Два крыла для Ангела

Мелкие волны, рождённые пролетевшим по водной глади скутером, вылизывали берег реки, пытаясь добраться до голой ступни Нарима. Тариз сидел на берегу, вытянув одну ногу, вторую согнул в колене, уложив на неё подбородок. Зелёные глаза Турка, не отрываясь, следили за муравьём, ползущим по лбу растянувшегося рядом Анжея. Навроцкий, опираясь на локоть, сосредоточено грыз травинку, выкусывая сладковатую сердцевину. Грыз с таким аппетитом, что Тариз, заразившись любопытством, вырвал колосок и сунул в рот. Анжей перевёл взгляд с реки на друга. На подбородке Нарима уже темнел пушок. Протянув руку, он потрогал мягкие волоски. Тариз перестал жевать, вопросительно подняв бровь. Навроцкий погладил собственный подбородок. Ничего. Дубль — пусто. Щетиной и не пахло. Глядя, как огорчённо скривился синеглазый, Турок хохотнул. — Появится, — с небрежной снисходительностью заверил он. — Не особо-то и хочется, — уязвлено пробормотал Анжей. Пожав плечами, Тариз смахнул с его лба муравья. — А куда ты денешься? Всё равно зарастёшь бородой, начнёшь говорить басом, нагуляешь мышцы, а потом и пивной живот. — Не хочу я никакого живота. И бороду не хочу. — Ну, титьки вряд ли вырастут. — Это у Амаль титьки вырастут, — Навроцкий тут же схлопотал от Турка подзатыльник. Говорить о титьках своей сестры Нарим никому не разрешал. Анжей заворчал, и Тариз затормошил его, щекоча. Анжей щекотки боялся с детства — отбиваться стал не на шутку. Перекатился на живот, рванулся, да куда там — Тариз вернул его на место и налёг сверху. Навроцкий охнул. Тариз был тяжёлым, давил на рёбра. — Задавишь, зараза! — Да что тебе сделается? — Нарим поерзал, устраиваясь поудобнее. Игнорируя возмущённое пыхтение брюнета, сложил руки на груди Навроцкого, и устроил поверх подбородок. — Слышь, Пучеглазка, в кино со мной завтра пойдёшь? Анжей перестал под ним возиться. — Только с тобой? — спросил с волнением, забыв обидеться на прозвище. — А Тимофей? — Мать его, кукушка-хохотушка приехала, с хахалем очередным познакомить хочет. Так что он временно будет недоступен… — Пойду, — Анжей до конца выслушивать не стал и зашипел сквозь зубы. — Хватит мять меня, слазь! — Да я ещё тебя не мял, вот помну — и слезу. — Я тебе не девчонка, чтобы меня тискать… Тариз хохотнул: — Точно не девчонка? А то имеются у некоторых сомнения на этот счёт. Уж и не подсчитаю, сколько раз мне за тебя деньги предлагали. — Это за что? — За то, чтобы я твой член на мобилу сфоткал. Не верит народ, что ты пацан. Анжей фыркнул: — И кто бы тебе его показал? — А кто бы тебя спрашивал, — в тон ответил Тариз, — и сам посмотреть могу, — не расходясь словами с делом, Турок сунул под себя руку. Навроцкий и ахнуть не успел, как пятерня Нарима накрыла его пах, тёплый, с напряжённой плотью. Брюнет, рвано всхлипнув, широко распахнул глаза. Улыбка на губах Нарима растаяла, пальцы сами собой сжались сильнее, собственнически обхватывая бугор… И в следующее мгновенье Нарим полетел на траву, отброшенный назад тычком колена. Анжей, красный, как маков цвет, вскочил на ноги и отпрыгнул в сторону. Турок так и остался лежать на спине, растерянно моргая. — Дурак! — Навроцкий зашипел разозлённой кошкой. — Я же пошутил. — Плохая была шутка, Нар! Турок перекатился на коленки, но встать и подойти не успел: Навроцкий, пятясь задом, занырнул в кусты и пропал из виду… Нарима трясли за плечо, долго, не отпуская, пока могучая река, зелёный берег и исчезнувший в кустах Анжей не расплылись в стремительно сереющее пятно, переросшее в озабоченное лицо Тима. Именно он и тормошил лежавшего на койке Тариза. Вернувшись в реальность из далекого воспоминания, трансформировавшегося в сон, Нарим сел на койке. — Анжей? — прохрипел он. — С ним всё в порядке, — успокоил Сафронов, придержав его за локоть — Нарим едва не навернулся на пол, — спит ещё. — Это хорошо, — Тариз кивнул: мозг работал с перебоями, но донёс-таки информацию о том, что он по-прежнему пребывает в клинике, и сидит на больничной койке. — Это не палата Анжея. Как я тут оказался? — Тебя вырубило. Рухнул, как подкошенный, долетев до пола уже спящим. Врач сказала, что тебя выключило от крайнего переутомления. Нарим, слушая его, взвихрил пятернёй короткие пряди. — Сколько я спал? — Весь остаток вчерашнего дня и ночь. — Тим кивнул на соседнюю койку, с мятыми простынями и одеялом. — Я тоже поспал. С Анжеем всю ночь Серж сидел. Железный мужик. Турок вскинул голову: — Серж вернулся? Давно? — Через пару часов после того, как ты отчалил. — Мне поговорить с ним надо. Нарим соскочил с постели и тут же, покачнувшись, вцепился в плечо Сафронова. Тот сморщился — хватка у Нарима была железной, но жаловаться не стал. — Поговорить с Сержем сейчас у тебя не получится, — предупредил он, — тебя вначале другой разговор ожидает. Мать твоя в клинику едет. С минуты на минуту ждём. Айнур велел тебя разбудить и предупредить. Напасть, свалившаяся на голову Тариза, заставила его сипло ругнуться. В общих волнениях о судьбе Навроцкого-младшего Нарим совсем забыл об обещанных ежедневных звонках матери. В результате Катерина Тариз бросилась на поиски сына и, очевидно, вытрясла место его пребывания у Искандера. Тариз лихорадочно заправил рубашку за пояс, пригладил волосы: — Как я выгляжу? — Погано, — честно предупредил Тимофей, подумав, что его мамаша волноваться за него не спешила. — Мать тебя убьет. А потом и Айнура. И меня, наверное. — А тебя-то за что? — Да за компанию. — Не боись, не тронет, она у меня добрая… Чаще всего. Уверенностью в словах Нарима и не пахло, зато беспокойством отдавало за версту. Наскоро умывшись в небольшой комнатушке с умывальником здесь же, в палате, Нарим вышел в коридор, как раз к появлению матери. Первым под раздачу попал Искандер. Мужчина мужественно принял на себя удар: мать Нарима прибыла не одна, а в компании с Амаль. Женщины одновременно заговорили со старым турком, импульсивно размахивая руками. Увидев Нарима, обе, прекратив терзать Искандера, поспешили к нему. Сафронов улизнул обратно в палату и не был затоптан лишь вследствие проявленной расторопности. Нариму повезло меньше, его принялись обнимать, целовать и ощупывать с таким усердием, словно он был воином-освободителем, только что вернувшимся с войны. Турок стоически терпел, ожидая, пока мать с сестрой успокоятся. Когда темпераментные дамы Таризов наконец прекратили изливать на него поток эмоций, Катерина Тариз узрела устроенную в повязке руку сына. — Что это такое? — женщина, негодуя, развернулась к Искандеру. — Почему вы мне не сказали, Айнур?! Нарим поспешил вмешаться, заявив, что упал, катаясь на скейтборде. Заодно и корку на губах пояснил, красочно описав, как кубарем скатился с горки, расквасив физиономию и повредив руку. Амаль тут же обозвала брата безголовым балбесом, а Катерина Тариз вновь порывисто прижала его к себе. Для этого пришлось согнуть Тариза, вымахавшего под два метра ростом, едва ли не пополам, однако Нарим не сопротивлялся. Пробубнив в грудь матери, что он в полном порядке, Нарим принялся нахваливать Искандера, заявив, что именно он сразу же доставил его в клинику и оплатил лечение. Катерина Тариз, сменив гнев на милость, повернула голову к Искандеру. Думала поблагодарить, но не успела — на пороге соседней палаты весьма не вовремя материализовался Серж Навроцкий. Нарим тихо чертыхнулся. Как объяснить подозрительное совпадение их одновременного присутствия в клинике с Сержем, он придумать не смог. А Катерина уже зацепилась за Навроцкого, застрявшего в дверях. Мужчина обвёл всю компанию усталым взглядом и, кивнув Катерине, обратился к Айнуру, попросив его посидеть с Анжеем, пока он сходит к Кларе. Искандер направился к палате Навроцкого, оставив Нарима отдуваться в одиночестве. Катерина Тариз вернула сощуренный взгляд к лицу сына. — Что происходит, Нарим? — спросила строго и подняла руку, сразу предупреждая его новую ложь. — Только правду, не лги мне. Тариз опустил плечи. — Я не могу сказать, мама. Но со мной всё в порядке, и волноваться тебе незачем. Об остальном мы сами позаботимся. Женщина с минуту пристально смотрела на него, ожидая продолжения. Рядом, точно зеркальное отражение матери, только помладше, застыла с тем же выражением на лице, Амаль. Но Нарим молчал, плотно поджав губы. Поняв, что ответ от него не получит, Катерина Тариз решительно двинулась вслед за Искандером. Нарим поспешил за матерью, пытаясь остановить её, но Тариз с целеустремленностью муравья добралась до палаты и вошла внутрь. *** Жорж Матусевич, чинно сцепив руки в замок, стоял позади группы старушек, следя за тем, как в яму опускают гроб. Священник в рясе, не щадя живота своего, ползал вокруг кучи вырытой земли, махая кадилом, и стоявший за спиной Витязя Ник, унюхав фимиам, оглушительно чихнул. Старушки, дружно перестав утирать щёки платочками, с негодованием уставились на тех, кого совершенно ошибочно посчитали представителями кладбищенской администрации, по какой-то прихоти решившей почтить своим присутствием похороны Епифании Петровой, девяноста лет от роду, почившей в бозе два дня назад. Витязь, приложив руку к груди, изобразил жестом свои извинения почтенным дамам и, повернув голову к плечу, испепелил Шевцова взглядом. — У меня аллергия, — огрызнулся блондин, зажимая нос пальцами. — У него на всё святое аллергия, у бесовского семени, — стоявший за спиной Ника Бубен хмыкнул. — Тоже мне, святоша отозвался, — прогундосил Ник. — В церковном хоре тебя, Митяй, ждут — не дождутся. Певчего не хватает. — В детстве пел, — задумчиво сообщил небесам Бубен, почесав пах. — Рты закрыли, — вполголоса заткнул обоих Витязь. Ник из наглости что-то ещё проворчал. Бубенцов рисковать не стал. О его заднице Витязь не мечтал и запросто мог все зубы пересчитать. Наконец, процедура прощания была закончена, охрипший поп слез с кучи, осенив всех напоследок широким крестом, и землекопы принялись шустро забрасывать землю в могилу. К Витязю, отделившись от старушек, просеменил молодцеватый мужичок — распорядитель похорон, хорошо знакомый Витязю уже на протяжении двух десятков лет. Стянув фуражку, Григорий Петражевский, больше известный в своей среде, как «Гришка-спрячь-жмура», пригладил остатки жиденьких волос на макушке. — Дело сделано, Жорж, но это в последний раз, — Петражевский брезгливо отряхнул со штанины кусок налипшей глины, — больше со своими просьбами не приходи. — Будто каждый месяц к тебе хожу, — Витязь вытянул из кармана конверт и моргнуть не успел, как деньги отправились за полу потёртого пиджака Петражевского. Получив свою мзду, распорядитель ушёл. У могилы остались только заканчивавшие свою работу землекопы. Витязь, погрузившись в раздумья, рассеянно наблюдал за тем, как растёт холм над могилой старухи и захороненного вместе с ней Марата Горина. Труп дружка Яна положили на дно ямы ещё утром, «процедура» была давно отработанной. «Квартиранта» подселяли накануне похорон, и сверху клали гроб с покойником-хозяином. Следя за землекопами, Матусевич задался вопросом о том, сколько же «двойных» могил содержало местное кладбище. И усмехнулся краем губ, подумав о том, что лично знает дюжину таких мест. Решив, что отдал должное — Жорж направился к стоявшему неподалеку чёрному «Джипу». Ник с Митяем потянулись за начальством. За руль сел Бубенцов. Выехав на трассу, Митяй обернулся к сидевшему рядом начбезу. — Теперь куда? Матусевич ответил не сразу. Жорж уже в который раз набирал мобильный телефон младшего Горина, но мальчишка не отзывался. Витязь нахмурился. Он вызванивал паренька со вчерашнего дня, намереваясь рассказать о судьбе Марата. Телефон мальчишки взял ещё в отеле, после того, как тот вытянул из него обещание сохранить жизнь старшему брату. То, что Антон не отзывался, было странным. Об этом и сообщил Митяю. Ник на его слова опрометчиво фыркнул: — Не понимаю, зачем ты вообще с мальцом заморачиваешься. Вик велел тебе оба трупа в болоте утопить, а ты одному из них торжественные похороны устроил. Стареешь ты, Витязь, размяк, без зубов остался. Бубен со всей дури утопил ногу в тормоз, бросив машину в резкий кидок вперёд. Пассажиров встряхнуло. Ник, угнездившийся на заднем сиденье за Матусевичем, с размаху вклинился лицом в спинку пассажирского сидения и сполз на пол. Сидевший впереди Витязь успел ухватится за торпеду*, удержав себя от падения. — Ты что, совсем ополоумел, Митька?! — в сердцах выорался Шевцов. Бубенцов на него и не глянул, сверлил пристальным взглядом Матусевича. Неужели и на этот раз щенку простит? А нарывался Ник, давно и упорно. Матусевич шумно выпустил воздух сквозь ноздри. Позади сигналили автомобили — Бубенцов перекрыл проезд, но с места не трогал, ждал реакции начальства. — Не накажешь, я накажу, — предупредил он тихо. — Хватит тебе, Жорж. Заигрался парень, твоей слабостью пользуясь. Ник, не слыша его, продолжал ругаться, награждая Бубенцова эпитетом за эпитетом. — Выйди, — выцедил Матусевич, не оглядываясь. — Это ты мне? — возмутился Шевцов. — Лучше водить его научи! — Выйди, я сказал, — рявкнул он, срываясь в крик, и Шевцов, побледнев, отпрянул назад. Матусевич никогда на него голоса не повышал. От испуга отошёл быстро и, вспыхнув злыми искрами в глазах, выскочил из машины. Громко хлопнула дверца. Бубен продолжал смотреть на бородача, впустив во взгляд сочувствие. Повезло же солидному мужику втрескаться по самые уши на пятом десятке лет в заносчивого юнца. — Поехали, — устало велел Матусевич, с тоской провожая мелькнувшую впереди на тротуаре фигуру Шевцова. Позволив себе одобрительно похлопать начальство по плечу, Бубен выжал сцепление. *** Нарим, прилипнув к стене рядом с палатой Анжея, напряженно наблюдал за разговором Сержа Навроцкого и Катерины Тариз, стоявших в тупике коридора. Отчим Анжея и его мать общались долго. Катерина слушала Сержа, прижав в жесте крайнего волнения руку к губам. Когда Навроцкий закончил выкладывать ту скупую правду, которую мог рассказать, упустив участие в освобождении Анжея Нарима и скрыв имя насильника, женщина, шагнув к нему, обняла Навроцкого, после чего развернулась в сторону сына. Лицо Катерины, ещё секунду назад мягкое и растерянное, посуровело.Она подозвала его к себе жестом. Серж вернулся в палату к Анжею. Нарим подошёл к матери с опаской. — Почему ты ничего не сказал мне? — упрекнула она, потянувшись к его голове — провести ладонью по коротким прядям. — Разве я не достойна твоего доверия? — Это не моя тайна, — он занервничал, прикосновение матери к волосам — свидетельству несправедливого наказания, испортило её попытку приласкать его. — Я не имел права говорить о том, что пережил Анжей. И Сержу говорить тоже не стоило. — Сержу нужна помощь, и он о ней попросил. Как родитель родителя. — Родитель… вспомнивший о своём долге, только когда наломал дров. Уж лучше вообще сиротой быть! Она огорченно отступила. Чувство того, что Нарим выстроил между ними стену, кольнуло болью в сердце. — Нарим, я на твоей стороне… — Правда? — перебил он, не сумев сдержать обиду, что хлынула в голос. — Тогда почему я живу не в своем доме?! Почему Он живет в нём, ест то, что ты ему готовишь, спит с тобой на одной кровати, а ты делаешь вид, что ничего не произошло! Нарим сорвался на крик. На порог палаты вышла Амаль. Девушка обеспокоенно обратилась к матери, спрашивая, что случилось. Побледневшая Катерина сказала, что всё в порядке, попросив вернуться. Задыхаясь от колотившей его дрожи, Нарим отошёл к окну. К матери не повернулся, даже когда та позвала его нежным детским прозвищем. Не нужно ему всего этого, проживет и без семьи! И всё же — не удержавшись, выплеснулся вновь: — Ты ни разу не заговорила со мной о том, что увидел отец. Не спросила меня, правда это или нет. Ты говоришь со мной о чём угодно, только бы не о моей ненормальности. — Я не считаю тебя ненормальным. — А каким считаешь? — он развернулся к матери, та смотрела на него с растерянностью, прижимая руку к груди — сердце ныло. — Каким ты меня считаешь? — пытливо повторил он, шагнув к ней. — Ты — мой ребёнок, — это не был ответ на вопрос, по его мнению, но не по мнению Катерины. — Мне этого мало, мама, — жёстко произнёс он, глядя ей в глаза. — Может, тебе и хватает, но не мне! — Чего же ты от меня хочешь? Нарим открыл рот, чтобы ответить, но вдруг сник. Опустив плечи, он прошёлся ладонью по лицу, словно стирал нечто невидимое, а когда опустил руку, тоска в глазах исчезла, сменившись деланным спокойствием. — Всё в порядке, — он, потянувшись к ней, обнял мать. — Прости, — глухо пробормотал он, — забудь, что я наговорил. — Нарим… — Всё, мам, проехали, — отлипнув, он коротко сжал её руку и, развернувшись, направился к палате Анжея. Катерина потерянно смотрела ему вслед — высокому, сильному парню с широким разворотом плеч. Вот только видела она не взрослого, а младенца, уложенного ей на руки семнадцать лет назад, соединенного с нею одной пуповиной. Такую не перережешь, потянется, куда бы не увела судьба. Амаль пропустила брата мимо себя в палату. Подойдя к матери, девушка обняла её за плечи. — Ты в порядке? Губы женщины тронул горький излом. Перед дочерью Катерина не таилась. Амаль, что греха таить, оказалась самой близкой к ней из всех её детей. Да только какой палец не укуси, всё равно больно. Перехватив руку матери с короткими крепкими ногтями, не знавшими маникюра, зато знавшими, что такое пять детских голов, Амаль поцеловала мягкую ладонь. — Что будем делать? — спросила девушка. — Мне надо домой. Если хочешь — оставайся здесь. Амаль покачала головой — мать выглядела разбитой, разговор с Наримом был не простым. — Я поеду с тобой. А потом вернусь, если ты не против. Тариз не возражала, и обе направились к входу. Их отъезд на такси Нарим проследил, глядя в окно палаты. Позади него в кресле спал Навроцкий, подперев голову кулаком. Поговорить с ним у Тариза так и не вышло, а будить мужчину, пребывавшего на ногах уже какие сутки ради разговора об ублюдке Яне, не решился. Да и стоит ли спрашивать? Пусть горит в аду, где ему и место. Тимофей следил за другом из глубин кресла по соседству с Навроцким. Тихий, еле слышный стон ухо обоих выловило не сразу. Тимофей первым подскочил с кресла, бросившись к койке. Анжей пытался выдрать из носа трясущимися руками подающие кислород трубки. — Не надо, — Нарим перехватил его руку, — всё в порядке, так должно быть, Анжей. Они помогают тебе дышать. — Я за Кларой, — коротко бросил ему Сафронов и метнулся к двери, забыв о кнопке вызова на стене. Навроцкий-младший хрипел, выталкивая из себя выдохи в мучительных спазмах. Воспалённые веки дрожали, будто сдерживаемые вместе невидимыми пальцами, не позволяющими открыть глаза. — Всё хорошо, Анжей, — он потянулся погладить его щёку, и лучше бы этого не делал: едва его пальцы коснулись скулы, как Навроцкий открыл глаза и выгнулся до хруста в позвоночнике, выплескиваясь в долгом крике. Вырванный из провала в сон, Серж, подскочив к койке, сгрёб Анжея в кольцо рук, частя что-то на польском. Уговаривал успокоиться, убеждал, что он в безопасности — это было единственным, что Нарим понял. Как и то, что Анжей истошно, сажая голос, звал мать. Слушая его вопли, Серж в бессилии зарычал — Наталью вернуть был не в силах. Нарим сунулся помочь, но Серж выбросил руку, показав, чтобы не приближался, сам справится, и Тариз отступил. В палату вбежали Клара с Сафроновым. Врач ненадолго застряла у столика с медикаментами, набрала шприц и велела мужчине повернуть к ней Анжея спиной. Нарим отвёл глаза в сторону — на провисшем в руках отчима Анжее была одна нелепая больничная рубашка. Анжей дёрнулся от прикосновения к ягодице, Серж, успокаивая, погладил его по волосам. Пасынок больше не кричал, лишь тяжело дышал, застряв подбородком на плече мужчины. Матусевич сбросила на поднос использованный шприц. Навроцкий-старший уложил обмякшего пасынка на подушки и помог поднять на нём рубашку, оголяя грудь. Клара склонилась прослушать лёгкие своего пациента, и, разогнувшись «порадовала», заявив, что у Анжея развилось воспаление лёгких. Серж коротко выдохнул, принимая новую неприятность со всем возможным стоицизмом. Матусевич покинула палату, пообещав вернуться. Навроцкий-старший укутал Анжея в одеяло. — Всё будет хорошо, — сказал ему мужчина, вкладывая в голос всю свою уверенность. — Всё наладится, больше ничего дурного не случится… — Не удержите… Тихий голос Навроцкого-младшего оборвал его речь, заставив замереть. Нарим обеспокоенно шагнул к другу. Серж склонился к лицу пасынка — тот лежал с открытыми глазами, инъекция седативного превратила его в вялую амёбу, но эмоций не лишила. — Всё равно сдохну… — с равнодушием вызревшего решения завершил Анжей. — Не надо так… — Нарим потянулся к нему, но он отдёрнулся, не позволив коснуться себя. — Пусть уйдёт, — голос Анжея зазвенел готовой вырваться наружу истерикой, — пусть они оба уйдут! — Не гони, — выдохнул Тариз в отчаянии, — мы всегда держались друг за друга… — Пусть уйдут!!! Анжей, заорав, вцепился в волосы с такой силой, что оттянул кожу на висках. Серж ухватил его за запястья, одновременно велев Тимофею забрать Нарима от койки. Мозг Анжея «закипал» истерикой, и сейчас на страдания Тариза Навроцкому-старшему было наплевать. Под его руками корчился несчастный мальчишка, закатывая глаза и раздирая горло криком, что быстро перерос в мучительный кашель. Серж потребовал, чтобы они ушли. Перечить ему не посмели. Сафронов ухватил Нарима за руку, и вытолкал из палаты. торпеда* — рулевая панель.