Два крыла для Ангела

      Пробуждение принесло с собой осознание двух весьма неприятных фактов. Первый из них состоял в том, что Анжей находился не дома, а в больничной палате. Второй в том, что пребывал он в палате не в одиночестве — стену напротив подпирал Виктор Рамзин. Присутствие мужчины заставило заволноваться. Анжей приподнялся на подушках и открыл рот, чтобы позвать… На помощь? Просто заорать? Рамзин выбрал за него, подняв руку в успокаивающем жесте: — И с места не сдвинусь, если пообещаешь не кричать. Твой отчим за дверью, обидеть тебя он мне не даст. Да я и в мыслях такого не имею. Серж позволил нам поговорить. — А меня спросить не надо было? — Анжей упал обратно в подушки, отворачиваясь. — Почему меня вернули в клинику? — В клинику? — Рамзин удивился. — Ты думаешь, что ты в клинике Клары? Детка, это обычная больница. Тебя привезли сюда скорой помощью вчера ночью с роскошным передозом. Не помнишь, что вчера учудил? Анжей поднял брови. Мозг со скрипом, но заработал, возвращая его в события вчерашнего дня. Память сохранила момент, когда он проглотил последние запасы «дури», вытянутой из Вострякова. Он всего лишь хотел избавиться от изнурившего его страха. Хоть ненадолго забыться и прекратить прокручивать в голове въевшуюся в мозг считалочку, но, похоже, с дозой «успокоения» переборщил. Он помнил, как на его крик прибежали Серж с Катериной. Забившись в подушки, Анжей не давал дотронутся до себя, пока Навроцкий-старший не додумался накинуть на него одеяло и крепко спеленать. Катерина бросилась звонить Кларе, а Серж перетянул моток одеяла с пасынком на колени и прижал его к себе, как маленького. Закачал так, как качал Боженку, когда к той приходил во сне «бабай». Выглядело это нелепо. Длинные ноги Анжея скребли по полу, а сверху торчала растрёпанная макушка. Он содрогался, не желая успокаиваться, но Навроцкий держал крепко. Укачивал и убеждал, что всё в порядке. О том, что сорвало пасынка в истерику, не спрашивал, а сам Анжей молчал. Клара приехала быстро, заявив с порога взволнованной Тариз, что ей легче будет поселиться у Навроцких, чем ездить к ним по нескольку раз в день. Анжея снова накачали успокоительным, однако ночью его действие закончилось, бросив в глухую депрессию. Серж остался ночевать с ним в комнате, не понадеявшись на радионяню. Расстелил у кровати спальный мешок, бросил подушку и вскоре, измотанный тяжёлым днем, погрузился в сон. Слушая его мерное дыхание, Анжей до самого рассвета пролежал, глядя на входную дверь. Стоило ему опустить веки, как в голову лезло видение стоявшего на пороге Яна. Густой липкий страх забивал нос вонью эфира, и он в ужасе открывал глаза, жадно глотая воздух открытым ртом. Под утро, измученный бесконечным появлением фантома Моравского, он встал с постели, обошёл спавшего на полу Сержа и сел в кресло у компьютерного стола. Нащупав под столешницей прикрепленный клейкой лентой пакетик с «дурью», Анжей отправился на кухню. В шестом часу утра все ещё спали. Ранней пташкой в семье Навроцких была только Лена. Лена… Воспоминание о Квятковской затопило тоской. Ещё один дорогой для него человек исчез из его жизни. Наполнив стакан водой из-под крана, он вытряхнул на ладонь несколько таблеток. Ему просто нужно хоть немного «ничегонечувствования». За первой таблеткой в рот отправилась вторая. Подумав, добавил третью и навис над мойкой, уперев ладони в тумбу. Ничего не происходило. Может, «дурь» утратила эффективность из-за срока хранения? Сколько времени прошло с тех пор, как он получил её от Вострякова, в их памятную встречу, закончившуюся дракой? Сейчас казалось, что все эти события произошли с ним в иной жизни. Он потянулся к пакетику и проглотил ещё две таблетки. Стакан выпал из онемевших пальцев, едва он сделал последний глоток. Вода полилась из уголков онемевших губ по подбородку на грудь. Ноги сдались вслед за руками, став ватными, и Анжей рухнул на колени, а потом и на пол, на спину. Потолок завертелся, словно юбка танцующего дервиша — мевлеви. Его забило в конвульсиях, выплеснув изо рта рвоту — организм сам пытался избавиться от отравы. Мозг отключился последним, под паническую мысль, что он умирает. Катерина Тариз, появившаяся на кухне на звук разбитого стакана, бросилась к дёргавшемуся подростку и под её крик он растворился во тьме, подумав, что наконец, всё закончилось.       — Зачем ты это сделал? — Голос Рамзина вырвал его из воспоминаний. — Хотел умереть или оттянуться? Анжей сцепил зубы. Злость накатила на него, заливая жаром. — А тебе какое дело? — бросил, не замечая собственного «тыканья». — Какая тебе разница, что и зачем я делаю? — Я хочу помочь. — Да? — Навроцкий фыркнул. — С чего такая доброта? Зачем я тебе теперь? Меня отымели по полной. Так зачем тебе такой, как я?! — Эмоции прорезались, это хорошо,  — похвалил Рамзин. — Значит, ты готов поговорить о том, что с тобой произошло. Анжей сузил глаза. Рамзин смотрел на него не мигая, склонив голову к плечу. Мальчишка удивил — злость пришла на смену вымораживающему омертвению куда быстрее, чем он ожидал. — Мне всё равно, первый я или десятый, — Виктор отлип от стены, потянувшись к замку кожаной куртки, — по своей воле ты отдавался или нет. Меня не оттолкнет то, что я пережил сам. Куртка отправилась на пол, Анжей испуганно поджал колени. Виктор не закончил с раздеванием: по пути к койке стянул с себя свитер, и, когда Анжей уже был готов позвать на помощь Сержа, развернулся к нему спиной. Крик застрял в глотке, так и не вырвавшись наружу. Он, распахнув глаза, смотрел на спину мужчины. Точнее на то, что у большинства людей было спиной, а у Рамзина — чудовищным «полотном» с мешаниной старых шрамов, что накладывались друг на друга густой сетью. Отметины шли от самой шеи до поясницы. От одной мысли о том, как должна была выглядеть спина Рамзина, когда тот только получил свои шрамы, Анжею стало дурно. Он знал, что Ян исполосовал и его спину, но полученные им несколько порезов на лопатках не шли ни в какое сравнение с тем, как «разукрасили» Рамзина. Шумно сглотнув, Анжей отвёл взгляд. — Чем это… так? Виктор натянул свитер обратно, и, взяв стул, сел у него в ногах. — На стройках у Сержа бывать приходилось? Он механически кивнул — до рождения Божены отчим, бывало, брал его с собой на объекты, поглядеть на работу больших машин. — Видел, как заливают бетон на арматуру? На тонкие металлические стержни? Если ими долго стегать по спине… остаются вот такие следы. Анжей передёрнулся — Рамзин говорил совершенно спокойно, так, будто рассуждал о вполне обыденных вещах. — Мне досталось меньше, моему другу Марку… больше, — голос Виктора дрогнул на имени младшего из Матусевичей. — Он сопротивлялся до последнего, а я сдался сразу. Делал всё, что говорили. Становился на колени перед очередным ублюдком и покорно открывал рот, толкали в спину — подставлял зад, и кричал, когда говорили орать. Я знал, что должен выжить, ради того, чтобы спасти нас с Марком, вернуться в Нору и отомстить. Рамзин прервался, кадык прошёлся по шее — вверх-вниз. Анжей с болезненной жадностью ждал продолжения его откровения. — Марк был лучше меня, — Виктор не разочаровал, — и не умел приспосабливаться. У него была хорошая работящая мама, брат, сестра. Он не умел выживать, а я умел. Я рос никому не нужным зверёнышем, поэтому знал прописную истину — «не можешь изменить обстоятельства, принимай их и жди своего часа для реванша». Марк был лучше, но не умнее. Когда ему велели открыть рот, он открыл его и укусил насильника за ту часть поганого тела, которую тот в него пихал. — Рамзин потёр переносицу, пальцы слегка подрагивали. — Я перестал быть послушным, когда его начали бить. Я превратился в глупца, такого же как Марк, и лёг под прутья вместе с ним. Любовь делает нас дураками… Благородными дураками, истраханными в клочья, изодранными до мяса, созревшими для психушки. Рамзин ненадолго замолк, устремив тоскливый взгляд сквозь Анжея. — Что же ты… натворил, Марк? — Я не Марк, — прошептал Навроцкий. Рамзин его услышал и тряхнул головой, избавляясь от прошлого. — Не Марк, — согласился он с холодом, — ты не стал перерезать себе вены. Ты напился таблеток и решил помереть, облепив рот пеной, и напустив под себя лужу мочи. — Я не … — Анжей замолк, густо покраснев — этого он не помнил. — Что? Не самая красивая смерть, да? — ужалил Рамзин. — Но ты её сам выбрал. — Я не собирался умирать, — вспыхнул он, — только забыть о звонке Яна! — Звонке Яна? Голос Сержа обернул головы обоих ко входу. Навроцкий закрыл за собой дверь, глядя на пасынка. Снаружи не удержался, услышав, что тот повысил голос. — О каком звонке идёт речь?  — Он позвонил мне. Я не хотел брать трубку, но поднял её и услышал его голос… — Анжей, успокойся, — Серж поднял руку, — это был лишь сон. Ян никак не мог позвонить тебе по двум реальным причинам. — Это был он! — Анжей повысил голос до крика. — Он пел считалку Крюгера! Оба мужчины смотрели на него с ясно читаемым на лицах подозрением в том, что он сошёл с ума. Анжей в отчаянии застонал, комкая край одеяла. Ему не верили, считая, что он съехал с катушек! — В доме… Ян, издеваясь надо мной, пел считалочку Фрэди Крюгера. Раз, два, Фредди уже здесь, три, четыре, лучше запри покрепче дверь, пять, шесть, тебя ждет нечто ужасное… — Мы поняли, — оборвал его Виктор, не давая ему утонуть в собственном кошмаре. — И именно это ты услышал в трубке? Анжей, подтверждая, кивнул: — Я узнал Яна. — Вот ведь, сукин сын, — в сердцах пробормотал Рамзин. — Это невозможно, — встрял Навроцкий-старший, затыкая его взмахом руки, — и вам известно почему, Виктор. — Ещё бы, — Рамзин хмыкнул, складывая руки на груди, — вы ведь лихо отыграли на его голове барабанную дробь табуретом. — О чём вы, Виктор, могли бы и промолчать, — враждебно выцедил Серж. Виктор иронично задрал бровь: — Так парень ещё не в курсе? Не похвастались? — Похвастался чем? — взъярился на него Навроцкий. — По-вашему, подобным хвастаются? — Он развернулся к молчавшему Анжею, пасынок переводил пульсирующий тревогой взгляд с одного лица на другое. — Ян больше никогда не навредит тебе. Он больше никогда в нашей жизни не появиться. — Ты… убил его? — выдавил Анжей, замирая от охватившего его ужаса. — Просто знай, что больше он в нашей жизни не появится, — ушёл от ответа Серж. — И в твоей комнате не было телефона, парень. Трубка была со мной на кухне. — Это невозможно… — Я собирался позвонить в Германию, узнать о состоянии Божены. И держал телефон в руках, когда сработал родительский блок радионяни и я услышал твой крик. Анжей, это был просто кошмарный сон. Он в потрясении смотрел на отчима. — Ян остался в прошлом, которое никогда не вернётся, — твёрдо закончил Серж. — Вот в этом я как раз не был бы таким уверенным, — угрюмо буркнул Рамзин. Глава семейства с досадой скривился. — Прекратите пугать мальчика. Вы и так достаточно ему наговорили. Знай я, что вы пойдёте дальше нами оговоренного, я не позволил бы вам войти в его палату. — То есть о том, что я — такая же жертва подросткового изнасилования, я говорить мог. А о том, что вы не достаточно намахались табуретом, чтобы отправить ублюдка на тот свет, обязан был промолчать? Щадить его «нежные чувства» Виктор не собирался. Серж открыл рот, но тут же его закрыл, оценив его «недостаточно намахался». Осознав, на что намекает Рамзин, мужчина побледнел. — Выйдем, — потребовал он сквозь зубы. — Нет, — тут же встрепенулся Анжей. — Я сейчас вернусь, от палаты отходить не буду, сын. Услышав, как его назвал Навроцкий, Анжей запнулся. Рамзин прошёл в дверь первым, Серж вслед за ним, не спуская с затылка Виктора угрюмого взгляда. Похоже, вычислял, что будет, если от души врезать Рамзину по темечку.       В палату, сменив мужчин, вплыла Катерина, не позволив Анжею обдумать до конца ни новость о том, что Серж оказался способен на убийство, ни о том, что Яну удалось выжить. Женщина, поздоровавшись, поставила на тумбу сумку, и принялась выгружать кастрюльки с обедом. Сев на стул, мать Нарима уложила ладонь рядом с его плечом. — Как ты себя чувствуешь? Анжей отчаянно покраснел, вспомнив, что Тариз видела его валяющимся на полу кухни, в собственной блевотине и моче. Его позор нарастал, как снежный ком. — Простите меня… — Не извиняйся, — она потянулась к его руке, но, вспомнив о предупреждении Сержа о гаптофобии, тут же убрала ладонь. — Просто обещай так больше не делать. Нарим с Тимом едва больницу не сровняли с землей, когда их отказались к тебе пускать. Он поджал губы, отворачиваясь к окну: — Не нужно было им рассказывать. — Оба всё равно бы узнали о случившемся. — Катерина, помолчав, продолжила. — Я знаю, как ты дорог Нариму, Анжей. Сделай так, чтобы то, на что он пошёл ради тебя, не оказалось напрасным. Если тебя его сердце выбрало, то и моё примет, но не обижай моего сына. Для вас с Тимом он хочет казаться сильным, но и ему бывает очень больно. Лицо Анжея пошло рябью эмоций. Он повернул к ней голову, не скрывая своего ошеломления, а Тариз, словно и не сказала ничего особенного, открыла крышку кастрюльки с супом, и сунула ложку в его рот. ***       Свой разговор Рамзин с Навроцким перенесли подальше от палаты, оставив у двери Матусевича. Отойдя к конторке дежурной медсестры, мужчины заняли позицию друг против друга. Серж дал Рамзину возможность выложить недобрые вести, не прерывая. Виктор вкратце рассказал о неудаче с затоплением тела Моравского и признался в том, что его люди бездарно прохлопали «воскрешение» Пшека. Не скрыл и того факта, что место нынешнего пребывания Яна и Антона Горина они не знают. Когда Рамзин закончил, Серж выругался на польском, а завершив, темпераментно перешёл к обвинениям. — Вы должны были рассказать мне правду, Виктор! — Я сам всё узнал лишь вчера. — И я должен в это поверить? — Да мне плевать, во что вы верите, Серж, — окрысился Рамзин, — мне нет смысла вам лгать. Виновные уже понесли наказание. — На что мне совершенно начхать! — Рад за вас. Если эмоции отбурлили, может, обсудим, как нам следует действовать дальше? Навроцкий скрипнул зубами: — Найдите его, и я добью мерзавца. — Похвальное рвение. Жаль, что для его воплощения, кроме вашего горячего желания спровадить племянничка к праотцам, нужно ещё найти Яна. А учитывая то, что вы весьма разозлили своего полоумного родственника, я настоятельно советую принять нашу помощь и допустить охрану в свои стены. Серж собрался сгоряча заявить, что сам справится, но, подумав, оставил возражения за зубами. — Двоих, — лаконично изрёк он, — не больше. — Лучше троих. — У меня квартира, а не дворец, — вспылил Навроцкий. — Зато у меня дворца аж два. Как вы смотрите на то, чтобы погостить у меня с Анжеем? — ловко ввернул Рамзин. — В вашем распоряжении будет целый гостевой дом на охраняемой территории. Свежий воздух, сосновый лес неподалеку, озера. Анжею и вам отдых не помешает. О Катерине не беспокойтесь, её я заберу с вами. Нарим с Тимофеем так же приглашены. Вам они мешать не будут, я поселю мальчишек у себя. Навроцкий в замешательстве молчал. — Соглашайтесь, Серж, — поднажал он, — не возвращайте Анжея в квартиру. С ней связаны не самые приятные для него воспоминания. Погостите у меня, а мои люди за это время отловят воскресшего поганца и избавят от него мир раз и навсегда. Навроцкий, передёрнувшись, поджал губы. Серж сам подумывал над тем, чтобы продать квартиру. Слишком многое в ней напоминало о раз и навсегда утраченном счастье. Но продажа была делом хлопотным и долгим, а Рамзин предлагал то, что могло решить проблему безопасного жилья уже сейчас. И всё же принимать помощь от Рамзина ему не хотелось. — Мы можем пожить в отеле Айнура, — произнёс он вслух. — Не сомневаюсь, — живо согласился Виктор, — однако, его отель открыт и для других постояльцев, а от вашего племянника ожидать можно всего, что угодно. По утверждению Ника, у Яна был пистолет. Он хвастался им в бытность работы в эскорте. Потому прошу подумать, стоит ли подвергать опасности не только себя, но и окружающих? Отель не то место, где мы сможем обеспечить вам надлежащую защиту. Слишком доступное место. Упоминание об оружии заставило Навроцкого пересмотреть своё решение. Он нехотя дал согласие, и глаза Рамзина сверкнули удовлетворением. Виктор только что заработал плюс в свою пользу у недоверчивого папаши. Рамзин умел ставить перед собой цели, и достигать их. — Есть ещё одна просьба, — завершая их «модус вивенди», сказал Навроцкий. — Защита также нужна моей домработнице. Лена находится в этой же больнице. — О ней я знаю, — опередил его объяснения Виктор, — мне рассказали о том, как она сюда попала. Мои люди о ней позаботятся. Скупо поблагодарив, Серж вернулся к Анжею, а Виктор сделал знак Матусевичу следовать за собой. У двери в палату Жоржа сменил Стас, щеголявший синяком под правым глазом. «Отоварил» здоровяка Рамзин самолично, потому проплывшее мимо начальство тот встретил заискивающе-преданным взглядом. Миновав палату, Рамзин завернул за угол и тут же охнул, получив в живот пушечное ядро в виде налетевшего на него мальчишки с банданой на голове. Рефлекторно выбросив руку, Рамзин поймал паренька за плечо. Нарушитель его личного пространства затрепыхался в крепкой хватке, шипя что-то «о слепых старых пердунах, которые прут, сами не видя куда». Дерзость пацанёнка позабавила, а больничная пижама с халатом, вкупе с явно лысой головой, не позволили ответить грубостью. — Ты бы смотрел, куда летишь, — посоветовал грубовато. — А ты бы — куда идёшь, — огрызнулся пацан, одарив колючим взглядом голубых глаз, и задёргался, пытаясь освободиться. — Отпусти меня, извращенец! — Следи за речью, малец, — посоветовал Матусевич. — А то что? Отлупите? О Декларации о защите прав детей слыхали? Жорж рыкнул: — А ты — об отцовском ремне и открученном ухе? — Успокойся, — кинул ему Рамзин, выпуская плечо храбреца. — Не волнуйся, парень. Мой друг только с виду такой суровый. — Ага, — подтвердил Жорж без улыбки, — детишек ем только после того, как они мясом обрастают. Пока не оброс, живи. Мальчишка фыркнул, одёрнув сбившийся ворот халата. — Димон вас запомнил, — важно изрёк он, ткнув поочередно пальцем в сторону каждого из мужчин. — Если бы меня не ждал друг, я бы с вами разобрался. — Страшно-то как, — съязвил Витязь. — Пошли, людоед. — Рамзин продолжил путь, так и не увидев, как Димон застыл в позе бойцовского петушка перед Стасом. Агентура у деятельного Димона в больнице была своя, и о том, что Анжей попал в больницу, ему уже нашептали. Выйдя на улицу, Рамзин остановился на крыльце, обозревая покрывший асфальт тонкий слой снега. Ноябрь выдался холодным, зима решила вступить в свои права раньше положенного. По ступеням поднялся Ник, держа в руках большой чёрный зонт. Раскрыв его над головой Рамзина, Шевцов встал рядом. Ловившего его взгляд Матусевича блондин проигнорировал, с непроницаемым лицом ожидая, пока Рамзин натянет кожаные перчатки. Подняв ворот куртки, Виктор спустился с лестницы. Шевцов, следуя за ним, держал над его головой зонт, оставив собственную белокурую шевелюру не укрытой. Витязь тоскливо вздохнул. Прошедшей ночью блондин не пустил его на порог своей комнаты, захлопнув перед ним дверь. Они не обменялись ни единым словом с того самого момента, как Ник покинул спальню Рамзина, приняв наказание вместо Жоржа. Сам Рамзин, покончив с показательной карой, больше к теме промаха, допущенного горе-заговорщиками, не возвращался. Не сумевшие утопить тело Пшека Бубен со Стасом щеголяли синяками, Кузьмич был разжалован в «привратники», а Ник погрузился в угрюмое безмолвие и передвигался с преувеличенной осторожностью. Цвёл и пах только Рамзин, не испытывавший ни малейшего угрызения совести. Он был в своём праве выбрать, как именно напомнить своим людям о дисциплине. И выбранный им способ посчитал наиболее действенным. Остальным предлагалось держать своё мнение за зубами, или же заткнуть его так глубоко, откуда и проктолог не достанет. Сев в машину, Рамзин велел ехать в офис. Пребывавший за рулем Граф кивнул. Ник сунулся было за Виктором в салон, но Рамзин велел ему остаться в подмогу Стасу. Тот же приказ остаться получил и Матусевич. — Переговори с врачами, — сказал ему Рамзин, — узнай, когда парня выпишут. Домой он не вернётся, я пригласил его с Сержем пожить в гостевом доме. После отправишься к Айнуру, он ждёт тебя, чтобы отвезти ко мне рыжика и турчонка. — Детский садик вздумал на дому открыть? — буркнул Витязь. О своих планах его Виктор в известность заранее не поставил. Рамзин окатил зарвавшегося начальника охраны задумчивым прищуром. — Нервы мои на крепость проверяешь, что ли? Или задницу Ника не жалко? Жорж, запнувшись, поджал губы. Виктор показал ему жестом закрыть дверцу. Начбез дверцу закрыл с громким хлопком. Впрочем, силу умерил, открытый конфликт с боссом ему был ни к чему. «Ауди» вырулил со стоянки, и Матусевич потрусил обратно к крыльцу. Ника он нагнал у лифта, успел протиснуться мимо дородной медсестры и встал рядом с Шевцовым и санитаром, везущим на инвалидной коляске дремавшего старика. Ник стоял, опираясь лопатками о стенку кабинки, прикрыв глаза. Жорж жадно разглядывал профиль парня, успевшего так быстро стать родным. Под курткой на Шевцове был надет свитер с высоким горлом. Матусевич вздохнул, заметив над краем ворота следы синяков, оставленных руками Рамзина. В который раз накатило раскаяние вкупе с гневом. Матусевич жалел об опрометчивом решении скрыть от Виктора их неудачу. Но винил только себя — прав Виктора не оспаривал никогда. Рамзин был не просто работодателем. Он был его семьей, тем, кто встал на опустевшее после гибели Марка место. Глава его стаи, вожак, которому дал слово служить до гробовой доски. Вот только Нику этого было не объяснить. Шевцов принадлежал иному поколению, иному миру, не знавшему настоящих потерь и настоящей верности. Лифт остановился, санитар выкатил инвалидное кресло, вслед за ним вышла медсестра. В кабинке лифта остались только они двое. Створки с мягким шелестом закрылись. Внутри повисла тягостная тишина. — Ник, — не выдержав, позвал Жорж, — не молчи. Хочешь, обругай, наори, только не томи душу молчанием. Шевцов, открыв глаза, равнодушно глянул на начбеза: — Я тебе не истеричка, чтобы орать. — Тогда обругай. — A зачем? — он пожал плечами. — Жопу матом не лечат. — Порвал, значит? Шевцов презрительно цыкнул сквозь зубы: — О заднице моей беспокоишься? Поцелуем готов вылечить? — Надо — в самое нутро поцелую, — Матусевич шагнул к нему, намереваясь притянуть к себе, но Шевцов отскочил в угол. — Отвали! — Ник… — Отвали, я сказал! — взвинчено выорался блондин. — Всё кончено, Жорж! Ты мне начальник, я — подчиненный, и больше никаких гребаных поцелуйчиков! Найду того, кто вылечит мой зад и без тебя! Матусевич, побагровев, с мгновенье смотрел на него, прежде чем в один шаг оказался рядом и навис над блондином, уперев ладонь в стену. — Никого другого я к тебе не подпущу, — отчеканил он, выпаливая его раскалённым взглядом. — Руки вырву тому, кто до тебя хоть пальцем дотронется! — Вику тоже вырвешь? — Ник с вызовом выпятил подбородок. Жорж, запнувшись, стух, опуская плечи. — Ник… просто забудь, — взмолился он. — Сделаем вид, что ничего этого не было. — Вот ты и делай, — лифт остановился, и Шевцов толкнул его руками в грудь, — а я сам буду выбирать, что мне забыть, а что нет. Обойдя бородача, Николай вышел из лифта. Дверцы закрылись, лифт поехал вверх, прежде чем окаменевший Матусевич сообразил выскочить вслед за блондином. Матерясь про себя, Жорж вышел этажом выше, широкими шагами направился к лестнице. Свой разговор они не закончили. Ника упустить он себе не позволит. Хватит с него пустой постели и пустого сердца.