Сборная солянка

"Все будет правильно, на этом построен мир". Воланд "Мастер и Маргарита"

Самовнушение — очень хлипкая и не надежная вещь, которая свойственна большинству людей, но только не Верде. Профессор никогда не полагался на пустые слова вроде: «Все будет хорошо, я обязательно справлюсь» и прочее в этом духе. Только факты, расчёты и точные данные, не более! Поэтому, когда в один момент выверенные алгоритмы начинают работать против него, Верде не впадает в панику. По расчетам жить ему осталось не так уж и много: нон-тринсетте прекрасно справляется с поставленной задачей, и Верде вот уже несколько дней не встает с кровати, а ведь это только начало. Он знает, что будет дальше. Сначала отказывает тело, потом очень медленно, один за другим, внутренние органы, после отмирают органы чувств, и напоследок мозг. Ведь сам же создал этот чертов химикат и проводил исследования. Верде хочет истерично засмеяться от осознания того, что ему суждено умереть долбанным овощем, но в горле стоит сухой ком, и вместо смеха из него вырывается хриплый кашель, больше похожий на лай. Верде пытается относится к этому в прежней манере: с филигранной точностью проводит расчеты, сопоставляет новые симптомы болезни со старыми анализами, перебирает в голове сухие цифры. Проще говоря, теперь он сам объект многочисленных исследований, и от того, что всё, вроде бы, как и прежде, ему легче принять реальность такой какая она есть. Ведь он просто винтик, после его смерти ничего не изменится, это факт. Факт, который Сасагава Киоко разбивает в дребезги всего одной фразой: — Всё будет хорошо, Тсуна-кун обязательно что-нибудь придумает. Вы поправитесь. Верде тогда только рассмеялся ей в лицо и выгнал из комнаты. Девчонка вернулась на следующий день, заявляя, что теперь она его персональная сиделка. Ученый ворчит, приказывает ей убираться, но Сасагава только улыбается и твердым шагом направляется к нему со сменной одеждой. Игра в неунывающую и верящую в светлое будущее медсестру продолжается до тех пор, пока не начинают отказывать легкие. Его подключают к аппарату искусственного дыхания, тело совсем перестает слушаться, и всё чаще хочется спать. В один из таких сонных дней, его будит странное копошение рядом с кроватью. Приоткрыв глаза, ещё мутным спросонья взглядом, он вылавливает вздрагивающие от тихого плача девичьи плечи, и спутанные карамельные волосы. — Ну, и чего ты ревешь? — вместо привычного, строго голоса вырывается сиплых хрип, но девушка слышит его и поднимает заплаканные глаза цвета жженого сахара. Верде с легкостью читает на усталом лице отчаяние и понимание того, что ему ничем уже не помочь. Раньше он бы сказал: «А я говорил», но сейчас бросить подобные слова этой девочке в лицо, всё равно что выбить у неё последнюю опору, лишить надежды на хороший исход. Возможно, отчасти, для неё он был именно такой надеждой: мол, даже если он встанет на ноги, то и Бьякуран не страшен, сдюжим, а вот не сложилось. Но почему-то именно сейчас Верде отчаянно хочет, чтобы девчонка продолжала верить, что надежда ещё есть. Это он — сухарь и верит только в идеальные ряды цифр и формул, Сасагава Киоко же из тех людей, кто верит в светлое будущее несмотря ни на что. Ей нужна эта вера, чтобы идти вперед. — Все будет правильно, — ему не хватает сил солгать и сказать, что всё будет «хорошо», но он искренне пытается улыбнуться, растягивая уголки губ в стороны, — На этом построен мир. Киоко криво улыбается в ответ и с благодарностью сжимает его холодную руку.