Два крыла для Ангела

Натан Шульц чрезвычайно редко покидал свой насиженный пригород, и так же редко садился за руль, потому давным-давно потерял водительскую сноровку и сумел добраться до восточной окраины города, не совершив ни одного наезда на транспорт или пешехода только чудом. Соловушка с удовольствием воспользовался бы услугами своего водителя Семена, однако довериться в предстоящем ему деле не мог никому, потому, повздыхав, сел за руль сам. Впрочем, в путь-дорогу отправился не в одиночестве, захватив с собой Соньку. Фаворитка Соловушки, которую Натан вознамерился взять в жёны за особые таланты удовлетворять его сексуальные запросы и за отличное умение готовить фаршированного карпа, была его союзником, а если понадобится, то и телохранителем. Удар правой у Соньки был отменным, о чём немедленно узнавал каждый клиент, рискнувший отказаться от оплаты услуг ушлой «баядеры». Когда взятый у той же Соньки неприметный серый «Пежо» прибыл к скромной пятиэтажке на окраине в спальном районе, на город уже опустилась ночь. Из четырёх фонарей во дворе горело только два. Натан с трудом припарковал автомобиль под одним из них и вытянул себя наружу. Сонька высунулась в окно, с подозрением оглядывая не внушавший доверия двор. — Жаль, ты цепь не взял. Натан, разминавший толстые ляжки, кисло сморщился. — И зачем мне цепь? — Машину бы к столбу приковали, — Сонька, выбравшись из салона, хлопнула дверцей. — Сигнализации мало будет. Я такие райончики знаю, в них даже мусорки, и те крадут. — Можно подумать, ты на Елисейских полях выросла. Не замечал, чтоб ты ложку для супа от десертной ложки отличить могла. — Может, по Елисейским полям и не хаживали, а свое дело знаю, — Сонька, уперев руки в бока, распахнула песцовую шубейку, открыв миру внушительную грудь, едва не вываливавшуюся из низкого декольте платья. — И хрен от сиськи отличить умею. Натан, мазнув взглядом по «арбузам» подружки, терпеливо вздохнул. Умная баба ему всё равно была ни к чему, а «хрен от сиськи» Сонька действительно отличать умела. Готовила отменно, на члене такие восьмерки языком выводила, что душа в пляс, и титьки, как две подушки — на одну лёг, другой накрылся — и мягко, и тепло. Для жены достаточно. Шульц, обойдя автомобиль, открыл багажник. — В машине останешься или со мной пойдёшь? — спросил он с надеждой на второе, вытягивая из багажника два больших пакета. — Ещё чего, в машине сидеть, — Сонька, запахнув шубку, любовно огладила меха — подарочек Натана за особо виртуозно выполненный минет. — С тобой пойду, прослежу, чтобы этот урод тебе чего не оторвал своими зубищами. — Ну, зубищ-то у него сейчас — раз, два и обчёлся. Натан хлопнул крышкой багажника и, с непривычки к переносу тяжестей, поскользнулся на позёмке. — Едрён… батон! Песок в стране, что ли, закончился? Восстановив равновесие, Шульц неуклюже поковылял к подъезду. Сонька последовала за ним. Толкнув хлипкую деревянную дверь, Натан с Сонькой вошли в пропахший мочой и мусоропроводом подъезд. Под ноги в открывшийся проём двери шмыгнула полосатая кошка. Сонька, взвизгнув, вцепилась в Шульца, тот недовольно зашипел. Когти рыжей прочувствовал и через рукав пальто. — Срезала бы ты их к чертям собачьим, — раздраженно посоветовал Натан. — Совсем сдурел? — Сонька ткнула его пятерней в затылок. — Я за них знаешь, сколько отдала? Пять заглотов на окружной. И три часа в салоне сидела. — Потому что больше делать тебе нечего. Только по салонам бегать, да мои денежки тратить. — Ноги раздвигать — тоже труд, — огрызнулась Сонька, топая за бурчавшим Шульцем по лестнице. — Маманя моя так говорила, а она это дело, как никто, знала. — Только пенсию за него не платят. — А на фиг мне пенсия, когда у меня ты есть, Пампусик. А беспокоишься за мою пенсию, так налоги в Пенсионный фонд за шлюх своих плати. — Остроумие аж прёт, — в сердцах выдал Натан, борясь с одышкой. Они миновали всего три этажа, а Шульц уже задыхался. — Надо, мать вашу за ногу, курить бросать. — И жрать, — бросила шпильку в спину Сонька. — Договоришься у меня, — пригрозил ей Соловушка, — до профсоюза, завода и пенсионных взносов. Сонька лишь фыркнула: — Кто же тебе так сосать тогда будет? А на заводе я не пропаду, если «дирехтор» тоже мужик. Мы с ним быстро споемся, как из штанов краник выужу. — Шалаву и могила с колен не поднимет. Так в квадратном гробу тебя и похоронят, с резиновым хреном в зубах. — Зачем же с резиновым? Я твой забальзамирую, с твоим и похоронят. — Цыц, зубоскалка! — Натан таки дополз до пятого этажа и остановился, переводя дух. Сонька встала рядом, порождая зависть. Девка даже с дыхания не сбилась, только чёлку сдула, а Соловушка вспотел, как боров в бане. Оба напряжённо смотрели на обшарпанную дверь под номером пятнадцать. — И на хрен он тебе сдался? — шепотом выдала Сонька. Всю браваду девицы словно корова языком слизала. — Не имел бы ты с ним дел. — Много ты понимаешь, — буркнул Натан. — Информация правит миром, Софья свет Михайловна, а то, что есть у него в голове, нужно мне. И пятьдесят кусков за помощь, что почти мне ничего не стоит, тоже лишними не будут. Так что на ус мотай и глупых вопросов не задавай. «Свет Михайловна» промолчала. Давно усвоила истину, что если мужик что в голову втемяшил, то лучше там это и оставить. Само пройдёт, как насморк. Отворили им далеко не сразу. Сперва Шульц с Сонькой услышали шаги, что затихли у двери. Их долго рассматривали в зрачок. Наконец, замок щёлкнул, и дверь отворилась. За порогом стоял бритоголовый здоровяк с бандитской рожей. Левую бровь субъекта пересекал старый шрам, разделивший надбровную дугу надвое. Шульц икнул, Сонька шустро отступила за спину Пампусика. Здоровяк был ей знаком по несытым временам бытности Соньки вокзальной шлюхой, когда почти задаром приходилось обслуживать шантрапу из местной группировки Павла Санина — в народе известного как «Зверь». Тяжёлый взгляд амбала обвёл застывшие на площадке фигуры. — Чего надо? — Нас ждут, — выдавил Соловушка. Из глубины квартиры донёсся слабый голос. Бритоголовый отступил назад. Натан перешагнул порог с кислой мордой, размышляя над тем, удастся ли им выйти отсюда живыми. И зачем только в это ввязался? Впрочем, зачем — знал. Жадность его окаянная подбила, власти больше захотелось, и кой-кого, мнящего себя едва ли не богом, с пьедестала сдвинуть. Бритоголовый, прислонившись к стене, сплёл руки на груди, наблюдая за тем, как Шульц крутится вокруг своей оси, вычисляя, куда поставить пакеты. Сонька, пряча лицо, куталась в высокий воротник шубейки. Думала, что не узнает дырку, не единожды с братвой драную. Хороша стала, отъелась, прибарахлилась при богатом старом козле Соловушке, да только как была шалавой, так и осталась. — У двери положи, — бросил он, разрешив сомнения Шульца, — потом разберу. Избавившись от пакетов, Соловушка распрямил спину. — Здесь консервы, колбасы, яйца. Запечатанное, упаковки не трогал, — и добавил сварливо, — в последний раз у вас рассыльным из супермаркета работаю. — От тебя не убудет. Натан вздрогнул, услышав голос из-за спины. Развернувшись на пятках, Соловушка уставился на застывшую в проёме кухонной двери фигуру, одетую в халат с капюшоном, низко надвинутым на глаза. Руки с желтоватыми следами синяков открыли обритую на лысо голову с уродливыми свежими швами шрамов. Вдавленные кости носа закрывала нашлёпка. Ещё один шов тянулся по щеке к уху. Ян Моравский, воскресший из мертвецов, впился в Шульца углями запавших в черноту синяков глаз. Шульц поёжился под взглядом бывшего покойничка. Отделали того лихо. Две недели назад, в ночь, охрана вырвала его из объятий Соньки, сказав, что его хочет видеть старый знакомец, весьма настаивавший на том, что имеет для него интересные сведения. Натан из тёплой постели выбираться не хотел, но волшебное слово «информация» сняло сон, как рукой. Натянув на себя халат, Шульц сменил загребущие ручки Соньки на объятия кресла в рабочем кабинете. Увидев, кого и в каком виде к нему принесла ночь, Шульц велел охране убраться прочь. Моравский, согнувшись, как столетний старик, проковылял к креслу у стола. Выглядел Ян не краше покойника, с забинтованной головой, распухшим лицом и провалом носа. Лишь грязно-серый лёд глаз горел с прежней ненавистью ко всему миру. — Мне нужна помощь, — прохрипел Моравский, тяжело опускаясь в кресло. Под ногтями блондинчика цвёл «траур», на щеках — лихорадка. — Эскулап, безопасное место, чтобы отлежаться, и новый паспорт. — И кому ты дорогу перебежал? — буркнул Шульц, сбрасывая ошеломление. — Хотя постой, дай угадаю. Тебя искал Виктор, но он бы тебя живым не выпустил… — Пятьдесят штук… — перебил Моравский, веко блондина непроизвольно дёргалось, казалось, что Пшек ему подмигивает, — наличкой. Двадцать сейчас, тридцать после того, как я получу то, что требуется. Шульц стрельнул бровями: — У тебя нет таких денег. Ян бросил на стол пачку из стодолларовых купюр, выуженную из кармана куртки. — Здесь пять тысяч. Остальное получишь после того, как ко мне привезут врача. Заштопать меня заштопали, но сделанного мало. Мне нужен спец, лучший, что у тебя имеется. И чтоб с башкой помог. Трясёт меня, как эпилептика. — Я тебе что — отечественный Минздрав? — Шульц потянулся к деньгам, глянул на Пшека с любопытством. — Где ты налом разжился? — Не твоё дело. — Не груби, Пшек, — Соловушка сощурился, — тебе это сейчас крепко не выгодно. Эскулап у меня, может, и есть, свой в доску, и ручки у него золотые, и паспорт сделать могу, но отчего, скажи мне на милость, я тебе помогать возьмусь? — Пятьдесят тысяч и наша старая дружба — причина не достаточная? Шульц хмыкнул: — Не припомню, чтобы мы с тобой в друзьях ходили. И из твоих пяти десятков кусков я только одну десятую часть вижу. А вот конфликт с Рамзиным мне дороже встанет. Моравский нагнулся к столу, и Соловушка мимо воли отпрянул, вжимаясь спиной в кресло. Взгляд Яна плавился безумием. Шульц пожалел, что отослал охрану. — А если я тебе тайну Виктора расскажу, которая поможет тебе его так ославить, что от него свои же отвернутся? — Если ты про то, что он за своего дружка да за собственный отодранный зад Греку отомстил, то на это всем глубоко начхать. Откупоренной задницей сейчас никого не удивишь и не ославишь. — То, что я знаю, куда похлеще будет, и если использовать эти знания с умом, то Рамзин станет таким же давно забытым прошлым, как и его воплощённая месть. А уйдёт Рамзин — и освободится его место. Король умер, да здравствует король… — Ян осклабился, обнажив зияющий провал вместо передних зубов, — Натан Первый. Шульц замер в кресле, глядя на Моравского. Натан Первый. Звучало потрясающе… правильно. Соловушка задумчиво покачал на ладони тугой свёрток из купюр. — Откуда мне знать, что у тебе действительно есть компра на Рамзина? — А я тебе подсказку дам, — Ян опёр локоть на стол, глядя на него не мигая, словно змей, — пусть твои стукачи расскажут, кто на этот свет Виктора Рамзина произвёл. А что интересным покажется, о том спросишь. Вдруг что любопытное от меня узнаешь. Шульц заколебался — природная трусость боролась в нем с алчностью. Пятьдесят штук, похоже, Ян имел. Неизвестно, как раздобыл, но любопытствовать Соловушка не собирался. Куда интереснее было узнать тайну Виктора Рамзина, попавшую в руки Пшека. А уж если этот секрет уберёт Рамзина с его сытного места… Шульц, приняв решение, сгрёб пачку зелени в ящик стола и потянулся к лежавшему на столе мобильному телефону. Натан вернулся в реальность. Ян смотрел мимо него на Соньку. Новую пассию Шульца Моравский не знал. — Сучку зачем с собой привёл? Рыжая вспыхнула: — Это ты кого сучкой назвал, нетопырь недоделанный? — Помолчи, Соня, — оборвал, не оглядываясь, Соловушка. — Я свою часть сделки выполнил, Ян, пора бы и тебе свою часть чин чином на стол выложить. — Пошли со мной, — Моравский отлип от косяка и, пройдя мимо, свернул в коридор, ведущий к спальне. Шульц направился за блондинчиком. Войдя в спальню вслед за Яном, Натан тут же уцепился взглядом за кровать. В ворохе несвежих мятых простыней лежал лицом вниз худой подросток в майке и джинсах. Сквозь длинные патлы, крашенные до цвета угля, проглядывал мертвенно-пустой взгляд. На полу у кровати виднелась лужа рвоты. — Мать твою… — Шульц отступил обратно к порогу. — Не труси жиром, живой он, — Ян поднял лежавший на кресле «Полароид», — пока мне того так хочется. — Только не говори мне, что это мальчишка, из-за которого Рамзин всех на уши поднял, — прошипел Шульц, — я к этому причастным никаким боком быть не хочу! Историю того, что Виктор разыскивал некоего мальчишку, в исчезновении которого подозревали Яна, ему уже шептуны напели. Моравский, отложив фотоаппарат на тумбу, хмыкнул: — По-моему, ты на намного большее покусился. — На что я покусился, только моё дело. А к тому, что ты тут творишь, причастным быть не намерен. Думаешь, я слепой, вен его не вижу? При таких темпах у тебя через пару дней труп пацана на плечах повиснет. Свежие проколы, укрывавшие предплечья рук мальчишки не заметил бы только слепой. Сопляка было жалко, смазливый, на такого от клиентов бы отбоя не было. Ян равнодушно пожал плечами: — Рамзин разыскивал не его, того, кого искал — нашёл. Да только зря считает, что история на этом закончилась. — Знать о ваших взаимных расчётах ничего не хочу, — оборвал Шульц, брезгливо прижимая к носу выуженный из кармана платок. От спёртого запаха пота и рвоты его затошнило. — А никто просвещать и не собирается, — Ян прервался — Антон тихо застонал. По покрытому синяками телу прошёл короткий мышечный спазм. Перехватив его за подбородок, он вжал ногти в щёки парня. Горин больше не сопротивлялся, да и сдался раздражающе быстро, как только понял, что натворил, поверив Яну. Моравский умел врать, а спасая свою жизнь, состряпал отменную ложь, чтобы заставить приехать в лес, и подобрать его окровавленного и полумертвого на болоте. Как выбрался из трясины, Ян не помнил. Соображать начал, уже ползя брюхом по чавкающей жиже, клацая зубами от холода, ошалев от разламывающей череп боли. Дыхание со свистом вырывалось изо рта вместе с паром и слюной. Из носа непрерывно стекала теплая кровь, заливая распухшие губы и подбородок. На то, чтобы достать трясущимися пальцами спрятанный за голенище ботинка мобильный ушла, казалось, вечность. На его счастье, дотошно обыскивать его люди Рамзина не стали. Вывернули карманы куртки, джинсов — тем и ограничились. В быстром наборе числились лишь два номера, оба принадлежали Марату. И лишь один мобильный он обнаружил на теле Горина. Ему повезло — после дюжины попыток он сумел выжать нужные кнопки и, услышав встревоженный голос Антона, понял, что будет спасён, если сумеет принудить мальчишку приехать за ним. Марат хвастался, что научил младшего брата водить машину, всё что было ему нужно — заманить Антона в лес и заставить себе помочь. Нужную ложь выдал как по маслу, сыграв на привязанности Антона к старшему брату и, сказав, что попал с Маратом в беду, провалился в короткий обморок, очнувшись уже под звук сирен пожарных машин. В небо валил чёрный столб дыма — за стеной деревьев догорала избушка лесника. Ждать Антона пришлось ещё час, проваливаясь в обморок за обмороком и вытягивая себя в реальность под протяжный стон и скрежет зубов. Он заполз под дерево и закопался в прелую листву, мокрая одежда вытягивала из тела последнее тепло, но кровотечение остановилось. Горин нашёл его, когда он был готов отдать концы и дотянул до автомобиля, раз за разом спрашивая о брате. Врать блондин умел мастерски, и, пока психовавший Антон гнал машину обратно в город, состряпал историю о том, как он, поддавшись уговорам Марата, решил отвезти похищенного им Анжея обратно к дядюшке, но был схвачен людьми Виктора. Спастись от псов Рамзина ему удалось только потому, что, жестоко избив, его посчитали покойником, а Марата забрали с собой. Уверив мальчишку, что он — единственная возможность вернуть брата в обмен на выкуп, Ян добрался до своей норы, велел Антону связаться с людьми Зверя и привезти к нему штопавшего людей Санина фельшера. С помощью всё того же Антона, отлежавшись, он через несколько дней вернулся в бункер, забрал выкуп и велел отвезти себя к Шульцу. Но Антон был послушен лишь до визита Яна к Натану, после которого потребовал выручить брата. Моравский, прослушав его истерический список требований «немедленно освободить Марата и исчезнуть из их жизни», ударил зарвавшегося юнца кулаком в лицо. Упав на пол, Антон отполз к стене, попытался выхватить из кармана мобильный телефон. Ян выбил его из рук и раздавил ботинком. Подорвавшись, Горин-младший попытался проскочить в дверь — не вышло. Он перехватил его у выхода и повалил на пол. Два удара под дых, и подросток, обмякнув, затих. Затащив его на кровать, Ян стянул с него джинсы и, перевернув на живот, залез рукой в собственные штаны, но член не стоял. Адреналин схлынул, оставив его с безумной головной болью. Моравский повалился рядом, хватая воздух открытым ртом. Очнулся Антон уже с кляпом во рту и связанным по рукам и ногам. Ян сидел на стуле, ковыряя вновь кровивший нос. Не глядя на Горина, он сообщил, что освобождать его братца не будет, так как давно собственноручно отправил Марата на тот свет, а потом пригрозил, что сделает тоже самое с родителями Антона. Перережет им горло от уха до уха, если тот не будет молчать. Подросток прослушал его, широко распахнув глаза. Услышав о смерти брата, он вытянулся в спине до хруста и тут же обмяк, словно разом стержень вытряхнули. Из-под кляпа попытался вырваться и безнадежно завяз в тряпье короткий вой. Антон своими руками спас убийцу своего брата. Бороться за себя ему было незачем. Потому — безвольной куклой дал уложить себя на постель, и не шевелился, пока Ян вкалывал ему в вену первую порцию яда. Выпустив лицо Антона из цепкой хватки пальцев, Моравский развернулся к Соловушке. Натан, брезгливо морщась, стоял у стены, прижав платок к носу. Баба бабой, хоть и с яйцами. Но Соловушка имел связи, которых не имел Зверь. Заговорщики нуждались в информации, и без помощи Натана было не обойтись. — Каждый выполнит свою часть сделки, и разбежимся, — произнёс вслух, — ни у кого в должниках не бегая. — Семьями родниться не будем, — согласился Соловушка, потянувшись к карману пальто. Выудив плотный конверт, Шульц шагнул к нему, не спуская глаз с постели. Парнишка перевернулся на спину. Майка задралась, открывая тощий живот. Выпиравшие рёбра поднимались и опускались в такт тяжёлому дыханию. Натан поморщился: — Прикрыл бы его… — А что так? — Ян, взяв конверт, просмотрел его содержимое. — Помнится, мальчишеское «мясо» у тебя раньше гадливости не вызывало. Не хуже тех, кого ты в штат берёшь, будет. Натан брезгливо задрал губу: — Наркоманов на работу не беру. — Ну не хочешь — не надо, — Ян, выудив из конверта свой новый паспорт, остальное содержимое — водительские права и банковские карточки вывалил на кровать, — мне и самому пригодится. Глянув в паспорт, Моравский, поднявшись, подошёл к стоявшему в углу комоду. Открыв верхний ящик, вытащил две пачки купюр и бросил их Натану. — Здесь мой следующий взнос и оплата за документы. Шульц, сунув деньги в карман, с места не сдвинулся. — Что по соглашению нашему платишь — хорошо, но я хочу услышать иное. Ян осклабился беззубым ртом. Что подвигло Натана лично прибыть на встречу в спальный гадюшник на окраине, знал. — Что нарыли твои ищейки? — спросил, пряча паспорт в карман халата. — Немного. Имена родителей Виктора… — Анна и Григорий Рамзины, — сам назвал Ян, — она — дворничиха в ЖЭКе, а он — разнорабочий, куда возьмут. Только брали мало куда, поскольку пил беспробудно. Впрочем, как и жёнушка. И кроме Виктора, у супругов был младший сын. — Иннокентий Рамзин. — Громкое имя для отпрыска глубоких пролитариусов, — Моравский хотел фыркнуть, но с изломанным носом, которому так и не смогли вернуть прежнюю форму, вышло лишь выдуть носом свист. — Последыш, никому не нужный, кроме старшего брата. — Мальчик умер от гриппа. — Скорее, от недосмотра. В возрасте пяти лет. Ребёнка просто не лечили. — Может быть, — Натан терял терпение. — Так какое это имеет отношение к тайне Рамзина, что поможет сбросить его с пьедестала? Непутевые родители меня мало интересуют. — А зря. — Они сгорели, — Натан, поискав глазами, куда бы сесть, места не нашёл и остался стоять, — в пожаре. Пылало так, что два этажа подчистую выгорело. Обоих Рамзиных не спасли. Пока приехали пожарные, от тел одни головешки остались. Занялось в их же квартире. Неисправность проводки. Несчастный случай или халатность. — Хорошо твои шептуны работают. — У меня они всегда хорошо работают, — заносчиво бросил Натан. — Но не в этот раз. — Это ещё почему? — Потому, что покойничков в том пожаре было три, а не два. Двое мужчин и одна женщина, а неисправность проводки — объяснение для следаков удобное, но не верное. — Хочешь сказать, что это был подпал? И кто был третий погибший? Моравский все козыри открывать разом не собирался. — Ответ на свои вопросы узнаешь, когда я дело закончу. А пока — пусть твои информаторы ещё порыщут. Хлеб у них забирать не буду. Натан нахмурился, их «сотрудничество» грозило затянуться. — Чего тебе ещё надо? — Человек твой нужен из окружения Рамзина. Тот, кто тебе на Виктора исправно стучит, и, что в его доме делается, доносит. — Ишь, чего захотел, — Натан даже зубы редкие обнажил. — «Язык» свой не сдам. — А мне много от него и не надо. Пара сведений да и только. Заплачу хорошо и ему, и тебе за твою… щепетильность. Шульц покосился на лежавшего на постели Горина. — Стоить это будет тебе немало. Моравский проследил его взгляд до кровати. Надо же, как часто Соловушка никчемного наркомана глазами ест. Рассмотрел-таки, видать, перспективное «тело». Отмыть, от синяков избавить, вены почистить, и доход даст. — Сколько бы ни стоило, о цене спорить не буду. Получишь то, что запросишь… вместе с бонусом. Шульц хмыкнул. Оба друг друга поняли, и Натан вышел из спальни. Оставшись в одиночестве, Ян ненадолго застыл в неподвижности. Из погружения в себя его вырвало появление на пороге бойца Зверя с погонялом Шрам. Моравский смахнул с лица мрачную задумчивость. — Ушли? Шрам кивнул. — От Зверя звонок, — сообщил неторопливо, — ребятки нашли то, что ты искал. Новому хозяину машину перепродать не успели. Ян, прикрыв глаза, ощупывал кончиками пальцев вмятину носа. Подлатавший его голову, задницу и кое-как сложивший кости носа эскулап Шульца сказал, что восстановить лицо полностью не удастся. Увидев себя впервые в зеркале, через неделю после возвращения с того света, Моравский не узнал самого себя. Урод, смотревший на него из зазеркалья был ему незнаком. Тёмная муть ненависти стянула его нутро. Яна бросили подыхать в болоте. Он был убит собственным дядюшкой, но его вернули к жизни. Рогатая тень с пылающими углями глазниц распростерла над ним кожистые крылья, пока он выбирался из своего савана и полз по болотной жиже, выбираясь на сушу. И своей казни он врагам не простит. Каждый лично ему ответит: Серж, Рамзин, Жорж. Анжей с дружками. Каждый. Встряхнувшись, Моравский потянулся к лежавшему на тумбочке «Полароиду». — Раздень его, — велел, не оборачиваясь. Шрам направился к Горину. Антон не сопротивляясь, дал стянуть с себя майку и джинсы с бельем. Того, что с ним происходит, он не понимал, накаченный под завязку. Отбросив тряпьё, бритоголовый, не таясь, жадно провёл ладонью по бедру Горина. — Теперь отойди, — процедил Моравский, отловив его жест краем глаза. Тот послушно отошёл к двери. Ян, сменив его у кровати, застыл над Гориным. Рука потянулась к халату, распахнула полы, пробралась под резинку трусов. Он прошёлся взглядом по голому телу Антона. Пальцы поглаживали яйца, мяли плоть, но эрекции не было. За спиной кашлянул в кулак, не скрывая насмешки, боец Зверя. Щёки Яна вспыхнули краской. — Вон, — бросил через плечо, не глядя. Шрам вышел в коридор. — И дверь закрой! — проорал, брызнув слюной. Дверь хлопнула. Ян яростно задёргал рукой, пытаясь оживить инертную плоть. Мял яички, пропускал выскальзывавший сквозь кулак пенис, поглаживал чувствительный корешок — всё глухо. Дыхание с хрипом вырывалось сквозь сведённые зубы. — Давай же… Он уперся коленом в кровать, запустил пальцы в рот Горина, и завозил по нёбу сбитыми костяшками. Антон застонал, предприняв слабую попытку вырваться. Ян отбил руку, и попытался засунуть вялый пенис в его рот. — Вставай… Мать твою! Член вывалился наружу сморщенным комком плоти. Грязно выругавшись, он заелозил пенисом по его щекам, носу. Горин замычал, мотнул головой, закрываясь ладонью, и Ян, залепив ему пощёчину, отстранился. Никогда не подводившая его эрекция исчезла. Анемичное оживление члена вызывали только воспоминания о другом бившемся под ним мальчишке. Синеглазый херувим сумел таки ему отомстить, сделав из него импотента. Моравского трясло от злости. Запихав так и не воспрянувшее хозяйство обратно в трусы, он схватился за фотоаппарат. Сойдёт и так. Без растраханной задницы.