Разбуди меня

Свою двадцать седьмую осень я встретил в Британии. Келлан решил, что нам необходимо отвлечься, сменить привычные декорации на что-то новое, не успевшее приесться, и начал планировать будущее путешествие задолго до наступления праздника. Я в деле участия не принимал. Келлан настаивал, что это сюрприз. Пришлось смириться и ждать вердикта. В итоге выбор пал на британские острова. Келлан аргументировал решение словами о том, что нам обоим стоит тратить время с пользой и приобщаться к благородным развлечениям высшего света. Звучало заманчиво, и я перебрал в голове множество вариантов, но так и остался в несчастливом неведении, что такого экзотического мне предложат на месте. Ответ был предельно прост. Келлан намеревался привить мне любовь к одному из самых излюбленных аристократами занятий — скачкам. Что ж, не так плохо. В этом действительно было нечто притягательное. А ещё появилась возможность наверстать упущенное и увидеть собственными глазами то, от чего я однажды опрометчиво отмахнулся. В академии, в перечне доступных студентам внеклассных занятий, значился и конный спорт. Я отказался. Не последнюю роль в этом сыграла моя боязнь лошадей. Давным-давно на глаза попалась книга, в которой один из главных героев погибал, упав с лошади и сломав шею. Детское восприятие было слишком ярким, гротескным. Всё увиденное и услышанное я неизменно примерял на себя. Сюжет той книги исключением не стал. Кататься на лошадях я не собирался и теперь, но никто и не загонял меня в седло. Предлагали выступить в качестве наблюдателя, и я с лёгкостью согласился. Проведя львиную долю жизни в заточении — не имеет значения, чем оно было обусловлено, суть всегда оставалась одна, — теперь старался каждую свободную минуту тратить с пользой. Потому заранее озаботился составлением культурной программы. Собирался в ограниченное количество времени вместить максимум событий. Отлучиться надолго не позволяли дела — Келлан был не из тех людей, что безоговорочно доверяют своим заместителям, тем самым развязывают им руки и позволяют плясать, как угодно. Нет, нет и ещё раз нет. Он предпочитал всегда оставаться в курсе дела, держать руку на пульсе и пресекать возникающие проблемы на начальной стадии, не допуская, чтобы они разрослись до невероятных размеров, будто злокачественная опухоль. В какой-то мере, я восхищался подобным подходом. Преданность делу, демонстрируемая Келланом, действительно заслуживала уважения. Жаль, они были отнюдь не благородны, а благосостояние наше строилось исключительно на крови и страданиях других людей. Время от времени мне перепадали новые дела, я снова рыл носом землю, пытаясь отыскать хоть какой-то намёк на невиновность своих клиентов, шёл в зал заседания с прямой спиной, невозмутимо общался с коллегами, выступавшими в качестве обвинителей... Но слова Эндрю, брошенные во время последнего разговора, состоявшегося тет-а-тет, ни на секунду не забывались. Я останавливался ненадолго, оглядывался назад и каждый раз неизменно приходил к выводу, что младший представитель семьи Свон не ошибся в своих предсказаниях. Он вообще редко ошибался и замечал больше тех, кто находился рядом со мной постоянно. Я всё сильнее втягивался в преступную паутину, идя по трупам к своей цели и надеясь однажды стать не только личным адвокатом, натравливаемым на неприятелей, а ни много, ни мало — правой рукой Келлана. Незаменимым, неповторимым. Ещё лучше — серым кардиналом, в руках которого сосредоточена истинная власть, в то время как у Келлана — иллюзорная. Время шло, а решимости встретиться и поговорить с глазу на глаз с Эндрю не хватало. Я мог крутить делами Келлана, проворачивать рискованные финансовые операции, пользуясь его схемами, равнодушно наблюдать за тем, как у меня на глазах избивают человека, пытаясь добиться от него чистосердечного признания. Что угодно, но только не посмотреть в лицо человеку, признавшемуся мне в любви. Меня хватало разве что на разговоры по телефону и переписку в сети, во время которой мы оба делали вид, что ничего не произошло, не было ни признания, ни поцелуя. Всё по-прежнему, всё отлично, а мы — лучшие друзья. Отныне и навсегда. Празднование моего дня рождения омрачила и озадаченность Келлана очередными подковёрными играми. Мышиной вознёй, устроенной одним из банкиров, с которыми мы сотрудничали приличное количество времени. Прежде всё шло, как по маслу, и не возникало никаких проволочек. Теперь Келлан был уверен, что его обманывают и пытаются покуситься на его кусок пирога — читай, запускают руку ему в карман. Не просто запускают, но и периодически что-то оттуда прихватывают. Очевидно. Иначе бы он не заметил и не озадачился. — Гартман, — задумчиво протянул Келлан, отвечая на мой вопрос о причинах настороженности и беспокойства. Я медленно покрывал его напряжённую спину поцелуями, гладил и время от времени прижимался к ней обнажённой грудью. Мы лежали в постели, и я в очередной раз вживался в амплуа соблазнителя, попутно осваивая искусство эротического массажа. Келлану нравилось, это было заметно, но расслабиться окончательно всё равно не получалось. Голова оставалась под завязку забита проблемами разного рода. И людьми, данные проблемы создающими. — А что Гартман? — поинтересовался я, прикусывая кожу на плече. — Ублюдок без чести и совести. Вот что, — хмыкнул Келлан. — При этом ублюдок осторожный, — добавил я. — Вот она основная проблема, — заключил Кел. — Осторожных много. Все они рано или поздно умудрились погореть на мелочах, хотя мнили себя гениальными стратегами. С Гартманом всё сложнее. Он не просто осторожен. Его осторожность граничит с паранойей, а, значит, чтобы вывести его на чистую воду придётся приложить немало усилий. — Когда тебя пугали сложности? — Никогда. — Ну вот. В этот раз ты обязательно найдёшь решение проблемы и заставишь подонка дать признательные показания, — пообещал я, пропуская свою руку под рукой Келлана и пытаясь добраться до его члена. Мне не позволили. Перехватили за запястье, отстранили. Вовсе не потому, что не хотели, потеряли покой, сон и сексуальное желание на фоне испытываемого стресса. Я и слова не успел сказать — лишь коротко вскрикнуть, — как оказался на спине, а Келлан навис надо мной, прижимая обе руки к кровати и не позволяя вырваться из захвата. — Кто-то старательно нарывается, — произнёс насмешливо. — Кто-то совсем не против уже нарваться, — в тон ему отозвался я. — Притом, давно. Чистая правда. Несмотря на отсутствие каких-либо чувств, за исключением презрения, тело научилось должным образом реагировать на присутствие поблизости Келлана. Я играл для него, для него возбуждался, для него же с готовностью раздвигал ноги. Лгал, что люблю его, шепча это на ухо в приступе фальшивой нежности, но заниматься с ним сексом было поразительно легко, просто и приятно. Особенно, если закрыть глаза на прошлое. Секс для обоих был ещё и отличным способом сбросить напряжение, перестать загоняться подолгу на какой-то малозначимой херне, выжирающей мозги. Приезжая в дурном настроении, Келлан находил меня, хватал за руку и тащил в спальню, где отрывался по полной программе. Я временами делал то же самое. Оба оставались довольны. — Нарвался, — сообщил Келлан, отпуская одну мою руку. Я тут же обнял мужа за шею, притягивая и целуя. В его поцелуе было море ярости, и она находила выход, переплавляясь в страсть. Мысль о том, чтобы растянуть себя в душе самостоятельно, оказалась не такой уже нелепой. Келлан не стал тратить время на подготовку. Заставив обхватить ногами его пояс, вошёл быстро и резко, вынудил зашипеть и прогнуться сильнее прежнего. Когда он находился в настроении, подобном сегодняшнему, секс всегда был быстрым и немного болезненным. Я отвечал ему тем же. Боль за боль. Кусался, попутно нанося всё новые и новые царапины, которые, впрочем, заживали довольно быстро. — Моя лучшая таблетка от плохого настроения, — прошептал Келлан мне в затылок, когда с сексуальной терапией было покончено, а мы лежали, пытаясь отдышаться и обмахиваясь краем простыни. — Даже так? — Даже так. — Гартман, наконец, вылетел из твоих мыслей? Ты нашёл способ подпалить ему хвост? — Есть одна идея, — признался Келлан. — Не оформилась окончательно, но кое-что интересное вырисовывается. Думаю, у меня получится провернуть задуманное. Я не видел его лица, но и без визуальной составляющей, по одному удовлетворённо-мечтательному тону прекрасно понимал: бедняге Гартману не жить. Омегу, поддерживающего любое начинание любимого мужа, открытие, гласившее, что проблема устранена, должно было порадовать. Меня пугало. Я шагал по дороге, политой кровью и выложенной трупами, это стало обыденностью. Я почти привык и смирился. Но иногда сквозь новую, отличную — великолепную! — броню прорывался тот испуганный мальчик, маячивший у окна в коридоре и с надеждой ожидавший визита родителей. И он хотел для себя какого угодно будущего. Только не такого. * Я стоял, приложив к глазам бинокль, а второй рукой придерживал шляпу. День выдался на редкость ветреным, и головной убор всё время норовил слететь. Соревнования ещё не начались, потому я развлекал себя наблюдением за другими зрителями. Келлан и здесь умудрился напороться на знакомых, и от одиночества не изнывал. У него было множество собеседников, на любой вкус. Обсуждали — традиционно — бизнес. Спутники — супруги, любовники, родственники — его знакомых собрались в свой клуб по интересам. Я, как обычно, не вписался. Омеги высшего света спорили ровно о том же самом, о чём и омеги среднего класса. На повестке дня у них были сплетни об общих знакомых, обсуждение модных тенденций этого сезона, беременность и роды. Последнее обсуждалось особенно активно, поскольку в компанию затесался один беременный омега. Довольно юный, лет девятнадцать, не больше. Мне сказать по этому поводу было нечего, потому я откололся от компании, подтверждая статус самовлюблённого янки с полным отсутствием манер и отвратительным воспитанием. В среде английской аристократии я был чужим. Правда, это открытие нисколько не цепляло и не расстраивало. Своё уважение и симпатии все эти омеги могли взять и радостно засунуть себе прямиком в подтекающие задницы. Я видел каждого из них в первый и, вероятнее всего, в последний раз. Разумеется, не собирался выслуживаться перед ними, словно цирковая собачка, прыгающая на задних лапках за кусок сомнительного лакомства. Гораздо интереснее было наблюдать за жокеями. За тем, как они общаются со своими лошадьми. Однажды мне довелось услышать, что в конном спорте преодоление препятствий — один из лучших вариантов демонстрации гармоничного взаимодействия между жокеем и лошадью. Лучше только скачки, когда важна работа в команде, и каждый винтик должен находиться на своём месте. Связка, в которой находятся и жокей, и тренер, и животное. Если хоть один элемент выбьется из общей системы, всё может завершиться не просто плохо, а по-настоящему плачевно. Тот, кто умеет работать в команде, обязательно добьётся успеха. Тот, кто пренебрегает советами, полагаясь на вечное убеждение-самовнушение «я справлюсь своими силами, а постороннее вмешательство всё портит» рано или поздно совершает ошибку, оступается и приходит к неутешительному финалу. Тогда-то я окончательно уверился, что конный спорт — это не обо мне и не для меня. Привык во всём полагаться на себя, был ярко выраженным одиночкой, но никак не командным игроком. Сегодняшнее происшествие служило ещё одним вполне неплохим доказательством. Протерев линзы бинокля платком, снова принялся рассматривать разношёрстную толпу. Взгляд ни на ком подолгу не задерживался. До тех пор, пока я не нашёл в толпе его. Правда, в тот момент ещё не знал, что это именно он. Тот самый человек, что пустит мою жизнь под откос. Тот, кто спутает все карты. Тот, кто должен был избавиться от меня, но по иронии судьбы оказался альфой, предназначенным мне в пару с рождения. Моим истинным. Впрочем, обо всём по порядку. Я зацепился за него взглядом совершенно случайно. Он стоял, перебросив пиджак через плечо, в непосредственной близости к ограждению, и о чём-то оживлённо разговаривал с одним из жокеев. Судя по всему, они были приятелями. Как минимум, хорошими знакомыми, периодически пересекающимися и обсуждающими повседневные дела под вкусный ужин и стаканчик-другой бренди. Альфа был высоким и чертовски привлекательным. При этом я не назвал бы его красивым или сколько-нибудь смазливым. Он не был похож на мальчика с обложки, привлекающего внимание всё тех же романтично настроенных омег, по которым я не уставал проезжаться при каждом удобном и неудобном случае. Не являлся объектом омежьих грёз, но чем-то зацепил, и я, воспользовавшись тем, что он стоит вполоборота, беззастенчиво его разглядывал. Классическая стрижка, чёрные волосы, волевой подбородок и лёгкая щетина, смотревшаяся стильно, а не будто грязь, неведомым образом оказавшаяся на коже. Глаза были скрыты тёмными очками. Стоило подумать, насколько меня раздражает невозможность рассмотреть его лицо, как он потянулся и снял очки, потом внезапно повернулся и посмотрел в мою сторону, словно почувствовал, что за ним наблюдают. И решил то ли покрасоваться перед наблюдателем, то ли отыскать его в толпе, подойти и рассказать, почему настолько откровенно пялиться на посторонних людей невежливо. Да, теперь, когда он снял очки, я окончательно утвердился во мнении, что он совершенно не вписывается в понятие классического красавца. У него был холодный взгляд и хищные, резковатые черты лица. Восемь из десяти омег решило бы, что связываться с таким себе дороже и постаралось пройти мимо. Только двое сумасшедших рискнуло бы и, возможно, не прогадало. Обо всём этом я размышлял гипотетически, теоретически, без попытки привязать всё к собственной персоне. В конце концов, у меня были дела гораздо важнее придуманных романов со случайными прохожими, пусть и сумевшими заинтересовать. Проблемы в плане взаимопонимания с лучшим другом, некогда буквально спасшим мне жизнь, подарившим счастливый билет и совершенно случайно оказавшимся влюблённым в своё творение. Проблемы с мужем, от которого я собирался избавиться, несмотря на внешнюю гармонию в отношениях, созерцая которую многие считали нас идеальной парой. Проблемы с самим собой, потому что... Я запутался в себе и своих чувствах. Это было более чем очевидно. Запутался вообще во всём и потерялся в жизни. Опустив руку с биноклем, развернулся и пошёл обратно к Келлану. Незнакомец, попавшийся на глаза, породил смутное сомнение в груди, и это напрягало. Хотелось избавиться от неприятного ощущения, отвлечься. Я появился вовремя. Келлан к тому времени закончил с приветствиями и обменом любезностями, остался в одиночестве, потому мог уделить время мне и моим тараканам. — Прости, Кэмерон, — произнёс, обнимая и позволяя устроить голову у него на плече. — Сам знаешь, положение обязывает. Я не мог отказать им в беседе. — Скачки — это как гольф. Только скачки. — Что-то вроде того, — согласился Келлан, проводя кончиками пальцев по коже над воротником моей рубашки. — И то, и другое смертельно скучно, но и первое, и второе помогает обзавестись нужными связями. — Погоди? — Что? — Ты считаешь, что скачки — это скука смертная, но всё равно привёз меня сюда? — Каюсь, за столько лет так и не проникся ими, — признался Келлан. — Но здесь всегда можно встретить старых знакомых и возобновить выгодное общение. Возможно, кое-кому повезёт больше, и дух соревнования покорит тебя с первых секунд и на всю оставшуюся жизнь. — Сразит в самое сердце. — Сомневаешься, что такое возможно? — Пока не знаю. — Надеюсь, ты не скучал всё это время? Я видел, ты стоял в отдалении и не поддерживал разговор с другими омегами... — Голубая кровь не тратит время на дурновоспитанных янки, — заметил я, недословно процитировав тех, с кем предписывалось поддержать светскую беседу, но как-то не сложилось. — Они так сказали? — Да, что-то такое мелькало. Но это не важно. К чёрту их. — К чёрту, — согласился Келлан, продолжая осматриваться по сторонам. — У нас есть дела поважнее, чем диеты для беременных и выбор лучшей марки подгузников. — Например? — У меня приготовлен для тебя сюрприз. — Какого рода? — Хочу кое с кем тебя познакомить. — Что за человек? — Из прошлого. Давний друг. Отличный, надёжный. Ни разу не подорвавший моё доверие, но стабильно его оправдывающий. — Звучит интригующе, — заметил я, нахмурившись; подобная подводка-презентация настораживала и вызывала определённого рода сомнения. — Но зачем мне знакомиться с этим человеком? — Ты гораздо умнее, чем хочешь казаться, Кэмми, — произнёс Келлан. — И, конечно, не мог не заметить, насколько за это время продвинулся вперёд, какую роль стал играть. Ты — не последний человек в моём бизнесе. Больше того, очень ценная и важная единица, а это значит, что рано или поздно на тебя обратят внимание. Тем более прецеденты были. Не обратят, уже обратили. Помнишь, какая-то сука пыталась поднять тебя на воздух вместе с машиной? — Сложно забыть, — сдержанно отозвался я. Было. Да. Помню. Лучше, чем хотелось бы. Машина и, правда, превратилась в груду металла и битого стекла прямо у здания суда. Взрывное устройство сработало в тот миг, когда водитель открывал дверь. В какое месиво он превратился, вспоминать было страшно и тошно. К немалому количеству кошмарных снов, продолжавших преследовать меня, добавилось несколько новых. Ошмётки плоти, разлетающиеся во все стороны. Мне повезло больше, чем моему спутнику и нескольким случайным прохожим, попавшим в эту мясорубку. Всего-то пара царапин, бешено стучащее в горле сердце, и зажатый в ладони окровавленный осколок. Меня отшвырнуло взрывной волной назад, накрыло стеклянным дождём, но оставило в живых. Два месяца назад. По ощущениям, будто вчера. И разговоры с полицией, и попытка успокоиться, накачавшись коньяком, и первые подозрения, закравшиеся в сознание. Келлан поднял на уши всё и всех, но заказчика найти не удалось. Может, он и не пытался — лишь создавал имитацию бурной деятельности. Притом, что наши отношения выглядели отличными и по всем параметрам гармоничными, я ни на секунду не терял бдительности. Правда заключалась в том, что старая ненависть не ржавела и не теряла актуальности. Любовь от ненависти отделял всего один шаг, а вот ненависть от любви — сотни их. Келлан, уничтоживший, буквально раздавивший многих врагов голыми руками, едва ли был наивным до предела и не видел дальше собственного носа. Хотя бы раз, но он должен был усомниться в силе любви, возникшей на пустом месте. — Я подумал, что тебе необходима собственная служба безопасности, — продолжил Келлан, — и мой друг согласился стать её начальником. Можешь не сомневаться. Он профессионал своего дела. Сможет обо всём позаботиться, а мне будет гораздо спокойнее знать, что ты находишься в надёжных руках. — Так... И когда мне предстоит с ним встретиться? — уточнил я. — Прямо сейчас. — Что? Слова мужа показались глупой шуткой, но лишь вначале. Он не шутил. Не собирался шутить. На самом деле, озаботился созданием безоблачного будущего и всерьёз взялся за формирование службы безопасности. Я больше не задавал вопросов. Проследил направление взгляда и с трудом сглотнул. Прямо к нам поднимался альфа, ставший предметом исследовательского интереса. Конечно, это могло быть банальным совпадением. Не обязательно к нам, к кому угодно вообще — вон сколько зрителей здесь. Но я почему-то отказывался верить, что он пройдёт мимо. Он и не прошёл. — Келлан, здравствуй, — произнёс, подходя ближе. — Рад снова встретиться. — Я тоже, — ответил Келлан и предложил, обратившись ко мне: — Кэмерон, познакомься. Мой друг и начальник твоей службы безопасности. — Чейзер, — представился тот. — Чейзер? Странное имя. Впервые такое встречаю, — заметил я, протягивая ему руку. Не подставляя под поцелуй, как того требовали правила этикета, принятые в общении между полами, а ребром. Обладатель удивительного имени, попытался повернуть её, но я снова поставил ладонь ребром. И, кажется, услышал тихий смешок. Моё неоправданно заносчивое поведение и по всем статьям провальная попытка доказать, что я больший альфа, чем любой, альфой рождённый, нового знакомого позабавило. — Дэриэн Чейз. Для друзей — Чейзер, — пояснил он. — Кэмерон Крэйг. — Приятно познакомиться. Надеюсь, мы сработаемся. — Взаимно. Тоже на это надеюсь. Я думал, ничто не сумеет удивить меня сильнее. Но снова ошибся. Дэриэн Чейз, для друзей Чейзер, снял перчатку, и руки соприкоснулись напрямую, а не через слой кожи. И тогда я ощутил то, чего никогда не испытывал рядом с Келланом. То, о чём всегда говорили в сочетании с определением «истинная пара». Он всего-навсего коснулся руки, пожимая, а меня встряхнуло и вывернуло наизнанку, обострив до предела все чувства. Сделав полностью беззащитным, открытым перед этим альфой. Неизвестно, почувствовал ли он то же самое, или основательно пробрало только меня. Внешне он остался абсолютно спокойным и невозмутимым. Ни намёка на удивление от осознания, ни капли растерянности. Меня тянуло на дно, а он стоял и смотрел. Если бы от одного рукопожатия реально было сгореть, от меня бы не осталось ничего, кроме горстки пепла.