Два крыла для Ангела

Помещение, в которое привели Сержа и, усадив за стол, закрыли, освободив от наручников, вполне могло служить сценой для съёмок детективного сериала о работе следственных органов. Эдак, годов шестидесятых или восьмидесятых, подходило и для первого десятилетия двадцать первого века. Стены, выкрашенные в мышиный цвет; низко висящая лампа с металлическим колпаком; широкий стол, привинченный к полу, со скобой для наручников особого места для фантазии не оставляли. Кроме стола, в помещении размером четыре на три имелись два стула и шкафчик с аптечкой на стене с навесным замком. Угол стены с решётчатым окном занимала подставка с камерой слежения — единственно новый элемент убогого казённого декора. Полы были истёрты следами многочисленных ног, исходивших комнату для допросов вдоль и поперёк. Намотал по ней свой «положенный» километраж и Серж. Как только закрылась дверь, мужчина принялся мерить комнату широкими шагами, пытаясь осмыслить произошедшую с ним метаморфозу. Из дебоширов — в подозреваемые в уголовном преступлении. В дурном сне он не мог представить себе того, что будет когда-либо в наручниках доставлен в милицию и попадёт в крепкие объятия пенитенциарной системы. Впрочем, пока ещё не попал, но оказался весьма к этому близок. Что там вещал самовлюбленный юнец в младлейтовских погонах, сообщая о причине его задержания? Что его подозревают в причастности к похищению несовершеннолетнего? Что за чушь?! Навроцкий привычно полез в карман пиджака, но пальцы тщетно обследовали девственно чистую глубину. Карманы его заставили вывернуть, оформляя задержание, отобрали мобильный и, отодвинув в сторону сотрясавшего воздух децибелами своего возмущения Мёльдера, увели в комнату для допроса. В голове роились мысли, одна тревожнее другой. К похищению Антона Горина он был непричастен, в отличие от покушения на убийство Яна, сумевшего выжить по не зависящим от Сержа причинам. В инкриминируемом ему преступлении он виновен не был, но всплывёт наружу случившееся с Анжеем в руках Яна — и Лад сумеет использовать этот «козырь» в суде. У него отберут Анжея, отдав его в руки мерзавца, мстившего Сержу за своё ущемлённое самолюбие. Навроцкий скрипнул зубами и, подойдя к стулу, сел на жёсткое сиденье — идеально ровное, со спинкой в предусмотренные инструкцией девяносто градусов. Пыточное орудие — ни расслабиться, ни отдохнуть. Что из себя представлял бывший супруг Натальи, он знал — обыкновенный альфонс, присосавшийся к влиятельному семейству Натальи, дед которой в своё время занимал пост директора одного из крупных оборонных заводов. Бабник и трутень, возомнивший, что Навроцкий украл у него не только жену, но и бизнес. Нелепые претензии Лада по поводу компании основывались на том, что в её создание были вложены средства четырёх людей: обоих супругов Навроцких, деда Наты и матери Лада. По желанию Беаты Бронецки, пребывавшей тогда ещё в здравом уме и твёрдой памяти, её доля отошла Анжею. После смерти деда его права получила Наталья. Знал ли о последнем факте Ладислав, Навроцкому известно не было, но чего добивался предприимчивый альфонс, понимал хорошо. Вот только насколько далеко он мог зайти в своих претензиях? Компания уже давно не состояла из вкладов её первоначальных основателей, состав был расширен до шести учредителей. И, с учетом наследства Натальи, доля Анжея была самой большой. Вмешайся сейчас Ладислав в дела компании от имени сына — и свои лидирующие позиции Серж бы утратил. А о том, что могла натворить жадность и некомпетентность Ладислава, даже думать не хотелось. Щелчок замка отвлёк его от размышлений, и Навроцкий повернул голову к входу. Ожидал младлейта, но за порогом стоял незнакомый ему мужчина средних лет: высокий, одетый в синий костюм, с пластиковым стаканчиком в руке. Глянув на Сержа цепким взглядом серых глаз, мужчина отступил назад. Повернув голову, следователь, продемонстрировав внушительную залысину, крикнул кому-то невидимому в коридоре принести ещё один кофе. Здороваться незнакомец не стал, войдя, отодвинул стул напротив Сержа, аккуратно устроил стаканчик по правую руку. Следом уложил перед собой папку в жёстком переплёте. Навроцкий настороженно следил за его манипуляциями. Каждый жест был отточен до маниакальной точности, кофе — справа, папка посередине, выуженная из кармана дешёвая шариковая ручка — слева. Последним на стол лёг старый диктофон. Следователь сел на стул. Покрытые короткими волосками пальцы обхватили стаканчик, поднесли к узким губам. Навроцкий поморщился, слушая громкое сёрбанье, нарочито простецкое, пролетарское. Стаканчик вернулся на стол. — Моё имя Павел Федорович Корин, звание майор, — представился сероглазый. — Я возглавляю группу следователей по делу пропавших Антона и Марата Гориных. — Рад за вас, — брякнул Навроцкий, — я к их исчезновению не причастен. — Уверены? — На все сто. — И вам нечего сообщить следствию? — Нечего, — твёрдо отрезал он, — я уже рассказывал вашему сотруднику, что не был знаком с Гориными. Ни с младшим Антоном, ни со старшим Маратом. — Тогда откуда вам знать, кто старший, кто младший? Навроцкий прикусил губу. Вот уж действительно — «Mea lingua mea inimica est». Язык мой враг мой. — Вы собрались допрашивать меня без моего адвоката? — вопросом на вопрос ответил он. — Конституция гарантировала каждому гражданину право на юридическую защиту. Или её за ночь успели изменить? — Не с нашим законодательным органом, — тонкий рот тронула усмешка. — Так быстро они её лишь принять умудрились. — Следователь уложил локти на стол, строго на равном расстоянии от края папки. — Право на адвоката всё ещё присутствует в нашем уложении основ государства. Но разве вам есть, что скрывать, пан Навроцкий? Серж, повторив его жест, точно так же упёр взгляд в лицо следователя. — Скрывать мне нечего, пан Как Вас Там, но говорить мы будем только в присутствии моего адвоката. Корин, сняв локти со стола, невозмутимо открыл папку — Навроцкий напрасно сотрясал воздух. — Боюсь, что ваш адвокат устроил небольшой дебош в управлении и сейчас занят изложением письменных пояснений по поводу собственного противоправного поведения. — Вот как, — Серж усмехнулся. — Что же, тогда мы подождём, когда он их допишет. — Подождём, — охотно согласился Корин. — А пока я вам кое-что покажу. Можете молчать, я буду показывать, а вы — смотреть. Навроцкий поджал губы — напористостью следователя он бы восхитился, не нарушай он его права. В комнату вошёл Мазуренко, неся с собой стаканчик с кофе. Навроцкий скрипнул зубами. Младлейт, вероятно, решил стать его личным проклятьем. — Это сюда, пожалуйста, — указал ему на место рядом с ополовиненным кофе Корин. — Одного стаканчика мне всегда мало, — доверительно пояснил он Навроцкому, решившему, что кофе принесли для него, намереваясь с помощью дешевого киношного трюка склонить его к сотрудничеству. «Хороший полицейский, плохой полицейский». Хотя… От глотка отрезвляющей горечи он бы сейчас не отказался. — Хотите кофе? — подслушав его мысли, вставил Корин. — Сумеем организовать и пару бутербродов. А он-то думал, что ошибся — Навроцкий отодвинулся от стола. — Обойдусь, — отказался он, стрельнув взглядом в прилипшего к стене Мазуренко. Уходить тот, похоже, не собирался. — Не уличный кот, чтобы меня прикармливали. — Что же, дело ваше. Так на чём мы остановились? — пробормотал следовать. — Ах, да, я показываю вам картинки, а вы храните гордое молчание. Навроцкий заморозил на лице неприступное величие и сложил руки на груди. Корина возведённый им «бастион» ничуть не смутил. С нарочитой тщательностью он принялся выкладывать «лицом» к Навроцкому фото. Всего три. На двух из них Серж узнал с ходу собственного племянничка, будь он не ладен, и Антона Горина. Последний был изображен на фото как минимум годом-двумя младше. Фото Яна, очевидно, взяли из паспортной карточки. Третье лицо — молодого скуластого парня, ему известно не было. — Узнаёте? — вкрадчиво полюбопытствовал Корин. — Вы издеваетесь? — не выдержал Серж, позабыв о том, что собирался молчать. — На одном из снимков — мой племянник Ян. — А остальные? — В первый раз вижу, — Серж откинулся на спинку стула, заиграв желваками — серые глаза следователя бурили в нём скважины, очевидно, рассчитывая, что оттуда забьет фонтан признаний. — Может, посмотрите внимательнее? — Сколько ни смотри, я их не знаю. Следователь склонился к фото, выдвинул два из них ближе к краю стола, занимаемого Навроцким. — Это старший из братьев Гориных — Марат, а вот этот, младший из парней — Антон, с первого раза не скажешь, что братья. И так оно и есть. Старшего Горины усыновили, потеряв надежду зачать своего ребенка, а судьба, видать, в награду за щедрость душевную, даровала супругам и кровного сына. — Зачем вы мне это рассказываете? Корин, отстраняясь, развёл руки. — Я просто показываю снимки. Сопровождая их историей. — Я не имею никакого отношения к исчезновению ни Марата, ни Антона. Ни того, ни другого я не знал. — Вы это уже говорили, — Корин потянулся к новым фото. — И я был не слишком честен с вами, пан Навроцкий. Марат больше не пребывает в розыске. Старший из братьев уже был найден. Следователь выложил перед ним четвёртое фото и, глянув на него, Серж резко отшатнулся от стола. Разбухший труп с пустыми провалами глазниц мало напоминал снимок Марата Горина, но высокие скулы и узнаваемый цвет волос позволяли опознать в нем старшего из братьев. Сорвавшееся с губ Навроцкого «Zapisywac i chronic! *» — прозвучало с неподдельным страхом. Однако взять себя в руки удалось быстро, как только он словил на себе взгляд Корина. Старший из следователей внимательно следил за его реакцией и Навроцкого не покидало чувство, что он где-то уже прокололся. Вот только где? — Вы думаете, я имею какое-либо отношение к этому несчастному? — сорвавшись, выпалил он, отталкивая фото. — Вы в своём уме?! — Психиатр утверждает, что в своём, — заверил Корин, откладывая фото в сторону, но не убирая в папку. Пусть полежит, мозоля глаза Навроцкого. — А насчёт отношения… То позвольте не поверить в ваши слова о том, что никаких отношений с Маратом вы не имели. — Я впервые увидел его на фото! — И вы никогда ранее не встречались? Навроцкий глубоко вдохнул, выдохнул и терпеливо повторил: — Заявляю в последний раз, что Марата Горина я не знаю и дел с ним не имел, как и с Антоном. Какие я, по-вашему, должен был иметь дела с мальчишкой, по возрасту годящимся мне в сыновья? — О, что за дела вы имели с Антоном — это отдельная тема для разговора, — брезгливо бросил Корин, впервые впустив в голос настоящие эмоции. Навроцкий замолчал, опустив взгляд на папку следователя. Он был готов поклясться в том, что сюрпризы от Корина ещё не закончились, и главный из них ждал его впереди. — Выкладывайте, — велел он так, словно следователь был у него в подчинении, — что у вас там ещё в вашей… гребаной папке осталось. — А куда спешить? — У меня больная дочь и подросток-сын, которым я нужен не в этих застенках, так что выкладывайте ваши карты, выдвигайте ваши несуразные обвинения, которые мой адвокат разобьёт по пунктам, и я отправлюсь домой, выслушав извинения от вашего начальства. — Боюсь, мое начальство очень не любит извиняться. — Придётся. Иначе я обращусь в суд с жалобой на незаконное преследование, — Серж переключился на Мазуренко, — со стороны некоторых ваших сотрудников. — В суде весьма не любят педофилов и убийц, Серж. Навроцкий утратил дар речи, поняв, что оба статуса «щедро» присвоили ему. — А вот это уже… ни в какие рамки… Он замолчал, когда Корин принялся выкладывать из открытой папки следующую порцию увеличенных копий со снимков «Полароидом». Сперва одно, потом второе, третье, четвёртое… фото обнажённого Антона Горина, лежавшего на мятых простынях, в позах настолько откровенных, что у Навроцкого подкатила тошнота к горлу. — Что это? — выдавил он. — Не узнаете? Он поднял к нему перекошенное лицо. — Вы думаете, что я причастен к этой мерзости? — Очевидно, раз эти снимки оказались спрятанными в вашем автомобиле. — Моём автомобиле? — машинально повторил Навроцкий. — От которого вы пытались избавиться, выставив на продажу. Очевидно, забыв про такие милые вашему… кхм, — следователь кашлянул, — сердцу, или иной части тела, фото. Догадываетесь, что ещё интересного мы обнаружили в вашей машине? В багажнике на половичке? А обнаружили там наши эксперты пятна человеческой крови. Сами скажете, чьей крови, или подсказать? Навроцкий подсказать не просил, но Корин всё равно пояснил, укладывая локти на стол. — Антона Горина. И с мальчиком вы состояли в связи, не делающей вам чести. Что произошло, Серж? Захотелось запретный плод, а Марат принялся вас шантажировать? Где Антон, Серж, — повысил голос Корин, — он жив? — Это полный бред, — Навроцкий не услышал и половины. Сознание, взбунтовавшись против действительности, глушило внешние раздражители. — Бред… — Если бред, то как вы поясните то, что с вашего карточного счёта были переведены деньги на счёт Марата Горина? Довольно солидная сумма. Серж с трудом сфокусировал взгляд на выложенной перед ним копии банковского перевода. Номер счёта он узнал и потрясённо выдохнул, прежде чем совладал с эмоциями. — Ян… Сукин сын. — Ян? — тут же подхватил Корин. — Он также весьма нас интересует. Учитывая то, что ваш племянник таким же таинственным образом исчез, как и Антон. — В то же время, что и Марат, — подал голос Мазуренко. — В руках которого оказались ваши родовые драгоценности немалой стоимости. А это наталкивает на мысль о том, что братишки Горины шантажировали вас, вымогая ценности и деньги, и вам это надоело. Старший следователь, не оборачиваясь, сделал ему знак заткнуться. Эту игру будет вести только он. Генеральскому сынку было разрешено присутствовать при допросе того, на кого вышли благодаря младлейту, неутомимо обивавшему пороги начальства со своими подозрениями относительно Навроцкого, но не более. Серж с усилием взял эмоции под контроль, убеждая себя, что невиновен, а потому всё рано или поздно разрешится. Вот только под белые руки его сегодня на волю, похоже, не выведут. Его взгляд застрял на бумажке, заскользив по сумме, дате. — Послушайте, — он заговорил, не отрываясь от текста, обращаясь к Корину, тот был старше и «не заангажирован» подозрениями, питаемыми Мазуренко, — я ничего не знаю об этих фото, я не имел и не имею связей ни с какими мальчиками… У меня у самого сын, и я никогда не покусился бы на ребёнка! — А вот к вашему сыну, которого вы сегодня утром в спешном порядке хотели вывезти за границу, у нас тоже есть вопросы. Корин, услышав вновь открывшего рот Мазуренко, с досадой клацнул зубами. Желторотый юнец, возомнивший себя Пинкертоном майора раздражал. Навроцкий же вцепившегося в него мёртвой хваткой сопляка в погонах уже ненавидел: — Ничего о том, что меня разыскивали, я не знал. Я и мой сын летели к моей дочери. Она поправляется после сложной операции! — Бросьте, — протянул младлейт, — у вас весьма преданная секретарь. Не верится, что она не доложила вам о том, что к вам в офис приходила милиция. Серж чертыхнулся про себя, пожалев, что так и не перезвонил Марии, бомбардировавшей его звонками. Ни единое сообщение от неё он так и не удосужился прочитать. — Так почему вы так не хотите, чтобы мы переговорили с Анжеем? — продолжил атаковать Мазуренко. — Не потому ли, что мы можем узнать от него о вас ещё парочку… неприглядных секретов? Навроцкий, изменившись в лице, прорычал: — Не смейте вмешивать в эту мерзость Анжея! — Однако поговорить с вашим пасынком придётся, — вернул инициативу в разговоре Корин, прочувствовав слабое место Навроцкого, — подозрения относительно вас слишком некрасивы, Серж, а на вашем попечении пребывает подросток того же возраста, что и Антон. Боюсь, что мы будем вынуждены провести обследование… — Это я убил Марата Горина! — проорал вскочивший на ноги Навроцкий, сметая на пол документы. — Вы довольны?! Убийца найден, оставьте в покое моего сына! — Замолчите, Серж! Голос возникшего на пороге комнаты в сопровождении дежурного, Мёльдера, перекрыл крик Навроцкого. Адвокат, умудрившись появиться в самый кульминационный момент, воплощением праведного возмущения уставился на Корина. — Что тут происходит?! — Пытаемся спасти жизнь подростка, — Корин поднялся, глядя куда-то за плечо Мёльдера, дежурный за его спиной отчаянно сигнализировал, что удерживал адвоката столько, сколько мог. — И, надеюсь, ваш клиент, Алекс, после своего признания, будет с нами сотрудничать. — Его признание гроша ломаного не стоит, — небрежно отмёл Мёльдер, — ни один суд его не примет. Вы допрашивали моего клиента без участия адвоката. — Я отказываюсь от адвоката, — Навроцкий опустился обратно на стул. — И подпишу признание. Чистосердечное. — Не сходите с ума, Серж! — Мёльдер слышал достаточно, чтобы понять, что пытаются инкриминировать Навроцкому. — Если вас обвинят в убийстве, адвокатом вы будете обеспечены независимо от вашего желания. — Значит, я возьму другого адвоката. Мёльдер ахнул: — Серж… — Наше соглашение расторгнуто, — отрезал Навроцкий, наклоняясь, чтобы подобрать сброшенные им бумаги. Корин хмыкнул, садясь задом на угол стола. — Вы его слышали, Алекс, в ваших услугах больше не нуждаются. Адвокат будет предоставлен вашему бывшему клиенту за счёт государства. Мёльдер отрентгенил его многообещающим взглядом.: — Я этого так не оставлю, Корин. — Разумеется, — старший следователь пожал плечами. Знали они друг друга сто лет в обед, и отписываться на жалобы маститого адвоката майору было не впервой. — Буду ждать с нетерпением. Корин велел дежурному показать «милейшему адвокату», где находится выход. *** Мёльдера ожидали, засев в гостиной хозяйского дома Рамзина. В комнате разместились кто где — Матусевич окопался у окна, Граф занял стул у стола, Айнур с Анжеем сидели на диване. У камина в кресле разместилась Клара. Матусевич не успела уехать из дома Виктора, что оказалось весьма кстати, когда туда вернулся Анжей. Парня трясло, как в лихорадке, и на вопросы женщины о том, что случилось, ответить он не смог. Просто не сумел разжать сведённые нервами зубы. Объяснить причину его состояния и отмену вылета Навроцких за границу взял на себя прибывший с ним Искандер, но о том, что произошло с Сержем, он знал лишь в самых общих чертах. Не больше турка осведомлёнными оказались и Виктор с Жоржем. Им было известно ровно столько же, сколько и Искандеру — Сержа арестовали после прибытия в отделение младшего лейтенанта Мазуренко с постановлением о задержании Навроцкого. И никто не знал за что. Пролить свет на эту тайну мог бы Мёльдер, но адвокат на телефонные звонки не отзывался. В ожидании адвоката Рамзин мерил гостиную широкими шагами, выплескивая из себя обещания припомнить Алексу все его грехи при личной встрече. Матусевич, поднявший на ноги свои контакты в милиции, вёл бесконечные переговоры по мобильному телефону. Пришла в гостиную и Катерина Тариз. О случившемся ей рассказала Мария, вытрясшая информацию из Бубенцова, и мать Нарима присела на диван рядом с Анжеем. Тот заметил её присутствие только после того, как та взяла его за руку. Анжей был настолько бледен, что губы паренька, казалось, совсем утратили цвет. — Всё будет хорошо, — ободряюще произнесла Катерина, — Серж ни в чём не виноват. В милиции во всём разберутся, и его отпустят. Анжей промолчал. Понимал, что она хотела утешить его, но в её слова не верил. Мягко освободившись от её пальцев, он поднялся на ноги. Искандер, стоявший рядом, отвёл взгляд от рысившего по комнате Рамзина. — Ты куда, бебек? — Мне надо… — Анжей прервался. Мысли мельтешили в мозгу с такой скоростью, что он не успевал вырвать из их круговерти подходящее объяснение своему стремлению бежать от занимавших с ним одно пространство чужаков. Так и не объяснив нечего, Навроцкий двинулся на выход. Останавливать его не стали. Выбравшись в коридор, он, пройдя несколько закрытых дверей, вошёл в пустовавшую кухню. Открыв кран в мойке, он сунул руки под струю, набрал воду в ковшик ладоней и плеснул на лицо. Холод принёс короткое облегчение. Стянув с крючка вафельное полотенце, Анжей, намочив его, прижал ко лбу. — Привет… Узнав встревоженный голос, прозвучавший из-за спины, Навроцкий, не поднимая головы, попросил: — Оставь меня одного, Тим. Общения не хотел. Не сейчас. А ведь он должен был в это время лететь в самолете, оставив в прошлом свои глупые надежды и исстрадавшуюся часть самого себя. Горькая мысль мелькнула и тут же исчезла, сменившись мучительным спазмом мигрени. — Не могу. — Голос Сафронова прозвучал ближе. — Не могу тебя оставить. Чтобы ни происходило между нами — мы друзья. — Были, — с апатией выдал он, разгибаясь. — Не говори так, — голос Тимофея налился отчаянием, — я признаю, что ты имеешь право злиться, но если ты хочешь найти виновного, вини меня! Не отталкивай Нарима и позволь мне оправдаться! Анжей развернулся: Тимофей стоял перед ним, отчаянно кусая губы. — Я не нуждаюсь в чьих-либо оправданиях, — без эмоций выдал он. — Между вами становиться не намерен. Живите долго и счастливо… — Ты так ничего и не понял? — Лис, шагнув к нему, ухватился за его свитер, настойчиво ловя его ускользавший взгляд. — Столько времени провести рядом и не увидеть ни одного моего сигнала?! Неужели ты слеп, Анжей?! Посмотри на меня, пожалуйста! — Ничего нового не увижу. — А ты посмотри! — Сафронов, сорвавшись, тряхнул его за грудки. Навроцкий просьбу исполнил, и равнодушие, светившее в синеве глаз, ужалило Тимофея куда сильнее осуждения. — Всю свою сознательную жизнь я жил тобой, Анжей. Отказался от собственных желаний — ради твоих. Носил то, что носишь ты, любил ту музыку, которую ты слушал, ел ту же еду, читал те же книги. Я потерялся в твоей любви к Нариму, растворил себя в тебе, а ты так ничего и не понял! — И что я должен был понять? — Что не Нарим был мне нужен, а ты! — Его голос зазвенел, подобно лопнувшей струне. Тимофей скомкал его свитер в хватке. — Всегда — только ты! Ради тебя я стал твоим отражением, не оставил от себя ничего, лишь бы стать к тебе ближе! Анжей вскинул брови — понимание того, что пытался сказать ему Тимофей, безжалостно ударило по издёрганным нервам, закоротило сознание, подвесив в невесомости, и тут же выплюнуло обратно в реальность. — А я просил? — проклацал он одними зубами, наливаясь злостью. — Я просил тебя становиться мной?! — его голос перерос в крик. — Просил жить моими мечтами?! Спать с тем, кого люблю я?! Если Нарим был тебе не нужен, зачем забрал?!!! — Я не мог потерять тебя. Сдох бы от тоски! — он, облепив его всем телом, потянулся к его лицу, привстав на цыпочки, ища губы, и, как слепой, тыкаясь в подбородок, щёку. — Мне без тебя жизни нет! Как же ты не поймешь? Анжей, я люблю тебя, так, как никто, никогда — любить не будет! Мокрые губы Сафронова, с солёным вкусом слез, добрались до его рта, впились, неистово целуя, в горячечном шёпоте выдыхая в рот бесконечное «люблю». И Анжей потерялся на замершие во временной петле секунды, позволив задрать на себе свитер, проникнуть под него холодными ладонями, притянуть к себе с такой силой, что затрещали рёбра, чтобы в следующее мгновенье, очнувшись, вырваться и отскочить назад. — Нет! — он выставил руку, предупреждая Тимофея, что оттолкнёт снова, если тот ещё раз попробует до него дотронутся. — Не смей! Сафронов замер с перекошенным мольбой лицом. — Анжей… — проскулил слабо. Он оборвал его, мотнув головой и, развернувшись, согнулся к раковине, сплюнуть набежавшую в рот кислую слюну. В ушах шумело от ударов работавшего на износ сердца. За что ты так со мной, Тимоша?!!! Душа кричала, а разум не позволял вырваться наружу ни звуку. Сафронов что-то лепетал за его спиной, размазывая слезы по лицу. Пытался пояснить, почему лгал ему долгих три года, позволяя верить в то, чего не было, и строить радужные замки. Анжею хотелось оглохнуть, чтобы не слышать его голоса, бесполезно отскакивавшего от той части его мозга, что отвечала за осмысление речи. И ударить, ударить с размаху в лицо, наказав за разрушенные мечты, измаранные враньём. — Ребята? На пороге кухни застыл Нарим. За спиной Тариза виднелся Ник — заглядывал через его плечо с живым любопытством. Анжей втянул в себя воздух так, что закололо в лёгких. Глубокий вдох: первый, второй, третий. Он с усилием разжал пальцы, проверявшие на крепость борт мойки, подняв голову, обернулся. Тариз смотрел на Анжея: — У вас всё в порядке? — Да зашибись, как всё здорово, — с губ Навроцкого сорвался нервный смешок, что тут же захлебнулся во всхлипе. — Да пошло оно всё лесом. И вы оба, туда же! Оторвавшись от тумбы, он толкнул себя к выходу, на пороге сшибся плечом с Наримом, Ник сам успел убраться с пути — и исчез в коридоре. Тариз, проводив его взглядом, вошёл в кухню. Тимофей стоял к нему спиной, но когда он уложил ладонь на острое плечо, Сафронов уткнулся в его грудь, разрыдавшись так, как только в детстве плачут над непоправимой бедой. Навзрыд — так, что не остановить, не утешить, пока не выльются все слезы до конца, оставив пустоту на месте боли. Что произошло, Нарим не спрашивал, догадался сам, как и о том, что оправдаться за свою ошибку перед Навроцким не вышло. А Анжей, стремительно пройдя мимо лобби, взбежал по лестнице. Уже на площадке между пролетами он услышал хлопок двери и, оглянувшись, увидел Мёльдера. Адвокат, хмурясь, отряхнул модные туфли от рыхлой каши из снега и грязи, и проворчал, что дорожки у Рамзина не чищены. Отдав пальто Марии, мужчина, не заметив подростка, отправился прямиком в гостиную. Дом Виктора знал, как свои пять пальцев. Поняв, что отчима с ним нет, Анжей сполз на ступени. Серж не вернулся, чуда не произошло. zapisywac i chronic * (польск.) — Спаси и сохрани.