Два крыла для Ангела

Пробуждения в последние дни явно не желали баловать Нарима лёгким переходом от сна в реальность — он вываливался в действительность то из кошмара, то из сильнейшего приступа головной боли. На сей раз сдавившая виски боль была настолько мучительной, что буквально вырвала его из сновидения с мельтешением туманных образов, усадив на подушки с тихой руганью сквозь зубы. Нарим, шипя, сдавил ладонями голову и, откинув одеяло, спустил ноги с края постели. Тим, пробормотав что-то сквозь сон, перевернулся на бок, сворачиваясь в клубок. Поднявшись, Турок пошатнулся и вцепился в стену, но крен выровнял и потащил себя в сторону ванной. Открутив кран, он смочил полотенце и прижал ко лбу, унимая боль. Полегчало не слишком, а вот найденная в шкафчике рядом с зеркалом скудная аптечка, оставленная то ли обслугой, то ли жившим у Рамзина гостем, содержала спазмалгон, которому Нарим обрадовался не меньше, чем обнаруженным в прикроватной тумбочке несколькими часами ранее смазке и пачке презервативов. Похоже, об удобстве гостей в доме Рамзина было принято заботиться с учётом всех возможных нужд. Проглотив сразу две таблетки, он запил их водой из-под крана и, забросив аптечку обратно на полку, потянул руку к лежавшему рядом с аптечкой коробку. Прочитав на боку название — «Нормакол», Нарим вздёрнул брови, опознав одноразовую клизму. Его бросило бы в краску, не будь он до синюшности бледен и выкачан до донышка ночными бдениями с Тимофеем. Один из коробков — пустой, валялся рядом с мусорным контейнером: Тимофей всё-таки выбил у него свои «пять минут» этой ночью, упорхнув в ванную после первой порции жадных поцелуев и взаимной дрочки. Постояв нависнув над умывальником, пережидая головокружение, Нарим открыл крышку унитаза. Отдав дань потребностям организма и гигиене, он вернулся в спальню, обернув бёдра полотенцем. Влажный после душа и окончательно проснувшийся. Тим спал, утомлённый ночными ласками. Нарим глянул в окно, рассвет раскрасил неохотно отступавшую ночь в серый свет. Настенные часы показывали семь сорок два утра. Он потёр шею, боль отступила, оставив ноющую ломоту в затылочной части, однако покидать его, похоже, не собиралась. Подойдя к окну, Тариз отдёрнул тяжёлую штору, глядя на хозяйский дом. За спиной зашевелился Лис, зашарил со сна рукой по постели, отыскивая Тариза и, не обнаружив, продрал глаза. — Нар? — Я здесь, — он, оторвав взгляд от дома, повернулся к постели, — ещё рано, отдыхай. Школу сегодня пропустим. — Тебе можно, — просипел со сна Сафронов, зябко потянув на голые ноги одеяло, — у тебя есть уважительная причина. А у меня нет. Разве что — болящая пятая точка, — подумав, пробормотал он, морща нос, — дадут мне освобождение в связи с… Он замолчал — Нарим быстро пересёк разделявшее их пространство, нагнулся к нему, уперев кулаки в подушку по бокам от его головы и заткнул его губами. Тимофей, вытянувшись развернувшейся пружиной, обвил шею Турка руками, увлекая на себя. Сопротивляться Нарим не стал, опустился сверху, устраиваясь между разведённых колен, что тут же сомкнулись, фиксируя его пятками на бёдрах. — Ты в порядке? — разорвав поцелуй, спросил Нарим с заботой. — Мы вчера немного увлеклись… — И мне понравилось, — прервал Сафронов, проводя пальцем по его подбородку. Подушечку пальца укололи щетинки — Тариз уже брился. — Не волнуйся, ты мне ничем не навредил. — Точно? — еловые глаза пытливо смотрели в карамельные. — Дэдушкой клянус, — отшутился Тим, копируя акцент горцев, и завершил, возвращаясь к своей обычной речи, — иначе я бы тебе пяткой в лоб дал. — Не достал бы, — хмыкнул Нарим, принимая шутку, — только не из той позы. — Ты не знаешь, какой я гибкий, — важно заверил рыжик, попытавшись сложить руки на груди — вышло устроить лишь у самого подбородка. — И вообще, чего на мне разлёгся? Стояком порадовать? Нарим смутился, член и вправду стоял колом, старательно сверля дыру в пупке Тима. Тариз, бормоча извинения, потянулся встать, но рыжик шустро обвил его всеми конечностями. — Куда? На место положь, — и, сбросив усмешку, откинулся на подушки, отстраняя его от себя за плечи. — Нар, — его голос сел до взволнованного шепота, — я знаю, что Анжей любит тебя, а не меня… Только мне без него… — Я понял, — не дал ему договорить он. — Если Анжей не захочет, чтобы я был рядом с вами, я пойму. И отойду в сторону, останусь другом. — Отходить не потребуется, — со всей твёрдостью заверил Нарим. Тимофей растянул губы в вымученной улыбке, отразив почти полностью улыбку Анжея. Тариз смешался, подумав, что рыжик набрался от Анжея не только общих вкусов в одежде и, помедлив, нагнулся к его лицу. — Я не оставлю тебя. — Даже ради Анжея? Тариз не стал отвечать, накрыл его рот губами, скользнул языком внутрь, подтягивая ближе ладонью, уложенной под затылок. Тимофей не отвечал, позволяя себя целовать, покорно открывая рот, но руки соскользнули с плеч. Не добившись отклика, Нарим разочарованно поднялся на локти. Уходя от пытливого взгляда, Сафронов отвернулся к окну. Игравшее в крови возбуждение осело, сменившись апатией. Его охватило тоскливым желанием выбраться из рук Тариза и забиться в уголок, закрывшись коленками. — Нар, я не могу… Не сейчас. — Не оправдывайся, — успокоил он, перекатываясь на бок и укладывая Сафронова на свой живот, — я не дурак и всё понимаю. Я такой всё понимающий не дурак, что вечно говорю и делаю всё невпопад, — он устроил его поудобнее и прижал ладонью рыжую головешку щекой к груди, у сердца. — Но я исправлюсь, мне есть для кого и ради чего. — Станешь дураком, который делает всё правильно? — Тимофей, оттаивая от тепла приютившего его в своих объятиях тела, помимо воли улыбнулся. — Ради вас — кем угодно, — с деланным пафосом заявил Нарим, перебирая пряди мягких волос, отливавших золотом, — хоть чупакаброй. Лис хмыкнул, пощекотав кончиком пальца торчавший у лица сосок в тёмном ореоле. Нарим вздрогнул, застонал. — Сделаешь так ещё раз, и я за себя… — он замолчал, услышав стук в дверь. Оба напряглись, подняв головы. Услышав последующий за стуком приглушенный полотном двери голос матери Нарима, спрашивающей, может ли она войти, парни шустро отлепились друг от друга. Тим, скатившись с кровати, заметался, подхватывая с пола разбросанную одежду. Нарим, крикнув матери, что не одет и просит подождать, скакал на одной ноге, сунув другую в узкую брючину джинсов. — Это мои, — сдавленно прошипел ему Лис, объяснив причину того, почему джинсы никак не желали ползти дальше коленки. Тариз, чертыхаясь, выбрался из джинсов Сафронова, бросил их ему и получил в ответ собственные, зафутболенные рыжим в спешке в лицо. Пряжка ремня больно ударила Нарима в лоб, Турок охнул, но жаловаться не стал. Тимофей, сверкая голым задом, уже унёсся за двери ванной. Натянув джинсы с рубашкой и кое-как укрыв развороченную постель покрывалом, Нарим, потирая лоб, направился к двери. Катерина Тариз, одетая в цветастый халат поверх ночной рубашки, встретила сына недовольно поднятыми бровями. — С каких это пор ты стал меня стесняться? Нарим только глаза закатил. — Мам, я уже давно не маленький. — Да, да, я помню, ты очень взрослый семнадцатилетний парень, — Катерина, войдя в спальню, притянула к себе сына за короткую прядь волос и чмокнула в макушку, — любящий влипать в неприятности, — пальцы с коротко стриженными ногтями прошлись по нашлепке лейкопластыря, — с завидной регулярностью подростка. — Это тут не при чём, — он, ворча, разогнулся, уходя от рук матери. — Дерутся и взрослые. — Взрослые, Нар, стараются избегать ситуаций, при которых могут пострадать, — укорила женщина. — Этим мы и отличаемся от детей. — Избегнуть я как раз попытался, — мрачно заверил он, — только вот слушать меня никто не стал. — Ничего, послушают в милиции, — Катерина была настроена воинственно, — и ответят за то, что избили тебя, по всей строгости закона. Нарим разом напрягся. — А вот этого не надо, ма. Тариз изумилась: — Это ещё почему? — Я сам с ними разберусь, по всей строгости… своего закона. — Никакого самосуда не будет, Нарим, — осекла женщина, — мы не в каменном веке живем и не на Сицилии. Айнур вчера отвёз моё заявление в милицию. Сегодня мы отправимся в отделение, и ты дашь показания. — Чёрт, — с досадой ругнулся Тариз, кривя рот. — Какого… Мать, ты должна была посоветоваться со мной! — Посоветоваться о чём? — Катерина Тариз повысила голос вслед за сыном. — Тебя избили, едва голову не проломили, а я должна была сидеть, сложа руки? — Ты хоть бы спросила, за что меня избили, — мрачно выдохнул он, уходя от её попытки потянуться к нему и пригладить вихры. — Теперь эта история по всей школе гулять пойдёт, когда менты к директору нагрянут. Не было печали… — он, отвернувшись, коротко выдохнул сквозь зубы. — Удружила ты мне, мама. Катерина молчала, с тревогой разглядывая сына. — За что тебя побили? — спросила она после паузы, уже понимая, какой ответ услышит. — За то же, за что и Батур с дружками, — он с вызовом вскинул голову. — За то, что педик. — Прекрати называть себя таким плохим словом… — Но это ведь правда, — взвинчено перебил он. — Как бы я себя не назвал, а от правды не убежишь. Женщина покачала головой. — И за это тебя должны избить? — Я разве так сказал? — загорячился он, вскидывая голову. — Прозвучало именно так. Ты их поступок оправдываешь? — Разумеется, нет. — Тогда почему они не должны ответить? Боишься того, какие слухи поплывут по школе? Он покосился на мать из-подо лба, угнездившись на подлокотнике соседнего кресла. Слухи по школе и так гуляли, среди старшеклассников, а теперь пойдут в пляс и по всему району. — А ты бы не боялась? — с горечью спросил он. Она, шагнув к нему, обхватила его непокорную голову и прижала к груди, как всегда делала в детстве. — Ты выбрал тернистую дорогу, сын, — голос женщины прожурчал со смесью печали и нежности, — но ведь ты никогда и ничего не боялся. — Ты пойми, ма, — пробубнил он, уткнувшись лицом в мягкость её тела, — я не за себя боюсь. Ведь затронет этот геморрой и Тима, и Анжея. Как они перенесут то, что закрутится вокруг этой истории? Он поднял голову, отрываясь от матери. — Я за них боюсь, не за себя. А от своего выбора я отказываться не стану. Какой есть — не поменяюсь. Катерина, подняв руку, погладила его голову с нелепыми отростками волос, красно-чёрными, жёсткими. — Постригся бы… торчат, как колючки. — Потом, сейчас не до этого. Она, тяжело вздохнув, нагнулась, чтобы поцеловать его в лоб, и отстранилась, услышав донёсшийся со стороны ванной комнаты шум. Внутри что-то с треском разлетелось вдребезги. Нарим, повернув голову, весьма членораздельно ругнулся. Катерина тут же дала сыну подзатыльник. Турок, зажмурившись, скривился, бормоча извинения. — Кто там? Тим? — спросила женщина. Отрицать очевидное было бесполезно, и Нарим без энтузиазма подтвердил, ругая про себя неуклюжего рыжика последними словами. Катерина перевела глаза с двери в ванную комнату на постель, прошлась по бугрившемуся волнами покрывалу и снова взглянула на сына. Щёки Нарима пылали, как маков цвет. Он был готов провалиться сквозь пол, однако паркет был твёрд, как партизан на допросе, и проглатывать его, чтобы выплюнуть этажом ниже, не собирался. — Ма, я… — Ничего мне объяснять не надо, — перебила женщина, отстраняясь от сына, — ты верно заметил, что уже взрослый мальчик. — Она подняла руки. — А мне, похоже, ещё нужно осмыслить то, что ты хоть и отчасти, но уже мужчина. Катерина замолчала, разглядывая сына с изрядной долей недоверчивого потрясения. Неужели ошиблась? И выбором Нарима был не Анжей? — Скажи ему, пусть выходит, — произнесла вслух, — одевайтесь и спускайтесь вниз на кухню. На завтрак блинчики с мёдом. Не задерживайтесь. Иначе есть их будете холодными. — Мы мигом, ма, — пискнул Тариз, сползая в смущенный фальцет. Катерина, покивав, повернула к выходу, но, взявшись за ручку, спохватилась и потянулась к карману халата. — Я тут кое-что у твоей двери нашла, лежало на пороге. Видать, обронил кто-то из вас. Турок, следовавший за матерью, опустил глаза на её руку, протягивавшую ему браслет. С совушкой. Сердце Нарима рухнуло в пустоту со стремительностью сошедшего с рельсов экспресса. — Где ты его нашла? — Говорю же, у двери. Катерина ахнула, когда он, смахнув с её руки браслет в кулак, рванул мимо неё в двери, как был, с босыми ногами. С лестницы он слетел, перепрыгивая через ступени, и врезался в появившегося из кухни Ника. Чашка с кофе вылетела из рук блондина, брякнувшись об пол и разлетевшись на осколки. Тариз, ухватив блондина за грудки, влепил в стену. — Когда здесь был Анжей?! — проорал он ему в лицо, тряся онемевшего от такой наглости Шевцова за ворот. — Когда?! — Совсем охренел?! — проклацал тот одними зубами. И, сбросив оцепенение, рванулся из рук мальчишки, оттолкнув от себя к стене. Нарим, поскользнувшись на луже кофе, влетел в дубовые панели, но на ногах удержался. — Скажи, когда он здесь был? — простонал он, сминая голос в жалобную мольбу. — Скажи, пожалуйста. Шевцов одёрнул рубаху, безнадежно испачканную брызгами кофе. — Ночью, — буркнул он, — хотел с вами повидаться. На второй этаж поднялся, потом слетел оттуда, как ошпаренный. Какого чёрта ты творишь, парень? — запоздало окрысился он. — Ты мне рубашку испортил! Тариз его не слышал, взвыв, опустился на корточки и вцепился в волосы. Ночью… Анжей пришёл к ним сам, поговорить, а вместо этого увидел, как он с Тимом… В том, что увидел Навроцкий и как всё растолковал, Нарим не сомневался. Как и в том, что означал оставленный им на пороге комнаты браслет с совушкой. По лестнице затопали ноги. Вниз спускались Тим и Катерина Тариз. Сафронов встревоженно окликнул Нарима по имени, но Турок пружиной поднялся на ноги и рванул к двери. Позади закричала мать, велев остановиться. Турок, хлопнув дверью, выбежал на крыльцо, спрыгнул со ступеней в снег. Холод укусил босые ступни, пробрался под рубашку к голому телу. Тариз не замечал ничего: ни радостно набросившегося на лёгкую добычу мороза, ни того, что, наступив на осколок чашки, оставлял на снегу кровавый отпечаток правой ступни. Он бежал к хозяйскому дому, думая только о том, как будет говорить с Анжеем, какие найдёт слова, чтобы вернуть его доверие. И горячо молился всем богам, чтобы согласился Навроцкий выслушать и, поверив, вновь надел совушку на руку. И уж тогда он, Нарим, никуда его не отпустит и никому не отдаст. Не позволит никому ставить между ними стены, послав к демонам ада все советы дать время и ждать чуда. Чудеса следует устраивать самим, только понял он эту истину слишком поздно. Взлетев на крыльцо, Тариз распахнул тяжёлую дверь. Бубен, как раз собиравшийся покинуть дом, оказался на пути вломившегося внутрь парня. — Эй! — крикнул мужчина, отшатнувшись в сторону от толчка руки. — Ты что делаешь?! Турок уже был на лестнице, обойдя спускавшуюся вниз Клару. До комнат Навроцких он добрался задыхаясь и прихрамывая на правую ногу. Боль, наконец, пробралась сквозь адреналиновую бурю, вместе с накатившим глухим отчаянием. В голове не было ни единой связной мысли, колотилось одно бесконечно прокручивавшееся «Прости». Он поднял руку, чтобы постучать, но тут же опустил и нажал ручку, слушая набат барабанной дроби сердца, застрявшего в горле. — Анжей… Он выдохнул его имя прежде, чем осознал безупречный порядок в комнате: идеально разглаженное покрывало на широкой постели, пустые поверхности прикроватных тумбочек. Нарим похолодел, поняв, что не видит ни единой вещи Анжея. — Его здесь нет, парень, — оборвал панический поток мыслей сердитый голос Бубна из-за спины. Нарим развернулся. — Где он? — Уехал с отчимом в аэропорт меньше часа назад. Навроцкие летят в Варшаву, а оттуда будут добираться в Германию. Пространство «заснежило» хлопьями. Тариз ухватился за стену, возвращая устойчивость миру. По лестнице поднимались спешившие за Наримом Тим, Клара и Катерина Тариз. В руках Катерина держала ботинки и куртку сына. — Нар, ты с ума сошёл бегать босым? — напустилась на него мать. — И ты посмотри на свою ногу, мы по следам крови сюда пришли! — Покажи-ка ступню, — пробилась вперёд Клара, но Нарим отшатнулся, глядя на Тимофея. — Он всё видел, — выдавил он, ошалев от рвавших изнутри эмоций, — понимаешь?! Пришёл ночью, чтобы поговорить с нами, вернуться, а мы всё испортили, — он протянул ему браслет, руки тряслись, но Сафронов совушку узнал и поднял испуганный взгляд к его лицу. — О чём тут разговор идёт, может, кто-то пояснит? — Бубен переводил взгляд с одного лица на другое. Тимофей смотрел на Тариза. — Мы всё исправим, Нар… Тариз вздёрнул голову: — Анжей летит с Сержем в Варшаву, его нет в доме, они уехали в аэропорт, — он почти кричал. — Как мы всё исправим, Тимофей?! Сафронов развернулся к Митяю: — Когда у них самолет? Тот пожал плечами: — Вроде в одиннадцать. — Значит, у нас есть время, — Лис, в отличие от Турка, в панику не впал. — Нар, мы натворили дел, нам и исправлять, — он сжал кулаки, выгоняя из голоса противную дрожь. — Ещё ничего не потеряно, слышишь? — Не потеряно, — Турок с усилием выпрямил спину. Он сумел встряхнуть его. За собственную истерику стало стыдно. — Нам надо в аэропорт. — На меня не рассчитывайте, — Митяй отступил на шаг назад, зная, что последует. — Я никого и никуда не повезу без приказа Виктора. А он сейчас в аэропорту вместе с Навроцкими и велел его не беспокоить. — Отвези мальчиков в аэропорт, — вступилась за парней Клара. — Ты не моё начальство. — Мне позвонить Жоржу? А может, и Виктору рассказать о кое-каких твоих грешках, только мне и тебе известных? — Шантажистка, — скиснув, огрызнулся Бубен. Клара знала, как вертеть мужчинами. — Вези, — велела она, — последствия твоего ослушания возьму на себя. — Как мне от этого полегчало, — съязвил Митяй, отправившись за машиной. Проводив его взглядом, Матусевич переключилась на подростков. Катерина одевала на сына куртку, Тимофей помогал другу натянуть носки. — Сперва я осмотрю его ногу, — безапелляционно остановила Сафронова врач. — Только потом отправимся в дорогу. — Я в порядке, — заверил Нарим, не желая терять ни минуты. — А это уж мне решать. Или так, как я сказала, или топайте в аэропорт пешком. На маршрутках как раз поспеете, чтобы платочком самолету вслед помахать. Нарим, тут же усевшись на пол, протянул ногу. Клара оценила его готовность «сотрудничать» лёгким хмыканьем. — Удобнее было бы, сидя на стуле. — Берите, что дают, — ответил ей вместо Нарима Тим. Матусевич, покосившись на него, присела рядом с Таризом.