Разбуди меня

Отсыпав мне при рождении немного ума, щедрая природа решила, что этого достаточно, и на красоту уже поскупилась. Мои родители были невероятно красивы, но их единственный ребёнок не мог похвастать тем же. Там, где постоянно находится большое количество подростков, всегда найдутся любители ударить по больному, а потому во времена обучения в «Даймонд хилл» я успел проникнуться мыслью о том, что безумно уродлив, и ничто, кроме пакета, натянутого на голову, мне не поможет. Даже пластическая операция станет напрасной тратой средств. Хуже, впрочем, тоже не будет, но есть ли смысл ложиться под нож при таком раскладе? Мне регулярно доставалось за слишком высокий для омеги рост, излишне острые скулы, длинный нос и большой рот. Не без иронии я называл собственную внешность лоскутным одеялом. Планировалось для разных, досталось одному. Возможно, однажды нашёлся бы некто, способный восхититься сочетанием и сказать, что это не недостатки вовсе, а изюминки внешности, но, на мой взгляд, изюма было слишком много. Я не умел подчёркивать плюсы внешности одеждой, а потому, когда заканчивались занятия, и можно было снять униформу, надевал мешковатое барахло, в котором смотрелся, будто хозяин огорода — поставь нас рядом, и никто не отличит. Постоянное сидение за компьютером подарило мне близорукость. К моменту выпуска из института благородных омег я окончательно растерял уверенность в собственной привлекательности, а взамен получил море комплексов, замкнутость, отчуждённость и... злость, просыпавшуюся время от времени. Я терпеть не мог собственный облик, а потому старался не задерживаться рядом с зеркалами дольше, чем на мгновение. Естественно, в результате проигрывал всем пассиям Келлана. Ему самому — и подавно. Глядя на каждую фотографию, опубликованную в газетах, можно было с уверенностью ставить сотню — больше, гораздо больше! — долларов на то, что этот альфа обожает себя. Он был лощёным, невероятно следил за собой и, подозреваю, уделял внешности больше времени, чем половина омег планеты, вместе взятых. Его светлые волосы выгодно подчёркивали лёгкий загар, а глаза большую часть времени были скрыты тёмными очками. Не припоминаю ни одной фотографии, на которой он позировал бы, глядя прямо в камеру. Но я и без того отлично помнил их цвет. Зелёная бездна, наполненная яростью и негодованием, прожгла во мне дыру в день прощания с родителями. Облик Келлана не портил даже длинный, тонкий шрам, пересекавший половину лица — напоминание об увлечении фехтованием в школьные годы. О пренебрежении техникой безопасности, желании покрасоваться перед публикой и печальном стечении обстоятельств. Кто-то игнорирует правила поведения в зале и не надевает защитный шлем, кто-то слишком активно размахивает рапирой, а наконечник слетает. Скандал, пятно на репутации учебного заведения, увольнение преподавателя. Надень кое-кто шлем, ничего бы не случилось, но... Келлан редко задумывался о последствиях. У него все вокруг неизменно оставались виноватыми, а собственные решения не подвергались сомнениям и переосмыслению. Его слово приравнивалось к закону. Редко находились те, кто готов был поспорить. Единственным человеком, способным повлиять на Келлана, был отец. Именно он настоял когда-то на заключении брачного соглашения, что неизменно висело камнем на шее обеих сторон. Он же продолжал с пеной у рта доказывать, что этот союз — лучшее решение проблем, некогда отравлявших жизнь враждующим семьям. К составлению контракта Мэтт Свон подошёл со всей серьёзностью и заранее предусмотрел все риски. Получив копию договора на руки, я успел неоднократно схватиться за голову и признать, что никогда не видел таких хитровыебанных формулировок. Адвокаты постарались на славу. К двадцати пяти годам новообретённые обожаемые родственники успели обобрать меня до нитки, подгрести бизнес родителей под себя, рассудив, что омегу к управлению финансовой махиной лучше не подпускать, и отрезать все пути к отступлению. Я мог добиться расторжения брачного соглашения и уйти. Но... разве что на улицу. Моя жизнь мне больше не принадлежала. Она целиком и полностью сосредоточилась в руках семьи Свон. Я был беззащитен, беспомощен и бесправен. Сказочная жизнь, о которой так часто говорили, как и ожидалось, оказалась не более чем миражом. Мир ограничился стенками стеклянной банки, в которой меня собирались заточить и для надёжности оплести со всех сторон паутиной, будто нерасторопную муху. От встречи с супругом я не ждал ни хорошего, ни плохого. После стольких лет молчания сложно было поверить, что однажды дверь распахнётся, и муж придёт не по необходимости, а по велению сердца. Впрочем, сложно отрицать: хотелось. Я не был наивным простачком, витающим в облаках, и никогда не считал себя романтиком, но периодически о любви мечтают не только люди-розы, но и люди-сухоцветы. В кратковременных мечтах была нормальная свадьба, а не то формальное действо, к которому свели наши отношения родители, несколько романтических свиданий, разговоры по душам и понимание, что никакой ошибки нет. Мы действительно подходим друг другу, несмотря на то, что первое впечатление от встречи оставило сомнительные воспоминания и омерзительный осадок. На моём пальце красовалось обручальное кольцо. Его Келлан прислал вместе с отчётной ведомостью об оплате обучения. С размером, что поразительно, не промахнулся, но украшение было простым, больше походившим на дешёвую безделушку, купленную в переходе метро. Эту версию я отметал исключительно потому, что представить супруга, спускающимся в подземку, было нереально. Он отлично вписывался в роскошные декорации выставочных залов и гармонично смотрелся на фоне аскетической обстановки деловых офисов, состоящих из стекла и металла. В сети то и дело мелькали снимки, сделанные на благотворительных вечерах, на скачках, гонках или во время регаты. Мне оставалось немногое: засовывать амбиции поглубже и ждать. Накануне нашей новой встречи Келлан прислал сообщение. Ни приветствия, ни минимального интереса к моим делам или самочувствию. Лишь несколько цифр — голая констатация факта. Быть готовым к полудню, надеяться, верить и смотреть вдаль, пытаясь разглядеть за горизонтом машину. Назначенное время давно прошло, день клонился к закату, а я продолжал ждать, сидя в холле общежития. Мне некуда было идти, некому звонить. Келлан оставался единственным, кто мог забрать меня отсюда. До того, как он появился, я успел основательно искусать себе запястье. Странная привычка — сомнительный способ бороться с криком, отчаянно рвущимся из горла. Появившись во времена обучения в академии, она продолжала соседствовать со мной в университетские годы. Никуда не делась и теперь. Вновь и вновь прихватывая кожу зубами, я неизменно ловил себя на мысли, что расстанемся мы с моей дурной привычкой нескоро. Этот брак не принесёт ни грамма радости. Хорошо, если живя под одной крышей с Келланом, буду кусать только запястья и не начну грызть локти. * Безуспешно прождав несколько часов, умудрился задремать прямо в кресле. Мне снился тёмный лес и события прошлого, о которых я безуспешно пытался позабыть много лет подряд. Проигранный спор, сомнительные условия и невозможность отказаться, чтобы не прослыть трусом. Я снова был четырнадцатилетним дылдой, с которым общались из жалости. Из жалости же иногда приглашали развлекаться, насколько это слово вообще применимо к закрытым академиям со строгими правилами. Помнится, увидев его, первым делом подумал о призраке. Не самая здравая мысль, скажете вы, и я соглашусь. Всем известно, что призраков не существует, а подавляющая часть историй, связанных с их появлением, не более чем красивая легенда. Люди придумывают подобные рассказы, чтобы развлекать себя или своих слушателей. Ищут мистическое в обыденном, раздувают из мухи слона, и всё такое прочее. Делают всё, чтобы было не так скучно жить. В моём случае, ничего придумывать не пришлось. И лучше бы он действительно оказался призраком. В тот день я проснулся раньше обычного. До звонка будильника оставалось больше двух часов. Я засунул голову под подушку, с головой укрылся одеялом, принялся считать овечек, но ни один из проверенных способов не помог снова провалиться в сон. Ворочался с боку на бок до тех пор, пока не услышал звук шагов в коридоре. Когда они стихли, в дверь спальни постучали. — Пора, Крэйг, — с милой улыбочкой произнёс одноклассник, и я начал собираться, хотя идти в лес, прилегавший к академии, совсем не хотелось. Весь город был затянут туманом. Глядя на утреннюю хмарь за окном, в ожидании, пока автомат выдаст стаканчик с кофе, я представлял, как протягиваю руку, и её засасывает в эту вязкую молочно-белую субстанцию. Сначала только руку, а потом и всего меня. Стараюсь вырваться, сделать шаг назад, но вместо этого увязаю всё сильнее, тону, с головой погружаясь в холод и темноту. Туман окутывает со всех сторон, и я пропадаю вместе с ним. Растворяюсь в нём. Отогнав мрачные мысли, я забрал кофе и в сопровождении одноклассников вышел из здания школы. Мы шли в молчании, прихлёбывая кофе маленькими глотками. Зеро — пёс, живущий при академии, — покорно трусил рядом, не пытаясь вырваться вперёд. Оказавшись в лесу, в тот день он лаял, как безумный. И мы, наплевав на доводы здравого смысла, бросились туда, откуда доносился лай. Сухие листья хрустели под подошвами кроссовок, ветви хлестали по лицу. Помню, я ещё подумал: "Неужели он забрался так далеко?". Подумал, не заметил ямку, потерял равновесие и упал, приземляясь в ворох листвы. Приземление вышло не слишком удачным. Разумеется, я выпустил стакан из рук, и кофе расплескался по земле. А сухая ветка, укрытая прежде слоем листвы, упёрлась в бок, оставив на коже внушительную царапину. Капли жидкой грязи осели на щеке — россыпь прохладных точек, подсыхающих и стягивающих кожу. Зеро продолжал заливаться лаем. Я поднял глаза и... увидел его. Правильнее сказать, сначала услышал шелест, а уже потом увидел его. Окружённый туманом, он, казалось, парил по воздуху. Его белые одежды развевались от порывов ветра, а сам он двигался медленно, ничего не замечая вокруг и неумолимо приближаясь ко мне. На самом деле, он не двигался, просто слегка покачивался вперёд и назад — не более чем обман зрения. Подойдя ближе, я понял, что он совсем не призрак и по воздуху не ходит. Его ноги не касаются земли, но отнюдь не потому, что он — привидение. Всё дело в том, что он висит на ветке, и шею его перехватывает толстая верёвка. В тот день нам повезло, как утопленникам. Мы нашли труп. Не призрачный, а самый настоящий. Разумеется, это происшествие поставило на уши всю академию. Новость о смерти воспитанника всколыхнула застоявшееся болотце, недели две только и было разговоров... Со временем шумиха улеглась, но бледное лицо юноши, решившего свести счёты с жизнью, продолжало мелькать во снах. Омега всё так же висел на ветке, и его призрачные руки тянулись ко мне. Главное отличие сегодняшнего сна от прежних заключалось в том, что мы с юношей неведомым образом махнулись местами. Он был наблюдателем, а петля затягивалась на моей шее. Сквозь пелену сна я слышал шаги. Будто через слой ваты долетали до меня обрывки разговоров. Двое незнакомцев. Голоса, принадлежащие разнополым собеседникам. — Это он? — поинтересовался омега. — Наверное. Понятия не имею, — неохотно откликнулся альфа. — Шутишь? Ты не удосужился узнать, как выглядит твой супруг? — А это имеет значение? — усмехнулся альфа. — Никакого. Знаешь, если это действительно он, то я вынужден признать: у Мэтта омерзительный вкус. Или он просто хотел наказать тебя этим браком. Но было бы забавно, окажись этот урод твоим истинным. — Думаю, внешность — последнее, что интересовало отца, когда он шёл на эту авантюру. Были вещи гораздо важнее. — Но... — Это не твоего ума дела, Норман, — достаточно грубо и резко оборвал собеседника альфа. — Но... — предпринял вторую попытку тот, кого называли Норманом; она, ожидаемо, оказалась неудачной. — Захлопнись, — посоветовали ему. Хотя... Едва ли это можно было назвать советом. Больше походило на угрозу. Будь я на месте Нормана, постарался бы прикусить язык ещё в самом начале. Он, однако, демонстрировал чудеса непонимания, потому альфе пришлось повторять дважды. Не нужно было быть ясновидящим, чтобы понять, кто решил осчастливить здание общежития своим визитом. Первые подозрения закрались в сознание после слов о супруге, внешность которого не имеет значения. Куда важнее — деловые контакты и возможности, открывшиеся после заключения контракта. Окончательно сомнения развеялись в тот миг, когда на плечо легла тяжёлая ладонь. Меня встряхнули и рывком поставили на ноги. — Подъём, — грубо произнёс Келлан. — Время вышло. — Который сейчас час? — Какая разница? — Ты написал, что приедешь в полдень. — Когда получилось, тогда и приехал, — холодно ответил он. — Я мог вообще не появляться здесь. — Может, и не стоило? Слова, не лишённые доли ехидства, сорвались с языка сами собой и сначала показались довольно удачными, но мысли о маленькой победе быстро схлынули. Они ушли, их место занял страх. С тех пор, как мы последний раз виделись с Келланом, прошло больше десяти лет. Изменился не только я. Он — тоже, и нельзя сказать, что перемены были в лучшую сторону. Я запомнил его капризным подростком с надменным взглядом. Уже тогда за Келланом тянулся шлейф, сотканный из скандалов. Но всё, что было прежде, не шло ни в какое сравнение со всем, что началось сейчас. Келлан не приставлял к моей голове пистолет, не водил ножом по шее, не хватал за волосы, обещая приложить лицом об пол, но было ясно, что слова не пришлись ему по душе. От него веяло холодом, и этот холод пробирал до костей. Я невольно отступил на шаг назад, едва не споткнувшись о кресло. От падения спасла хватка на плече. Сильнее прежнего, будто тиски. Вторая ладонь легла на подбородок, вздёргивая, и заставляя запрокинуть голову, чтобы смотреть прямо в глаза и не сметь отводить взгляд. Это среди омег я был фонарным столбом и пожарным краном. Среди альф с лёгкостью затерялся бы. И муж был первым тому доказательством. Выше на голову, явно сильнее, в разы агрессивнее. Он мог бы размазать меня по полу парой лёгких движений, отряхнуть руки и невозмутимо пойти дальше. Желание сделать это без труда прочитывалось в его глазах. Удивляло скорее то, что он сдерживал порывы. — Детка, давай расставим все точки над «i», пока наши отношения находятся на стадии конфетно-букетного периода, — с обманчиво ласковой улыбкой произнёс он, а ладонь сдавила так, словно мне собирались раскрошить челюсть; как минимум — сломать. — Решения о том, как поступать стоит, а как лучше не, принимаешь не ты. Раз я приехал за тобой, значит, так было нужно. Мы ещё вернёмся к обсуждению условий счастливого брака, но сделаем это позже. А сейчас уясни одно простое правило. Каждый раз, когда тебе захочется что-то сказать, подумай: нужно ли кому-то твоё мнение. И лучше прикуси язык, чтобы тебе его не отрезали. — Ты?.. — Могу, — с лёгкостью ответил Келлан, отпуская меня и отряхивая руки. — Не сомневайся. И не накаляй ситуацию, если не хочешь проверить всё на собственном опыте. Не хочешь ведь? — Нет. — Вот и славно. Бери своё барахло и пойдём. Встреча с ним была подобна ведру ледяной воды, вылитому на голову без предупреждения. Я чувствовал себя так, словно меня схватили и без предупреждения швырнули в бассейн с кислотой. Бестолковое сопротивление, не приносящее результата. Пытаюсь вырваться, а кислота делает своё дело, растворяя и уничтожая. — Норман, — окликнул Келлан эффектного омегу, с показным интересом изучавшего расписание занятий, — мы едем обратно. Норман обернулся. Окинул нас оценивающим взглядом, на мне превратившимся в презрительно-снисходительный. — Значит, я не ошибся? — Как видишь. — Жалкое зрелище, — хмыкнул Норман, и было понятно, что, вернее кого он подразумевает под этими словами. Келлан и его сопровождающий шли впереди. Я тащился сзади, то и дело подхватывая неудобную дорожную сумку, постоянно норовившую сползти с плеча. Победители, короли жизни и вечный аутсайдер, которому не светит пробиться в первый эшелон. На фоне их я действительно являл собой крайне жалкое зрелище. В одежде не по размеру, в очках и с сеном на голове, затянутым в дурацкий хвостик. — Какого, собственно, чёрта? — спросил я, нарушая тишину и привлекая внимание. Догадаться, кем приходится Келлану этот омега, было проще простого. Я знал, что у Свона полно шлюх, и он не страдает в одиночестве, дожидаясь момента воссоединения с законным супругом. Не проводит ночи в холодной постели, прижимая к груди мой портрет и надрачивая на него с завидным постоянством. Но было что-то фантастически неправильное, абсурдное, дикое в том, что муж приехал сюда в сопровождении любовника. — Задаюсь тем же вопросом, — не оборачиваясь, насмешливо выдал Келлан. — Какого, собственно, чёрта, ты не полетел на отдых вместе со своими родителями? Какого ты всё ещё жив, и я вынужден с тобой возиться? Какого, собственно, ты сейчас нарушаешь правила игры, о которых мы говорили ранее, и... — В твоих правилах ни слова не было о блядях. Так что имею право полюбопытствовать. — Любопытство сгубило не только кошку, но и тьму безмозглых омег, — заметил Келлан. — У тебя есть шанс вскоре пополнить их ряды, если продолжишь в том же духе. Норман живёт со мной, и я не собираюсь выставлять его за дверь из-за какой-то шавки, упавшей мне на хвост. Сиди за закрытой дверью, читай, занимайся садом. Дом большой, дел много. Хочется верить, я не напрасно тратил деньги на твоё образование. Посмотрим, чему тебя научили в институте благородных омег. — Считаешь это нормальным? — Вполне. — Знаешь, что... — Самое главное. Никогда. Слышишь? Никогда не пытайся перейти мне дорогу, иначе горько об этом пожалеешь, крысёнок, — шепнул он, открывая дверь. Показная забота, что хуже ярко проявляющегося отторжения. Прежде чем усадить меня в машину, Келлан запечатлел целомудренный поцелуй на лбу. Это мимолётное прикосновение не пробудило внутри ни толики нежности. Оно снова заморозило начавшую оттаивать кровь в моих венах. Его поцелуй не был похож на проявление симпатии и заботы. С тем же успехом Келлан мог достать пистолет и выстрелить мне в лоб. Уверен: я бы не заметил разницы.