Два крыла для Ангела

Рамзин ожидал Клару в кабинете клиники, знал, что Матусевич первым долгом отыщет его, и прятаться не стал. И не ошибся, нашла быстро — сдув злым выдохом упавшую на глаза прядь, распахнула дверь, и с грохотом захлопнула её за собой. — Ты что же это делаешь, а? — прошипела, задыхаясь. — Урод ты моральный. Рамзин изогнул бровь. — Ого, — холодно выдал вслух, — как ты меня. — Это я тебе ещё не всё сказала, что о тебе думаю. Только начала. Ноздри Виктора дёрнулись — Кларе он мог позволить многое, но и у многого был предел. Сегодня, после встречи с Анной и лицезрения Павла — в бинтах, с трубкой в горле, его терпение истончилось до минимума. — Может, отложим на потом обсуждение моего «облико морале»? — осведомился, играя желваками. — После того, как ты сделаешь то, для чего я привёз сюда мальчишку. — Я не позволю тебе снова втравить мою клинику в неприятности! — Твою клинику? — он, откинувшись в кресле, демонстративно уложил ноги на стол. — Надо же… Похоже, ты забыла, кому она принадлежит. — В ней есть и моя доля, — Клара снизила тон. Клиника была её детищем, делом пятнадцати лет жизни, однако владельцем всё равно оставался Рамзин. — Какая? — фыркнул он. — Пять процентов активов? — Имей ко мне уважение, — она снова вспыхнула, — клиника стала доходной благодаря моим трудам. Моим, и набранной мною команды. — С чем я не спорю. Но, если желаешь и дальше возглавлять клинику, сделай то, о чём я прошу. Матусевич фыркнула. Подойдя к столу, развернула стул для посетителей и села, держа спину прямой, как жердь. — Ты не просишь, ты требуешь. — Считай, как хочешь, — ему было всё равно. Женщина некоторое время смотрела на него, поджав губы. — Когда ты стал такой конченой сволочью, Вик? Он, сняв ноги со стола, подкатил кресло к столешнице, уложил на неё локти, глядя на Матусевич. — Давно, — равнодушно ответил он, — просто ты не желала замечать. Прооперируй парня, сделай всё остальное, и мы уедем. Как обычно, обойдётся без осложнений. Ты знаешь, я позабочусь о том, чтобы у клиники не было неприятностей. — Ты не имеешь права принимать решения за него. — Это было решение Анжея. — Он несовершеннолетний. А его отчим в тюрьме. Он вряд ли бы дал согласие сотворить с ним то, что вы собрались сделать. Рамзин не собирался убеждать её. — Просто сделай то, что должна, и мы тут же покинем клинику. — Что вы задумали? Он поджал губы, намереваясь молчать. Вмешивать Клару не собирался, знал, что она будет против. О происходящем и так догадывалась, глупой Клара никогда не была. Возможно, лишь однажды, когда позволила связать свою жизнь с его. — А если я откажусь? — бросила с вызовом, так и не дождавшись ответа. Он небрежно повёл плечами. — У тебя достаточно хороших хирургов, которые не откажутся от прибавки к зарплате. Но ты выполнишь необходимую работу гораздо лучше, — подсластил он пилюлю, — и я буду уверен, что ты сделаешь всё, как надо. Клара, — смягчив тон, продолжил он, — они подорвали Павла. Он умирает, — его голос дрогнул, — я этого не прощу. Матусевич на мгновенье прикрыла глаза, тяжело вздохнула. — Думаешь, Паша, сам будучи отцом, дал бы добро на то, чтобы ради мести шестнадцатилетний мальчишка подверг свою жизнь опасности? — спросила, покачав головой. — Сколько ещё должно погибнуть, чтобы твоя душа обрела покой, Вик? — Ты не останавливала меня, когда я заставил расплатиться убийц Марка. — Марк наложил на себя руки… — Ты знаешь, о чём я говорю! — сорвавшись, закричал он, сметая взмахом руки лежавшие на столе бумаги. Оба замолчали. Рамзин шумно боролся с яростными вздохами. Матусевич смотрела на усеявшие пол белые бумажные пятна. Рамзин раскаивался в своей вспышке. Он никогда не поднимал на неё голос, но первой заговорила именно Клара, проглотив обиду. — Тебе дорог это парень? Он правильно понял подтекст вопроса: — Я сделаю всё, чтобы Анжей не подвергся реальной опасности. Клара вздохнула: — Анжей обманывает вас всех. Вы решили, что он стабилен, но он сорвётся, как только столкнется с тем, что вернёт его в пережитый им кошмар. Наши возможности переживать стрессовые ситуации — не безграничны. — Парень сильнее, чем ты думаешь. — А ты — слепой дурак, — отрезала Клара, — раз дал провести себя подростку. Рамзин пропустил её выпад мимо ушей. — Так ты совершишь необходимую процедуру, или мне искать иного хирурга? Она поднялась со стула: — Искать не придётся, я сделаю все сама. — Благодарю, — расщедрился Вик, и присовокупил. — О том, что тебе предстоит сделать, не должна знать больше ни одна душа. Особенно Жорж. Надеюсь, ты меня понимаешь. И поверь, что я прошу тебя о молчании ради его же блага. Клара окатила его злым взглядом: — Я буду молчать. И… будь ты проклят, Вик. Дверь за Матусевич захлопнулась. Рамзин, не шевелясь, смотрел перед собой, уставившись на висевшую на стене картину, изображавшую осенний золотой лес и прорезающую его дорогу, ведущую вдаль. Клара всегда любила осень. — Уже проклят… — запоздало пробормотал он. Гришин заглянул в кабинет через десяток минут, застав его погружённым в глубокую задумчивость. — Не против компании? — спросил детектив, переступая порог. Рамзин вяло взмахнул рукой: — Будь моим гостем. Михаил огляделся, подмечая каждую деталь, и застрял на картине, так заинтересовавшей Рамзина. — Хороший художник. — Работа Раду, — Вик потёр пальцами переносицу, — его подарок Кларе. О ком он говорил, Гришин спрашивать не стал, заговорил о другом: — Твоя подружка вылетела отсюда, как ужаленная. Едва не сшибла меня с ног. — Клара никогда не была моей подружкой. Слишком хорошо меня знала. — Но свою работу она выполнит? — В чужие руки Анжея Клара не отдаст. Прооперирует сама, и перевязку сделает. Главное, чтобы твой друг со своими навороченными штуками нас не подвёл. — С собаками срабатывает, сработает и с человеком. Ник прибыл со вторым парнем, — произнёс он после паузы. — Пора приступать. Если не даём задний ход. В памяти Рамзина вспыхнуло и погасло лицо Пашки — Граф улыбался ему белозубой улыбкой, а в следующую секунду его лицо сгорало в огне, кожа, словно воск, стекала с обнажённых мышц. Виктор содрогнулся, в груди закололо. Оказывается, под рёбрами всё ещё стучало живое сердце. — Заднего хода не будет. *** Когда Нарим вошёл в клинику вслед за Ником, за окнами уже сгущались сумерки. Их встретил Кузьмич, сдержанно кивнул, поприветствовав в своей обычной безгласой манере, велел ждать. Шевцов устало опустился в кресло. Нарим остался стоять на ногах. — Что мы тут делаем? — спросил он с тревогой. — Анжея привезли к Кларе, она должна его осмотреть, — сказал Ник. — Состояние ран и всего остального. Мы заехали его забрать. Тариза его объяснение не успокоило. Анжей позвонил ему несколько часов назад, признавшись, что покинул дом вместе с Виктором, Нарим едва сдержался, чтобы не наговорить ему с гору упрёков. Природный темперамент удалось взять под контроль воли, но разбор полетов лишь отложил. Его не покидало чувство того, что Навроцкий вновь ускользает из его рук, дистанцируясь. Но когда Анжей, в сопровождении Клары, появился в коридоре, Тариз решил с укорами подождать. Навроцкий был бледен и утомлён. Матусевич что-то объясняла ему на ходу, а потом велела топтавшемуся у стены Климу Шилову, ожидавшему перевязки, следовать за ней в смотровую. Нарим двинулся навстречу Анжею и ускорил ход, заметив вынырнувшего из-за его спины Рамзина. Ревниво подхватив друга под локоть, он уволок его подальше от Виктора. Мужчина проводил их пристальным взглядом. Найдя закуток в зоне отдыха, Турок порывисто обнял Анжея, не замечая, как тот, закусив губы, болезненно передёргивается. Но на объятия ответил, как и на короткий голодный поцелуй. — Я в порядке, — заверил он на его встревоженный вопрос, — Клара прослушала мои лёгкие, я здоров, как бык. — На роль быка ты никаким боком не прокатишь, — Тариз повертел его, осматривая. Анжей терпел, продолжая мягко уверять, что с ним всё хорошо. Дав себя убедить в этом, Нарим снова привлёк его к себе. — Тебя не было целый день, — упрекнул он. — Почти пять часов, Анжей! Я чуть с ума не сошёл, узнав, что ты уехал с Виктором! Хотел ехать за тобой, но меня не выпустили за ворота. — И хорошо, что не выпустили. Со мной всё в порядке, — повторил он, — Вик держал себя в руках. Он попросил меня съездить с ним в больницу. К Павлу. — А тебе что там делать? Этот человек — чужой нам. — Это я навлёк на них беду. Если бы я повёл себя с Яном по-иному, с самого начала… — Хватит винить себя во всех грехах. — Нарим оборвал его нетерпеливым взмахом руки. — Мы пройдём через это вместе, а потом будем жить, ничего и никого не боясь. Анжей слушал его, глядя Таризу в глаза. Сердце умерило бег, он умел успокаивать его одним звучанием своего голоса. Вот только проходить предстоящее вместе они не будут. В этом Навроцкий себе поклялся. Больше никто не пострадает по его вине. *** Ник замер кроликом перед удавом, увидев в коридоре Рамзина. Виктор, мазнув по нему тяжёлым взглядом, повернулся к Гришину, и мужчины заговорили между собой. Минутой позже к ним присоединился Кузьмич. Общались недолго, после чего Кузьмич отправился на улицу вслед за Михаилом, а Рамзин направился к Шевцову. Николай уже было решил, что он пройдёт мимо — Виктор в его сторону не смотрел, и пропустил момент, когда рука Рамзина сгребла ворот его куртки и с силой втолкнула в дверь пустовавшей палаты. Ввалившись внутрь, Шевцов, не удержавшись на ногах, приземлился на пол, но долго не пролежал — Вик вздёрнул его обратно на ноги и впечатал спиной в стену. — Дай мне хоть одну причину не сломать тебе шею прямо сейчас, — прошипел он, обдав его удушающей ненавистью. — Они ждут меня, — прохрипел Николай, — только я приведу тебя к Яну и Зверю! — Это — если они заглотнули наживку. — Я был убедителен. Натан мне поверил! — А я должен поверить предателю, что доносил на меня? — Я никогда не говорил того, что могло реально навредить, — сказал он, поднимая руки, и тут же их опустил — сопротивляться сейчас было нельзя. — Ни разу не сказал ничего действительно важного! — Только позволил врагу проникнуть в мой дом и заминировать машину! — Вик с рыком тряхнул его, ударив затылком об стену. — Это из-за тебя умирает Павел! Чем тебя Соловушка за кишки держал? Говори, сучонок, пока мозги по стене не расплескал! Угроза пустой не была, у Ника тряслись поджилки. Рамзин запросто мог свернуть ему шею и не прибегая к помощи своих ручных псов. — Долги… — выдохнул он. — Моя семья могла оказаться на улице. — И ты не мог попросить помощи у меня? — Я боялся рассказать… Думал, выгонишь. — А по-твоему, будет по-иному? — спросил Рамзин так, словно лёд зубами крошил. — Если позволю тебе, сукиному сыну, выжить, когда всё закончится, решил, что рядом с собой оставлю? — Я уйду… — губы Ника дрожали в сухих рыданиях. — Только дай с Жоржем объясниться. Оправдаться… — Оправдаться не выйдет, — перебил он, — ничего Жорж о тебе, змеёныше, не узнает. Причинить боль и ему я тебе не позволю. Исчезнешь тихо, и колечко вернёшь, то самое, которое на свой палец натянул, прав никаких на него не имея. Записку из трёх слов напишешь, на большее не рассчитывай. Рамзин замолчал, услышав голос лёгкого на помине Витязя. Матусевич звал его из коридора. Оба замерли, прислушиваясь, и Вик отшвырнул его от себя, словно шелудивого пса. — Сиди здесь, — выцедил, ткнув в него пальцем, — выйдешь, когда позволю. Рамзин направился к выходу. Витязь, услышав стук двери за спиной, развернулся. — Вот ты где, — приветствовал он появление начальства. — Какого чёрта я гоняюсь за тобой целый день? — Каждый делает свою часть работы. Что ты вытряс из Петражевского? — Подтверждение нашим подозрениям. Труп старшего из братишек Гориных он продал людям Зверя. Те пришли к нему через пару дней после захоронения, искали труп и знали, к кому обратиться. Мы совершили ошибку, использовав старый метод подчистки. Стоило просто захоронить парня в лесу. — Ты совершил, — мрачно поправил Рамзин, — ты, а не мы. Спорить с этим Жорж не стал. — Был предсказуем, признаю. — Легче от твоего признания не становится. — Я в курсе. Готов искупить свою ошибку. — Искупишь, вернув Антона. Для начала — в мои руки, позже — вернём и в родительские. Когда парень отыграет свою роль. Пора растрясти гадюшник Соловушки. — Натана? — удивился он. О последних «новостях» начбез осведомлён не был. — А он тут каким боком замешан? — Соловушка вступил в союз со Зверем и Яном. И сейчас Антон Горин находится у него. Узнай где, прошерсти все гнёзда Натана и, когда дам команду, вытяни мальчишку. — А чем намерен заняться ты? — Матусевич осматривал клинику. Выискивал причину того, зачем тому понадобилось завалиться на ночь глядя к его сестре. — Надеюсь, всё в порядке? — Заехал к Кларе, чтобы она осмотрела Анжея, — увильнул Рамзин. — Он жаловался на возобновившийся кашель. Заодно завезли Клима на перевязку. Внимание к своим людям — залог верности, Жорж. Жаль, что в своё время ты не проявил должного уважения к моим приказам. Матусевич знал, что проштрафился. — Вик… я знаю, что крепко лопухнулся с телом Марата, но… — …но что сделано, то сделано, — договорил за него Рамзин. Матусевича он был намерен держать от главной составляющей операции по захвату Яна со Зверем, как можно дальше. Вмешаться в ход задуманного он Витязю не позволит. Виктор не сомневался, что из-за брехливого полюбовничка тот слетит с катушек — и пустит план под откос. — Своё задание ты слышал, Жорж. Людей сними с внешней охраны в помощь. Но бери лишь тех, кто станет держать язык за зубами. — Поручусь не за многих, — проворчал Жорж. — Предпочёл бы новичков не трогать. Рамзин следя за его лицом, подумал, что без растительности на лице, тот выглядел моложе и неуверенней. Раньше растерянного подёргивания губ он за Матусевичем не замечал. — Значит, кинь клич «ветеранам», — сказал вслух. — Эти помнят каждый, кто и чем мне обязан. — А что делать с Петражевским? Виктор ненадолго задумался. — Семья у этого урода есть? — Жадный слишком, один живёт. Ни о бабах, ни о детишках никто не слыхивал. — Значит, и скорбеть будет некому. — Не хотелось бы мараться. Рамзин, уже повернувший к выходу, обернулся. — Тогда возьми его в питомцы, — раздраженно выдал он. — Надень ошейник и выгуливай два раза в день. — Я увезу его за город. Закрою на складах, пусть посидит несколько суток в тёмной. Николай за ним проследит. — Ник будет занят. У него другое задание. Витязь нахмурился. — Это какое? — Охранять мою бесценную персону в твоё отсутствие. Не бойся, рук к твоему женишку не протяну. Не интересует. Рамзин ушёл. Матусевич, покинув здание, некоторое время постоял у крыльца, дымя сигаретой. Мысль о том, что его попросту отослали подальше, чтобы не мешался под ногами, сформировалась быстро и уходить не собиралась. *** Из клиники Анжей с Наримом отправились на квартиру Навроцких. Под дом прибыли двумя машинами в глухую ночь. За рулем автомобиля, на заднем сидении которого расположились двое друзей, сидел Ник. Остальных охранников, отправленных с ними, Тариз с Навроцким видели впервые. Выбравшись из машины, охрана осмотрела улицу. Один из парней поднялся в квартиру Навроцких. В ожидании окончания проверки, Анжей с Наримом стояли у автомобиля. — Ты как? — заботливо спросил у Навроцкого Тариз. Тот отвёл взгляд от тёмных окон последнего этажа. Ему предстояло переступить родной порог впервые со дня его похищения. — Я в норме, — солгал он. — Если ты не уверен, вернёмся к Рамзину, — предложил Нар. Возвращаться не хотел, но ради него пошёл бы на что угодно. — Только скажи, и дадим отбой. — Нет, — Анжей повернулся, и тут же, издав тихий возглас, отшатнулся. Охрана, услышав его, всполошилась — из тени растущей у подъезда ели выступила тень. Ник двинулся к ним, потянувшись к кобуре подмышкой. Анжей остановил его, сказав, что всё в порядке — в круг светового пятна от фонарного столба вышел отец Нарима. Тариз-старший угрюмо обозрел их и остановился на сыне. — Где твоя мать? — спросил мужчина по-турецки. До Нарима донёсся запах застарелого пота. Отец был в одной рубашке, поношенных штанах, в руках держал мусорное ведро. — Матери со мной нет, — ответил, разглядывая лицо отца — постаревшее, с глубокими морщинами и мешками под глазами. — Ты… болен, бабам*? Мужчина проигнорировал его вопрос: — Где твоя мать? — повторил, наполняя голос глухим гневом. — Она с Айнуром? С этим старым педиком? Теперь ей такие уроды нравятся? Как и её сынок? Жалость к отцу схлынула быстро. Своим сыном он Нарима по-прежнему, похоже, не считал. Что же, значит и отцом называть он его больше не станет. О примирении забудет раз и навсегда. — Не оскорбляй Айнура, — сказал, глядя волком. — И матери не пачкай. Меня хочешь обозвать — да сколько влезет, а их трогать я тебе не позволю. Мужчина брезгливо задрал губы, топя в морщинах седую щетину и выплюнул сквозь зубы ругательство на турецком — гадостное, брезгливое. И затряс кулаком, выкрикнув: «Харам*!» Нарим побледнел. Анжей поспешил оттянуть его от отца, толкая к подъезду. Плевать было на то, что думал о них старик. Пусть подавится собственным ядом. Охрана довела их до двери квартиры, внутрь вошли только Анжей с Наримом и Николай. Закрыв за парнями дверь, он проверил замки и отправился по уже проверенным охраной комнатам. Разувшись, Анжей постоял в коридоре, проникаясь ощущением возвращения домой. Нарим впал в ступор рядом. — Нар? — обернувшись, позвал его Анжей. — Проехали, — пробормотал Нарим, отвечая на не заданный вопрос. — Ничего нового я о себе всё равно не услышал. Забудь. Анжей огляделся. — Квартира выстыла. Надо включить отопление, — он, оставив Тариза, пошёл на кухню. Открыв панель на стене, Анжей пробежался по кнопкам. Серж позаботился о том, чтобы сделать их жилище максимально комфортным и автоматизировать все необходимые коммуникации. Повернув к плите, он снял небольшой чугунный чайничек, наполнил его водой, всыпал чайную заварку и поставил на плиту. Наталья Навроцкая всегда любила именно такой чай, заваренный по-старинке. Нарим о чём-то говорил с Ником, оба ходили по квартире. Шевцов занёс на кухню захваченный из машины пакет с продуктами. — Есть будете? — спросил Николай. — Могу сделать яичницу. Больше ничего не умею. — Не надо, — есть Анжею не хотелось, от волнения сводило желудок, но лучше было занять себя делом. — Я сам всё сделаю. В гостиной в диване есть плед, подушки. Комнаты скоро нагреются, а пока можете посмотреть телевизор. — Нет желания, — отказался Шевцов. — Я бы лучше выпил. Анжей, ставя сковороду на керамическую поверхность плиты, оглянулся на парня. — В баре есть коньяк Сержа, — неуверенно предложил он. — Но может, лучше оставаться трезвым? — Я пошутил, — он тряхнул головой, избавляясь от тоски в глазах, — просто мысли вслух. Ник повернулся, чтобы уйти, когда Анжей окликнул его по имени. Шевцов развернулся. — Спасибо, — поблагодарил Навроцкий. — За то, что согласился помочь. — Не обольщайся. Я делаю это ради Графа, не ради твоего отчима. — Всё равно, ради кого. Я знаю, на что ты пошёл. Лицо Ника прорябило болезненной гримасой. — Вряд ли, парень. Он исчез, оставив его в задумчивости стоять у плиты. В памяти пронеслось сегодняшнее утро. Именно он попросил Ника прийти в его комнату, после проведённой с Наримом в разговорах ночи. Первым следовало убедить именно Тариза. Нарим сопротивлялся долго, сперва ругался, затем умолял, убеждая отказаться от безумной затеи. Когда Анжей сказал, что всё равно поступит по-своему и обратится за помощью к Виктору, Тариз сдался, при условии, что он «будет в деле». Анжей согласился. Нариму бы насторожиться, что согласился слишком быстро, однако над этим не задумался. Близость Навроцкого влияла на мыслительные способности — расслабляла. С Ником оказалось куда проще. Пришлось только напомнить о подслушанном разговоре Шевцова с Евграфовым, и заявить в лоб, что он понял, что речь шла о нём, об Анжее, который мог стать отличной приманкой для Яна. На самом деле до конца не был уверен ни в чём. Бил наугад, однако попал в цель. Втроём и довели безумную идею ловли Яна на живца до подобия плана. Дело оставалось за малым — за союзником в особе Рамзина. Это Навроцкий взял на себя. Сковорода, разогревшись, начала потрескивать. Анжей двинулся к пакету за яйцами. Лена научила Навроцкого-младшего делать омлет, его и принялся готовить. Взбил яйца, добавил соли, немного паприки с молотым перцем, молока, муки, и развернулся, чтобы поставить чайник на подставку. Его взгляд упал на холодильник. Дверцу украшало множество магнитов, на морозилке висели рисунки Боженки. Он подошёл ближе, потянулся к одному из них. На нём Боженка нарисовала мать и Анжея. Это был подарок на его день рождения. Две круглых рожицы с улыбками-скобками, что прислонились друг к другу — бесхитростный детский рисунок, в уголках цветочки, внизу машинка. Рядом висел рисунок, что напомнил ему о другом событии — четыре фигурки на карусели. Память о дне, который они провели на карнавале, устроенном на день города. День, когда они в последний раз были все вместе. Отпустив рисунок сестры, он потянулся к карману. Вытянув оттуда сложенный вчетверо листок, Анжей бережно разгладил его, прижав к поверхности дверцы и, сняв пару магнитов, прикрепил рядом с рисунком Божены. Отступив назад, он застыл, разглядывая рисунки. Позади прозвучали шаги, на кухне появился Нарим. Подойдя к Навроцкому, Турок встал рядом. — Рисунки Боженки? — Не все. Один из них мой. Нарим вгляделся на указанный им рисунок. Пожелтевший листок с потёртыми краями изображал семью, состоявшую пока ещё из трёх человек. — Это Серж? — спросил, изумив Навроцкого. — Да, — подтвердил он. Тариз сгорбившись, опустился на стул. — Твой отчим оказался совсем не таким гадом, как я о нём думал. А вот мой родитель… — он замолчал. Подойдя к нему, Анжей сел рядом. — Тебя утешит, если я скажу тебе, что я был ещё более слеп, чем ты? — Это ты о чём? — О том, что я, как идиот, столько лет ждал появления отца, не замечая, что он всё это время жил бок о бок со мной. — Анжей уложил голову на плечо Нарима. — По-моему, это куда хуже, чем не замечать в родителе его… закостенелости. Нарим хмыкнул, ткнувшись подбородком в его макушку. — Как ты дипломатичен. Я бы дал иное определение. — Моя бабушка требовала от меня прежде всего воспитанности. Омлет! — Анжей вскинулся, ударив Нарима головой в подбородок, и, соскочив со стула, метнулся к плите. Тариз, потирая челюсть, проследил за тем, как он, тихо ругаясь, отставляет сковороду. «Глазунья» взялась коркой по краю. На коммутатор, связывавший квартиру с электронным замком подъезда, позвонили. Парни встревоженно уставились в сторону выхода. Ник успокоил их, крикнув из коридора, что прибыло подкрепление. Шевцов впустил в квартиру Стаса. Тот принёс с собой свежие новости — команде Жоржа, похоже, удалось отыскать место, где прятали Антона Горина. бабам* (тур.) — отец Харам*(тур.) — позор.