений его вырвал хлопок двери. У порога застыл Анжей, бормоча извинения за опоздание. Учитель географии — Игорь Михайлович Белкин, хоть и был строг, однако к Навроцкому после гибели матери отношение было особое, потому просто махнул рукой, велев ему сесть на место. Сидел Анжей неподалеку от Нарима, одной партой «ниже» в среднем ряду, но сегодня занял свободную парту за спиной Вострякова. Гришка обернулся к нему, оба обменялись парой тихих слов. Нарим нахмурился, ощутив смутное беспокойство. Раньше Анжей с очкариком не общался. Да и лузером Вострякова назвать больше язык не поворачивался. Гришка изменился, надел линзы, избавившись от стариковских очков. Острую, вечно кислую физиономию вдруг украсили крашеные пряди челки. Заношенные, висевшие на тощих плечах свитера сменил модный пиджак с позолоченными пуговицами. Перемену в Вострякове Тариз заметил только сейчас и нахмурился, вспомнив, что накануне видел, как Востряков крутился у подъезда, где жили Навроцкие. Гришка обитал с ними даже не в одном микрорайоне, так кого выжидал у их дома? Неужели Анжея? Открытие было неприятным, кольнув глухой ревностью. Оказывается, он тоже умел ревновать. Его взгляд сверлил спину Навроцкого. Тариз не замечал, что его самого «рентгенил» Сафронов. Тимофей, с закушенными губами, не спускал глаз с Турка. Пальцы рыжика собрали лежавшую перед ним тетрадь в гармошку. До конца урока оба досидели, как на иголках, и со звонком одновременно рванули из-за парт: Нарим — к Анжею, Тимофей — к Нариму. Сафронов оказался пошустрее, перекрыл путь Турку и толкнул к опустевшим задним партам. — Я тебе больше не нужен? — выпалил он, давясь рыком, клокотавшим в груди. — Что? — Тариз с недоумением уставился на белого, как мел, рыжика. — Хочешь порвать со мной? Теперь тебе только Анжей нужен? Турок заметался взглядом по классной комнате. К счастью, Сафронов сорвался уже в пустом помещении. — Ты с ума сошёл? — он тут же пожалел о своих словах, увидев, как остекленели от слёз глаза Сафронова. Оглядевшись, Тариз потянул его за полки, ограждавшие заднюю часть класса от небольшой гардеробной, где и толкнул к стене. — Что с тобой делается? — спросил с досадой. — Ты сам хотел, чтобы мы были вместе — я, ты и Анжей! Я делаю всё, чтобы воплотилась твоя же мечта. А теперь ты решил пойти на попятную? — А что, если и так? Нариз опешил. Не такого ответа он ожидал. — Тогда реши, с кем из нас ты хочешь остаться, — глухо произнёс он после тягостной паузы, во время которой оба сверлили друг друга вовсе не с симпатией. — Кто тебе из нас на самом деле нужен. Я или Анжей. Дожидаться ответной реплики он не стал и, оставив Сафронова стоять у стены с застрявшим в пространстве пустым взглядом, вышел из класса. Хлопнула дверь. Прижимая к себе рюкзак, Тимофей сполз по стене: вопрос Нарим задал правильный. Покинув Сафронова, Тариз поднялся на второй этаж. Следующий урок был в аудитории правого крыла, неподалеку от мальчишеского туалета. Класс уже собрался, звонок прозвенел, но учитель отсутствовал. Как и Анжей с Востряковым. Оглядев галдящих одноклассников, Нарим, забросив рюкзак на парту, выбрался обратно в коридор. Отсутствие Анжея и Гришки ему крепко не понравилось. Что может быть общего у этих двоих? Отличника и слабенького троечника. Яркого, как райская пташка — Анжея, и серой мышки — Гришки. Обрысив второй этаж, Тариз направился к туалету. Толкнув дверь, шагнул через порог, морща нос. В уборной, глуша обоняние, пахло хлоркой и мочой. Три кабинки стояли с приоткрытыми дверцами, четвёртая, самая крайняя у окна, была закрыта. Сунув руки в карманы, Турок присел, заглядывая под дверцы. Поняв, что в последней из кабинок видит сразу две пары ног, скрипнул зубами. Чёрные кожаные кеды с черепом, выложенным розовыми стразами, узнал сразу. Такие из всей их пацанячей братии решался носить только Навроцкий. Поднявшись на ноги, он прошёл к кабинке и рванул дверцу с такой силой, что вырвал щеколду «с мясом». Анжей, быстро спрятав руки за спину, развернулся к Таризу, Востряков от неожиданности плюхнулся задом на унитаз. — Какого лешего вы здесь делаете? — взбешённо выцедил Турок, окинув взглядом обоих. Мозг успел отметить, что парни раскраснелись, а рубашка Анжея была выдернута из-за пояса. Последний факт застлал мозг Нарима красной пеленой. — Это не твоё дело, — Навроцкий встретил его взгляд с ошеломляющим спокойствием. Будто и не выглядела вся ситуация весьма двусмысленно. — А вот твоё поведение мне непонятно. — Моё поведение тебе непонятно?! — взбух праведным гневом Нарим. — Это меня, что ли, с пацаном в одной кабинке застали?! — И что с того, что застал? — он небрежно повёл плечами, нарочито провокационно облизнул губы. — С кем хочу, с тем и хожу в кабинку. — А как это выглядит со стороны, подумал?! Навроцкий усмехнулся: — А ты теперь полиция нравов в нашем школьном заведении? Мораль мою блюдёшь? — Может и блюду, чтобы в конец не сблядился! — Тогда ты опоздал. Нарим оторопел, когда Анжей, шагнув к нему, ухватил его за ворот пиджака. Навроцкий поднял к нему лицо с завораживающими огнями в синеве глаз, дразня вспыхнувшим возбуждением. — Моральности во мне больше нет, Нарим, — хрипло прошептал он, — так что, если хочешь, чтобы я и тебе… отсосал, как только что Гришке, то в очередь, дорогуша. Гришка, так и продолжавший сидеть на унитазе, испуганно икнув, вытаращил глаза. В следующее мгновенье он уже ловил Анжея, отправленного в полёт кулаком Тариза. Турок, не помня себя от затопившей его ярости, ударил Навроцкого в лицо. Ударил, и, не глядя, что натворил, вымелся из туалета. Повалившись на колени Гришке, Анжей прижал руку к носу. Из-под пальцев обильно полилась кровь. Навроцкий истерически хохотнул. Как же легко Нарим поверил. Как же просто оказалось убедить его в том, что он — пропащая шлюха. Востряков, суетливо кудахча, потащил его к умывальнику, принялся рвать из контейнера серые бумажные полотенца. Анжей не сопротивлялся чужим рукам, размазавшим кровь по лицу. Смотрел мимо Гришки в стену, кривя рот в ухмылке безумца. По зубам из лунок в нёбе сочилась кровь. Оттолкнув Вострякова, он открыл кран, плеснул воды в опухшее лицо и потянулся к заднему карману джинсов. Вытащив наружу пакетик с таблетками, которыми в кабинке его снабдил Востряков, Навроцкий вытряхнул на ладонь сразу две. Гришка тут же замолк, воровато покосившись на вход. — В школе не надо, — заныл он. — Заткнись… любовничек. — Я с пацанами не сплю, — тут же отмёл Востряков, скользнув глазами по голой пояснице Анжея. Навроцкий, повернув к нему голову, одёрнул задравшийся свитер. — Да кто бы тебе предложил, — брезгливо выцедил он. Востряков вызывал у него отвращение. Скользкий, гнилой, завистливый слизняк. Но слизняк исправно снабжал его тем, что теперь стало для него жизненно необходимым. «Дурь» запил из-под крана, жадно ловя холод воды разбитыми губами. Отоварил его Нарим по полной. И по морде, и признанием статуса вселенской шлюхи. Разогнувшись, утёр влажный рот тылом ладони. — Принеси сюда мой рюкзак, — попросил, рассматривая в зеркале бледный блин собственного лица, — я в медпункт, скажу, что… упал с лестницы. На уроки не вернусь. — А что будешь делать с Таризом? — проблеял Гришка. — Вы же вроде друзья… — Были, — жёстко прервал он. — Всё когда-нибудь заканчивается. Востряков вышел из туалета. Того, как затряслись плечи опустившего голову Навроцкого, он уже не увидел. Лена примчалась в медпункт школы, не прошло и двадцати минут. Вызванная звонком медсестры, девушка долго ругалась, осматривая опухшую физиономию Навроцкого, и шипела сквозь зубы, что заберёт его из этой «грёбанной школы с её грёбанными лестницами». В версию Анжея она не поверила, но, к счастью, решила, что подросток снова нарвался на бузотёров школы, невзлюбивших Навроцкого за «неформальность стиля», и жаловаться к директору, по просьбе парнишки, не побежала. В душу тоже лезть не стала, получив от Анжея заверения в том, что он «сам разберётся», и повезла его домой. Оказавшись за дверьми квартиры, Навроцкий пополз в свою комнату. Квятковская окликнула его, указав на то, что он не снял кеды. Повернувшись, подросток разулся у двери в свою нору, чего никогда не делал раньше. Выглядели его действия, как в замедленной съёмке. Дверь захлопнулась до того, как она велела ему, чтобы он не закрывал замок. — Вот ведь паршивец, — беззлобно ругнулась Лена, услышав, как проворачивается ригель замка с обратной стороны. — Я же сказала, не закрывай! — крикнула она. В ответ получила тишину. Впрочем, недолгую. Во входную дверь позвонили — требовательно, долго выжимая кнопку. Квятковская поджала губы: с такой наглостью, быстро разбухшей до вселенских размеров в течении суток после отъезда Сержа и Божены, звонил только Моравский. Открыв дверь, девушка впустила в квартиру Яна. Моравский был не в духе, что в последнее время демонстрировал с завидным постоянством. — Чего так долго шла? — раздражённо бросил он. — А тебе было лень ключи достать и самому открыть? — огрызнулась она. — Тогда зачем тебя здесь держать? — Не ты держишь, а Серж. Девушка повернулась, чтобы уйти на кухню, и тут же вскрикнула — Ян ухватил её за локоть и дернул к себе. — Что-то ты своё место слишком часто забывать стала, — рыкнул хорёк, обдав её слюной. — Он тебе не Серж, а Серж Карлович, в лучшем случае, а когда его нет, твой хозяин я — Ян Владимирович. Лена сузила глаза — не на ту напал парень. К трусихам Квятковская не относилась. — У меня хозяев нет, Ян… просто Ян, без Владимирович, а есть только работодатель, и это не ты. А теперь — выпустил мою руку, или я закричу, и Анжей вызовёт по телефону тех, кто тебе в каталажке голову остудить поможет. Оба с мгновенье сверлили друг друга прищуром глаз — прежде, чем Моравский разжал хватку. — Так-то лучше, — холодно «похвалила» она и уплыла на кухню. Ян стиснул кулаки. Догнать бы, и, повалив дрянь на плиты пола, избить до крови, впивая носки ботинок в мягкое податливое тело, а потом оттрахать там же, на столе в кухне во все дыры, пока не взвоет о пощаде… От представших взору картин наказания зарвавшейся Лены в паху мучительно потяжелело. У него слишком давно не было секса. Такого, как ему требовалось. Найти партнершу, любившую секс в той манере, что нравился ему, было сложно, а платить проституткам денег не было. Да и нарваться за испорченный товарный вид шлюхи на кулаки сутенеров не хотелось. Ничего, он потерпит, а Лена своё получит. Давно следовало ею заняться, решив сразу несколько проблем одним махом. Наглая девка сама напросилась. Глаза Моравского, блуждая по окружающему пространству, скользнули к зеркалу над полкой для обуви и остановились на сумочке Квятковской. Замок был открыт, выставив напоказ кошелёк из тисненой кожи, косметичку и связку ключей. Взгляд Яна прикипел к связке. Дьявол сегодня был на его стороне. Оглянувшись в сторону кухни, Моравский шагнул к сумке. Нужен был ему лишь один ключ фирмы Avers. Таких нашлось даже два. Моравский, осторожно подхватив связку, быстро снял оба ключа, положил связку обратно в сумку и потрусил по коридору к комнате Божены. Вскользнув в комнату, Ян огляделся. Из любопытства, а позже в поисках чего-либо ценного, чем можно было откупиться от кредитора, он успел обшарить комнату Божены и знал, что найдёт необходимое в верхнем шкафчике детского стола. Вытащив из ящика коробку с пластилином, он, взяв несколько брусков, вдавил один из ключей в пластилин, оставив отпечаток обеих его сторон, и повторил ту же процедуру со вторым ключом. Уложив бруски в карман куртки, Моравский вернулся в коридор. Лена всё ещё возилась в кухне, включив «Радио-Шансон». Быстро нацепив ключи обратно на связку, Ян покинул квартиру. *** Последовавшие за инцидентом в туалете часы Нарим провёл, как в тумане, оглушенный бурей эмоций, накрывшей его с головой. Сидел на уроках, не слыша, что говорит учитель, дважды пропустил заданный ему вопрос, за что схлопотал двойку по всемирной литературе, и даже не шелохнулся, когда в него полетел комок бумаги с запиской от встревоженной Лиры. До конца уроков он упорно игнорировал Сафронова и, как только прозвенел последний звонок, сорвался на выход. Выбравшись из школы, Турок миновал остановку маршрутки, свернул в двор–колодец, образованный четырьмя многоэтажками, пересёк детскую площадку и, прошагав мимо новостроек, направился к дому через поросший молодняком пустырь. Он всё ускорял темп, пока не сорвался в бег, ловя колючий ветер мокрым лицом. По щекам бежали злые слёзы. В сознании смешались образы: Анжей — стоящий на крыше, льнувший к его губам, робкий, ранимый и Анжей — в туалете, цедящий циничное предложение встать в очередь «отсосать» после Вострякова. Где был настоящий Навроцкий?! Он заорал, глотая ветер, задохнувшись, закашлялся и ускорился, словно мог сбежать от собственного разочарования и гнева. В боку, где едва зарубцевался шрам, оставленный Моравским, расплылось жжение. Ветер иссушил губы, убрал с лица непрошеную влагу. Он добрался до дома, не чувствуя, что пропорол штанину джинсов, задев торчавший из земли арматурный прут, и испачкал носок бурыми пятнами крови, что натекла из глубокой царапины. Войдя в подъезд, всё ещё варясь в собственном сумбуре мыслей, Тариз натолкнулся на поднявшегося с корточек Тимофея.Сафронову пришлось взять такси, только бы перехватить Тариза. Лис ждал его, примостившись в углу под лестничной клеткой. — Нарим… — он сделал к нему шаг. — Что с тобой случилось? Не своди меня с ума, пожалуйста… Турок едва не повалил его, рванув к себе за плечи, зарылся пятернёй в мягкие волосы и прикипел губами к приоткрывшемуся рту. Тимофей уронил рюкзак на пол. Не разрывая поцелуя, Нарим заставил его отступить назад под лестницу. Сафронов, закрыв глаза, застонал, почувствовав его пальцы, скользящие по щеке, шее, нырнувшие вниз, задравшие свитер. Тариз самозабвенно вылизывал его рот, всасывал язык, вжимаясь в него бедрами. Тимофей вцепился в его плечи, встав на цыпочки. Их сердца бешено колотились, оба выпали из реальности, потеряв головы. Важным было лишь касаться друг друга, жадно пить дыхание, утешать, делиться беззвучным обещанием всегда быть вместе, что бы ни случилось. Реальность обрушилась на их головы хлопком входной двери и гневным криком. Тариза вырвали из рук Сафронова и тот, потеряв равновесие, упал на колени. Крики обрушились на его оголённое сознание, выбросив из сказки в кошмар. Он в ужасе уставился на яростно вопившего отца Нарима. Мужчина дёргал сына за ворот куртки, выкрикивая на турецком что-то, понятное только им двоим. Нарим, побелев, мотался в его хватке, держа отца за запястья, не произнося ни слова. За спиной Таризов в потрясении застыл старший из зятьев, Батур. Сафронов в ужасе забился в угол. — Не надо… мы ничего дурного не сделали… Его отчаянный лепет услышан не был. Тариз-старший швырнул Нарима на ступени. Упав, Нарим сцепил зубы — рёбра справа полоснула боль. Подняв голову, он отыскал помертвевшим взглядом Сафронова. — Уходи, Лис… — произнёс одними губами. Тимофей затряс головой и тут же взлетел на ноги. Не сам — его подцепил за ворот «оттаявший» зять Таризов. Сафронов схватился за перила, но его легко оторвали, приподняв над полом, вынесли через порог и вышвырнули из подъезда. — Больше сюда приходить не смей, — предупредил Батур, ломая язык акцентом. Дверь подъезда закрылась. Лежавший на асфальте Тимофей скрутился в комок, прижимая ладони к лицу.