Два крыла для Ангела

Слэш
NC-21
Завершён
816
Размер:
737 страниц, 85 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Запрещено в любом виде
Награды от читателей:
816 Нравится 1080 Отзывы 420 В сборник Скачать

48 глава

Настройки текста
Сафронов с Таризом с удивлением обнаружили, что за время их отсутствия в классе успела сформироваться группа поддержки, возглавляемая Островской, которая окружила их незримым, но осязаемым защитным коконом. «Клуб фанаток» сумел заткнуть рты гомофобам, а остальных разделил на два лагеря — сочувствующих и равнодушных. Последних было большинство. Воинствующим борцом с нетрадиционными отношениями остался один Востряков, но, побаиваясь Лиру и её решительно настроенных девиц, своё мнение Гришка держал при себе и гадил исподтишка. И гадил отменно, раструбив о «голубом тройничке» на всю школу. Где бы не появлялись Нарим с Тимом, их провожали любопытные взгляды и перешептывания за спиной. Оскорблять в открытую пока не пробовали, но ухмылками одаривали. Что обижало особо — одаривали те, с кем Нарим ещё в прошлом году выступал на соревнованиях по вольной борьбе. Тариз пренебрежение бывших товарищей и интерес к своей персоне переносил стоически, а вот Тимофей совсем расклеился и ходил по школе, опустив голову. Последним уроком в этот день была физкультура, оба договорились с урока слинять, пользуясь попустительством опоздавшего учителя. Решили прогулять не только они и на выходе из школы их догнала Лира и пристроилась рядом. — Вот что, ребятки, — деловито начала Островская, — вешать лапшу вы можете кому угодно и сколько угодно, а я хочу знать правду. Что на самом деле с Анжеем? Парни уныло переглянулись. Взгляд Тариза явственно сообщил Сафронову о том, что врать тот не умеет. И, видать, попробовать свои силенки придётся уже ему. — Анжей в клинике, — сказал он, памятуя, что лучшая ложь должна содержать долю правды, — Ян избил Анжея. Ему крепко досталось. Так, что какое-то время он пробудет в больнице. — В какой? — живо подхватила Островская. — Анжей не хочет ничьих визитов, Лира. — А я не говорю о визите, просто спрашиваю, в какой больнице? — Он просил не говорить, — вступил в разговор Тим — настойчивость Лиры временами раздражала. Со стороны трассы засигналил автомобиль. Все трое повернули головы. Сигналили из автомобиля, принадлежавшего ухажёру Лиры. — Говорила же ему, что домой сама дойду, — с досадой пробормотала девушка и вернула взгляд на парней. — С вами, голубчики, я ещё не закончила. Не нравится мне ваша сказка, в мозг не втюхивается. Завтра договорим. — Обязательно, — торжественно заверил Тариз. Лира продефилировала в сторону автомобиля, дробя асфальт металлом шпилек. — И как она на этих ходулях ходит, — пробормотал Нарим. Тимофей хмыкнул: — Женщины… Они это умеют. — Я бы обе ноги уже сломал в трёх местах. — Тариз повернулся к Сафронову. — Вернешься в отель? — Нет, с тобой поеду. Подожду, когда ты с родителями поговоришь, и отправимся в «Белек» вместе. Тариз кисло поморщился. Предстоящее общение с отцом до предела натянуло нервы. — Разговор может оказаться долгим. И… возможно, я не поеду в отель. Поняв, что Тариз надеется вернуться к родне, Сафронов испугался. А что тогда будет с ним? Куда вернётся он сам? Но из дома его никто и не гнал, потому Сафронов устыдился. Хоть Тариз и не признавался, а выходит, думал о возврате домой. И Тимофей его не винил. Семейственность из Тариза было не вытравить. — Мы сидим на шее Искандера, — словно прочитав его мысли, сказал Нарим, — он нас поит и кормит. А мы должны наладить свою жизнь сами, Тимош, не за счёт чужой доброты. Сафронов хмуро кивнул, соглашаясь. Должны наладить сами… А будет ли он включен в эту «отладку»? Или останется за бортом? Он давно понял то, что сам Нарим отказывался признавать. Если кто и был важен для Тариза на самом глубоком, «клеточном» уровне, то это — Анжей. — Я всё равно пойду с тобой, — Сафронов поднял голову, сгоняя с лица печаль, — мне тоже стоит домой зайти. Кактус свой полить, наверняка маманя совсем о нём забыла. Тариз, рассмеявшись, притянул его к себе и разворошил рыжее гнездо на макушке. Кактус у Тима был отменный — маммиллярия, с локоть высотой, единственное растение, что смогло выжить в их доме. Побурчав для порядка, Лис внезапно крепко обнял его, ненадолго прилипнув щекой к груди, и тут же отстранившись, рванул к остановке, крича, что подъезжает нужный им номер маршрутки. Нарим с удивлением взглянул на дорогу. Маршруток не было и в помине, но спорить не стал, побежав за ним. *** Гришин встретил Матусевича у обозначенного в СМС дома. Витязь приехал не сам, захватив с собой Бубена. В свои намерения найти Антона Горина он посвятил лишь его. Прибыл, благополучно отделавшись от Виктора, решившего отправиться в элитный салон красоты для мужчин. Как выразился сам Виктор, для того, чтобы доказать «одному слепому бородатому кроту», что никакой седины у него пока и в помине нет. А если есть — «вырвут на хрен по волосине». Внезапный интерес Рамзина к собственной внешности вызвал у Матусевича редкий для него приступ веселья, и на встречу с Гришиным он заявился, пребывая в отличном настроении. Поднятию последнего немало способствовала и ночь, проведённая с Ником. Шевцов оказался на редкость чувственным и требовательным любовником. На весьма не маленькие размеры достоинства Матусевича, что вызывали нытье у всех его бывших любовников, не жаловался. Оба остались довольными друг другом, придя к решению, что их близкое общение следует повторить. И не единожды. Увидев мрачную мину Гришина, с которой тот встретил Матусевича с Бубеном, Витязь почувствовал, как радужный настрой быстро идёт на убыль. — Зачем звал? — спросил, сразу переходя к делу. — Показать кое-что хочу, — буркнул тот. Гришин был не один. Неподалеку от подполковника на крыльце подъезда топтался Джек. На лестничной клетке пятого этажа, у обычной обшарпанной двери, обитой дерматином, их ожидал ещё один сотрудник Михаила — молодой курчавый блондин, представленный, как Алексей. Блондин завозился с ключами, а Михаил развернулся к Матусевичу, потребовавшему пояснить, «какого рожна они тут делают». — Это квартира, снятая Яном незадолго до похищения Анжея. Я нашёл в машине Пшека квитанцию от нотариуса за удостоверение сделки — договора аренды. Так и отыскал квартиру и её хозяина. — И зачем тебе это понадобилось? — спросил Матусевич и тут же понятливо протянул: — Ах, во-от оно что… Выкуп решил поискать? За спиной у Навроцкого. — Он от поиска денег отказался, — Гришин загорячился. — Если бы выкуп нашёлся, я бы возвратил его владельцу, получив свой процент. — Что-то я не слышал, чтобы Серж с тобой заключал соглашение. — А ты что, у него в личных секретарях ходишь? — огрызнулся детектив. Матусевич, усмехнувшись, отвечать на выпад не стал. Как и обвинять. Сам за спиной грехов имел немало. — Так зачем ты меня сюда притащил? — задал вопрос, интересовавший его куда больше «облико морале» бывшего мента. — Выкуп, что ли, нашёл? — Кое-что поинтереснее, — мрачнея, выдал Михаил. Мальцев наконец-то справился с замками и открыл вид на тёмный коридор с обклеенными дешевыми цветастыми обоями стенами. Из квартиры пахнуло затхлостью давно не проветриваемого помещения. Внутрь вошли гуськом, сперва Мальцев, потом Гришин, Матусевич и Бубен. Джек остался стоять на лестничной площадке. Квартира была двухкомнатной, обставленной убогой мебелью времен восьмидесятых. Витязь намётанным глазом оценил слой пыли, лежавший на мебели, отметил плотно задёрнутые шторы и наглухо закрытые форточки. Вряд ли Ян успел обжить снятую им нору. Свою мысль высказал вслух. — Мы сперва тоже так решили, — Гришин стоял посреди гостиной, рядом с дверью в торце — комнаты были проходными, — Ян снял квартиру, но в ней появлялся, по словам соседей, только пару раз. Матусевич, слушая его, заглянул в кухню. На столе, накрытом клеёнкой, стояла грязная посуда, две тарелки и гранённый стакан. — Может, перестанешь ходить вокруг да около? — бросил Михаилу через плечо. — Зачем меня сюда притащил? Гришин отступил в сторону от входа в спальню. — Загляни внутрь. Сам всё поймёшь. Пройдя мимо него, Жорж переступил порог спальни и тут же замер. Взгляд сразу выхватил большую двухспальную кровать со смятой постелью, неряшливо сброшенное на пол старое покрывало и кучку измазанной грязью одежды. Куртка, штаны, мужские трусы с бурыми пятнами лежали вперемешку. У задних ножек кровати валялась майка в таких же потёках, а неподалеку — мобильный телефон с разбитым вдребезги корпусом. Ноздри Витязя нервно дрогнули. В мозгу завертелись паззлы, складываясь в одно целое. Глаза вылавливали детали, сортировали, анализировали, вычленяли нужное: куртка кожаная, с логотипом «моторс клуб» на рукаве, штаны, майка, белье… Бурые пятна были кровью. В голове всплыло воспоминание торчащего из задницы Яна фаллоса, что тут же сменилось картинкой того, как рука Сержа опускает на голову Моравского ножку от стула. — Мать твою… — Матусевич, развернувшись, ухватил стоявшего позади него Гришина за ворот пальто. — Ты же сказал, что он мёртв! — Пульса не было. — Михаил вцепился в его запястья, Матусевич тряхнул его, как терьер крысу. В комнату вбежали Мальцев с Бубеном. Гришин прошипел сыну, рванувшему на помощь, чтобы оставался на месте. — Я его не почувствовал! — повторил сквозь зубы. — Перепроверить надо было! — проорал Жорж. — Ты ж, блядь, не на один труп выезжал! Как ты мог живого за жмура принять?! — Пульса не было! — стоял на своём подполковник. Матусевич, матерясь, отбросил его от себя. Мальцев словил отца на грудь. Бубен, кривясь, отодвинулся и попал под раздачу вторым. — А ты что скажешь, «член похоронной команды»?! — Матусевич, вне себя от злости, сжимал и разжимал кулаки. — Тебе было велено эту падаль утопить! Как наш покойничек из болота всплыл?! Митяй развёл руками: — Так утопили же. — А он воскрес, как вампир, и сюда залетел через форточку?! — Каких только чудес не бывает… — Хлебоприёмник захлопни! — Жорж в сердцах сплюнул. — Иначе сам сейчас через форточку в полёт отправишься, чудовещатель хренов! Все замолчали. Слышалось лишь шумное дыхание исходившего бешенством Матусевича. В комнату сунулся было привлечённый воплями Джек, но тут же исчез. От греха подальше. — Ладно, — успокоившись, процедил Жорж, — будем думать… логически. — Я только «за», — согласился Бубенцов, но тут же запнулся под свирепым взглядом бородача. Матусевич переключился на Гришина. Тот потирал покрасневшую шею. Рука у Жоржа была тяжёлой, но претензий не предъявлял, понимал, какого маху дал, и каковы будут последствия. — Пульс слабый ты мог и «не прощупать», а два идиота, посланных, чтобы завершить дело, скорее всего, утопить тело не смогли. Ублюдок каким-то образом сумел добраться до своей тайной норы… — Мы его хорошо топили, — снова встрял Бубен, превосходно понимая, кого сделают крайним. — Закинули в болото, как и было сказано. — Тогда как он здесь появился? — Может, труп принесли? — Кровь свежая, — Витязь, шагнув к кучке тряпья, подцепил ногтем трусы за резинку. — А покойнички не истекают кровью. Он швырнул трусы в Митяя. Тот с брезгливым возгласом отскочил в сторону, будто в него дохлую крысу метнули. Матусевич развернулся к молчавшему Гришину. — На квартиру Пшек прибыл живым. Отсюда вопрос, кто помог ему добраться до квартиры. Сам он бы не справился. — Рассчитывать Яну было особо не на кого, — пробормотал Михаил. — Его единственным союзником был убитый им Марат. — И всё же кто-то пришёл к нему на помощь. Был с ним здесь и помог уйти. — Мы вытащили из разбитого телефона симку, — решился подать голос Лёшка.   — Вставь, — не оборачиваясь, велел Бубену Матусевич. Блондин потянулся к нагрудному карману куртки. Вытащив симку, передал её шагнувшему к нему Бубенцову. Тот шустро освободил свой мобильный от симки и вставил на её место симку, найденную людьми Гришина. — Чей набирать? — деловито спросил он. — Мой, — бросил Жорж. — Номер нам уже известен… — начал Мальцев, но Витязь прервал его нетерпеливым жестом. И чертыхнулся, глядя в экран своего мобильного, после звонка рингтона. Номер, что высветился на экране, был внесён в его телефон самим хозяином раздавленной мобилки. Внесён под именем «Антон Горин». *** На звонок Тариза дверь открыла Амаль. Увидев брата, девушка с визгом бросилась ему на шею. Обняв повисшую на нём сестру, Турок заглянул через её плечо в квартиру. Из кухни, вытирая руки передником, вышла мать. — Проходи, сынок. Мы тебя уже заждались. — Катерина Тариз сияла улыбкой, пустившей сеточку морщин у глаз. — Мы с Амаль твоих любимых блинчиков с мёдом напекли. Тимофей с тобой? — Нет, — он покачал головой, отрываясь от сестры, — к себе пошёл. — Вот и ладно, мать его наверняка тоже заждалась. Совсем взрослые стали, дома не держитесь. Катерина говорила, боясь замолкнуть, чтобы не повесить между ними тягостную тишину. Женщина уже два часа выглядывала сына в окно. — Блинчики с корицей? —  Он только сейчас до конца осознал, как же соскучился по самому запаху дома, и жадно втянул в себя запахи кухни. — И молоко есть, домашнее,  — Амаль держала его за руку, словно боялась, что он сбежит. — Проходи, кормить тебя будем. Она подтолкнула брата. Катерина направилась вслед за детьми. Вопреки опасениям Нарима, на кухне отца не оказалось. Амаль на его вопросительный взгляд сообщила, что Тариз-старший ещё не вернулся из ресторана. Они втроём сели за стол, как в былые, беззаботные времена, завели беседу, уплетая блинчики. Катерина то и дело тянулась к сыну, чтобы погладить то плечо, то щёку, то крепкую руку. Касаясь его, словно связывала их нитями, одну за другой, закрепляя новые, взамен старых, оборванных. Под её руками разошёлся и узел, связывавший нутро Нарима. Напряжение отпустило, сменившись упоением материнской лаской. Ему было стыдно, что он был груб с матерью в клинике, не проявив к ней должного уважения. Нарим любил мать, сестёр, и терзался отчуждением, что возникло между ними. Общение с матерью и Амаль, блинчики — растворили всё горести, вернув его, прежнего. Вернуло ровно до того момента, когда раздался хлопок двери и на пороге кухни появился отец. Айрат Тариз был ещё крепким шестидесятилетним мужчиной, с суровым лицом, поджатыми губами и тёмной зеленью глаз, унаследованной Наримом. Оглядев замерших домочадцев, мужчина поздоровался на турецком и, сняв пиджак, закатал рукава рубашки. — Что у нас на ужин? — Есть блинчики, — Катерина Тариз пытливо смотрела в глаза мужа, но тот избегал её взгляда. — Блины для баб, а не для мужчин, — Тариз-старший глянул на тарелку сына. — Подогрей плов, — велел жене и ушёл в сторону ванной комнаты, мыть руки. — Я, наверное, пойду, — Нарим попытался подняться, но Катерина ухватила его за руку. — Сядь, перестань. Вам надо поговорить. Он и сам вашего разговора ждал. Нарим, поколебавшись, сел обратно. Сердце гулко колотилось в груди. Катерина поставила на плиту казанок с пловом. По кухне поплыл аромат булгура с овощами и чесноком. Отец, вернувшись в кухню, придвинул стул, сев рядом с Наримом на место матери. Катерина поставила перед ним плов. Сама осталась стоять на ногах, следя за мужем. Ел тот, как всегда, сосредоточенно: долго пережевывал и запивал плов из стакана простой холодной водой. Нарим вяло ковырялся вилкой в своей тарелке, после замечания отца о «бабской еде» аппетит пропал начисто. Айрат Тариз умудрился испортить всё удовольствие от любимого блюда. Нарим ждал, что испортит следующим, и не ошибся. Отец продолжил разговор, перейдя на турецкий: — Как только ты закончишь школу, поедешь в Турцию, — заявил он. — Что? — Нар оторопел. — Я уже договорился с твоим дедом, он согласен забрать тебя в свой дом в Кесарию. Будешь жить с двоюродными братьями Денизом и Таем. В детстве ты с ними дружил… — Я никуда не поеду, — перебил Нарим, понимая, что отец желает убрать его из дома, запереть в горах с полуграмотным дедом, которого хотя и любил, но почти не понимал, — это не моя страна! Не моя родина! — Нарим, — Катерина потянулась к сыну, но он, горячась, поднял ладони, показав, что не хочет, чтобы его касались. — Я никуда не поеду, — повторил он, сверкая глазами, — мое место здесь. Тариз-старший мерно жевал, угрюмо разглядывая сына из-под кустистых бровей. — Я позволю тебе вернуться в семью, только если ты откажешься от своих богопротивных заблуждений и отправишься к деду. — Богопротивных заблуждений? — Нарим сощурился. — А кто сказал, что Бог считает моё чувство заблуждением? Все ваши священные книги, что Коран, что Библия, писаны людьми, а не бо… Нарим вскрикнул, получив пощёчину. Отец ударил его наотмашь, разбив губы массивным перстнем и, поднявшись, замахнулся снова. Но ударить не смог — Катерина, срываясь в крик, схватила мужа за руку, закрывая собой сына. — Не смей бить моего ребенка! — женщина вцепилась в него с такой силой, что прорвала ногтями кожу. Амаль бросилась к брату. Нарим согнулся к столу, прижимая руки ко рту. Оба со страхом смотрели на родителей. Катерина тряслась от гнева, крича так, что закладывало уши. — Не смей касаться моих детей! — женщина вне себя ударила мужа кулаками в грудь. Айрат Тариз в немом изумлении попятился от жены. Катерина, впав в буйство, наступала на него, выталкивая из кухни, продолжая раз за разом опускать кулаки на грудь мужа, повторяя свою фразу, как заведённая: — Не смей касаться моих детей! Не смей касаться!!! Катерина Тариз никогда в открытую не перечила мужу, была послушной женой и не поднимала на него голос. Идеальная жена и, как оказалось, куда лучшая мать. Тариз-старший упёрся спиной в косяк, и она, задыхаясь, опустила кулаки. — Ты больше никогда не будешь издеваться над моими детьми. Я не прощу себе того, что позволила сделать с Наримом, того, что молчала, позволяя тебе решать за моих дочерей, как им жить и с кем, но твоя власть над ними закончилась, как и надо мной. — Катерина стянула с себя фартук. — Талак, Айрат, талак, талак! * Глава семьи вскинулся в гневе: — Ты не смеешь говорить мне этого, женщина! Лишь мужчине дано такое право! Сузив глаза, Катерина шагнула к тому, с кем прожила три десятка лет, но больше не желала провести рядом ни одного дня. — Я теперь не жена тебе, Айрат, — твёрдо произнесла она. — Я больше не жена тебе. Я больше не жена тебе! — И, не слушая заголосившего на турецком мужа, развернулась к детям. — Это место отныне не наш дом. Идёмте! Повторять не пришлось. Нарим с Амаль, потрясённые поступком матери, вышли из кухни, вслед за Катериной. Уже оказавшись в коридоре, Нар словил мать за руку. Она обернулась, выныривая из разом навалившейся апатии и, увидев, как дрожат губы сына, смотревшего на неё широко распахнутыми глазами, порывисто притянула его к себе. *** Тимофея дома встретила тишина и пустота. Матери в квартире не было. Закрыв дверь, он снял обувь у вешалки, куртку, и первым делом направился в кухню. На столе стояла немытая посуда, на плите — кастрюля с подгоревшей вермишелью. Кулинар из его матери всегда был никакой. Поковыряв оставленной в кастрюле вилкой белую слипшуюся массу, Сафронов со вздохом оставил надежду поесть, и направился в свою комнату. Открыв дверь, он, переступив порог, изумлённо замер. Посреди комнаты валялись чемоданы, на диван были навалены целой горой отслужившие своё костюмы, а у окна стоял переместившийся из материнской спальни старый трельяж. — Что за… — Тимофей онемел, заметив то, что было куда хуже того, что его комнату превратили в кладовку для старья — на подоконнике стоял горшок с провисшим кактусом. Горестно вскрикнув, он поспешил к колючему другу. Маммилярия каким-то образом лишилась своей подставки, заботливо сработанной самим Тимофеем и, не удержавшись на тонкой ножке, ожидаемо надломилась. Обернув руку краем свитера, он попытался поднять кактус, но тот был безнадежно сломан. Выпустив кактус, Тимофей, держась за подоконник, осел на пол. Слёзы брызнули на щёки. Кактус ему подарили Анжей с Наром, и то, что растение погибло, показалось ему пророческим. Исчезло ещё одно связующее звено между ним и друзьями. Поднявшись на ноги, он подхватил кактус и улёгся на гору костюмов, прижимая к себе горшок. В голову полезли воспоминания, перемешиваясь в кучу — его первый поцелуй с Анжеем, первая близость с Наримом — украденные моменты счастья, которое ему не принадлежало. Тимофей кругом был неудачником. А теперь ко всем его горестям добавилась потеря кактуса. Из подкативших к горлу рыданий его вырвал стук входной двери и голоса. Он неловко сел и выронил горшок. Земля просыпалась на кучу тряпья. В коридоре говорили двое — Сафронов узнал мать, голос мужчины был ему незнаком. Оба говорили на повышенных тонах, мать оправдывалась, её кавалер цедил фразы сквозь зубы, обвиняя Сафронову в том, что та бесстыже пялилась в его присутствии на других мужчин. Соскочив с дивана, Тимофей направился к выходу. Открыв дверь, он увидел мать и невысокого обрюзгшего мужчину с залысиной. Оба синхронно повернули к нему головы. — Тимоша? — Сафронова удивлённо приподняла точёные брови. — Что ты тут делаешь? — Живу, вообще-то, — Тимофей не отрывался от мужчины. — А это кто? — Да он у тебя хам, как и ты, — едко выдал тот, снимая с себя обувь. Сафронова нахмурилась. — Тимофей, веди себя прилично. — Серьёзно? — он фыркнул, зажигаясь злостью. — По-твоему, это я себя неприлично веду? — Яблочко от яблони… — ядовито выдал лысый и, втиснув ноги в тапки, пошаркал на кухню. Он проводил его враждебным взглядом: — Что это за хмырь? — Мой жених, — она, повесив пальто, принялась расстёгивать сапоги, — режиссер одного театра. Предлагает мне главную роль в своей пьесе. — Разумеется, — едко выдал он, выражая свою веру в обещания очередного «отчима», — конечно, главную. Самую самую. — Тим, не груби мне. Он с тоской наблюдал за тем, как она выскальзывает из новых сапог, оправляет новое платье, сверкнув золотым перстеньком, тоже ранее невиданным, и опустил глаза на свои носки. Пятка на них давно переместилась под стопу, а носок зашивался столько раз, что штопка уже стала отдельным узором. Вылинявшая от многократных стирок футболка выглядела не лучше. Обида, нахлынув, собрала горячий ком в груди. — Сколько мы не виделись, ма? — спросил негромко. — Ты хоть по мне скучала? — Ой, Тимофей, — женщина, не отвлекаясь от внутренностей своей сумки, махнула рукой, — что ты, как маленький. Скучала, конечно. — Потому ни разу не позвонила? — Ты же сам хотел самостоятельности. Я всё про тебя знаю. Этот ваш… как его? Айнур. Он мне звонит регулярно. — И этого достаточно? Она, перестав рыться в сумке, подняла на него сердитый взгляд. — Я отдала тебе семнадцать лет жизни, могу я теперь устроить своё собственное счастье? — Устраивай, — он потянулся к своей куртке, оставленной на стуле рядом с дверьми, — перетрудилась же за семнадцать лет со мной, обузой. — Ты куда? — женщина отступила в сторону, пустив его надеть кроссовки. — Ночь на дворе. — Да не хочется твоему счастью мешать. Да и места мне тут, как оказалось, нет. Зато костюмчики… спят на личном лежачке. — Он остановился в открытых дверях, оглянувшись на мать. — Знаешь, ты… только роли матерей в театре не бери. Не удаются они тебе. Хлопнув дверью, он покинул квартиру и слетел с лестницы, позабыв о лифте. Ночной воздух улицы встретил его прохладой и дыханием близкого дождя. Задрав лицо к небу, Сафронов быстро смахнул мокрые дорожки слёз, и шмыгнул носом. —Тимофей? Услышав, как его окликают, Сафронов поспешно утёр лицо краем куртки и обернулся на голос. Из соседнего подъезда вышел Навроцкий-старший. — С тобой всё в порядке? — Серж подошёл к нему, натягивая перчатки. Машина Айнура стояла рядом с подъездом Сафроновых. — Просто отлично, — нервно заверил он. — На все сто. — Как скажешь, — в душу к нему мужчина лезть не стал, но следы слёз заметил. — Как Анжей? — Когда я уезжал, он спал. Знаю, что вы хотите увидится с ним, но пока с визитами придётся подождать. Появление на соседнем крыльце целой группы, состоявшей из семейства Таризов, прервало их общение. Катерина с детьми несли в руках упакованные под завязку сумки. Заметив Навроцкого с Сафроновым, Таризы остановились у ступеней. Оставив мать с сестрой, Нарим направился в их сторону. — Что-то случилось? — встревоженно спросил Тимофей. — Моя мать ушла от отца, — Нарим хмуро кивнул отцу Анжея. — Мы вызвали такси, поедем к Искандеру. — По-моему, у него и так много гостей, — Навроцкий, сощурившись, разглядывал разбитую губу парня. — Не нужно твоей матери никуда ехать. Жизнь в отеле не для неё. — Больше нам деваться некуда. К сестрам ехать нельзя, не приютят. Мужья не позволят. — Не всякая родня благо. — Порывшись в карманах, Серж достал ключи от квартиры. — Возьми, у меня в машине есть второй комплект. Веди своих женщин к нам. Я приеду переодеться позже, когда обустроитесь. Нарим машинально взял ключи, растерянно глядя на мужчину. — Уверены, что вам это надо? Мой отец будет недоволен тем, что вы приютили взбунтовавшуюся жену, — его тон был серьёзен. Тариз считал себя обязанным предупредить Навроцкого о возможных последствиях его решения. — Я как-нибудь переживу гнев твоего родителя. Навроцкий-старший, усмехнувшись, направился к машине, по дороге отсалютовав Катерине Тариз с уважением к её храбрости. Талак (араб.) — так называемые «слова развода» в мусульманском браке. Произносить их имеет право лишь мужчина. Данная форма развода требует произнести «талак» трижды. Фактически обозначает «ты больше не жена мне».
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.