Два крыла для Ангела

Можно ли находиться в одном мире, и при этом ощущать себя сразу в двух реальностях? Слушать голоса, уверяющие, что всё плохое осталось позади, что солнце за окном встает и садится, а жизнь продолжается, и больше не будет ни тьмы, ни страха, снедающих душу. И одновременно с этим окунаться в совершенно иную материю: балансировать над бездной, со дна которой поднимается жар. И обугливаться до кости, корчась от боли, не имеющей ничего общего с физической. Обе реальности переплетались в голове Анжея, порождая мучительные всплески неконтролируемых судорог, избавиться от которых он мог, лишь причиняя себе боль. Анжей дёргал себя за волосы, царапал руки и живот до багровых полос, не осознавая, что творит с собственным телом. Последнюю попытку навредить себе он предпринял утром воскресенья. С тех пор его запястья были надежно зафиксированы в коротких ременных петлях, крепившимся к поднятым боковинам койки. Как только их надели, Анжей перестал кричать и застыл, уставившись в потолок пустым взглядом. Мужчина наблюдал за лежащим на койке пасынком. Отчим раздражал его своим вниманием, присутствовал рядом двадцать четыре часа в сутки, даже спал тут же — на раскладушке. Серж не спускал с него глаз после того, как Анжей изжевал зубами бинты на запястьях, чтобы добраться до вен. Пошевелив затёкшими конечностями, мужчина поднялся с кресла, снял пиджак и оглядел рубашку с прорехами дырок. Яростно сопротивляясь попыткам связать его, Анжей вырвал ему пуговицы «с мясом». Откуда брались силы у подростка, без малого восемь суток сгоравшего из-за скакавшей то вверх, то вниз температуры, можно было только гадать. Сбросив пиджак на спинку кресла, он подошёл к койке. Анжей упорно игнорировал все внешние раздражители. И его почти кататоническая неподвижность тревожила Сержа куда больше, чем регулярно выдаваемые пасынком нервные вспышки. При этом его глаза оставались сухими — Анжей не пролил ни слезы. Присев рядом на стул, Серж устало потёр лоб. Клара посоветовала, чтобы он постоянно говорил с ним. Не оставлял его на милость тишины и пытался достучатся до сознания подростка, отгородившегося ото всех упорным молчанием. За время пребывания в клинике Навроцкий-старший основательно охрип, тщетно пытаясь выполнить поставленную перед ним задачу — добиться отклика от Анжея. Терпеливо повторял, что скоро они вернутся домой и всё будет, как прежде. Без Натальи, её уже не вернешь, но он постарается стать ему лучшим отцом, чем был. Отчимом себя не называл, теперь только так — отцом. Этот ход Навроцкого-старшего Клара всецело одобрила, однако результата он не дал, как и все остальные его ухищрения. Но сдаваться Серж не собирался. Наклонившись к койке, мужчина некоторое время изучал лицо пасынка: бледную кожу с тонкими разветвлениями вен на висках, едва поджившие корочки на губах, глубокую синеву глаз, напомнивших о Наталье. Анжей был похож на мать. Навроцкий-младший отвернулся к окну, уходя от его взгляда. Серж кашлянул в кулак, прочищая горло. — Попить хочешь? — спросил тихо. Ответа не последовало, но губы подростка пересохли настолько, что разделились на доли. Поднявшись со стула, он, налил воду в детскую поилку с трубочкой и поднес её к губам Анжея. — Попей, я же не отстану. Мягкий шантаж сработал: выдержав паузу, он открыл рот. Влить вышло не больше половины содержимого поилки, но рад был и этому. Анжей стойко держал голодовку и, чтобы покормить его, приходилось вставлять в горло трубку. Такое изуверское кормление вызывало у Навроцкого-младшего рвоту. В желудке удерживалась от силы четвёртая часть того, что в него заливали. Во время последнего принудительного кормления он дёргался в руках отчима с такой силой, что поранил гортань и долго сплевывал кровавую слизь напополам с рвотой. Увидев это, Серж категорически отказался совать в пасынка что-либо серьёзнее детской поилки. Но проблему с питанием следовало решить, и немедленно. Признав, что ему нужна помощь со стороны, глава семейства, засунув свою родовую гордость подальше, обратился к Катерине и Айнуру. Оба не отказались взять на себя часть свалившихся на него проблем. Накануне Амаль Тариз улетела в Германию, вооружившись доверенностью от Сержа, чтобы опекать Божену. Малышка сестру Нарима хорошо знала, любила, и беспокойство Навроцкого по поводу дочери стало куда меньшим. Сам он решил остаться рядом с Анжеем, рассудив, что нужен ему сейчас больше, чем дочери, учитывая то, что единственным, кому тот позволял пребывать с ним в непосредственном контакте, по-прежнему был сам Серж. Искандер, по просьбе главы семейства, занялся реализацией части недвижимого имущества Навроцких для погашения долгов, а Катерина проследила за тем, чтобы в доме не осталось даже духа присутствия Моравского, избавившись от вещей Яна. Тариз ежедневно появлялась в клинике, гружёная кастрюльками. Только домашняя стряпня, по мнению Катерины, могла поднять «мальчика на ноги». Отставив поилку на тумбочку, Навроцкий-старший сел на стул. — Может, поешь? — спросил он без особой надежды. — В клинике есть отличная кухня, могу попросить принести для тебя десерт. По лицу Анжея пробежала судорога. От мысли о еде затошнило, желудок был пуст, но голода он не чувствовал. Чувство самосохранения исчезло, уступив место выхолощенной пустоте внутри. Почему его просто не могут оставить в покое? Дать сдохнуть, прекратив тянуть его обратно в жизнь, от которой всё равно ничего хорошего не осталось. Анжей сполз в подушки, вывернулся на бок, насколько позволяли повязки на руках, уходя от его пытливых глаз. Швы на спине тут же заныли, боль прогулялась от крестца до затылка и обратно, напоминая о том, что сотворил с ним Ян. В памяти всплыли воспоминания, от которых никак не выходило избавиться и его плечи затряслись. Серж тут же вновь склонился к нему, заведя успевшую до оскомы надоесть Анжею, пластинку. — Всё будет хорошо, парень. Поверь, случившееся уйдёт в прошлое, рано или поздно. Он стиснул зубы, давя подкативший к горлу ком. Серж думает, что сумел залезть в его шкуру? Может почувствовать то, что полосует его в «сашими»? Горький смешок вырвался наружу: рваный, злой. — Что ты вообще обо мне знаешь? — выцедил сквозь зубы. — Зачем сидишь здесь, вместо того, чтобы быть рядом с Боженой? Только она ведь имеет значение. А я — нахлебник, липовый Навроцкий, фальшивый сын. Ты усыновил меня, только бы подмазаться к моей матери! — Это неправда, — Серж, отшатнулся назад, будто пощёчину получил. Анжей обнаружил, что полусидит на койке, завалившись на борт, усиленно дёргая ремни на руках. Как перетёк на бок, выплёскивая из себя застарелую обиду в голос, и сам не понял. Гнев быстро схлынул, бросив его обратно на подушку, терзая мучительным кашлем. Навроцкий-старший поспешил подставить таз. Спину Анжея сгорбило в рвотных спазмах, с губ блестящими нитями потянулась вязкая слюна, однако рвать было нечем. Дождавшись, когда он закончит сплёвывать, Серж опустился на стул, чувствуя одну безмерную усталость. — Это неправда, — повторил он. — Я усыновил тебя не поэтому. Наталья никогда не просила меня о твоём усыновлении. Это было моё решение. И принял я его потому, что решил, что и ты этого хочешь. — Он сделал паузу, ожидая, что парень заговорит, но ошибся и упорно продолжил. — Я познакомился с твоей матерью, когда тебе было четыре. Сперва ты меня принял в штыки, ты не желал терпеть рядом с матерью иного мужчину. Но я влюбился в Наталью и с самого начала знал, что хочу связать с ней свою жизнь. Анжей едко хмыкнул: — А она имела досадный довесок в виде меня. — Ты — часть Натальи, женщины, которую я любил. Я знаю, что ты думаешь иначе. В последнее время я слишком зациклился на работе, очерствел, однако я любил твою мать. И ты не был для меня ни нахлебником, ни довеском. Анжей замкнулся в молчании, слова отчима его уверенности в своей правоте не поколебали. Серж, поднявшись, направился к креслу. Вытряхнув из кармана пиджака портмоне, он открыл его, достал потрёпанный листок и вернулся к койке. — Ты помнишь своего отца, Анжей? — спросил он. — Помнишь, как он выглядел? Анжей поднял голову. Навроцкий-старший сошёл с ума, если думает, что он мог забыть лицо отца. — Что с того? — Значит, помнишь, — он удовлетворенно кивнул и бережно раскрыл сложенный вчетверо листок. — Однажды, когда я забирал тебя из детского сада, твоя воспитательница дала мне вот это, сказала, что мне стоит глянуть. В то время я только начинал собственное дело и был так занят проектами, что смог рассмотреть, что же она мне отдала, лишь глубокой ночью, когда и ты, и Наталья спали. Твоя воспитательница дала мне твой рисунок, вот этот, — он положил листок перед Анжеем, — а утром следующего дня я попросил твою мать позволить мне тебя усыновить. Думаю, ты поймёшь почему, если внимательно на него взглянешь. Анжей демонстративно опустил веки, показывая нежелание выполнить его просьбу. Серж, вздохнув, потянулся за поилкой. — Пойду, наберу воду. Как только дверь за мужчиной захлопнулась, Анжей открыл глаза. Смотреть на рисунок не хотелось, но он маячил прямо перед лицом. Бесхитростный детский рисунок: большое солнце с лучами-рожками, голубая тучка, похожая на пучок сладкой ваты, деревья — столбы-спички с овальными кронами, что были больше домов-многоэтажек на заднем плане и впереди, три фигурки — две больших и между ними — одна маленькая, держащая двух «взрослых» за руки-палочки. И под каждой из фигурок надпись корявыми большими буквами: «Мама» «Я» «Папа». «Я» была повернута полукружьем вправо. Анжей помнил, что долго писал эту литеру именно так, и мать терпеливо поправляла его, вырисовывая «личико» литеры в другую сторону. В голове явственно проступило воспоминание: мать сидела рядом с ним на диване и выводила его рукой абетку в линованной тетради. Писать Анжей научился рано, как и читать. Виденье схлынуло, перетекая в рисунок. Что такого в нём увидел Серж? Глаза заскользили по фигуркам. Мать он нарисовал в её любимом красном платье, с распущенными волосами, большими синими глазами и ярко алыми губами-бантиком. Себя изобразил таким же лупоглазым, в шортах и майке. Соседнюю фигурку с надписью «Папа» он одел в синие штаны, рубашку, и натянул на руку большие часы-луковицу. Волосы сплёл в такой же хвост, что и на его собственной головешке… Анжей задержал дыхание. Бронецки-старший не носил длинных волос и был брюнетом с карими глазами. Фигурка на рисунке имела волосы, нарисованные серым карандашом, и голубые глаза пуговки. Ему был известен лишь один человек, который подходил на роль прототипа для человечка, что держал за руку фигурку Анжея. Забыв о том, что ограничен в движениях, он дёрнул руками. Ремни позволили дотянуться до рисунка, но неловкие пальцы его не удержали, и рисунок, выскользнув, упал на койку тылом вверх, показав затёртые швы сгибов. Сколько времени провёл его рисунок в портмоне Сержа? В уголке рисунка стояла дата, надписанная чётким каллиграфическим почерком Навроцкого-старшего. В сознании замельтешили цифры. Выходило, что Анжею было без малого пять лет, когда он нарисовал рисунок, что был прямым свидетельством факта, от которого он упорно открещивался столько лет. Серж и был единственным отцом, которого он хотел иметь. Анжей вздрогнул, услышав хлопок двери. В палату вошла Клара. — Не спишь? — бодро поинтересовалась она. — Развяжите меня, — хрипло попросил он. Матусевич подняла брови — на его ответ она особо не рассчитывала. Анжей вообще заговорил с ней впервые. До этого только терпел, бледнея и укрываясь потом, стоило ей дотронуться до него даже в перчатках. Клара подошла к койке: — Обещаешь больше не делать глупостей? — Нет, — он смотрел на неё в упор, — не обещаю. Но вы меня развяжите. Достаточно одну руку. Женщина покачала головой, однако потянулась к ремням. Получив относительную свободу, Анжей выпрямил и тут же сжал в кулак пальцы правой руки. Восстановив кровоток в руке, он ухватился за рисунок и поднёс к глазам. Всё было верно. Он нарисовал Сержа и обозначил так, как никогда в жизни не называл. Опустив листок на живот, Анжей замер в неподвижности. Клара с беспокойством следила за своим пациентом: — С тобой всё в порядке, парень? Он помотал головой. — Нет, — глухо выронил он, — не в порядке. Скомкав рисунок, Анжей прижал комок к груди и свернулся в клубок, уходя от разговора. *** Кулер, стоявший в коридоре, оказался пуст. Серж спустился на первый этаж в аптеку. Купив бутылку минеральной воды, он поднялся обратно и увидел стоявшего у палаты Нарима. Тот стоял, опираясь на стену, сунув руки в карманы джинсов. Тариз впервые объявился после своего изгнания через трое суток и с тех пор упрямо приходил в клинику каждый день. В палату Анжея не заходил, сидел в коридоре, не спуская глаз с двери, отгораживавшей Навроцкого-младшего от остального мира. Серж о его посещениях пасынку не сообщал. Во время их коротких встреч в коридоре они здоровались, и Навроцкий возвращался к Анжею. Заметив Сержа, парень отлип от стены. Навроцкий уже взялся за ручку двери, но передумал заходить, и развернулся к Таризу. — Ты бы не ходил сюда, Нар. Рано ещё. — Я не захожу в палату. И никому не мешаю, просто стою здесь, и всё. — Зачем? — Вам не понять, — огрызнулся Тариз, поджимая губы. Навроцкий усмехнулся. Юность слишком часто допускает одну и ту же ошибку, считая, что только ей свойственно чувствовать совершенно по-особому и понимать глубже, чем зрелости, успевшей набить шишки. — Сейчас Анжей не хочет кого-либо видеть, — сказал мягко. — Если он попросит позвать вас, я позвоню. — Если я буду здесь, звонить не придётся. Он… — Нарим покраснел щеками. — Скажите ему, что я рядом. И буду приходить сюда, пока Анжей не позволит поговорить с ним. — Ему не до разговоров… — Это сейчас, — эмоционально перебил Турок. — Но когда он отойдёт, ему будем нужны я и Тимофей. Только мы ему сможем помочь. Так всегда было, и так всегда будет! — Нарим, — Навроцкий проникся к подростку сочувствием, — ты должен понять — то, что произошло с Анжеем, не пройдёт за день или два, за неделю или месяц. И, к сожалению, может изменить его отношения, как с тобой, как и с Тимом. Сейчас ему нужна его семья и покой. Тариз зло сощурился. Семья… Серж считал себя семьей Анжея, а ему давал понять, что он с Тимом посторонние. Наносное, временное! Гнев ослепил, вытолкнув с языка то, чего не стоило: — Это мы его семья, я и Тимофей, а вы его никогда не замечали! Для вас лишь Божена была важна! Вы не видели, какими глазами он следит за тем, как вы общаетесь с дочерью. Он никогда не жаловался, ведь так? И не озлобился, хотя ему было больно. Обида не оттолкнула его от Божены, он любит её, а вы его вычеркнули из её жизни, обвинили в несчастье, что с ней произошло! И это вы отдали его в руки Яна! Так что же вы для него сделали, чтобы называть себя его семьей?! — Я ради него убил… — глухо выронил Навроцкий. Нарим запнулся, широко распахнув глаза. — Забил насмерть человека, обидевшего моего сына, — договорил мужчина. — Этого достаточно? Тариз был слишком ошеломлен, чтобы дать ответ. Навроцкий его и не ждал. — Иди домой, парень, — устало повторил он, — сейчас тебе делать здесь нечего. Серж развернулся, но Нарим заговорил, и мужчина остановился. — Это Ян нанял уродов, напавших на Лену, — Тариз сглотнул, — он мне сам признался. Нанял за ваши деньги, обвинив в их краже Анжея. Вы всё сделали правильно. Спина Навроцкого дрогнула. Благодарить за одобрение его поступка не стал — нажал ручку двери и перешагнул порог палаты. Внутри Серж обнаружил Клару, возившуюся у мониторов. Сегодня с женщиной они уже виделись, потому здороваться не стал. Анжей лежал в прежней «эмбриональной» позе, но рисунка рядом с ним мужчина не заметил. Пройдя мимо Матусевич к окну, он отклонился, чтобы заглянуть под койку. Рисунка не было и там. В груди шевельнулась надежда. Значит, глянул-таки на рисунок, понял, что не всегда между ними была непробиваемая стена. Серж прошёлся взглядом по лицу Анжея: тот лежал с закрытыми глазами, но мужчина был уверен в том, что подросток не спит. Тревожить его не стал, отвернувшись к окну. На другой стороне улицы прохаживался один из охранников Виктора, носивший дурацкую кличку Бубен. Серж нахмурился — люди Виктора не оставляли клинику без присмотра. Сам Рамзин не появлялся, однако Бубена и молодого блондина по имени Николай он видел постоянно. Митяй, заметив его в окне, остановился и отсалютовал от виска. Навроцкий поджал губы, опуская жалюзи, но остановил руку, заметив подъехавший чёрный внедорожник. Узнав машину Матусевича, Серж проследил за тем, как Жорж, покинув автомобиль, направился в сторону клиники, неся в руках большую спортивную сумку. Бубенцов последовал за ним. Понимая, что Витязь вскоре объявится непрошеным гостем, Серж покинул палату. Он не ошибся — Матусевич появился на этаже в компании Митяя. Стараясь выглядеть как можно дружелюбнее, бородач поздоровался первым. Навроцкий ответил сухо, всем своим видом демонстрируя сдержанное недовольство. — Могу ли я вас спросить, Жорж? — начал он прежде, чем Витязь открыл рот. — С какой целью ваши сотрудники продолжают нести круглосуточное наблюдение за мной и моим сыном? — Они вам мешают? — перейдя на тот же официоз, спросил Матусевич. — Чрезвычайно напрягают. — Я отдал им команду не мешаться под ногами и вести себя корректно. — Зачем они вообще к нам приставлены? — Для вашей защиты, Серж. — Опасности для Анжея больше нет, я устранил её собственными руками. И если Виктор преследует цель навязать мне свою волю… — Мы здесь только для того, чтобы помочь мальчику и вам, Серж, — заверил Жорж с непроницаемым лицом. — Думаю, мы достаточно доказали свои добрые намерения и искреннее желание оказать свою поддержку. Возьмите, — он протянул ему сумку, — это ваше. Навроцкий отступил назад: — Что это? — Доказательство того, что мы с вами на одной стороне. Это часть выкупа, обнаруженная нами в машине Пшека. К сожалению, здесь только половина. Мы пытались разыскать, куда Ян дел остаток выкупа, но так ничего и не обнаружили. Взяв протянутую ему сумку, Серж расстегнул молнию. Внутри лежали пачки банкнот. Что же, значит, его долг перед Айнуром стал куда меньшим. Он поднял голову, ощутив короткий укол раскаяния. Честность Рамзина он оценил. Деньги ему могли и не возвратить. — Сколько здесь? — Чуть больше двухсот тысяч. Навроцкий кивнул, плечи слегка приподняло. Тяжесть долга всё ещё давила на них, но стала намного легче. — Благодарю. — Теперь он размышлял над тем, что будет делать в клинике, сидя на сумке с немалыми деньгами. Матусевич услужливо предложил свою помощь — отвезти к Айнуру для возврата долга самолично. — Вечером, — поколебавшись, согласился Навроцкий, — когда уснёт Анжей. — А пока я всё же оставлю для охраны своих парней, — ввернул Жорж, — сумма с вами будет немалая. Серж, скрепя сердце, согласился. Добившись своего, Матусевич попрощался. Бубен отправился проводить начальство к лестнице. — Глаз с парня и его папаши не спускать, — велел Жорж. Оказавшись вне поля зрения Навроцкого, бородач сбросил с лица напускную невозмутимость. — Пока не найдём, куда делся наш оживший покойничек — обоих сторожить, как зеницу ока. — Глаз не спущу, — ревностно пообещал Митяй. — Гришин с новостями не объявлялся? — Пока его ищейки безрезультатно роют землю носом. Ян и Горин-младший провалились, как сквозь землю. — Ловкий, гад. — Лучше бы ты этого ловкого гада поглубже в болото засунул, и печали б не имели. А теперь крутись-вертись, чтобы Вик про вашу ошибку не проведал. Хорошо, что Кузьмич согласился молчать, младшенького своего прикрывает. А я — тебя, обалдуя, по старой памяти. — Не думай, что я этого не ценю, Жорж. — Бубен знал, чем тот рискует, скрыв правду о том, что Яну удалось уйти с болот живым.  — Винить, Митяй, в этом, кроме себя, некого. Он кисло признал его правоту преувеличенно тяжёлым вздохом. Матусевич спустился вниз по лестнице, а через несколько минут к Бубену присоединился Ник. Шевцов приехал с Витязем на его автомобиле и был послан в подмогу Бубенцову. Оба скривились, узрев друг друга. Отношения Митяя и Ника, и так не самые дружественные, после памятного изгнания Николая из машины крепко подпортились. Но Матусевичу на их разборки было наплевать. Жорж без церемоний выставил нывшего любовника из автомобиля, послав в помощь Бубенцову. — Помни, кто из нас старший, — ткнул в него пальцем Митяй. — Будешь нос драть, не посмотрю, что в сучках Витязя теперь ходишь — заломаю. Шевцов фыкнул, опустив глаза на палец, буравивший его живот: — Завидно? Ядом давишься? Бубен опустил руку: — Да прям измечтался весь по хрену Жоржа в своей нежной заднице. — Оно и заметно. — Чего-о? — Да только хрен этот теперь только в моей заднице обитать будет, — договорил Шевцов с неподражаемым превосходством. Бубенцов даже окосел от возмущения: — Я в жизни к своей пятой точке никого не подпускал, и подпускать не собираюсь! — Вот и не исходи по чужому счастью слюной. — Ладно, хватит, — оборвал обмен оскорблениями Бубенцов, — позубоскалил и достаточно. Субординацию соблюдай. Нику хватило ума заткнуться, но не по причине субординации, а вследствие появления в коридоре новых лиц — одетых в форму милиции. — А вот и гости незваные, что хуже татар, — пробормотал Бубен, глядя туда же, куда и блондин. Оба замолчали, напряженно наблюдая за тем, как представители доблестных правоохранительных органов подходят к конторке рецепции. Один из них предъявил своё удостоверение. Уловив из обмена фразами фамилию «Навроцкий», Шевцов, переглянувшись с Бубеном, шустро нырнул в палату. Митяй поднёс к уху мобильный. Вызвонив Матусевича, коротко выцедил одно единственное слово «Возвращайся», и тут же отключился. Сунув мобильный в карман, Бубенцов небрежно оперся плечом о косяк двери, перекрывая собой вход в палату. Появившимся из неё Навроцкому с сумкой в руках, и Нику, пришлось его обойти. К палате подошли младший лейтенант Мазуренко и незнакомый Сержу парень в форме, в том же звании. — Добрый день, — Мазуренко протянул руку. — Пришлось потрудиться, чтобы найти вас, Серж. — Не помню, когда мы перешли на столь дружеское общение, — Навроцкий руки не подал. — Чем же я обязан вашему столь сильному желанию узреть меня? Насколько мне известно, вы ещё во вторник получили моё заявление о том, что Анжей сам вернулся домой. В его поисках больше нет смысла. — Заявление мы получили, однако осталось несколько неразрешённых вопросов. — Я должен возместить убытки отделению за их рвение в поисках моего сына? Прозвучало скользко — Мазуренко усмехнулся, сканируя взглядом двух стоявших за Навроцким «архаровцев». Лица были знакомые, точнее — одно из них. Николай Шевцов. Один из проститутов Натана Шульца. Несколько лет назад Мазуренко довелось нагрянуть на одну баньку, где накрыли сибаритскую вечеринку. Обвинений тогда предъявить не смогли, ограничились протоколом за нарушение общественного порядка. Уж слишком шумным было собрание. Однако в том, что крылось за безобидным внешне сборищем молодых людей и бизнесменов «слегка за пятьдесят», сомневаться не приходилось. И без ценников на холёных молодых телах. Шевцов Мазуренко так же узнал, но вида не подал. — Убытки отделению возмещать не нужно, — младший лейтенант сосредоточился на Серже, тот явно нервничал. — А вот убедиться в том, что Анжей действительно возвратился домой в целости и сохранности, нам надобно. — Моего слова недостаточно? — Боюсь, что нет, — отказал Мазуренко. — Таковы правила, и, насколько нам известно, сейчас Анжей находится в этой клинике. — Кто вам сказал? — подал голос Бубен. — Оперативная информация. — Чушь собачья, — проворчал Дмитрий. — Нам известно, что парень поступил в эту клинику, Серж. И, возможно, с телесными повреждениями, что несколько странно, учитывая, что это клиника пластической хирургии. — Ему удалили старый шрам, — процедил Серж, — мой сын отдыхает после операции, и никто в палату к нему не войдёт. — Я могу войти и без вашего разрешения… — Серьёзно? — голос Матусевич, прозвучавший из-за спины Шевцова, оборвал речь Мазуренко, заставив его развернуться к врачу. — Могу я узнать, по какому праву вы собираетесь потревожить моего пациента, учитывая, что никаких обвинений ему не предъявлено? — продолжила Клара, демонстративно листая список телефонов на своём мобильном. — Я сейчас же свяжусь с адвокатом клиники, а он с вашим начальством. — Мы не собираемся допрашивать мальчика… — Я бы вам этого и не позволила, — перебила она, кивая появившемуся рядом Жоржу. — Посещения Анжея разрешены только его ближайшим родственникам, и то на непродолжительное время. Кстати, — Клара опустила мобильный, — как к вам попали конфиденциальные данные о нахождении Анжея в клинике? Вы вскрыли нашу базу? Тогда я намерена подать на вас в суд. Будьте добры, представьтесь, данные понадобятся нашему адвокату. Мазуренко нахмурился — дело принимало нежелательный оборот. — Никто ничего не вскрывал. К нам поступила информация, мы её проверяем. — Информация о чём? — спросил Жорж. — И от кого? Младлейт, теряя терпение, переглянулся с напарником и вытащил из кармана заранее заготовленную повестку. Бумажку протянул Навроцкому. — Думаю, тут наш разговор не будет продуктивным, Серж. Это повестка о необходимости вашей явки в местное отделение. Вы вызваны на три часа для дачи пояснений по поводу исчезновения Марата Горина. Ах, надо же… — Марузенко театрально задрал брови, глянув на свои наручные часы, — так ведь уже три. Похоже, мы явились весьма вовремя, подвезём вас в отделение сами. — Марата Горина… — автоматически повторил Навроцкий. — Знакомая личность? — Мазуренко сощурился, заметив, как переглянулись за спиной Сержа Шевцов с Бубенцовым. — В первый раз слышу, — взять себя в руки у Сержа вышло быстро. — А вот у нас иные сведения. Младлейт спиной чувствовал сверливший его лопатки взгляд бородача. Интересную компанию завёл Навроцкий-старший. Бородач был ему известен как Жорж Матусевич, по кличке Витязь. Любовался его фотографиями, изучая архивы уголовных дел двадцатилетней давности. Начальник службы безопасности Виктора Рамзина был в своё время фигурой не менее знаменитой, чем его босс. — Никуда он с вами не пойдёт, — угрюмо пророкотал в его спину Витязь. Мазуренко смотрел на Навроцкого в упор. — Серж, не вынуждайте меня вызывать наряд. — Я поеду с вами, — согласился Навроцкий, предупреждая дальнейшее развитие конфликта. — Жорж, попрошу вас остаться с Анжеем до появления Катерины и Айнура. И… последите за этим, — он протянул сумку с деньгами Бубенцову. Младлейт, пройдясь внимательным взглядом по сумке, отступил в сторону, пропуская мужчину в сторону лестницы.