Два крыла для Ангела

Телефонный звонок от Сержа Навроцкого застал Яна за просматриванием трёх страниц договора об аренде квартиры. Моравский пил кофе, за прошедшую ночь уснуть ему так и не довелось. Под глазами блондина залегли мешки, а руки мелко подрагивали. Он узнал предвестников того, что медленно, но неумолимо подступало из тёмной мути на дне его души, то, чего так боялась его дура-мать, не понимавшая, какого особенного сына подарила ей судьба. Было куда легче навешать на него заумные ярлыки в его детской медкарточке: «психопатия, бессердечие, неэмоциональность, патологическая лживость, эгоцентризм, антисоциальность…». Однажды, стащив медкарточку и прочтя заключение детского психиатра, он зарылся в библиотечную медицинскую энциклопедию и прочёл о себе всё обозначенное. Прочитанное не напугало, а породило гордость. Он отличался от остального людского стада. Его роль заключалась в том, чтобы жить ради собственного удовольствия, не сообразуясь с общепринятыми нормами морали. Он был выше созданных неизвестно кем и лишенных для него смысла правил. Правила были нужны стаду, а не тому, кто был рождён, чтобы стоять над ним. Потому прописанные ему таблетки не пил и заявил матери, что в лечении не нуждается. Принуждать его она не стала, сын был её разочарованием, чего она не скрывала. Каждый из них жил своей жизнью, сосуществуя на одной жилой площади. Навроцкий-старший позвонил, когда он собирался ехать в больницу за Анжеем. Тот провёл в больнице всю ночь и упорно не отвечал на звонки на мобильный. Так же, как не отвечал и Зверь. Отозвавшись на звонок Навроцкого, Ян лихорадочно размышлял, насколько много может рассказать Сержу о Лене. Глава семьи был раздражён. Никто из них не позвонил, чтобы узнать, как прошла операция Божены. Слушая упрёки Сержа, Моравский едва не хлопнул себя ладонью по лбу. А ведь стоило поинтересоваться, чтобы подержать имидж заботливого племянничка. Оправдываясь, он выложил сообщение о том, что произошло с домработницей. Навроцкий-старший, мгновенно сменив тон, потребовал полного отчёта о происшествии и состоянии Лены. Ян едва зубами не заскрипел, услышав, с каким волнением заговорил мужчина. А дядюшка-то был, оказывается, не настолько «железным». Неужели Моравский что-то упустил в отношениях Квятковской с работодателем? Что же, у него появился ещё один повод, чтобы желать Лене смерти. Солгав, что на девушку напали с целью грабежа, он в самых мрачных красках описал состояние Лены. Серж забросал его вопросами: получает ли Квятковская надлежащую помощь, и достаточно ли квалифицирован медицинский персонал, занимавшийся её лечением. Ян быстро смекнул, где для него светит выгода, и сказал, что родители Лены пребывают в отчаянии, так как лечение дочери выльется в крупную сумму, которой у них нет. Навроцкий, клюнув, сообщил, что немедленно решит вопрос о переводе денег. Услышав, о какой сумме идёт речь, Моравский воодушевился. Его мозг тут же заработал над тем, как распорядиться счётом. За очередным взносом в погашение долга Рамзину Шиловы почему-то не прибыли, но он не сомневался — Хозяин о нём не забыл. Закончив разговор с Сержем клятвенным заверением о том, что будет постоянно сообщать о состоянии Лены, Ян отключился. О делах пасынка Навроцкий-старший так и не спросил. Поставив кружку с недопитым кофе в мойку, Ян прошёл в коридор. Он уже собирался покинуть квартиру, когда раздался вызов с домофона. Моравский беспокойно шевельнулся. Снова милиция? Шагнув к домофону, он включил видеосвязь. Увидев того, кто стоял перед «глазком», Ян нахмурился и нажал кнопку, открыв дверь в подъезд. Гость появился на пороге квартиры через несколько минут. Запустив визитёра, Ян отступил назад, разглядывая высокого поджарого блондина с серыми глазами, одетого в узкие джинсы и дорогой кожаный пиджак. — Надо же, какие люди, — Моравский заговорил первым. — Неужели так соскучился, Ник? Пришёл о моём житье-бытье спросить? Как видишь, поживаю отлично, — он горделиво повёл плечами. — А ты, я слыхал, теперь в любимых пуделях у Виктора ходишь? — Я служу в его охране, — спокойно ответил блондин, — так что с пуделем ты промахнулся. В собачонках у него ходил ты. Любил постоять в соответствующей позе. Моравский, вспыхнув, прыгнул к блондину, но тот одним неуловимым движением ухватил его за запястье и, использовав инерцию, отправил Яна лицом в пол. Пропахав носом начищенный до блеска паркет, Моравский взвыл от боли. Из носа хлынула кровь. — Ах ты, ублюдок… Ник криво усмехнулся, глядя на барахтавшегося на полу Моравского. — Мои мамочка с папочкой пребывали в законном браке на момент моего рождения, как и зачатия. Так что вряд ли. А вот ты, Пшек, как я слыхал, своего папашу не знал. Ян, шипя ругательства, поднялся на ноги, на свитер закапала кровь. — Ты разбил мне нос! Гость небрежно пожал плечами: — Сам напросился. Моравский, вытянув из кармана платок, прижал его к носу, сверля непрошеного гостя яростным взглядом. Они знали друг друга с детства. Николай Шевцов, предпочитавший, чтобы его звали Ником, жил с Моравским на одной улице, ходил с ним в одну школу. Учились они в параллельных классах и с самого детства не переносили друг друга. Ник был успешен у сверстников, красив и популярен у девушек. Вечно угрюмого, нелюдимого Яна все обходили стороной. Над Моравским Шевцов в открытую смеялся, Ян платил ему тем, что втихую протыкал шины его мотороллера, а потом и машины. На большее не решался, пока не попал в эскорт к Соловушке, где, к своей досаде, обнаружил и красавца блондина. Оба несказанно удивились, и их война перешла в открытое противостояние. Несколько раз их даже пришлось разнимать, прекращая драку. К счастью для Яна, так как Ник всерьёз занялся карате и вскоре научился вышибать из Моравского дух в один удар. Когда Шевцов заявился к Соловушке, сказав, что меняет профессию и уходит к Хозяину в охрану, Моравский на радостях пил два дня. Но вскоре попал в поле зрения Виктора Рамзина и Ник узнал ещё одну постыдную тайну Моравского. Впрочем, своим знанием Ник не делился ни с кем, лишь ехидно улыбался каждый раз, когда видел Пшека в доме Рамзина, спешащего уйти и забыть, что приходилось делать за дверьми хозяйской спальни. Вспоминать об этом периоде жизни Ян не хотел, но Ник напомнил, взбесив Яна. — Зачем сюда припёрся? — прошипел он, думая о том, как сладко было бы сломать шею блондинчику — позвонок за позвонком. — Передать кое-что от Виктора и вернуть вот это, — Шевцов, наклонившись, поднял оставленный им у порога рюкзак Анжея и сбросил его у ног Яна. Тот, узнав рюкзак, побелел. Как рюкзак Анжея оказался у охранника Рамзина? Запах лаванды… В сознании мелькнула вспышка из его собственного прошлого, которое он так хотел забыть. Любимым запахом Рамзина был аромат лаванды. Лавандой благоухал каждый «мальчик» Хозяина, так же пахли и простыни в его спальне, где Рамзин без устали трахал Яна, завывающего от боли. Аромат этого цветка не переносил до сих пор, как напоминание о своём позоре. — Нет… — прохрипел он, сложив паззлы в целостную картину. Шевцов растянул губы в понимающей ухмылке. — Дошло наконец, что твой названый братишка решил сменить тебя в постели Виктора? Это хорошо. — Сопляк бы не лёг под него, — Ян сжал кулаки. — Он влюблён в своего дружка. Таким, как он, ложиться под Виктора нужды нет! — Может и не лёг, но ротик уже подставил, — заверил Ник. — Я его сам сюда лично привёз, и мальчишка обблевал мне машину. Догадываешься, почему? Моравский молчал, сверля его злобным взглядом. Ник, выставив большой палец, сжал кулак и имитировал фрикции пальцем по направлению к губам. Скулы Яна, казалось, собрались прорвать кожу под движением сжавшихся челюстей. Никто. Не смел. Касаться Анжея. Кроме. Него. — Виктор велел тебе передать, чтобы ты не вздумал наложить свои лапы на мальчишку, — продолжил глумиться Ник. — Он намерен сделать синеглазого своим новым любимцем. А посему держи от него свои раскоряки подальше. Аккуратно подготовишь парня к его новой роли, ненавязчиво укажешь на позитивные моменты отношений со взрослым партнёром, способным воплотить все мечты сопляка. И когда он будет готов, сам привезёшь его к Виктору. Заодно и подучишь всем премудростям коленно-локтевых позиций. Что любит Виктор, тебе известно. Если Хозяин останется доволен твоей работой, долг тебе просят. Если нет, он вырастет втрое, а срок возврата сократится. Всё понял? Ян стиснул зубы. Шевцов растянул рот в ухмылке, наслаждаясь его унижением. Про «подучишь» добавил уже от себя, такого приказа Виктор не давал, но не смог отказать себе в удовольствии. — Думаю, да, — протянул он и снисходительно похлопал его по плечу. — Ты всегда был из понятливых. Знал, как выкрутиться. Вон как с мамашкой ловко разделался. Только того, что хотел, не получил. И с Анжея тебе ничего не обломится. Пора привыкнуть, Ян, что ты всегда будешь проигрывать. Приз будет доставаться кому угодно, только не тебе. Спустив руку с его плеча, Шевцов развернулся и вышел в дверь. Разжав кулаки, Моравский выпустил ногти из лунок в коже. Навроцкого-младшего он не упустит. И Анжей не достанется никому, кроме него. Его рот исказил оскал. Они все ошибались в нём, и он докажет, кто здесь истинный победитель. Ян сгрёб с тумбы ключи от машины и выскочил из квартиры. До больницы он долетел, врубив на весь салон «Cannibal Corpse», так что заныли барабанные перепонки. Грохот музыки помог собрать разбегавшиеся мысли, сформировать план и заглушить клокотавшую внутри муть подступавшего затмения. «Выпасть из реала» он позволит себе позже, когда воплотит задуманное. Виктор Рамзин останется без своего приза. Сильные унаследуют землю, поглотив кротких, а Ян был монстром, пожиравшим сильных. Он видел Его наяву: ужасающе могучего, с глазами-углями, рогатой головой. Огромная чёрная тень, чьи контуры размывались в вихри сгустков нестабильной материи. Видел с детства, сперва в кошмарных снах, а затем и наяву, всегда незадолго до того, как его поглощал мрак. Монстр был его вторым «я» и, поняв это — он перестал его бояться, сделав источником своей уверенности и силы. Остановив автомобиль на автостоянке, Ян покинул машину. Поднявшись по лестнице, он вошёл в отделение. Коридор был пуст, только за конторкой дремала пожилая медсестра. Ян проскользнул мимо неё. Его глаза сразу выловили куртку Анжея, брошенную на лавке. Квятковских и самого Навроцкого видно не было. Рядом с курткой лежала шапка синеглазки. Значит, Анжей всё ещё был тут. Глаза Моравского заскользили по коридору, уходящему вглубь отделения. Туда и направился. Из палаты впереди него вышла и пошаркала в сторону туалета старушка с больничной уткой в руках и накинутом на плечи белом халате. Ян брезгливо поднял верхнюю губу, обгоняя старуху. Очередной бесполезный обломок жизни, наверняка пекущейся о таком же пропахшем смертью обломке. Голоса он услышал не дойдя до поворота, что вёл в небольшую тупиковую нишу. Анжея он узнал сразу — Навроцкий-младший испуганно частил, прося кого-то уйти. Ему ответил глубокий сильный голос, успокаивая, увещевая. К щекам Яна прилила кровь — он узнал голос Нарима. Ян направился к нише, однако тут же остановился. Нет, устраивать сцену он не будет. Постоит за углом, благо мальчишки слишком увлечены своим бурным объяснением, не замечая ничего вокруг себя. Но выдержка изменила ему, когда Анжей принялся рассказывать о том, что пережил в доме Виктора. Ян с хрустом сжал кулаки и едва не пропустил момент, когда голоса затихли, сменившись звуками, опознав которые, Моравский заскрипел зубами. Парни целовались, и Анжей стонал в рот Нарима. Моравского бросило в жар. Лишь усилием воли ему удалось удержать себя на месте, не набросившись на турчонка и не убив его прямо на глазах Анжея. Пелена тумана застилала его взор. Он прилип к стене, тяжело дыша, слушая возобновление разговора между парнями. Нарим обещал забрать Анжея из дома. Голоса утихли, Ян едва успел нырнуть в первую попавшуюся палату за мгновение до того, как из-за угла вышел Тариз. Ян оставил щель, чтобы просматривать коридор.Когда Нарим прошёл мимо, он выбрался из палаты, и услышал, как с дребезгом на пол упала «утка». Испуганная старушка, на которую налетел Моравский, схватилась за сердце. — Гляди, куда прёшь, — злобно выцедил блондин, отталкивая её в сторону. Его появление Навроцкий-младший встретил сидя на полу, вжимая ладони в лицо. Согнав с физиономии злобный оскал, Ян кашлянул. Оторвав руки от лица, Анжей поднял голову. Присутствию Моравского не удивился. — Мне надо домой, — сказал, поднимаясь на ноги. — Созрел наконец-то, — Ян, демонстрируя деланное добродушие, отступил в сторону. Навроцкий прошёл мимо, вне досягаемости его рук. Сев в машину, Моравский, подождав, пока он разместится на заднем сидении, тронул машину с места. Некоторое время они ехали молча. Моравский время от времени бросал взгляд в зеркало салона. Откинувшись на спинку сидения, Анжей прикрыл глаза. Встреча с Наримом не принесла ему ожидаемого облегчения, расшатав и без того истощённую нервную систему. — Я тебя понимаю, — вырвал его из размышлений голос Моравского. Странно мягкий, источающий мёд. — Что? — Я говорю, что понимаю тебя, — Ян повысил голос. — Подумав, я решил, что был не прав. Относился к твоей ориентации, как к злу. Ты не виноват, что таким родился. Губы Анжея прорябила болезненная гримаса. Надо же… Хорёк решил найти оправдание его сексуальной ориентации. Какое счастье привалило. Только если Ян ждёт, что он ему поверит, то зря его за дурака принимает. — Нельзя винить за природу, — продолжал разглагольствовать Моравский, — ты таков, каким тебе велел появиться на этот свет заведующий небесной канцелярией, — блондин потыкал пальцем вверх и засмеялся собственной шутке, Анжей её не поддержал. Над Богом предпочитал не смеяться. Он уже раскаивался в том, что решил ехать домой с Яном. Меньше всего на свете он желал обсуждать с Моравским свою «природу». — Думаю, что тебе следует завести серьёзную связь, — огорошил его Ян следующим заявлением, — с кем-нибудь взрослым, способным понять тебя, принять таким, какой ты есть, и хранить твою тайну. Кого-то, имеющего отношение к семье. Навроцкий распахнул глаза — подозрение о том, что он знает кандидатуру этого «понятливого», вызвала у него короткий приступ тошноты. — Ян, пожалуйста… — тихо попросил он. — Давай прекратим этот разговор. Мне никто не нужен. В глазах блондина вспыхнул и погас злой отблеск. — Решил, что уже нашёл свою любовь? Бро-ось, — протянул он, — ты же не серьёзно… Что ты увидел в своём красноголовом азиате? Анжей даже поперхнулся, не зная, плакать ему или смеяться. — Нарим не азиат. Его отец турок, а мать украинка. Ян небрежно пожал плечами. Для него не было никакой разницы между азиатами и турками. И те, и другие были для него людьми второго сорта. — Не понимаю, чем тебя привязал к себе этот «аллах акбар»? Считаешь, его родня тебя когда-либо примет? — И что с того? — А то, что ему никогда не позволят опозорить семью таким союзом. Проблему решат в духе горцев: сломают тебе шею, и вернут твоего красавца на путь истинный. В памяти Анжея промелькнуло воспоминание об их ночном «приключении», едва не стоившим жизни ему, Тимофею и Нариму. — И что же мне делать? — еле слышно спросил он. Моравский подрулил к подъезду и, вытянув ключ из замка зажигания, обернулся к Навроцкому. — А почему бы… — Забудь, — перебил Навроцкий. Не стоило ходить по лезвию бритвы. Не дожидаясь реакции навязчивого собеседника, он выскользнул из салона. Дверца хлопнула, отгородив его от Моравского. Ян, побагровев, грязно выругался. Неужели он думает, что от него можно так просто избавиться? Покинув автомобиль, Моравский с угрюмым лицом направился вслед за Навроцким. *** Тимофей, услышав хлопок двери в комнату Нарима, встрепенувшись, сел на постели в своём номере. Опухшие от слез глаза выдавали проведённую без сна ночь. Сердце Сафронова заколотилось в ожидании, что он услышит голос Анжея, но прозвучали лишь шаги. Скрипнула кровать под рухнувшим на неё телом и повисла тишина. Лис некоторое время сидел не дыша, ожидая, что Нарим зайдёт к нему, расскажет о том, увиделся ли с Навроцким. Для этого даже оставил дверь между номерами открытой, но его ожидания не оправдались. Тариз его игнорировал. Плечи Тимофея разочарованно опали. Винить Нарима в том, что он не желал общаться с ним — не стал. После их эмоционального объяснения и ухода Турка, Сафронов долгое время рыдал в подушку. Выплакав все слезы, влез под холодный душ, приводя мозги в порядок и, выйдя из ванной, дрожа так, что зуб на зуб не попадал, зарылся под одеяло и принялся думать. Вспоминал каждое счастливое мгновение рядом с Анжеем и Наримом по-новому, оценивал эмоции, трясся над каждой мелочью, как нищий над монеткой, боясь упустить что-то важное. Тимофей признал, что Тариз был прав. Анжей врос в его сердце куда глубже Нарима. Но коё в чём Нар ошибался. Он уже не был просто другом, Турок стал для Тимофея так же жизненно необходим, как и Анжей. Сафронов помнил, насколько болезненным было услышать от Навроцкого его признание в любви к Турку. Признание в любви, объектом, которым хотел быть сам. Тогда он, скрыв своё отчаяние, поспешил заверить, что тоже любит Нарима, прибавив, что согласен делить его с Анжеем — оба знали, что им было не добиться его взаимности. Делить было, по-сути, некого. Он солгал, боясь потерять Навроцкого, и ещё долго мучился от скребущего чувства неправильности своего поступка. Лгать любимому человеку не следовало, но другого выхода он тогда не увидел и со временем привык к мысли о том, что должен быть влюбленным и в Нара. Они настолько часто предавались фантастическим мечтам о том, как будут жить втроём, что он сам поверил в эту сказку, созданную с его «лёгкой руки» и начал смотреть на Нарима почти так же, как смотрел на Анжея. И как результат — Тимофей окончательно запутался в переплетении своих чувств к двум людям. Жёсткие слова Тариза, высказанные ему вчера, сняли пелену с глаз и заставили увидеть всю неприглядную правду. Он, не заботясь о чувствах самого Нарима и Анжея, решил узурпировать право выбора за всех троих и оттолкнул Анжея, задыхаясь от страха потерять Навроцкого, и лишиться вместе с ним и Тариза. Его до безумия пугала мысль остаться в одиночестве. Тариз и Навроцкий были большим, чем друзья, они были его надежным будущим, его семьей, и лишиться их обоих он не мог. Хоть один из них, но должен был остаться с ним, потому и затащил в постель Нарима. От мысли о том, как он теперь выглядел в глазах Турка, становилось тошно. Не выдержав, Тимофей соскочил с постели. Они должны поговорить и если им суждено расстаться, то не так, без презрения и обиды. Решимости хватило на то, чтобы пересечь комнату и войти в соседний номер, даже на то, чтобы подойти к постели и остановиться в метре от лежавшего на животе лицом вниз Тариза, однако на том пыл и угас. Нар не шевелился, и Лис понял, что он спит. Сафронов разочаровано моргнул и хотел было уйти, но его как магнитом потянуло сесть рядом с Турком. Осторожно опустившись на край постели, он с робостью дотронулся до плеча спящего, провёл подрагивавшими пальцами по его руке, замер на локте. Нарим был одет в футболку, на локте красовалась корочка глубокой ссадины. Ему стало стыдно за мысли о том, что он считал свои горести самыми важными. Тариз своим выбором разбил свою родню на два лагеря и утратил уважение большинства членов своей семьи, включая отца. О том, что испытывал Турок, Сафронов не думал, и зря. — Прости, — прошептал с раскаянием, — я был… эгоистичным сукиным сыном. — А ещё дураком, — проворчал Нарим в подушку, не открывая глаз. Он развернулся на спину, сунул под голову подушку, и сложил руки на груди. Сафронов под его пристальным взглядом успел сменить всю гамму красного цвета на щеках. От нежного розового до багрянца. — Стыдно? — спросил Нарим и сам же ответил: — Стыдно. Это хорошо. — Ты… видел Анжея? — Да, — Тариз помрачнел. — Лена в больнице, на неё напали, ограбили, избили и выбросили за городом на свалку. Сафронов широко распахнул глаза. — Жива? — Жива, находится в больнице, в тяжёлом состоянии. Анжея я нашёл там же. Прождал его всю ночь под домом, а утром узнал про Лену и рванул туда. Анжей ночевал в больнице. — Нарим потёр воспаленные веки. — Хочешь поспать? — робко спросил Тимофей, надеясь, что он всё же расскажет ему больше об их общении. — Потом, — порадовал его Тариз. — Я и Анж поговорили, он не делал того, в чём ты его поспешил обвинить. Он переживает за Лену, особо поговорить не удалось, однако думаю, что донести до него то, что никто на него не держит зла, мне удалось. — Я должен его увидеть. — Успеешь, — успокоил его Тариз, — когда я привезу его сюда вместе с вещами. Думаю, у меня получится убедить Амаль снять на её имя квартиру. Мне удалось немного накопить, помогая отцу. На первые три месяца нам хватит, потом найду, где ещё подзаработать. Слова Тариза обрушились на Тимофея, согнув его плечи. То, чего он так боялся, произошло, ему бесповоротно дали отставку. Нар и Анж снимут квартиру и будут жить вместе, а он останется один. Турок умолк, ожидая его реакции. Сафронов должен был сказать что-то в ответ, одобрить, пожелать счастья, но выдавить вышло лишь жалкий всхлип. — Ладно… — Что ладно? — Желаю вам с Анжеем обрести своё счастье. — Тимофей поднялся, чувствуя, как подрагивают его губы. — Вы его заслужили. Он, повернувшись, направился к двери, стараясь удержаться от предательски подступивших слез. — А ну стоять! — хлестнул по нервам приказ Тариза. Лис замер, не поворачиваясь. Соскочив с кровати, Нар подошёл ближе и, сощурившись, нагнулся к уху Тима. — Ты куда рванул, рыжий? — голос Турка зажурчал опасными нотками. — Опять сбегаешь? Напакостил с Анжеем — и бежать. Услышал моё предложение — и снова в бега. А ответ мне дать не надо? Заодно и объяснить то, что между нами вчера произошло. Тимофей, встрепенувшись, сделал шаг к двери. Тариз, перехватив его за локоть, прижал спиной к груди. Потрепыхавшись для порядка, Сафронов затих. — Всё? — осведомился Турок. — Закончил проверять, чей тягач сильнее? — Чего? — оторопел Тим. Нарим, подумав, хмыкнул. — Да, как-то не самая удачная вышла аналогия. Так чего рванул? Решил, что на квартиру только я с Анжеем съедем? Стоило бы, конечно, проучить тебя и оставить… — Не надо, — Сафронов, обернувшись, вцепился в его футболку, с надеждой заглядывая в глаза. — Не оставляйте меня, я с вами хочу! Я попрошу прощения у Анжея, всё объясню, и перед тобой извинюсь! Всё исправлю, только не оставляйте… Он замолк, услышав тихий смешок Нарима. Палец Тариза прошёлся по его подрагивавшим губам. — Извиниться перед Анжеем тебе придётся, — сказал Турок уже серьёзно, — объяснишься и со мной, хотя то, что ты мне скажешь, я и сам знаю. Но неужели ты думал, что мы тебя оставим одного? — Я это заслужил. — Хорошо, что понимаешь… — Подожди, — в волнении перебил Тим, — ты ушёл, а я всё думал. Я виноват перед вами. Я должен был его выслушать, а не выливать на него свою злость, и не должен был тащить тебя в постель… — Ты не тащил… — Помолчи, пожалуйста, — взмолился он, — иначе я сейчас сорвусь и разрыдаюсь, чего бы мне очень не хотелось. Я ведь не истеричка. — Ни в коем случае, — заверил Тариз, поспешно давя улыбку. — Я всё испортил, Нар, моё поведение едва не лишило меня Анжея… нас не лишило, — поправился он, — но я всё исправлю. Я докажу, что не лишний, что люблю вас и могу быть другим, не эгоистом… Сафронов выдохся — Нарим сгрёб его в кольцо рук и спустился мягкими, короткими поцелуями к губам, чтобы запечатлеть на них весьма целомудренный поцелуй. Большего Тимофей и не требовал. В следующий раз он позволит себе утонуть в нежности только после того, как вернёт Анжея. *** К половине шестого Навроцкий дошёл до предела в своих сомнениях и просто рухнул в кресло у компьютера, бессмысленно уставившись в экран. Его взгляд в сотый раз скользнул к циферблату часов и перекочевал к походной сумке, поставленной у постели. Сумка была пустой. Навроцкий понимал, какими будут последствия его открытого бунта и ухода из дома. Ян, скорее всего, сдаст его с потрохами Сержу, рассказав, что его пасынок гей и, потеряв всякий стыд, ушёл жить к «бойфренду». Анжея тошнило от одной мысли о том, как Моравский подаст главе семейства эту новость. Последствия его ухода выльются и в скандал в школе. Рано или поздно, там узнают о вопиющем поступке троицы и припишут им Содом и Гоморру во всей библейской красочности. А закончится всё тем, что их с милицией вернут домой. Хорошим было лишь то, что хоть какое-то время они побудут вместе, смогут разобраться и решить, как станут жить дальше, когда заветное совершеннолетие сделает их не зависящими от произвола взрослых. Анжей был самым младшим. Свободы ему было ждать ещё без малого год. Быстрее всех «независимость» получит Нарим, а вслед за ним и Тимофей. Воспоминание о Сафронове породили новые сомнения. Как они встретятся после того, что наговорил ему Лис? Нарим был прав, у Сафронова был повод сорваться с катушек, но даже в самом страшном сне Анжей не мог представить, что Тимофей бросит ему в лицо свою ненависть. Единственное, что было безусловным для Анжея — это дружба с Тимофеем. Как оказалось, ничего безусловного не существовало, но ради друг друга и Нарима им следует примириться. Его взгляд перекочевал к стоявшему рядом с компьютером фото в рамке. Он переставил его сюда с прикроватной тумбочки и задвинул до половины за экран. Слишком больно было смотреть на фотографию матери и Божены. Рука потянулась к рамке. Забравшись в кресло с ногами, он жадно вглядывался в лицо матери. Что бы она сказала ему, узнав, что её сын влюблен в парня? Отказалась бы от него? Никогда, — голос матери, явственно прозвучавший в его сознании, заставил его крепко зажмуриться. Нет, Наталья Навроцкая не отказалась бы от сына. Они могли ссориться, не всегда понимать друг друга, он мог кидаться обвинениями в том, что для матери важна только Божена, однако он был её ребенком и она никогда не дала бы его в обиду. И никогда бы не бросила. — Что мне делать, ма? Подай хоть какой-нибудь знак. Он замолчал. За окном неожиданно раздался громкий хлопок — неподалеку в ресторане в честь чьёго-то торжества выпустили фейерверк. Анжей дёрнулся и задел мышку компьютера. Экран осветился, всплыло окно с фото улыбавшегося Нарима. Анжей с суеверным страхом опустил глаза с экрана на фото матери. Наталья Навроцкая улыбалась сыну из вечности. Ободряюще, с бесконечной любовью. Он поцеловал фото и, соскочив с кресла, решительно направился к шкафу. Собрать вещи вышло за пять минут: частые выезды за границу приучили быстро и по-разумному укладывать багаж. Закрыв замок, он сел к столу вместе с сумкой, и придвинул блокнот с ручкой. Не стоило уходить из дома, как вор. Мысль написать записку была правильной. Каким бы гадом ни был Моравский, а он наверняка поднимет на ноги милицию, чтобы оправдаться за его исчезновение перед Сержем. Анжей был уверен, что Навроцкому было наплевать на него, но он организует его поиски, если Анжей не объяснит, что ушёл из дома добровольно. Написав записку в несколько строк, он подписался и, оставив блокнот на столе, поднялся. Часы показывали без трёх минут шесть вечера. Нарим, скорее всего, уже ждёт его действия-ответа у подъезда. Подхватив сумку и надев куртку, он осмотрел свою комнату. Сердце на мгновенье затрепетало — своё гнездо он любил. Но впереди его ждали руки и губы Нарима, объятия Тима и покой в душе. Они стоили того, чтобы отказаться и от большего. Поправив ремень сумки на плече, Анжей уверено направился к двери и вступил в тёмный коридор. Он прошёл половину пути к выходу из квартиры, прежде чем вспыхнул свет, заставив его машинально прикрыть глаза ладонью. — Далеко собрался? — вкрадчиво поинтересовался Моравский. Ян стоял, перекрывая собой дверь. В воздухе разлился резковатый запах, напомнившей о больнице. Анжей настороженно отступил назад. Моравский держал руки за спиной, перекатываясь с носка на пятку и обратно. — Мне надо… сходить кое-куда, — соврал Анжей. — К своему полюбовничку, ждущему тебя, чтобы увезти в райские кущи? — Откуда ты… — он запнулся. — Ты отсюда не выйдешь. Навроцкий сорвался в крик: — Ты мне не запретишь! Ты никто для меня и ничего за меня не решаешь! — Ошибаешься, — голос Яна перерос в злобное шипение, — отныне только я решаю, что тебе запрещено, а что разрешено, шлюшонок. Странный запах, который исходил от блондина, породил чувство паники, и Анжей, сорвавшись, бросился к выходу, надеясь прорваться наружу силой. Моравский перехватил его с живостью зверя. Развернул к себе спиной и прижал к лицу тряпку с эфиром. Навроцкий затрепыхался, запоздало задержав дыхание, но едкая горечь уже проникла в лёгкие. Закатив глаза, он обмяк в руках Яна.