Разбуди меня

Чем меньше знаешь, тем крепче сон. Я знал больше, чем нужно. Быть может, потому и мучился по ночам, подолгу ворочаясь с боку на бок. Моих познаний хватило бы на три жизни. Народная мудрость стала моим девизом. Я не пытался совать нос в дела супруга, а он не торопился откровенничать и, признаться, считал меня человеком второго сорта. О чём не уставал напоминать при каждой удобной возможности. К счастью, было их не так много. За неделю пребывания в доме мне доводилось пересекаться с Келланом не больше трёх раз. Чего, увы, нельзя сказать о Нормане. Он засорял эфир своим существованием, а я вынужденно смотрел эту телепрограмму, не имея возможности переключить осточертевший канал. Вместо напророченной некогда сказки мне подсунули искусственный заменитель сомнительного производства. Я оказался главным действующим лицом пьесы абсурда, но не имел возможности покинуть сцену. Меня не держали в чёрном теле, не отнимали еду и не сажали на цепь, словно собаку, но об уюте речи всё равно не шло. Стоило шагнуть за ворота и оказаться отрезанным от внешнего мира, стало не по себе. Гнетущее чувство, словно добровольно заходишь в тёмную комнату, где ждёт неизвестность. Словно, изголодавшись, тянешься за привлекательным куском сыра, предвкушая его восхитительный вкус, а мышеловка захлопывается, прищемляя хвост и калеча лапы, и вот уже сыр — последнее, о чём думаешь. По приказу Келлана для меня приготовили одну из гостевых спален. Муж, не без иронии предложив чувствовать себя как дома, закрыл дверь и удалился. Я остался наедине со своими мыслями. На протяжении семи дней, проведённых здесь, так и не почувствовал себя причастным к жизни этих людей. И — совершенно точно — не ощущал себя тем, кем являлся. Не было ни единого момента, когда я мог бы с уверенностью сказать, что это мой дом. Что я здесь полноправный хозяин. Зато постоянно возникало ощущение, что меня считают прислугой, которая почему-то праздно шатается по дому и не спешит приступать к исполнению прямых обязанностей. Традиции не давали сбоев, продолжая подтверждаться с завидным постоянством. Здесь тоже шептались у меня за спиной, но теперь уже не одноклассники или однокурсники, а слуги. Здесь тоже обсуждали мои привычки, внешность и незавидную судьбу. Я был «бедным мальчиком», которого отдали на растерзание стервятникам, не посчитав нужным предупредить об опасности. И «свежим мясом» из которого, судя по всему, следовало сцедить всю кровь, а после — бросить на съедение собакам. Я не совершал ошибок, не шёл напролом и не пытался разбить стены собственным лбом. Проводил время в том крыле дома, где располагалась моя комната, не цеплялся к прислуге с вопросами, не предлагал им помощь. Держался на расстоянии, но при этом умудрился за неделю узнать больше, чем за несколько лет, отданных на изучение статей, посвящённых моему мужу. Имеющий уши, услышит. Имеющий глаза, увидит. В том, что Келлан связан с тёмными делами, и совсем не так чист, как пишут о нём многочисленные — наверняка с потрохами купленные — газеты, мог усомниться лишь самый наивный человек с мировоззрением новорождённого младенца. В пользу моей теории говорило многое. В доме была какая-то совершенно сумасшедшая система безопасности, здесь постоянно находилось огромное количество вооружённых до зубов альф, готовых открывать огонь на поражение, круглосуточно велось видеонаблюдение, а прогуляться по четвёртому этажу особняка могли лишь избранные. Чтобы попасть туда, следовало пройти огонь, воду, медные трубы и семь кругов ада. Ладно-ладно, не всё так сложно, но сканирование сетчатки и идентификация по отпечаткам пальцев были неотъемлемой частью программы. Для полноты картины не хватало разве что колючей проволоки, натянутой вдоль забора, и тока, проходящего по ней. Впрочем, могло быть так, что я просто этого не знал. Проверять не спешил. Тем более смысла в побеге по-прежнему не видел. Гениального плана и людей, готовых помочь в случае необходимости, у меня не было, а бежать в пустоту — весьма опрометчиво. Меня всё равно поймали бы и вернули, а потом заперли в клетке, словно бешеную собаку. Покинув стены одного замкнутого пространства, я переместился в другое. Остался всё той же бабочкой, надёжно спрятанной за стеклом, изредка пытающейся царапать его, а потом забивающейся в угол, чтобы никто не заметил и не прихлопнул. Схема «Коридор, подоконник, машина» продолжала преследовать меня и во взрослой жизни. Я наблюдал из окна за происходящим на территории особняка и всё так же продолжал ждать появления машины. Но теперь ворота открывались чаще, и из авто выходили не родители, а Келлан, в сопровождении неизменных, шкафоподобных телохранителей. Я, как и в детстве, стискивал пальцы, цепляясь за подоконник, а вместо меня из дома, словно чёртик из табакерки, выскакивал Норман. Он же бросался Келлану на шею. Вот уж кто чувствовал себя здесь, будто рыба в воде, так это мистер Бейтс. Весьма талантливый актёр, как писали о нём газеты. Они же сообщали, что временно Норман поставил карьеру на паузу и решил полностью посвятить себя отношениям. Когда это происходило, я, наконец, отмирал и отходил от окна, не забывая задёрнуть шторы. Не было ни сил, ни желания смотреть на них обоих. Будучи равнодушным к кинематографу, я не видел ни одного фильма с участием Нормана, а потому не мог с точностью сказать: есть там талант, или горячие уверения о наличии его — результат стабильных финансовых вливаний от щедрого спонсора, решившего однажды сделать из своей детки звезду мирового масштаба. У Келлана, как я успел заметить, был повышенный интерес к актёрам. Большая часть его пассий имела отношение к миру кино, и именно после встречи с ним зажигались новые звёзды на кинематографическом небосклоне. Как тут не сложить два и два? О том, как много в жизни значат деньги, я знал с раннего детства. Они открывали любые двери. Они превращали бездарей в таланты, а преступников — в честнейших и достойнейших людей своего времени. Единственный минус заключался в том, что их всегда не хватало. Всегда хотелось больше. Родители, ни в чём не нуждавшиеся, и те жаждали заработать все деньги мира, забывая обо всём остальном. В том числе, и обо мне. Всех денег они, конечно, не заработали. Но, стоит отдать им должное, добились многого. И, возможно, продолжили бы восхождение, не появись на их пути Своны. Заклятые друзья, с которыми и врагов не надо. Признаться, я бы не удивился, услышав, что они приложили руку к «трагической случайности». Это было более чем очевидно, несмотря на то, что следствие не нашло никакого криминала, списав всё на технические неисправности. Заключения экспертов ничего не значили — они покупались так же легко, как и всё остальное в этом мире. Подумав о родителях, я обхватил себя руками. Слёз не было. Как бы возмутительно это не звучало, я давно принял, как данность, факт, что их не вернуть. Отпустил прошлое и научился жить настоящим. Тем не менее... Стук в дверь заставил отвлечься от размышлений и насторожиться. Когда он повторился, пришлось смириться с мыслью: кому-то что-то понадобилось, а потому уходить визитёр не собирается. За дверью оказался один из телохранителей Келлана. Ричард, кажется. — Что-то случилось? — поинтересовался я. — Мистер Свон хочет вас видеть, — отстранённо произнёс он. — Это срочно? Он ничего не сказал. Ответ и без того был очевиден. Я кивнул, принимая неизбежность встречи, и вышел из комнаты. Спасительная дверь захлопнулась. Дороги назад не было. Идти пришлось недолго, но только потому, что меня проводили. Боюсь, в одиночестве я плутал бы по этим коридорам очень долго, а потом благополучно уснул на диване в коридоре, так и не добравшись до места назначения. Ричард, его действительно звали именно так, уверенно шёл вперёд, не подстраиваясь под меня. Напротив, мне приходилось соответствовать и стараться не отставать ни на шаг. В кабинете Келлана пахло дорогим табаком — аромат родом из детских воспоминаний, будь они неладны, — и немного алкоголем. Неудивительно. Присмотревшись внимательнее, я заметил на столе и сигару, и виски. — Оставь нас наедине, — произнёс Келлан, и дверь второй раз за вечер захлопнулась у меня за спиной. В первый раз стало не по себе. Во второй — гораздо хуже. Вдоль позвоночника пробежала стайка мурашек, я сложил руки на груди, на негнущихся ногах добрался до кресла и сел без приглашения. В конце концов, этого права у меня никто не отнимал. — Хотел поговорить о чём-то? Есть повод? — Разве нужен повод, чтобы повидаться с любимым мужем? — притворно удивился Келлан. — Вдруг я просто соскучился. — Сразу нет. Этого не может быть. — Как устроился на новом месте? Тебе здесь нравится? — Ты знаешь ответ. Заботу изображать не обязательно, — отозвался я. — Может, выпьешь чего-нибудь? Виски, вино, ликёр, мартини? — Сок, если не затруднит. — Мы на детском утреннике? — иронично поинтересовался Келлан. — Нет, так нет. Спасибо за предложение, больше ничего не хочу. Проигнорировав мои слова, он бросил несколько кубиков льда, налил виски и отправил полный стакан на противоположный край стола. Представление о соке у Келлана было специфическое. И не только о соке. Вообще обо всём. Перехватив изучающий взгляд мужа, всё-таки взял стакан и сделал небольшой глоток. Я не прикасался прежде к крепкому алкоголю, потому первым порывом было — выплюнуть всё. Горло обожгло и продрало с непривычки. — Родители приглашают на ужин. Хотят видеть нас обоих. Мечтают ближе познакомиться с новым членом семьи. — Решил проинструктировать меня относительно правил поведения в приличном обществе? — И это, в том числе, — согласился Келлан. — Начинай. Я хороший ученик, налету всё схвачу, — произнёс я, ухмыльнувшись. — Похвальное рвение. — Что, и никаких претензий к тону? — Сегодня — нет. — Почему? — Ты не стал спорить и утверждать, будто сам всё знаешь, потому в советах не нуждаешься. Первый урок не прошёл даром. Действительно, схватываешь на лету, — пояснил Келлан, поднимаясь с места. Обогнув стол, подошёл ко мне и потрепал за ухо, словно собаку. Его ладонь прошлась по волосам, поглаживая. Однако, не оставляло ощущение, что это очередной обманный манёвр. Сначала ласка — затем боль. — Единственная просьба, детка, — выдохнул он, наклонившись, — будь хорошим мальчиком. Мои родители уже не молоды, не стоит лишний раз заставлять их нервничать. У них сложилось определённое представление о тебе. И ты должен их ожидания оправдать. Чудный семейный ужин, милый омега, готовый хранить домашний очаг и рожать детишек на радость старикам. Понял, как нужно себя вести? — Да, — отозвался я, вновь прикладываясь к стакану, залпом опрокидывая его содержимое. Звон ледяных кубиков удачно замаскировал стук зубов о стеклянный край. — Договорились, — с воодушевлением сказал Келлан. — Раз ты такой хороший ученик и всё запоминаешь с лёгкостью, не буду задерживать. Выспись, приведи себя в порядок... И, ради всего, найди себе нормальную одежду, а не это дерьмо. — Инструктаж закончен? — Да. Свободен. Несколько минут, проведённых наедине с мужем, сожгли немалое количество нервных клеток. Я вышел из кабинета и, кажется, лишь в коридоре вспомнил, каково это — дышать полной грудью, а не бесшумно, чтобы не привлекать внимание лишний раз. Ледяной кубик, прихваченный из стакана, пришёлся как нельзя кстати. Оттянув ворот свитера, бросил лёд себе за шиворот. Было холодно и противно. Я это чувствовал. Следовательно, был жив. * — Есть особый тип омег, — со знанием дела заметил Норман, с отвращением прихватывая одну из своих рубашек кончиками пальцев. — Сколько золота на них не навесь и сколько брендовых шмоток не надень, они всё равно будут выглядеть, как неотёсанное бревно. Твой муж как раз из таких, Кел. Гениальная мысль о покупке новых вещей для визита к родителям Келлана не посетила. Это было делом пяти минут и самым оптимальным решением. Узнать необходимый размер одежды и отправить в магазин помощника, попросив купить костюм и пару рубашек. Но нет, ничего подобного. Келлан подумал: жизни втроём, в которой меня считают вторым сортом, недостаточно, чтобы почувствовать себя ущербным. Он придумал новое развлечение и попытался нарядить меня в шмотки своего любовника, которые — дураку понятно — не подходили по размеру. Брюки заканчивались где-то в районе щиколоток, а рубашки не застёгивались и трещали по швам. В конце концов, выбирать мне пришлось из своих вещей. Чёрные брюки, белая водолазка. Ничего особенного. Обезличенный вариант на все случаи жизни. — Сойдёт, — бросил Келлан, окинув меня равнодушным взглядом. — Всё равно ничего лучше вылепить не получится. «Ты не пытаешься», — подумал я, но, вспоминая то ли о советах, то ли о приказах, прикусил кончик языка. Келлан с утра пребывал в дурном расположении духа — спорить с ним было бесполезно. У него горели какие-то сроки, о чём он неоднократно заявил во время телефонного разговора с неизвестным мне собеседником. Я старательно играл роль глухого, слепого и ни в чём незаинтересованного бревна, глядя в окно и прижимаясь щекой к прохладному стеклу. По правде сказать, практически не играл. Всё равно не понимал половину сказанного. Однако то, что на семейный ужин мы выехали в сопровождении нескольких машин с охраной, говорило: если сроки всё-таки догорят, недовольные деловые партнёры организуют массу неприятностей. И хорошо, если в ходе этих разбирательств мы не сгорим не только в переносном, но и в прямом смысле. За три часа, проведённые в дороге, меня начало подташнивать от соседства с мужем. Время от времени в голову закрадывалась безумная мысль: открыть дверь и выпрыгнуть на полном ходу. Всё это так и осталось на уровне фантазий. Спокойно досидев до конца, я собирался выйти на улицу сразу после того, как машина остановилась. Не тут-то было. Келлан, словно прочитав направление беспокойных мыслей, перехватил меня за руку и потянул обратно. Я рта не успел раскрыть, а Келлан, продолжая беспечно улыбаться, щёлкнул складным ножом и прижал кончик лезвия к углу моих губ. Ходил по грани и заставлял ходить меня. Напоминал, кто хозяин. Кому подчиняться. Кого слушать. Чьи приказы беспрекословно выполнять. — Последние приготовления, — произнёс, наматывая на палец мою тёмную прядь; в кои-то веки волосы не были собраны в хвост и свободно спадали по плечам. — Улыбайся, как можно шире, радостнее и естественнее. В противном случае, придётся немного поработать с твоим лицом и нарисовать на нём вечную улыбку. Хочешь? — Нет, — выдохнул я, с трудом разомкнув губы. — Молодец, — заключил Келлан. То ли рука его дрогнула, и всё вышло ненарочно, то ли он сделал это специально, но тонкую чувствительную кожу губ обожгло мимолётной болью. Лезвие надавило сильнее прежнего, и всё-таки оставило маленький порез. Келлан убрал нож и слизал выступившую кровь. — Будешь хорошо себя вести, и мы обязательно подружимся, — пообещал, больше не задерживая, а, напротив, подталкивая к выходу. Мне часто доводилось слышать, что люди меняются с годами. Переосмысляют прежние поступки, по-новому смотрят на многие ситуации, в чём-то раскаиваются, о чём-то жалеют, стремятся стать лучше. Келлан не стремился. Ему нравилось быть таким. Ему нравилось, когда его боялись. Когда падали ниц и вылизывали ботинки. И я должен был пополнить его армию безвольных марионеток. В противном случае, он бы не просто посадил меня в стеклянную банку. Он бы оторвал мне крылья и оставил умирать. * Отойдя от дел и передав бразды правления в руки сына, Мэтью Свон перестал противиться, прислушался к рекомендациям врачей и отказался от жизни в шумном мегаполисе. Они вместе с супругом перебрались в город поменьше и наслаждались ныне тишиной, покоем и большим количеством зелени. Наверняка штат садовников, присматривающих за этим райским садом, обходился им в круглую сумму. Да, я прекрасно знал, что им не приходится перебиваться с хлеба на воду, а потому они спокойно могут позволить себе такие траты. Я не считал чужие деньги. По большей части, считал свои, которых до сих пор в глаза не видел. Эндрю, насколько мне было известно, жил отдельно от родителей. За плечами у него был неудачный брак, в котором родился ребёнок-омега. Повторно Эндрю замуж не спешил, несмотря на то, что поклонников у него было немало, и большую часть свободного времени посвящал своему дому моды. Периодически пролистывая электронные версии омежьего глянца, я натыкался на поделки Свона-младшего. Каждая тряпка, отмеченная его именем, стоила, как крыло самолёта. Но это покупали, а, значит, кому-то действительно нравилось. Келлан утром сказал, что Эндрю собирался приехать, но не смог по ряду причин. Не знаю почему, но от мысли об этом мне стало легче. Наверное, подсознание шалило. Повышенная концентрация сияющих омег на одной территории, в сравнении с которыми я был бледной молью, могла окончательно уничтожить и без того невысокую самооценку. За глаза хватило Элвина, выглядевшего немногим старше собственного сына, и выплывшего нам навстречу. Губа саднила, напоминая о недавнем инциденте. Улыбайся, эхом отдавались в ушах слова Келлана. Я растянул губы в приветливой улыбке. И позволил расцеловать себя в обе щеки, предусмотрительно наклонившись, чтобы Элвину не пришлось становиться на цыпочки. — Кэмерон, сколько зим, сколько лет. Рад тебя видеть. — Взаимно, — солгал я. — С каждым днём становишься прекраснее. Всё больше похож на своего папу, — отвесил дежурный комплимент Элвин. Проявление вежливости. Всего-навсего. Ответить и тут же забыть. Если бы не... Да. Снова Келлан. Он, делая вид, что совершенно не обращает внимания на нашу беседу, услышав замечание о внешности, не удержался и многозначительно хмыкнул. Коротко хохотнул, пытаясь сдержаться. Затем захохотал открыто. — Ты льстишь ему, — произнёс, моментально поставив всех в неловкое положение. — Будь он похож на своего родителя, мне не хотелось бы набросить ему на голову полотенце. Сейчас это желание ходит за мной по пятам. — Кел, тебе стоило бы тщательнее подбирать слова... — Пап, знаешь, от моего прекрасного мужа никто не прячет зеркала. Он сам видит, как выглядит, и на кого он похож. Красотой Крэйгов там и не пахнет. — Кэмерон, — проигнорировав выпад сына, снова обратился ко мне Элвин, — ты не возражаешь против морепродуктов? Я долго думал, что подать сегодня к столу, и остановился на этом варианте. — Спасибо за заботу, вы очень добры ко мне, — отозвался я, сжимая ладонь в кулак и вдавливая ногти в кожу. — Замечательный выбор. — Ты, правда, так считаешь? — Да, конечно. Элвин улыбнулся и продолжил расспросы. Как будто его, на самом деле, интересовала моя жизнь. Как будто, они действительно считали меня членом семьи, а не заезжим гастролёром, которого наняли на неопределённое время. Стол на четыре персоны был накрыт на веранде. Там нас ждал Мэтью, подхвативший начинание супруга и продолживший расспросы. За столом мне пришлось сидеть рядом с Келланом. Кусок в горло не лез. Подозреваю, окажись мы напротив друг друга, всё было бы ещё хуже. Так меня хотя бы не сверлили взглядом, но зато следили за каждым движением и слушали очень внимательно. Я, в свою очередь, смотрел на хозяев дома, отмечая про себя, насколько изменились они за те годы, что мы не виделись. Волосы обоих тронула седина, появились морщинки у глаз и у губ, кожу рук усыпали тёмные пятна, весьма романтично называемые во Франции «маргаритками смерти». И всё же к Элвину природа оказалась в разы благосклоннее, чего нельзя сказать о его муже. Когда я увидел Мэтта впервые, он казался непоколебимой скалой. Сейчас это ощущение испарилось в неизвестном направлении. Перенесённая болезнь его основательно подкосила и выбила из седла. Она же позволила Келлану подняться и проникнуться чувством безнаказанности. Больше не было необходимости — прислушиваться к мнению отца. Келлан делал, что и как хотел. Авторитетов в его жизни не осталось. — Расскажи немного о себе, — произнёс Мэтт, откладывая нож и вилку. — Простите? — Расскажи немного о себе, — терпеливо повторил он. — К сожалению, у нас не было возможности познакомиться с тобой раньше. Самое время наверстать упущенное. Какие у тебя планы на будущее, чем хочешь заниматься? — У меня, если помните, юридическое образование, — ответил я, сжимая салфетку. — В общем-то, я всегда мечтал сделать карьеру в этой сфере. Потому на последнем курсе проходил стажировку в «Дельмар Энтерпрайзес» и... — Даже так? — изумился Элвин. — Насколько мне известно, это довольно крупный холдинг, и получить там работу не так-то просто. Нужно приложить немало усилий, чтобы попасть туда. — У меня были рекомендации нужных людей. Определённую роль сыграло и имя, но больше смотрели на заслуги, чем на происхождение. После стажировки мне предлагали остаться в компании, но так вышло... Благо, что в руках не было ничего, кроме салфетки. Иначе бы я уронил, разбил или пролил что-нибудь. Келлан, перестав церемониться, резко наступил мне на ногу, предлагая заткнуться. Я бы взвыл, не будь здесь сторонних наблюдателей. — Так вышло, — подхватил Келлан начинание, перебив меня, — что работа не значилась среди приоритетов Кэмми. Он понял, что его предназначение — семья и домашнее хозяйство. Потому отправился учиться в институт благородных омег. А ещё он очень любит детей, и мы подумываем о ребёнке. — Да, — заученно повторил я и зажал зубами рану, чувствуя, как из неё начинает сочиться кровь. — К счастью, я могу обеспечить нам обоим достойную жизнь, и Кэмерону вовсе не обязательно работать, — заключил муж, принимаясь за содержимое своей тарелки. У него был отменный аппетит, а меня снова начало мутить. То ли из-за лжи, пропитавшей всё пространство, то ли от кровавого привкуса на языке. Больше я не проронил ни слова. По крайней мере, за столом. Когда вечер подошёл к концу, и мы снова оказались в машине, Келлан позволил себе немного откровенности. Пара фраз, брошенных в пространство, но с намёком. Он не сомневался, что я заинтересуюсь. И не прогадал. — Старый дурак всё ещё думает, что дёргает меня за ниточки, — выдал желчно. — Какая поразительная для делового человека наивность. — Надеюсь, слова о ребёнке были неудачной шуткой? — Нет. — То есть? — Ты всегда так туго соображаешь, крысёныш? Мне нужен ребёнок, рождённый в законном браке. Зачем он мне нужен — другой вопрос. Тебя это не касается. От тебя требуется немногое. Выносить, родить и свалить на все четыре стороны, чтобы я тебя больше никогда не видел. Только это, ничего кроме. И не смотри на меня так. Я чувствую, что ты не в восторге от моего общества. Это взаимно. Чем раньше родишь, тем быстрее получишь свободу. Надеюсь, залетишь с первой попытки и повторять не придётся. — Как насчёт искусственного оплодотворения? Немного биологического материала, и даже трахать урода не придётся. — Неплохая идея, но нет. Предпочитаю контролировать процесс самостоятельно. И, да, мне нужен сын-альфа. Омегу можешь сразу придушить. Об убийствах он рассуждал обыденно, словно речь шла не о человеческих жизнях, а о процессе приготовления кофе. — Хороший зверёк, — произнёс Келлан, не получив ответа на свои слова. — Хороший и послушный. Люблю, когда не приходится тратить время на дрессировку. Оставайся таким всегда, Кэмми. Никогда не меняйся, и, может быть, мы будем счастливы вместе.