Два крыла для Ангела

Утро четверга началось для Лены с неизменной короткой зарядки и маленькой чашечки ароматного кофе. Анжей ещё спал, чем занимался Ян, девушку не интересовало, потому готовя блинчики на завтрак, Квятковская не отрывала взгляда от своего телефона. Сегодня Божене в далекой Германии должны были сделать первую операцию. Лена нервничала, думая о том, как пройдёт хирургическое вмешательство. За спиной негромко играла музыка, доносившаяся с экрана телевизора, блинчики «пофыркивали» на масле, и Квятковская в излюбленной ею манере оперла босую ступню о краешек выступавшего ящика тумбы. «Ближе к вечеру можно бы позвонить Навроцкому-старшему самой», — решила она. Позвонить со своего телефона, чтобы не тратить деньги семьи. Лена была щепетильна в таких вопросах. Ей надо было услышать голос Сержа и узнать, как дела у Божены. Лена застыла с лопаткой над сковородой, осознав построение собственной мысли. Она хотела услышать голос Сержа… Румянец захватил щёки в плен, обдав жаром. Счастье, что никто не мог влезть в её голову и узнать, до какого же бесстыдства она дошла. Думать о чужом муже. «Вдовце, — упрямо поправил мозг, — в которого ты уже давно и безнадежно влюблена». Квятковская встряхнула головой. Серж Навроцкий никогда не замечал в ней женщину. Слишком домашняя, обычная, не знающая ничего о вещах, что были важны для главы семейства. Школа и медицинское училище за плечами — вот и весь её багаж. Семья Лены была простой: отец и брат — работяги-строители, мать долгие годы горбатилась на ткацкой фабрике у станка. На всю двушку-хрущевку — полтора десятка книг, да и те, по большей части, по вязанию и кулинарии. Готовить Лена любила, а общие знания приобретала сама, бегая по библиотекам и покупая на скромные средства книги и журналы у старьёвщиков или на распродажах. На то, что оставалось от подработок, одевалась, как могла, и помогала родителям. Мать вечно болела, получив в сорок один страшный и редкий для её возраста диагноз — атеросклероз нижних конечностей. Предложение Натальи Навроцкой пойти в няньки Анжею, спасло Лену из прозябания в нищете. Квятковская поставила не одну свечу в благодарность провидению, что толкнуло её пойти в волонтеры в дом престарелых, где жила бабушка Анжея — Беата. Там она и познакомилась с Натальей, заботившейся о бывшей свекрови. Навроцкой понравилась мягкая, обходительная девушка, полюбившаяся и Беате. Так Квятковская и попала в семью Навроцких, и познакомилась с главой семейства. Серж выгодно отличался от мужчин из окружения Лены. Уверенный в себе, холеный, с аристократическими замашками, говоривший на четырёх языках и цитирующий классиков в оригинале, мужчина поразил неискушенную девушку, заставив почувствовать себя серой мышкой. Свою родословную Серж мог с ходу изложить вплоть до седьмого колена. Лена своё родовое дерево знала лишь в двух поколениях. Мать была детдомовской, а из родителей отца застать ей удалось только бабушку. Осознав, что безнадежно влюбилась в своего работодателя, Квятковская хотела покинуть Навроцких, но Наталья уговорила остаться, не желая терять работницу, к которой успела привязаться. Помогла той устроить на работу отца и брата в компанию мужа, привозила для матери девушки лекарства из-за границы, не беря за это ни копейки. Её участие и терзало Лену больше всего, потому она заперла свои мечты под замок, решив, что платить чёрной неблагодарностью Наталье не станет. А вот любить детей Навроцких Квятковской совесть не запрещала, потому девушка изливала свои чувства на Анжея с Боженой полной чашей. И уж пусть простит её Святая Мария, но Анжей был её любимцем. Колючий мальчишка был ещё той занозой в заднице, однако, подобрав к нему ключик, Лена заняла в его жизни такое же важное место, как и он в её собственной. Боженку любили все, ласкали и баловали оба родителя. Анжей с рождением девочки отошёл на второй план. Навроцкий-младший не жаловался, но разницу в отношении к нему и Божене замечал, и Квятковская, видя затаённую обиду в его глазах, давала ему то, о чём забывали мать с отчимом — подсовывала в комнату парня любимое печенье, внимательно слушала его рассказы о школьной жизни, а когда надо, утешала, прижимая к себе, и поглаживая по голове, как в детстве. Подумав о том, что к блинчикам стоит добавить любимый Навроцким-младшим смородиновый джем, Лена, потянулась к верхней полке шкафчика и, уже опускаясь на пятки, неловко задела лопатку для жарки бедром. Лопатка упала на кафель, успев напоследок обрызгать Квятковскую маслом. — Вот неуклюжая, — она огорченно оттянула карман домашнего платья с большим жирным пятном. Выключив огонь под сковородой, Лена направилась к ванной комнате. Пятно следовало застирать немедленно. Натянув на себя банный халат, висевший тут же на вешалке, Квятковская, закинув платье в машинку, склонилась к баку с грязным бельем. Не запускать же стиралку почти вхолостую? Экономить она привыкла с детства и во всём. Вывалив на пол вещички, она принялась сортировать светлое и тёмное. Выбирала из вещей своих и Анжея. Рядом в пакете лежало грязное бельё Яна. Моравскому она принципиально не стирала и тот, не добившись, чтобы его обслуживали, ни угрозами, ни посулами, смирился и хранил свою одежду для стирки отдельно. Взгляд Лены ненароком скользнул по пакету и выловил среди вещей Яна свитер Анжея. Присмотревшись повнимательнее, и убедившись в своей правоте, Лена потянула свитер из мешка. Квятковская подняла бровь, не понимая, почему вещь Навроцкого-младшего лежала среди вещей Яна. Моравский был маниакален в вопросах «моё, твоё» и никогда одежды Анжея не брал. Да и зачем? Размер оба имели разный. Как и вкусы. Свитер подходил для стирки, и Лена, решив, что одежда Анжея попала в пакет случайно, принялась деловито расплетать узел. Развязав рукава, Лена встряхнула свитер и уже собиралась забросить его в машинку, когда заметила белесые пятна, обильно «украшавшие» спинку свитера. Разогнувшись, она приблизила пятна к глазам — те напоминали клейстер. Разобрав, что же видит, девушка с брезгливым возгласом отбросила свитер. На одежде Анжея была сперма. Много спермы. Она затрясла руками, словно чужой «продукт жизнедеятельности» мог переползти и на неё. Лена была далеко не дева и не ханжа, и понимала, что каждый имеет потребности определенного рода, но столкнуться с таким проявлением мужской физиологии было не слишком приятно. Что же, Анжей был уже достаточно взрослым, чтобы испытывать определенные желания, реализуя их в самоудовлетворении, но было одно «но», которое заставило Лену побелеть и осесть на край ванной. Навроцкий-младший был стыдлив, как девица, и лет с двенадцати не позволял ей стирать своё белье. Как и всякого подростка, его по утрам посещала эрекция, и Лена, поднимавшаяся в доме раньше всех, делала вид, что не замечает белья, сохнущего на батарее в комнате Навроцкого-младшего. Она соблюдала его право хранить свои маленькие «мужские» секреты в тайне, и никогда не сталкивалась с необходимостью самой ликвидировать их следы. Потому мысль о том, что Анжей мог быть так небрежен, она исключила сразу. Оставался лишь один вариант, как сперма могла попасть на одежду мальчика. И его осознание подкатило тошноту к её горлу. Свитер лежал в мешке с одеждой Моравского, что значило, что сперму на свитере Анжея оставил Ян, онанировавший на его одежду. Издав утробный звук, Квятковская едва удержалась от позыва рвоты и бросилась к умывальнику мыть руки. Если она права, то Ян — больной гадёныш, которого было опасно держать под одной крышей с Анжеем. — Девок ему не хватает, — шипела Квятковская, драя руки мылом так, словно собиралась стереть с них кожу, — трусов с лифчиками! Девушка застыла, глядя на себя в зеркало. На ум пришла мысль о том, что она уже давно обыскалась своих собственных кружевных трусиков и шёлковой ночной сорочки. Рот Лены перекосило от отвращения. Снаружи донесся хлопок двери, раздался кашель. Судя по всему, с постели поднялся Ян. Закрутив кран, она поспешно вытряхнула одежду Моравского из пакета и аккуратно подобрала свитер в пакет. Затолкав подобранную для стирки одежду в барабан машинки и засыпав порошок, девушка включила стиралку и вышла из ванной, неся пакет за спиной. Ян в халате и пижамных штанах сидел на кухне, помешивая сахар в чашке с кофе. Явно подражая Навроцкому-старшему, Моравский с важным видом читал газетку. Правда, в отличие от Сержа — бульварную, с большим заголовком на половину страницы, гласившим, что в канализации одного из районов города нашли живую русалку. Подойдя к столу, Лена уже собиралась предъявить ему свитер, когда на кухню зашёл заспанный Анжей. Девушка поспешно сунула пакет за массивную хлебницу. — Привет, — она поворошила его взлохмаченные волосы. — Блинчики будешь? — Я не голодный, — соврал он: перспектива совместного завтрака с Моравским не прельщала, но живот парня предательски заурчал, и Лена натянуто улыбнулась. — Похоже, твой растущий организм всё-таки думает по-другому. Давай-ка, позавтракаем у меня в комнате, давно мы с тобой посиделки не устраивали. — Я правда есть не хочу, — отказался он, — сделай мне бутерброд в школу, и мне хватит. Квятковская удивила его, согласившись с таким попустительством, и отправила его мыться в ванную. Как только Анжей покинул кухню, она вытянула пакет и шмякнула им об стол перед носом Моравского. Ян, отдёрнувшись назад, вскинул брови. — Что это ты вытворяешь? — А ты внутрь глянь. Может, что знакомое узнаешь? Моравский опустил глаза на пакет. Выглядывавший из него край свитера Анжея опознал сразу и и чертыхнулся, поняв, что именно обнаружила Лена. О своей небольшой «шалости» он успел забыть. — И на что я должен глядеть? — высокомерно спросил вслух. — На какую-то грязную тряпку? — На свитер, принадлежащий Анжею, который почему-то оказался в твоём грязном белье. И ты сам великолепно знаешь, что я на нём обнаружила. — Рисунок Микки Мауса? — издевательски бросил он. — Тогда все претензии к сопляку, это ведь он всё никак не может повзрослеть. — Свалить это скотство на Анжея у тебя не получиться, извращенец! — Хо-хо-хо, — Ян заржал, — это ещё нужно разобраться, кто тут извращенец. Ты многого о своём синеглазом херувиме не знаешь. — Я сегодня же позвоню Сержу и расскажу ему о том, что обнаружила. Навроцкий вышвырнет тебя из своего дома, не успеешь и глазом моргнуть! Ухмылка блондина переросла в оскал — такое развитие событий в его планы не входило, а то, как отреагирует Навроцкий-старший на рассказ Лены, догадывался. — Ты ничего не докажешь, — прорычал он, — слово наглой, зарвавшейся домработницы — ничто против моего слова! Я член семьи. Девушка гордо подняла голову: — Я работаю в этом доме десять лет, доверие заслужила. — А я скажу, что это распущенный малец своей спермой свитер измарал, потому что нравится ему на мужские вещи дрочить! — Что? — Лена оторопела, но тут же сосредоточилась на ином. — А ведь я не сказала, что на свитере была сперма. — Её глаза победно сверкнули. — Это ты сам сказал. А значит, знал, что на свитере. Только вот откуда, если это не твоя работа? Ноздри Яна, хищно раздувшись, опали. Дрянюшка его подловила. — Лучше сам уйди, тихо и без скандалов, — с угрозой произнесла Лена, — и о том, что я обнаружила, Серж не узнает. Рядом с Анжеем ты не останешься. Богом клянусь, тронешь мальчика хоть пальцем, и… — И что? — проскрипел он. Квятковская, оглядевшись, вытащила из деревянной подставки длинный нож для разделки мяса. — Отрежу тебе тот отросток, которым ты свои… художества намалевал, — она кивнула на пакет, — под самый корень. Моравский машинально соединил широко расставленные колена. Вид у Лены, вооруженной кухонным ножом, был весьма боевой. — Дура, — выплюнул сквозь зубы, и, встав со стула, в обход стола вышел из кухни. Останавливать его она не стала. Опустив нож, девушка длинно выдохнула. Лена от природы не была склонна к агрессии, но едва не бросилась на мерзавца с ножом. — Ну ты, Ленка, даёшь. Услышав собственный голос, Квятковская хмыкнула. Из ванной выполз Анжей и она, спохватившись, сбросила пакет со свитером в мусорный бак и занялась бутербродом для школы. Если им повезёт, Ян уйдёт без шума. Если нет, она позвонит Сержу и попросит его вмешаться. *** Этим же утром Нарим поднялся рано, покинув постель в седьмом часу утра, и вышел на балкон номера. Чувствовал он себя намного лучше, но только физически. Беспокойство и чувство вины не давали ему покоя. Своих переживаний Нарим не показывал, заверил Тимофея, что с ним всё в порядке, встретил привезённую ему Искандером мать со спокойным лицом и сумел обнять, не впустив боль в глаза. Так же тепло поцеловал Амаль, прибывшую вместе с Катериной Тариз. Больше из его семьи им никто не интересовался. Мать плакала и гладила его голову с короткими прядями разной длины. Подравнять их Тариз отказался. Решил носить — как напоминание о том, что с ним сделало отцовское презрение. Он утешил обеих, как мог, заверил, что лично на них не держит никакого зла, однако испытал облегчение, когда они покинули отель. Отыграть свою роль оказалось далеко не просто. Как только мать с Амаль вышли за порог, Нарим упал на постель и долго лежал в онемении всех чувств, глядя в потолок. Сам Сафронов извёлся не меньше него, страдая за обоих. Как помочь Турку, который впал в глухую депрессию, он не знал, потому попросил совета у Искандера. Айнур, выслушав его сумбурную речь, посоветовал просто быть рядом. Нариму нужно было время. И разговор с Анжеем. Именно о нём и думал Нарим, не сумев сомкнуть глаз до самого утра. Тариз так и не признался Тимофею, отчего сорвался тогда в подъезде, набросившись на него с поцелуями. Ему было стыдно, но они не были проявлением нежности или желания, а лишь тщетной попыткой переключиться с мыслей о Навроцком, уйти от выжигающей нутро ревности. Узнай Лис правду — и покинул бы его, лишив и второй половины сердца. Отпустить кого-либо из них Тариз не мог и потому терзался молча, не делясь тем, что рвало его душу на части. — Можно ли любить двоих? — Любовь не приемлет границ. Тариз вздрогнул, осознав, что выпустил свой вопрос наружу, и что ему ответили. Развернувшись, Турок метнул взгляд на стоявшего у выхода на балкон Искандера. Мужчина наблюдал за ним, опираясь плечом на косяк. — Так почему бы не двоих? — сказал он. — Потому что… — Тариз запнулся. — Этого никто не поймёт. — Тебе так важно мнение других? Разве не главное, чтобы поверили только двое? Тариз жадно слушал — Искандер был прав. Он провёл ладонями по лицу, стирая невидимую паутину сомнений. Опустив руки, поднял голову. — Мне нужен мобильный. Искандер, вытащив свой телефон из кармана пиджака, подал его Таризу. — Номер помнишь? — Как своё имя. Айнур, усмехнувшись, оставил его одного. Нарим сполз на пол, глядя в экран мобильного. На заставке стояла старая оцифрованная чёрно-белая фотография — двое мальчишек, широко улыбаясь, лежали на песке у моря, глядя в объектив фотоаппарата. В одном из них и через множество лет угадывались черты Искандера. Давний друг Айнура? Первая любовь? Если так, то давно потерянная. Анжея Нарим потерять не мог, потому решительно набрал номер и прижал телефон к уху. Гудки шли долго, Навроцкий не отзывался. Сердце Тариза колотилось в груди, отдаваясь набатом в ушах. — Анж, пожалуйста, — взмолился он. Навроцкий не отвечал. Или не хотел брать трубку, видя чужой номер, или же не был рядом с телефоном. Второе было маловероятным. С мобильным Анжей не расставался, а то, что он получил свой мобильный обратно из рук Искандера, Айнур им рассказал сам. Отключившись, Нарим некоторое время сидел, уставившись в пространство, прежде чем снова набрал его номер и включил запись на голосовую почту. — Анжей… — он прервался, собираясь с духом, — … ты не хочешь говорить со мной. Но всё же выслушай. Я наговорил тебе гадостей, действуя, как последний придурок. И сожалею о своих словах. Ты вправе выбирать кого хочешь, но… — он крепко зажмурился, — … выбери меня, потому что я люблю тебя! И для меня нет никого важнее, чем ты и Тимофей. У нас всё получится. Только поверь мне, и я сделаю всё, чтобы вы со мной были счастливы. Его губы задрожали. Закончив запись, Нарим отключился, сбрасывая мобильный и закрывая лицо руками. Теперь оставалось только ждать, каким будет ответ Анжея. Следующий шаг должен был сделать он.