Два крыла для Ангела

По дороге в суд Анжей и Виктор молчали. Навроцкий забился в угол, отгородившись деланным интересом к тому, что мелькало за стеклом. Рамзин, расслабленно откинувшись на спинку сидения, наблюдал за парнем. Дико хотелось пройтись подушечкой большого пальца по острой скуле брюнета, прогуляться ладонью дальше по шее вниз к плечам и, оттянув горловину свитера, обрисовать кончиками пальцев выступавшие ключицы. В память не ко времени вскользнула мягкость губ, познанных в спешке, когда Навроцкий решил сыграть роль агнца на заклании. Тогда Виктор остановился, но не переставал думать о том, что неожиданным проявлением благородства лишил себя шанса сделать мальчишку своим. Почему тогда отступил? Да и зачем вообще позволил втянуть себя в чужие проблемы? Стареет, размяк? Или дело в том, что, глядя на Анжея, его сердце трепещет, как в юности, даря давно забытые эмоции? Рамзин тряхнул головой, обозвав себя похотливой сволочью. Член, живущий своей жизнью, оттопырил ткань брюк, и мужчина накинул на колени сложенное пальто. Этих эмоций могло бы быть и поменьше. — Хочу спросить… — Анжей развернулся к нему и поёжился, словив на себе голодный взгляд мужчины. Виктор поспешно вытряхнул из глаз бурлившее в крови вожделение. — Что именно? — Чего нам надо бояться? — он нервно облизнул пересохшие губы и лучше бы этого не делал — Рамзин тут же залип на его губах. — Мне и моей семье. Рамзин его вопрос понял правильно. — Не Яна, — ответил, помедлив, — он тебя больше никогда не потревожит. Пшек мёртв. И на этот раз окончательно. Навроцкий замер, глядя в пространство перед собой. Под нарочитой отрешённостью угадывалось предельное напряжение, но владеть собой Анжей научился и эмоции не выдал. — Как это случилось? — Он встрепенулся: — Не отвечай, не надо, я не хочу знать. Рамзин его желание уважил: — Зверь так же мёртв, как и большая часть его людей. — Тогда от кого требуется защита? — Лекс. Он и его люди сумели уйти от преследования. — Это он запер нас в контейнере. — Знаю. Мне рассказал Тимофей. Сафронов не говорил ему, что общался с Виктором. Открытие было неприятным. — До того, как мы заключили своё соглашение, — уточнил Рамзин. — И у меня есть основания думать, что действовал Шалагинов не в одиночку. Сам Санин не знал всей правды о своём наемнике. — Я не понимаю. — Большего понимания тебе и не нужно, — откровенность Рамзина имела свой предел, — я сам позабочусь о своих врагах. А тебя прошу потерпеть опеку моих людей, обременительной она не будет. Враги считают тебя моим слабым местом, Анжей, через тебя могут ударить по мне. Я обязан позаботиться о том, чтобы такая возможность не была ими реализована. — Я тебе никто. — Мой противник думает по-иному. По крайней мере, пока, — того, что враг не ошибался, Виктор признавать не стал. Анжей прочно вошёл в его жизнь и голову, как гвоздь, вбитый по самую шляпку, но в этой правде Навроцкий не нуждался. Тема была исчерпана и разговор увял. Проехав ещё несколько кварталов, автомобиль остановился у здания городского суда. Гришин встретил их у ступеней широкого крыльца. Мужчины пожали друг другу руки, Анжея детектив приветствовал дружелюбным кивком. — Сержа не привезли, — разочаровал он с ходу, — в здании суда его нет. Рамзин глянул на наручные часы: — Алекс сказал, что заседание назначено на одиннадцать тридцать. Сейчас одиннадцать двадцать две. Конвой запаздывает? — Обычно приезжают на час раньше. — Тогда почему сегодня по-иному? — обеспокоенно подал голос Навроцкий. Гришин пожал плечами: — Возможно, сработали объективные факторы, которые нам пока не известны. Хотя не сказал бы, что это дело обычное. — Связи в следственном изоляторе есть? — спросил Рамзин. — Или мне воспользоваться своими каналами? — Есть один телефончик в спецчасти, могу позвонить, — вытянув мобильный из кармана куртки, Гришин отошёл в сторону. Рамзин повернулся к Навроцкому и, обнаружив, что тот пристально смотрит в сторону входа. Проследив его взгляд, Виктор уткнулся в стоявшего на углу здания Ладислава. Мужчина чертыхнулся. Адвокаты должны были сами уладить вопрос с закрытием дела о восстановлении родительских прав, но, похоже, тот пришёл сюда совсем по-иной причине. И оказался с ними у суда в одно и тоже время не случайно. Обойдя Анжея, Виктор встал перед ним так, чтобы закрыть обзор на горе-папашу. — О том, что он будет здесь, я не знал, — заверил он. Анжей поднял к нему побледневшее лицо, от худобы его скулы обострились, натягивая кожу так, что проступил рисунок из синеватых вен на висках. — Я помню, какое обещание тебе дал, — Рамзин убеждал его поверить ему. — И я не стал бы нарушать нашу сделку. Это или случайность, или же он сам ищет встречи с тобой. — Свой разговор мы закончили, — выронил Анжей. Встреча с отцом не вызвала ничего, кроме тусклого отголоска разочарования. — Больше нам обсуждать нечего. — Ладислав, очевидно, так не считает. Одно твоё слово — и мы уедем. — Я отсюда не уйду. Пока не освободят Сержа. — Правильное решение, — Рамзин, сжав его плечо, тут же выпустил. — Я ничему дурному с тобой случиться не позволю. Навроцкий, не ответив, переключился на вернувшегося к ним Гришина. Михаил выглядел растерянным. — Конвой прибыл в суд ещё в десять утра, — сообщил он. — Мы не увидели машину, потому что она уже доставила подследственных. Но Сержа в списках затребованных на судебные заседания не было. — И что это значит? — спросил Рамзин. — Хотел бы и я знать, — пробормотал детектив. — Секретарь судьи об отмене судебного заседания не сообщала, а десятый день задержания, продлённого судом, заканчивается сегодня… — Гришин прервался, заметив подъехавшую к краю тротуара машину с синими номерами. Наружу вышли Корин с Осаулой в форме. — А вот и те, кто могут всё прояснить, — оживился он. Михаил шагнул было к следователям, но Осаула ещё издали махнул ему рукой, показав, что поговорить они не смогут. Оба поспешили ко входу в суд. — Кто это? — Анжея забирало паникой, и мужчины хмуро переглянулись. — Майор Корин ведёт дело, по которому обвиняется твой отчим, а вот что с ним делает Осаула, возглавляющий сейчас следственный отдел, не совсем понятно, — Гришин вновь потянулся за мобильным, — я звоню Мёльдеру. — Нет нужды, — прервал его Рамзин, указав на подруливший к автомобилю следователей роскошный сизый «Линкольн». — Алекс уже здесь. И не только он, — добавил, увидев, кто покинул машину вслед за Мёльдером. Серж Навроцкий собственной персоной — небритый, похудевший, но вполне живой-здоровый, обошёл «Линкольн», оглядываясь по сторонам. Кого искал, стало понятным, как только мужчина выловил взглядом пасынка. Его губы растянула скупая улыбка, и Анжей, издав сдавленный стон, бросился к мужчине. Навроцкий-старший пошатнулся от толчка — Анжей, налетев, крепко обнял его, ткнувшись лбом в плечо. Произнести приветствие Сержу мешал спазм в горле, но в ответ обхватил его руками, наплевав на то, что оба стоят в людском потоке, заставляя пешеходов с недовольством обтекать прилепившихся друг к другу взрослого мужчину и подростка. — Всё хорошо, — голос, наконец, прорезался, непривычно хриплый от закоротившего волнения, — я ведь обещал, что вернусь, — его ладонь легла на затылок сотрясавшегося плечами Анжея, погладила и опустилась на плечо — отнять от себя, дать глянуть в лицо. — Вот для этого уже точно повода нет, — мягко упрекнул он, стирая большим пальцем слезу с его щеки. И снова прижал к себе. — Теперь всё у нас будет хорошо. Мёльдер, пройдя мимо, похлопал Навроцкого-старшего по плечу и присоединился к наблюдавшим за воссоединением семьи Рамзину с Гришиным. — Жаждем объяснений, — буркнул Виктор, не отрываясь от Навроцких. — Как я понимаю, обвинения с Сержа сняли. Алекс подтвердил: — Сняли, после предварительной проверки сведений, полученных от Антона Горина. Я дал ему прослушать запись с признанием Яна в убийстве Марата, и мальчишка пропел нужные нам показания, как по нотам. Где ты её достал и как заставил Пшека во всем признаться, спрашивать не буду. Антон задал лишь один вопрос — мучительно ли сдыхал Пшек. Я заверил его, что расплатились с ним сполна, и он согласился солгать. Сейчас Корин отзывает рассмотрение ходатайства об установлении меры пресечения из суда. Сержа освободили по постановлению прокурора, однако ещё пару допросов ему придётся пережить. — С победой, Алекс. — Дело было несложным, — он небрежно отмахнулся с изяществом аристократа, так, как умел в их компании только он один. — Если бы все с самого начала слушали мои мудрые советы… — Мы обещаем исправиться, — соврал Рамзин, оборвав готовящуюся нотацию. Распекать Мёльдер умел долго и со вкусом. Алекс ему не поверил, однако продолжать не стал. Мужчины замолчали, наблюдая за Навроцкими. Серж, выпустив пасынка, пристально рассматривал его лицо. Скрыть корки на разбитых губах не вышло, и Анжей, уходя от пытливых глаз мужчины, отвернул голову. Коротко рассказав отчиму, что Божена идёт на поправку, о чём ему каждый день сообщала по скайпу Амаль, он внезапно смутился своей эмоциональности и отступил от главы семейства. Серж отстраниться не дал, накрыл его шею пониже затылка широкой ладонью, и Анжей вновь дал себя обнять, спеша набраться непознанных из-за собственного упрямства ощущений. Вот оно, значит, как — когда тебя отец обнимает. Настоящий. Прежде чем сесть в машину, Анжей оглянулся. Ладислав исчез окончательно, вместе с большей частью его детских заблуждений. *** Тимофей встретил появление Нарима в палате уже полностью одетым и готовым к выходу. Тариз, никак не ожидавший застать друга на ногах, возмутился его излишней торопливостью, но Сафронов заявил, что успел оговорить всё с Кларой и та согласилась с тем, что его дальнейшее лечение может быть продолжено вне клиники. — Я знаю, что предложил тебе Айнур, — добавил Тимофей в конце. — Я так же получил от него своё предложение. До выпускного я буду жить в гостинице Искандера. Айнур даст мне возможность подрабатывать на кухне, а потом поспособствует моему поступлению в медучилище. — Почему не в медуниверситет? — проворчал Тариз, сдаваясь. — Мозгов тебе хватит. — Мозгов, но не денег. Так что сперва училище, а потом, если потяну, и медуниверситет. — Сам ты не будешь. Мы поможем. Сафронов послал ему краткую улыбку. Он всё ещё был бледен, но уже уверенно стоял на ногах и был намерен изменить свою жизнь. — Знаю. А потому предлагаю воплотить нашу старую мечту и снять жильё. Пока для меня и тебя, а потом, если захочет, к нам присоединится Анжей. — А он захочет, — не сомневался Тариз. — После того, как Навроцкие поднимут на ноги Боженку, — напомнил куда более трезво смотрящий на реалии их будущего Тимофей, — ей придётся не один месяц провести в клинике за границей, туда же отправятся и Серж с Анжеем. А когда они вернутся, Боженке потребуется заботливый брат под боком, чтобы помочь адаптироваться и продолжить реабилитацию. Тариз был вынужден признать его правоту. Анжей не раз мягко намекал на грядущее расставание. Пусть и временное, но необходимое. Он каждый вечер теперь проводил у ноутбука, общаясь с Амаль, и с нежностью гладил экран, отражавший койку с лежавшей на ней Боженкой. Девочка была слаба, но вернулась в сознание и однажды сумела произнести имя брата, увидев его на экране планшета. В тот вечер Анжей надолго закрылся в ванной, а Тариз сидел под дверьми, с тревогой ожидая его появления. Когда он выбрался наружу, Нарим сгрёб его в объятия и Анжей, не таясь, заплакал. Памятуя о проживавшей в квартире Навроцких матери Нарима, оба ничем не проявляли внешне своих чувств, но в ту ночь Анжей позволил ему задержаться в своей комнате и отвечал на его поцелуи с таким жаром, что, казалось, оба должны были покрыться ожогами… — Мы снимем квартиру и будем ждать его, — уверенно произнёс Тариз, выныривая из будоражащих воспоминаний, — и когда Анжей вернётся, будем воплощать наши планы в жизнь. — Анжей выбрал архитектурный. — Как и я, — на этот шаг он решился, отказавшись от планов поступить в юридический. — Что? — Тим в ошеломлении моргнул. — Ты же собирался… — Архитекторы всегда обеспечены работой, — перебил Нарим, — а рынок юридических услуг перенасыщен, — Тариз повторял явно не свои слова. — Так что — архитектурный. В столице. Там же есть отличное медицинское училище и университет. Сафронов растерялся: — На квартиру в столице тратить придётся в три раза больше. И конкурс здесь в училище куда меньший. У меня больше шансов поступить дома… — Тимоша, — он остановил его, шагнув ближе и закрыв ладонью рот, — не думай так много. Мы будем вместе, разве это не главное? Тимофей смотрел на него, не отнимая руки Тариза от лица. Нарим весь светился предвкушением того момента, когда все трое шагнут во взросление, сулившее им самое большое приключение в жизни. И он, сдаваясь, вздохнул. — Вы — два мечтателя, — пробормотал, опуская его руку. Тариз усмехнулся: — А ты перестал им быть? Тимофей хотел бы возразить, но Тариз улыбался так заразительно, что сопротивляться, приводя разумные доводы своей правоты, расхотелось. Встав на цыпочки, рыжик потянулся к его губам, запуская пальцы в отросшие лохмы Турка, и тот охотно стиснул тощие рёбра друга, отвечая на поцелуй. *** Дверь, скрипнув, впустила внутрь комнаты из коридора полосу света. Сидевшая на застеленной постели женщина шевельнулась, отворачивая голову от окна. Пустой взгляд голубых глаз чуть навыкате, со светлыми, не окрашенными ресницами, приветствовал появившихся в комнате двух мужчин блеском влаги. Кузьмич с Бубном, переглянувшись, замялись у порога. Слезы — оружие женщин, единственное, от которого мужчины ещё не выработали непробиваемый иммунитет. А замершая на кровати женщина, без обычного для себя боевого окраса, с осунувшимся лицом, сеткой глубоких морщин в уголках глаз, умела плакать по-особому — молча, сжав кулаки, уложенные на колени, обратившись в камень. Сонька Шпала, урождённая Софья Михайловна Йорга, по жизни избалована не была. В сопливом детстве крепко недоедавшая, в юности немало гулявшая, а в зрелости никому ненужная. Отрезанный от спившейся, в конце концов, матери-одиночки ломоть. Без мостов за спиной — и палить, собственно, было нечего, как и возвращаться — некуда. Короткое благополучие, поманив миражом счастья, стекло в морок бездонного провала вместе с Натаном Шульцем. О том, что Соловушка мёртв, знала и без подтверждения. Почувствовала по тренькнувшей внутри и оборвавшейся нити, что вела в воздушному змею — радужному, светлому, парящему в местах, где таким, как Сонька, делать было нечего. — Собирайся, — проворчал Кузьмич, — Виктор велел домой тебя вернуть. Сонька не шелохнулась, лишь бледные иссушенные губы тронуло кривизной. — Домой… — повторила монотонно. — Это куда? — Да куда пальцем ткнёшь, — он пожал плечами, — велено доставить, куда пожелаешь. И помни о том, что тебе было сказано. Решишь заговорить — из-под земли достанем. Будь моя воля, последовала бы ты за Натаном, только решаю не я. — Благодарить не буду… — А кто просит? — зло перебил он. — Твой полюбовничек хотел откусить от пирога больше, чем в его поганый рот влазило. И ты ведь в курсе его планов была, знала, что он Вика заказал, что пацанов выкрал, наживкой сделал. С уродом Пшеком спелся, убийцей и насильником. Знала, что змею постель греешь, и что с ним ответственность делить придётся. Так что, считай, малой кровью отделалась, лишь дитя скинула. Бог, он ведь не фраер, он по вине воздает. Детей за детей. За грехи, что Натан за спиной имел, продолжение ему не полагалось. Сонька молчала, разглядывая его с тусклым равнодушием. Эмоции утихли, едва колыхнув замёрзшую гладь. Не полагалось… Может быть. Да только в Бога Сонька, по большому счёту, не верила. Возмездие было человеческим уделом. — Отвезите меня в «Гостиный двор». Мужчины переглянулись. Маска на лице Соньки треснула, явив беспокойство. — Что с «Гостиным двором»? — Сгорел, — проворчал Кузьмич, — очевидно, неполадки с проводкой. — Или газовый баллон взорвался, — предположил своё Митяй, не скрывая усмешки, — полыхало крепко. К счастью, постояльцы и персонал не пострадали. Но выгорело всё до фундамента. Сонька сглотнула, прощаясь со своими апартаментами, любовно обустроенными в одном из номеров гостиницы над рестораном. За одно с полудюжиной меховых шуб и заветной шкатулкой, спрятанной под полом, со всеми её сбережениями, накопленными за время работы на Шульца. — А дом Натана? Бубен хмыкнул: — Да вот беда, тоже сгорел намедни. Спасти ничего не успели. Что огонь не сожрал, добрые соседи растащили. Погорелец был Соловушка, хорошо, что не дожил. Собственной блевотиной захлебнулся. И марать рук не пришлось. — Думаешь, я поверю? — она сорвавшись, зашипела. — В то, что он сам… — Да верь во что хочешь, женщина, — небрежно оборвал Митяй, сбрасывая ухмылку, — Натан отдал коньки, как и жил, в дерьме. Блевотине с мочой. Жирного много ел, салом тряс и подлой душонкой. За что и поплатился. — О себе лучше думай, — сурово посоветовал Кузьмич. — Идём, предложение подвезти действует недолго. Она поднялась, плотно сомкнув губы. Короткая блуза, одолженная по доброте душевной Марией, натянулась на обвисшей груди. Бубен, придержав дверь, мазнул взглядом по крупным соскам, оттопырившим чёрный шелк, спутанной рыжей гриве, нечёсаной, сальной, отёчному лицу и брезгливо отвернулся. Сонька горько поджала губы. Плевать. Марафетиться, отрицая собственный возраст, было больше не для кого. В машине ехали, не проронив ни звука. Куда её отвезти, Сонька уточнила прежде, чем сесть в салон, и чёрная «Mazda» доставила её в пригород, на пепелище «Гостиного двора». Обошлись без долгих проводов, не выходя, толкнули дверцу, и она тяжело выбралась наружу. Автомобиль с мягким шуршанием снялся с гравия, выбираясь на подмороженную трассу. Сонька, не оборачиваясь, поплотнее закуталась в куртку — обноски с чужого плеча, одолженные, как и блуза, вместе с серой, убогой юбкой по коленки и разношенными ботинками. Выглядела под стать представшему ей зрелищу — вылизанным чёрными языками отбушевавшего пламени стенам, без крыши, с провалами пустых окон, ощерившихся стеклянными осколками-зубами. Митяй преувеличил ненамного, описав то, что осталось от некогда цветущего бизнеса Шульца. Пожар не пощадил ни единого клочка застроек, выжрав всё, щедро предложенное поджигателями-мстителями, с неутомимым аппетитом. От гостиницы, гаражей, деревянных беседок и крытого павильона с зимним садом не осталось ничего, что подлежало восстановлению. — Софья? Услышав тонкий, надтреснутый голос, женщина, вздрогнув, развернулась. Как позади остановился внедорожник, погрузившаяся в созерцание пепелища Сонька не услышала. Из салона выбрался Белицкий. — Где ты была? — Лео осмотрел взглядом бывшую яркую канарейку Натана с ног до головы. — И что это на тебе за лохмотья? — Где все? — перебив, прохрипела она. — Что удалось спасти? — Да ничего, — он раздраженно всплеснул руками, — а что тут, по-твоему, можно было спасти? Горело так, будто нефтескважину Натан в подвале прятал. Пожарники приехали с опозданием почти на час, считай и не пытались тушить. — А Буров со своими лбами куда смотрел? — Да ты, вижу, совсем не в курсах, подруга, — Белицкий фыркнул, качнув длинной подвеской серьги в ухе, — Боров с командой переметнулся, Рамзину теперь яйца лижет. — И кто остался? — Говорю же, все разбежались. — Лео шагнул ближе. — Когда Натан не вышел в обусловленное время на связь, мы поехали в его убежище и нашли двери в дом открытыми, а спальню в беспорядке. Мы поняли, что вас выкрали. А потом появился Боров и сказал, что Натан больше не вернётся. Что с Натаном, Сонька? — Помер, — выронила она с вялых губ, не отрывая глаз от пепелища. — Нет его. Блондин, побледнев, шумно сглотнул. — Значит, таки правда. Не солгал дурной гонец. Допрыгался Натан… Сонька развернулась к родственничку, сощурив глаза. — Что за дурной гонец? — Тот, кто меня сюда прислал. Сказал, что тебя в «Гостиный двор» привезут, велел ждать. — Ты что мелешь? Лео воровато оглянулся: — Лучше садись в машину. Здесь всё равно делать нечего. Нас отвезут, куда надо. Блондин первым повернул к машине, но она не шелохнулась. Белицкий, открыв дверцу, поторопил: — Не тупи, Софья. Выхода у нас нет. Выслушай, что он скажет. Бросив последний взгляд на пепелище, Сонька приблизилась к машине. Он отступил, пропуская её вперед. Женщина нырнула внутрь и тут же замерла, уставившись в глубину салона. Сидевшая у окна погружённая в тень фигура нагнулась, выбираясь в свет. — Здравствуй, Сонька. — Шалагинов растянул губы, оставив цепкий холод в серых глазах. — Садись, — он похлопал по сиденью рядом с собой, — путь будет долгим. И нас уже ждут.