Два крыла для Ангела

Лёжа на земле, Зула, приложив бинокль к глазам, не отрывался от двора общежития, возвышавшегося за жиденькой преградой из покосившегося сетчатого забора. Звуки стрельбы, усилившиеся сразу после впечатляющего взрыва, стихли, и движение под стенами прекратилось. Опустив бинокль, Илья отполз назад в окоп, где его ожидали два Михаила: светловолосый курносый — Лужин, и его тёмное отражение с горбоносым профилем — Панайотов. Оба — отличные стрелки, бывшие спортсмены по многоборью, после «устаревания» сманенные им в охранную фирму. Лужин, получивший последние новости из лагеря Рамзина, доложил о том, что о причинах взрыва там ничего не знают, но, как заверил Кузьмич, сам «светлейший князь» не пострадал. Большего сообщать не стали, велев ждать дальнейших указаний. Зулин считал, что они упускают подходящий момент для штурма здания, о чём и высказался. Лужин был с ним согласен: — У санинцев явно раздор вышел, им бы и воспользоваться. — Да только парадом здесь командуем не мы, — буркнул Илья, вновь берясь за бинокль. Во дворе общежития наметилось движение. В два тупоносых «мэрса» в спешном порядке грузились вооруженные люди. Лица закрывали балаклавы. — У нас первые бегуны, — предупредил он. — Передай по цепочке, чтобы перехватили за лесопосадкой. Лужин деловито кивнул, поднося рацию к губам, однако его прервали. На связь вновь вышел Кузьмич, велев пропустить, не останавливая, обе машины противника. Зуле было приказано немедленно прибыть в лагерь. Лужин посмотрел на начальство. Тот следил за автомобилями, двинувшими на восток. Сообщение по рации прослушал, не оборачиваясь. — Что будем делать? — подал голос стоявший за его спиной Панайотов. — Выполнять приказ, — раздраженно выдал он, ткнув ему бинокль, — а «мэрсы» проследить. Грамотно упасть на хвост, держа дистанцию. Лужа, ты командуешь. В моё отсутствие чтобы из здания больше ни один «зверёныш» не выскользнул. Грек, ты со мной. Панайотов послушно потрусил за начальством. Илья изменения планов не любил и сел в машину, горя желанием высказать Рамзину всё, что он думает об его организаторских способностях. Его людям удалось занять отличное местоположение под общежитием, подобравшись к санинцам практически вплотную. Раскол в рядах противника подготовил почву для удачного штурма, но вместо этого Рамзин продолжал держать их в бездействии и затребовал его в лагерь. О тактических умениях Рамзина Илья никогда высокого мнения не был, но навязать тому свою волю с грехом пополам выходило только у Жоржа. Решив, что по прибытии обязательно отыщет Матусевича и переговорит с ним, Зула заготовил пламенную речь, но выбросил её из головы, едва увидел догоравший у земляной дороги внедорожник. Велев Греку остановиться, он выбрался наружу и направился в сторону чадившей машины. На расстоянии, где жар был не столь сильным, стояла группа из Бубна, Кузьмича и Яра. В небо валил едкий чёрный дым. В воздухе отчетливо витал запах гари и того, что Зулин безошибочно определил, как смрад горелой плоти. — Кто? — спросил он на подходе у повернувшегося к нему Бубенцова. — Наши? — Нет, — угрюмо успокоил Митяй. — Санин и компания. Илья, остановившись рядом, обозрел догоравший внедорожник и присвистнул. — А ведь воевать собрались тихо. — Это не наша работа. Он задрал брови: — А чья? — Свои же постарались, — проворчал Кузьмич. — Гореть им в аду, сукам… Почувствовав недосказанность, Зулин поочерёдно осмотрел мрачные лица всей троицы. Радости от гибели врага ни один не испытал. Дурное предчувствие ощутимо скребнуло внутри рёбер. — Что произошло? Кузьмич вместо ответа махнул рукой в сторону скопления машин, стоявших в поле неподалеку. Илья двинулся к машинам. За ним последовали Бубен с Греком. У автомобилей суетился народ: вооружался, проверял снаряжение. У тёмной громады бронированного «Land Cruiser» стоял Рамзин. Охранник помогал ему надеть бронежилет поверх рубашки. Увидев Зулу, Рамзин бросил ему в руки мобильный. — Запись глянь, — не тратясь на слова, сказал он. Зулин сделал, что велели. На экране возник контейнер и брошенные внутрь Анжей с Тимофеем. Закончив просмотр, он поднял глаза на Виктора. — Кто это прислал? — Наш старый недобитый дружок Лекса. У парней не более получаса до того момента, как они задохнутся. Точнее — было, — Рамзин, натянув пальто, глянул на наручные часы. — Теперь уже меньше двадцати минут. — Значит «мэрсы», что ты велел мне пропустить — это отход Лексы? — Зулин выводы делать умел быстро. — Таков был наш уговор, — подтвердил Вик. — Я отпускаю Шалагинова с его людьми, даю ровно двадцать три минуты форы, и он сообщает мне, где находится ящик с мальчишками. Зула так не думал. — Сукин сын солгал, — высказался он, — верить тому, кто предал собственного нанимателя, не стоит. Лекса не упустит возможности отомстить тебе. — А у меня был иной выход? — с раздражением выцедил Рамзин, поднимая воротник пальто. — По его утверждению — помещение, где находятся парни, заминировано. Контейнер спрятан. Если бы я не дал своё согласие… — Я понял, — оборвал Илья. — Лексу мы упустили. Но здание нужно штурмовать до того, как выйдет время, которое он для себя выиграл. Вперёд пойдут мои люди с газовыми гранатами. Выкурим «зверёнышей» и займёмся разминированием и поиском ребят. Лекса хорош, но и мои черти не лыком шиты. — Сумеешь разминировать здание? — Рамзин пытливо смотрел на него. — Не трепал бы языком, если бы не был уверен, что мы справимся. Времени на толковое размещение взрывчатки у них не было. Лекса скорее всего блефовал, да гранаты с растяжками понаставил. Проникнем внутрь, протопчем безопасный маршрут, и найдём мальчишек. — Тогда — не трынди, действуй, — велел Рамзин. Зула пошептался с Греком и, отправив Панайотова к Лужину, вернулся к Рамзину. — Мне нужен Витязь. Рамзин, поставивший было ногу внутрь салона машины, повернулся к нему. — Без Жоржа, — бросил глухо. — Он в дальнейшей операции не участвует. Зулин удивлённо моргнул. Военный опыт Матусевича, пусть и недолгий, был неоценимым подспорьем. Отстранение Матусевича вызвало тревожное недоумение. — Одних моих людей будет мало. Мне нужен Жорж, — он загорячился. — Что происходит, Вик? Рамзин перевёл потемневший взгляд за его спину, где стоял Бубен. — Ты ему не сказал? — Не успел, — Митяй развёл руками. Рамзин спустил ногу обратно на землю. — Идём, — сказал Илье, забирая из его рук мобильный. До минивена, разместившегося в стороне от остальной группы, они добрались в молчании. Рядом с открытой водительской дверцей стояла Клара с накинутым на плечи пледом. Женщина курила, держа сигарету в подрагивавших пальцах. Спутанные волосы ворошил ветер, унося дым от лица. Увидев приблизившихся мужчин, Матусевич утёрла тылом ладони мокрые щёки. — Оставь его, — попросила Рамзина, — он не хочет никого видеть. Особенно тебя. — Не я буду говорить — Илья, — Виктор, подойдя к ней, подхватил падающий с её плеч плед. — Как ты? Лицо Клары прорябило страданием, гусиные лапки в уголках глаз стали ещё заметнее. Она вжалась в его грудь лбом и затряслась плечами. Илья дёрнул ручку дверцы, открывая салон, и замер, увидев направленное на него дуло «беретты». Жорж сидел в глубине салона, держа на коленях завёрнутого в пальто Шевцова. Зулин не сдержал ругательства, застряв взглядом на лице Ника с дырой во лбу. — Мать твою… Пистолет не пугал — знал, что не выстрелит. Пока он не вздумает совершить суицид его руками, попытавшись забрать у него мёртвого парня. А то, что не отдаст, было ясным, как божий день. В глазах слетевшего с катушек Жоржа клубился туман. — Мне жаль… — Пошёл вон, — Матусевич не говорил — забивал каждую литеру, как ледяные колья в череп. Лицо начбеза с двумя провалами в бездну вместо глаз было страшным. Илья поёжился. Как человеческий индивидуум, выйдя за пределы своей выдержки, срывается под откос, видеть ему уже доводилось, но Витязя считал одним из тех, кто в принципе на подобную людскую слабость был не способен. Оказалось, что ошибался, но сломался Матусевич по-своему, разбившись на острые, разящие всё и вся без разбора, осколки. — Я свой, Жорж, — он поднял руки. Матусевич пистолет не опустил, продолжая смотреть на него, не мигая, только Ника подтянул выше, чтобы мазнуть губами по холодной щеке. Зулу передёрнуло. За долгие годы, проведённые рядом с Рамзиным, видел не одну смерть, но не задевало. Очерствел нутром давно. Витязь сумел пробиться под броню, цепанул за живое. — Жорж… — позвал тихо. — Понимаю, что дерьмово… — он запнулся, с языка падало совсем не то, что было нужным. Не дерьмово Матусевичу — сердце у него с корнем выдрали, а у самого Зулина все живы-здоровы, так что не понимал, лишь представить мог то, что сейчас тот испытывал. — Хочешь отплатить за его смерть, идём со мной. Помоги завершить то, за что Николай жизнь отдал. Чтобы не было напрасным… — Илья крякнул в избытке чувств. Что бы он сейчас не молол — смерть Шевцова всё равно будет лишена для Матусевича смысла. И не было у них времени на уговоры обезумевшего начбеза. — Прости, дружище, — он отступил обратно, аккуратно закрыл дверцу, вернувшуюся на место с резанувшим по нервам скрипом. Зулин развернулся к Рамзину. Тот впился в него разочарованным взглядом. Не вышло… Погладив всхлипнувшую Клару по волосам, Виктор отстранился. Не говоря ни слова, мужчины направились к машинам. *** Какое-то время они молчали. Пространство контейнера наполняли судорожные вдохи и выдохи. Оба напряжённо прислушивались к тому, что творилось снаружи и одновременно вскрикнули, когда ящик куда-то потащили. Что-то упало сверху на крышку. Движение остановилось. Они вжались друг в друга, пялясь в непроглядную темноту над головами. — Анжей… — прошептал Тимофей. — Тише, — он уложил руку на его губы. Навроцкий пытался понять, что делают с контейнером. Похоже, из комнаты их не вытащили, просто передвинули, стукнув о стену. Гул голосов утих, контейнер больше не трогали. В полном молчании они пролежали ещё несколько минуту, прежде, чем Анжей зашевелился. Приподнявшись, переполз на Тимофея, лёг на него лицом к лицу. Контейнер имел в высоту больше семидесяти сантиметров, позволяя встать на четвереньки. — Что ты делаешь? — нервно выдохнул Сафронов. — Попытаюсь приподнять крышку. — Замки щёлкнули… — Знаю, но ничего не делая для нашего спасения лежать не буду! Сафронов замолчал, и он, жалея о том, что повысил на него голос, погладил его по плечу. — Помоги мне, — попросил, наклонившись. — Я надавлю спиной, а ты упирайся в крышку ногами. Сможешь? Сафронов подтвердил. Анжея потряхивало, ему было так же страшно, как и Тимофею. Сердца обоих стучали, казалось, так оглушительно, что их должно было быть слышно за пределами контейнера. — Ты молодец, Тимош. Подбодрив его и себя, он расставил руки у головы Сафронова и перенёс вес на колени. В ладони впились рассыпанные по дну контейнера капсулы. Согнув ноги, Тимофей уперся ступнями в крышку контейнера. — На счёт «два», — скомандовал Навроцкий. — Раз, два… В лопатки врезалась ребристая изнанка крышки. Анжей заорал от усилий, будто крик мог помочь сломать замки. Тимофей пыхтел снизу, старательно помогая. Петли заскрипели, но напор выдержали. — Ещё!  — прорычал Анжей. — Не останавливайся, Тимофей. Раз, два… Толчок, общий надсадный вскрик, прерывистое дыхание — и вновь безуспешно. Железо не выпустило их из плена. В контейнере становилось всё жарче, воздух приобрёл вязкость, корёжа в судорожных попытках вдохнуть полной грудью. Он, обессилев, опал на Тимофея. Сафронов дышал, широко открыв рот. Кислород ещё имелся в наличии, но лёгкие в полной мере уже не насыщал. Накатившая паника заколотила Тимофея в приступе клаустрофобии, вылившимся в истерическую вспышку. Он забился под Анжеем, вопя, чтобы их выпустили, и закончил жалобным воем, впивая ногти в плечи пытавшегося его успокоить Навроцкого. — Так не должно было закончиться! — отчаянно прорыдал он. — Это несправедливо! — Нас найдут, Тимош, — Анжей шептал в его губы, растирая ладонями слёзы на его щеках, — нас не бросят! Ни Виктор, ни Жорж, ни Нарим. Нас спасут! — Они не успеют! Времени слишком мало! — Им хватит. Мы не должны сдаваться, Тим! Руки Сафронова опали, глухо ударив локтями о металл. Он перестал кричать, замерев в болезненном напряжении. — Говори со мной, — жалобно проскулил Анжей, — не молчи… Тимофей вяло мотнул головой. Внезапно охватившая его апатия пугала куда больше истерического выброса. Навроцкий уткнулся лбом в его плечо. — Не молчи, пожалуйста … — Я должен был тебе сразу признаться, — монотонный голос Тимофея прорвался сквозь шум крови в ушах. — Только я всегда был трусом… Он поднял голову. Было не время говорить о том, кто, когда и в чём ошибся, но прерывать его Анжей не стал. Уж лучше самобичевание, чем мысли о скорой смерти. — Ты не трус. — Трус, и всегда им был. Солгал тебе, сказав, что люблю Нарима, потому что боялся потерять тебя. Лгал Нариму, чтобы убрать от тебя. Я лгал матери, что мне всё равно, когда она оставляла меня ради того, что называла своей личной жизнью, как и себе, веруя в то, что она любит меня, — он издал судорожный смешок. — Я лгал деду с бабкой, что вполне взрослый и могу жить самостоятельно, а сам не спал ночами, видя в углах чудовищ… Он прервался, зацарапав горло. Лёгкие горели огнем. Навроцкий перехватил его запястья. — Надо открыть вентиль. — Баллон лежал ближе к Сафронову, у его бедра. — Справишься? — Сколько времени прошло? — Тимофей, в эмоциональном опустошении, закрыл глаза. — Не знаю… — В абсолютной темноте время текло по своей константе. — Пора воспользоваться баллоном. — У одного было бы больше шансов, — продолжил Тимофей. Счастье, что Анжей лишен возможности увидеть сквозившую в его взгляде обречённость. — Знаю, однако нас двое. Поверни вентиль. Он сполз вбок, позволив Сафронову добраться до баллона, и снова уперся ногами в крышку, пиная её, больше для того, чтобы подать знак, чем веря в их способность спастись самим. Зашипел наполняющий контейнер кислород. Воздух дал короткий прилив силы. Он принялся бить в стенку контейнера, их должны были услышать. Тимофей лежал за его спиной, не шевелясь. На мгновенье Анжею показалось, что он услышал выстрелы и остановился. Настороживший его шум прекратился. Посчитав, что ошибся, он лёг набок. — Я ведь тоже лгал, — прошептал он. — Говорил тебе, что смогу делить с тобой Нарима. Обещать было легко, так как это всё равно не должно было случиться. Никаких шансов завоевать Нарима у нас не было, солгать было легко. Лис нашарил его руку, сплёл пальцы. — А когда мы получили то, о чём мечтали, всё стало рушиться. Как карточный домик. Анжей нервно хмыкнул: — Верно. Вот только трудным оказалось делить не только Турка, но и тебя. Ты всегда был рядом, Тимоша, понимал меня куда больше, чем Нар. Утратить тебя было так же страшно, как и его. Они замолчали. Навроцкий закусил губу. Пора было признать то, что он ревновал их обоих, хоть и по разным причинам. — Анжей… Голос Тимофея оборвал течение его мыслей. Он повернулся к нему, приподнявшись на локте. — Поцелуй меня, — попросил Сафронов. — Тим… — Просто поцелуй, — оборвал он. Знал, что тот начнёт уговаривать, мол, не место и не время, и что выглядит это так, словно прощаются. Что всё так и есть — произносить вслух никто не будет. Навроцкий прижался теснее, нависая над ним и Тимофей обнял его за шею. Губы согрело дыханием. Анжей опустил голову. — Я сделаю всё, что ты захочешь, только… Сафронов, обхватив его ладонью за затылок, заткнул поцелуем — требовательным, лишённым робости. Прикосновение его губ и последовавшего за ними проникновения языка окатило жаром, что рассыпался искрами, оседая в каждой клетке. Он начал отвечать прежде, чем осознал это. Сперва неловко, стукнувшись зубами, а потом со всё возрастающим напором, сминая губы и толкаясь языком в рот Тимофея. Сафронов задел стенку локтем, охнул в рот Навроцкого и продолжил жадно целовать, забравшись руками под свитер, гладя спину и торчащие лопатки. Сердца обоих выбивали единую дробь, но окутавший Анжея дурман рассеялся, едва в сознание прорвалась горечь, хлынувшая с языка Тимофея. Разорвав поцелуй, он поднял голову. Вкус был горьким, отдавая грейпфрутом. — Что это? — Анжей ухватил его за подбородок, сунулся носом к губам Сафронова. — Рыжий, ты что наделал? — У одного будет больше шансов, — он улыбнулся в темноту совершенно по-сумасшедшему. Сознание уже поплыло, ведя следом за собой лёгкую дурноту и головокружение. — Так было нужно. Лёгкие Анжея сжались, но не от нехватки кислорода. — Ты что натворил? — выдохнул он, уже зная ответ на свой вопрос. — Сколько капсул ты проглотил? — Надо выиграть время. У тебя одного будет больше шансов выжить. Он обещал, что всё будет просто. Я просто усну и не… — Тимофей! — он с силой тряхнул его, ухватив за плечи, Сафронов вяло мотнул головой. — Зачем?! Что ты наделал?! Держать веки поднятыми было тяжело. Сдаваясь, Сафронов закрыл глаза. Что бы не содержали капсулы, а они вымыли из сердца тоску, одарив спокойным осознанием того, что он, наконец, всё сделал правильно. — Я больше не трус, Анжей. Теперь я ничего не боюсь… — Зато я боюсь! — он сорвался, крича, и уцепился за него, не отпуская туда, откуда он уже не вернётся. — Не смей уходить! Тимофей не ответил. Навроцкий затряс его, зовя по имени и прося не засыпать. Призывы не возымели действия, Сафронов впал в состояние между сном и обмороком. В пространстве контейнера слышалось лишь его сиплое дыхание — воздух стал тягучим, словно песок, отказываясь входить в лёгкие. — Не отпущу… Сместившись вниз, Анжей лихорадочно открутил вентиль баллона, больше не экономя. Ухватившись за подол свитера, он принялся суетливо перебирать край, пока не нашёл искомое и выдернул иглу. Ухватив руку Тимофея, он оттянул его большой палец и, не жалея, вогнал иглу под ноготь. Сафронов, закричав, распахнул глаза, вырванный острой болью обратно в реальность. Спину выгнуло, и он засучил пятками. — Прости, — Анжей всхлипнув, продолжил безжалостно вводить иглу под ноготь, слушая, как он мучительно стонет. — Но ты никуда не уйдёшь, Тим. Я тебе не позволю!!! *** Ян, укрывшись в комнате, куда ещё недавно приволок Анжея, следил из щели приоткрытой двери за перемещавшимися по коридору санинцами. Разразившуюся в здании стрельбу он ошибочно принял за нападение людей Рамзина, но увидев, как в коридор ввалилось трое наёмников Лексы, хладнокровно расстрелявших двух санинцев в спину, своё мнение изменил. Взрыв, прогремевший за окном, да так, что затряслись стёкла в рассохшихся рамах, вынудил его с возгласом присесть, цедя мат. Пригнувшись, он метнулся к окну и выглянул наружу. За холмом в небо валил дым. Именно в том направлении укатил Зверь для переговоров с Рамзиным. Укатил, захватив с собой Николая. — Что за ху…ня творится… Бормотание Моравского прервала новая серия автоматной очереди. Ян был уверен, что стреляют люди Лексы: лишь они имели новёхонькие «узи». Большая часть зверёнышей была вооружена пистолетами. Люди Шалагинова зачищали первый этаж. Мысли Яна заметались ошалевшими обрывками предположений. Наиболее трезвым из них было то, что Лекса предал Санина, будучи перекупленным Рамзиным, но подобное было маловероятным, учитывая испытываемую Шалагиновым ненависть к Виктору. В неё Ян поверил, инстинктом предателя определив, что в этом Лекса не лгал. Да и рамзинцев на подходе к общежитию не наблюдалось, зато во дворе суетились наёмники — подогнали два «мэрса» и грузили в них оборудование. Попытавшегося было проскочить вслед за ними во двор к своей машине «боевика» пристрелили, не дав спуститься с крыльца. Погрузившись, спецы натянули балаклавы. Из здания вышли ещё двое мужчин, одетых в одинаковые комбинезоны цвета хаки, с закрытыми лицами. Ян тщетно пытался опознать их. Оба были одного роста и схожего телосложения. Разделившись, они заняли места в разных автомобилях. «Мэрсы», взяв с места в карьер, двинулись в сторону лесополосы. В здании наступила тишина. Ян, постояв ещё некоторое время у окна, напряжённо высматривая прибытие гвардии Рамзина, попятился назад. Пора было сматываться. Нагнувшись, он вытащил из-под койки пыльный мешок. Внутри лежала спортивная сумка с деньгами — скудными семью тысячами зелени, что остались после того, как он расплатился с людьми Санина. Того, за что заплатил, так и не получил. Рамзин по-прежнему был жив, а Анжей пребывал где-то в здании, если не был увезён людьми Лексы. Впрочем, никто из севших в машины мужчин и отдалённо не напоминал сложением хрупкого подростка. Не было с ними и низкорослого рыжего дружка Навроцкого. Закинув сумку на плечо, Ян, приоткрыв дверь, оглядел опустевший коридор. Неподалеку лежали навзничь двое убитых санинца, один всё ещё продолжал сжимать в руке пистолет. Присев над трупом, Моравский, не забывая оглядываться, принялся выдирать оружие из рук мертвеца. Хватка пальцев поддавалась туго, Ян чертыхнулся под нос, услышав хруст. Кажется, он сломал покойнику палец, но тому уже было всё равно. Высвободив оружие, Ян поправил сползавшую с плеча сумку и направился в сторону лестницы. На площадке между этажами обнаружился очередной мертвец с прострелянной грудью. Пролётом ниже лежал раненый: парень хрипел, захлебываясь кровавыми пузырями, зажимая рукой рану на шее. Пшек аккуратно перешагнул через него, брезгливо задрав губу. Умирающий протянул к Моравскому руку, забулькал что-то, глядя на него ошалевшими от боли глазами. Ян не остановился. До штаба Санина он добрался, больше никого не встретив. Уже уложив руку на ручку двери, Ян остановился. По спине вдруг пробежал холод, чувство было Моравскому давно знакомо, сигнализируя об опасности. Опустив руку вниз, он присел на корточки, а потом и вовсе лёг, вытянувшись на животе и заглядывая под низ двери в широкую щель. Чутьё не обмануло. «Леску», протянутую вдоль порога, ведущую к кольцу гранаты с гладкими боками, увидел сразу. Шалагинов без подарочка не ушёл, оставив после себя ловушки. И ничего хорошего они не сулили. Из-за двери послышался шум, Ян скосил глаза на стоявший у стены большой контейнер. В нём люди Лексы привезли заказанное Саниным оружие и бронежилеты. Последнее могло бы весьма пригодиться самому Моравскому, вот только вряд ли стук изнутри ящика издавали бронежилеты. Наружу донёсся заглушённый металлом крик. Ян задержал дыханье. Он был готов поспорить на последние зубы, что знает, кто заперт в контейнере. Нахлынувшая злость заставила сжать челюсти. Лекса сделал ловушку из принадлежащих ему заложников, сделав их такими же недоступными для него, как и для людей Рамзина! Процедив проклятье, Ян поднялся на ноги и тут же присел снова, услышав посыпавшиеся снизу хлопки. Взорвались влетевшие через выбитые окна шумовые гранаты, вслед за которыми последовали «вонючки». Засевшие на первом этаже остатки санинцев открыли беспорядочную стрельбу. Закинув сумку на спину, он, пригнувшись, порысил к соседней комнате, окна которой выходили на фасад общежития. Дверь оказалась открытой. Пробравшись вдоль стены, Ян осторожно выглянул на улицу. К зданию подтягивались перебежками люди Рамзина. Входить не спешили, засев за автомобилями санинцев, большая часть из которых была мертва. Но не все, кто-то вёл одиночную стрельбу с третьего этажа, ещё одна группа кучно засела на первом. Моравский слышал, как кто-то надрывно кашлял, громко матерясь. По зданию расползалась едкая вонь, наворачивая слезы и заставляя часто моргать. Он поспешно натянул ворот свитера на рот и нос. В горле немилосердно першило. По лестнице протопали ноги и Моравский вжался в стену, выставив перед собой пистолет. На этаж выскочил зажимавший в сгибе локтя нос, санинец. Не заметив Пшека, парень, перепрыгнув через мертвеца, рванул по коридору. Ян выбрал для отступления другую сторону. Позади возобновилась стрельба, прозвучал новый взрыв. Моравский на бегу запнулся и едва не растянулся, уронив сумку с плеча. Рванувшись к деньгам, он выбросил руку к сумке и отпрянул от взрыхлившей старый линолеум пули. Отскочив к стене, Ян поднял голову. В конце коридора стоял Бубенцов, направив на него оружие. — Вот это встреча, — с воодушевлением выдал он. — Пшек, собственной персоной! Живой, сучёныш, а мы уж тут гадали, отправил тебя Лекса к праотцам, как и Зверя, или нет. Моравский разинул рот. — Удивлен? — Митяй, посмеиваясь, качнул дулом, показав, чтобы он избавился от своего пистолета. — Думал, я в воздух взлетел вместе с Жоржем? Сюрприз, Янушек. Пшек скрипнул зубами. Его мечты обманулись и в этой малости. — Волыну* брось, — велел Бубен, — а то ведь я могу занервничать и прострелить тебе руку. А возможно и башку. Ян отвёл руку в сторону, держа пистолет дулом вниз. — Молодец, — похвалил Бубен, вытягивая рацию. — Виктор будет рад узнать, что ты выжил, гадёныш. Чтобы самолично с тебя шкуру… Завершить не успел: Ян, заорав, вскинул руку. Хоть одного обидчика, а он заберёт на тот свет, и Бубенцов, выронив рацию, зеркально отразил его жест. Прозвучало два выстрела, что слились в один. Пороховая гарь заполнила коридор. волына* — пистолет.