Разбуди меня

Разумеется, ни на какой вечер мы не попали. Положение и правила хорошего тона, конечно, обязывали, но здравый смысл тоже имел место, и он подсказывал: нахер и благотворительность, и благотворителя. Нахер — стремление прислушиваться к чужому мнению. Отныне я буду принимать решения самостоятельно. Все, без исключения. Упрямство мужа вышло боком нам обоим. Я находился в прострации, Келлан — на столе хирурга. Мужа прооперировали той же ночью. Ему в столкновении с неизвестными стрелками повезло меньше, чем мне. Пуля вошла в плечо и застряла в кости. Пока мы находились на стоянке тет-а-тет, пока я держал его за руку и задавал довольно бессмысленные в подобных ситуациях вопросы о самочувствии, он храбрился и пытался отшучиваться. Получалось с переменным успехом, чаще — не. В любом случае, до появления медиков он стойко продержался. — Прости, детка, — выдохнул, поморщившись, когда я покончил с наложением повязки, сделанной из галстука. — За что? — За обман. Я обещал тебе ночь любви после того, как вернёмся домой. Но, кажется, придётся отложить всё на неопределённый срок. — Келлан... — Аванс, — произнёс он, положив ладонь на затылок. Я послушно наклонился, и Келлан поцеловал меня. На щеке и на шее высыхали красно-коричневые полосы, оставленные его пальцами. С тех пор, как его увезли в госпиталь, прошло несколько часов, а я до сих пор не добрался до туалетной комнаты и не смыл с лица эти следы. Продолжал ходить с замысловатыми рисунками на лице, будто приверженец жестокого древнего культа, проводивший опасный ритуал и приносящий кровавые жертвы. Полиция донимала меня расспросами и отпустила, выжав, словно лимон. Им было наплевать на всё. У меня сложился определённый образ в обществе. Приходилось соответствовать, демонстрируя несгибаемость характера, и отстаивать собственные интересы с тем же пылом, с каким обычно доводилось отбивать нападки на подзащитных. Суматошный, поистине безумный день. Омерзительный. Выпивший из меня все соки и вытянувший все жилы. Я прикрыл глаза на мгновение, но тут же провалился в сон. Для этого даже не понадобились мягкая кровать и удобная подушка. Хватило жёсткого кресла в коридоре госпиталя. Ожидание новостей о ходе и завершении операции вымотало не хуже перестрелки на парковке. Впечатления от обоих событий великолепно валили с ног. — Кэмерон. Проснулся от того, что кто-то звал меня по имени. Я не узнавал этого человека и не спешил откликаться. — Кэмерон, — голос прозвучал совсем рядом, буквально в двух шагах. Нехотя открыл глаза и посмотрел на временный раздражитель. Неожиданно-ожидаемая встреча. После гибели Ричарда, временно координировавшего работу всех сотрудников службы безопасности, его появление было неизбежно. Кто-то должен был занять место Дика, и я почему-то ни секунды не сомневался, что эта должность по наследству перейдёт к определённому человеку. Он. Это действительно был он. Чейзер, или как там его называли друзья. На этот раз без строгого костюма, в обычных джинсах и толстовке, но не без любимого аксессуара, который, правда, снял и держал в руках. На самом деле, я отлично помнил историю происхождения его прозвища, при всём желании не сумел бы позабыть, но дух противоречия не остался безучастным. Неприязнь с первой фразы, с первого смешка, мне адресованного. Вопреки лживым заявлениям, не сработаемся, не проникнемся тёплыми чувствами, не научимся понимать друг друга с полуслова и действовать сообща. А задача моя усложнится в разы. Ричард был первым из тех, кто перешёл на мою сторону, стал союзником, поддерживал большинство решений и не считал позором подчинение омеге. У этого самовлюблённого и самодовольного гондона на лице написано было, где он видел подобные расклады. Там же, где я видел истинность, и непонятные чувства, охватывавшие меня каждый раз, когда он возникал поблизости. Каждый... Кривая формулировка, будто мы пересекались сотни раз, и я успел окончательно разобраться со своими ощущениями, а не терялся в них, как человек, сиганувший по дурости в глубокое синее, почти чёрное море, таящее в себе множество опасностей. — Какими судьбами? — поинтересовался. — Вроде через неделю собирался к выполнению обязанностей приступать? — Форс-мажорные обстоятельства, — ответил Дэриэн. — Или скажешь, что у тебя всё хорошо, и в услугах телохранителя совершенно не нуждаешься? — Не помню, чтобы мы переходили на неформальное общение, — огрызнулся я. — Будь добр, без фамильярностей. — Кэмми показывает зубки? — Для тебя — мистер Крэйг, и никак иначе. — Пойдём, отвезу тебя домой, — предложил он, по привычке отправив на хуй мои требования. О существовании слова субординация он не догадывался. Оно для него было и оставалось пустым звуком. Равным считал Келлана, а я в его представлении был типичным мужем богатого альфы. Избалованный, нервный, посещающий психолога на фоне перманентной депрессии, на её же фоне периодически закидывающийся колёсами и, может быть, наркотой. Томящийся от скуки, оттого капризничающий и считающий, что развеять тоску помогают новые шмотки, цацки и качественный трах. Или не качественный, а вообще любой. Лишь бы пристроить задницу, стабильно натягиваться на чей-то член и чувствовать себя счастливым, поскуливая от радости. — Домой? Кто сказал, что я с тобой куда-нибудь поеду? — Не упрямься. Я не причиню тебе вреда. Наоборот, помочь хочу. Обещаю. Слово альфы. — Мы знакомы всего пару часов в общей сложности. И что-то до твоего появления не было никаких форс-мажоров. Хотелось наставить на него пистолет и попросить больше никогда не появляться на пути. Провалиться, исчезнуть, не мешаться под ногами. Будь рядом оружие, я не стал бы тратить время на длительные раздумья. Всё равно нечего терять. Самое страшное уже случилось. — Ты мне не веришь, не так ли? — Почему я должен верить? — Из солидарности с мужем? — предложил он, чем вызвал усмешку. — Из солидарности с ним я сегодня положил большой и толстый хер на вопли интуиции и высунулся из квартиры. Людям, знаешь ли, свойственно ошибаться. Даже таким осторожным и предусмотрительным, как наш общий знакомый. Дэриэн собирался сказать что-то ещё, но не успел. Я не стал слушать. Жестом показал, чего желаю. Желал одного — чтобы он заткнулся. Отказавшись от помощи, сам поднялся на ноги и, не говоря ни слова, зашагал к выходу. Однако у двери притормозил. Дэриэн не собирался сдаваться и снова окликнул меня. — Не доверяешь, но так запросто поворачиваешься ко мне спиной? Не боишься? — А ты всегда предупреждаешь жертв о нападении? — В особых случаях, — признался он, очаровательно улыбнувшись. — Ну, так, может, пристрелишь, и дело с концом? — предложил я. — Не сейчас. — А когда? — После того, как трахну тебя, истинный. Глупо упускать такую шикарную возможность. Почувствовал. Понял. Не одного меня протащило от рукопожатия, словно от двойной порции кокса, с поправкой на отсутствие побочных эффектов. Предсказуемо не растаял — нашёл это забавным. И теперь отпускал сомнительные шуточки, от которых мне следовало прийти в экстаз, тут же раскинув ноги в приглашающем жесте. Просто потому, что истинная пара снизошла до меня и великодушно предложила поебаться, не обременяя себя ни обязательствами, ни... Да вообще ничем. — Кулак свой трахни, мудила, — посоветовал я. Произнеся это, показал ему средний палец и в одиночестве выскочил на улицу. После сегодняшней ночи, кажется, не боялся ничего. Я не хотел возвращаться домой. Шёл по дороге, не имея конечной цели — путь в никуда. С трудом сдерживал порыв: остановиться и что есть мочи заорать в ночное небо, позволяя вырваться на свободу чувствам, раздиравшим на части, подобно дикому зверю с острыми, похожими на бритвы, когтями. Мимо проносились машины. В ушах продолжал звучать раздражающий смех, который хотелось затолкать пересмешнику обратно в глотку и заставить сожрать. Без соли и сахара. Без любых других специй. Чтобы он им подавился и замолчал. Возможно, навсегда. * Безумный мир менялся с не менее безумной скоростью, то, что вчера казалось нелепым и непрактичным, сегодня становилось неотъемлемой частью жизни, а через пару лет переходило в категорию устаревших и потерявших актуальность пережитков прошлого. Однако было кое-что, остававшееся неизменным на протяжении внушительного отрезка времени и активно насаждаемого в головы каждого нового поколения. Незыблемая, неколебимая вера в то, что каждый маленький омега мечтает о большой и чистой любви. Каждый взрослый омега мечтает о ней вдвойне. Это утверждение находило отражение в бесконечных романтических кинолентах, выходивших в прокат и собиравших кассу, в романах, написанных по единому шаблону и регулярно возглавлявших рейтинги бестселлеров года. Оно лилось отовсюду. А потому встреча с истинной парой должна была вознести меня прямиком на небеса. Чтобы потом швырнуть обратно на землю. Сравнять с ней, раскатав тонким слоем по асфальту, саркастично замечал я. В отличие от большинства омег, с замиранием сердца ожидавших встречи со своей второй половиной и отчаянно фантазировавших на тему того, какой она окажется, я предпочитал твёрдо стоять на ногах. Все мои немногочисленные влюблённости — пересчитать по пальцам одной руки, и ещё останется — были более, чем реальны. Никаких придуманных альф, обладающих определённым набором качеств, наделённых неземной красотой и готовых положить весь мир к моим ногам. Первым серьёзным увлечением был, как ни странно, школьный психолог, в кабинет к которому я заглядывал гораздо чаще, чем к себе домой. Альфа, лет на двадцать старше, со спокойным, располагающим голосом, готовый протянуть руку помощи и поддержать, если в этом возникнет необходимость, — он казался мне идеалом мужчины. Едва ли он догадывался, какие чувства к нему испытывает юный посетитель, а если всё же понимал, то — честь и хвала — старательно делал вид, что ничего не замечает. Практика наблюдения за другими людьми показывала и доказывала, что подобными стойкостью и выдержкой обладают далеко не все. В разговорах с ним было что-то по-настоящему волшебное. Некая отдушина. Возможно, любовь к нему и не была любовью в полном смысле этого слова. Допустим, я никогда не задумывался о сексе с ним, не представлял, как он хватает меня за лацкан форменного пиджака, заваливает на стол, и мы тут же предаёмся страсти, забывая обо всём на свете. И, в первую очередь, об осторожности. С ним достаточно было разговоров. Фантазия не улетала дальше прогулок, во время которых предписывалось держаться за руки и, периодически останавливаясь, целоваться. Он дарил бы мне плюшевых медвежат, а я, оказавшись в столовой, покупал два кофе вместо одного и обязательно приносил ему в кабинет, оставляя на столе вместе с милой запиской. Возможно, мне просто не хватало родителей, а потому тянуло к взрослому человеку, с готовностью отвлекавшемуся от дел ради меня, а не прикрывавшемуся отговорками о необходимости постоянно уделять внимание бизнесу. Три ха-ха, я и был этими делами, раз уж за копание в моих мозгах ему платили. Нельзя сказать, что я этого не понимал, но всё равно видел в собеседнике нечто большее, чем мозгоправа. Подозреваю, был не один такой. Омег, у которых в анамнезе имелось немало подростковых проблем и, как следствие, море дерьма в мозгах, в академии обучалось предостаточно. И все они периодически заглядывали в кабинет психологической помощи. Фантазировали и мысленно запаивали самого понимающего человека в мире столовским кофе, а у себя на подоконнике выстраивали стройные ряды несуществующих игрушечных медведей. Под вторым номером в моём жалком списке проходил именно Келлан, о котором я, на тот момент, знал самый минимум. Влюблённость в образ, а не в человека не была таким уж редким явлением, потому я не считал свой случай из ряда вон выходящим. С поставленной передо мной задачей справился просто отлично. Мне предписывалось полюбить человека, которого я не знал. Послушный сын исполнил наказ родителей. Полюбил и позволил себе немного заблуждений. Например о том, что Келлан ни разу не приехал в академию на фоне занятости. Сначала школа, потом университет. Ему некогда. Он заботится о будущем. Однажды начнёт заботиться и обо мне. Всему своё время, не стоит торопить события. Сцена на похоронах показала Келлана таким, каким он был. Без прикрас. Без нимба, нарисованного моим воображением над его головой, без намёка на тёплые чувства, но с зашкаливающим уровнем отвращения. Тогда я окончательно убедился, что рассчитывать в этой жизни не на кого. Разве что на самого себя. А ещё в том, что любовь — это полное дерьмо, и от неё лучше держаться подальше. Ничего хорошего она в себе не несёт. Вряд ли с течением времени что-то изменится. Это технологии совершенствовались, а наука развивалась. Некоторых сфер жизни прогресс не коснулся с давних пор и по сей день. Любовь, как и сотни лет назад, оставалась всё той же химической реакцией, набором чувств, превращающих здравомыслящих людей в жалкое подобие прежних себя, чем-то — спойлер, многим — жертвующих, периодически наступающих на горло принципам и подстраивающихся под желания других. Вопреки уверениям о том, что любовь между истинной парой — нечто особенное, неповторимое и стоящее больше жизни, она представлялась мне дерьмом ничуть не меньшим, чем любая другая. Вероятно, большим. Она не поддавалась контролю. Процесс запускался сразу, спонтанно, стремительно прогрессировал, не оставляя шансов на спасение. Я боялся этого и всеми силами надеялся избежать. Не должен был поддаться соблазну и стать заложником сложившегося положения, чувств и желаний. Даже в день, когда Келлан вытащил из аптечки блокаторы, лишив возможности остановить течку, я не чувствовал себя настолько зависимым, как теперь. А ещё никогда не ощущал себя запредельно глупым и абсолютно потерянным существом. В присутствии Чейза я вёл себя совсем не так, как подобает омеге, неоднократно доказавшему, что он не просто большеглазая куколка для утех — незаменимый специалист со стальными яйцами, способный выдержать любой прессинг и дать достойный отпор. Адвокат, получивший своё прозвище за реальные заслуги. Не только потому, что по образованию юрист, а по статусу — супруг самого Свона. Следовало оставаться спокойным, невозмутимым, циничным. Реагировать на подколки снисходительно-равнодушно, а не вспыхивать за мгновение, будто сухая трава под палящим солнцем. Я, забыв обо всём, откликался на каждую малейшую провокацию, словно омега младшего школьного возраста, страдающий от того, что его дёргают за косички. Или, что ещё страшнее, не страдающий вовсе, а получающий удовольствие и не теряющий надежды на повторение. Чейз знал это. На подсознательном уровне чувствовал. И смеялся, не признавая мой авторитет. Для него я не был хозяином. Для него я не был равным. Для него я был банальным омегой, текущим от одного взгляда и мечтавшим раздвинуть ноги перед своей истинной парой. Самое мерзкое: он был не так далёк от истины. * Я проторчал в душе гораздо дольше, чем собирался. Отношения с планированием и распределением времени в этот день у меня не складывались. Сначала смывал кровь и грязь, потом — просто стоял, прислонившись спиной к стене и позволяя тёплым струям стекать по коже, даря иллюзию облегчения. А потом... Потом — мастурбировал. Зажимал рот ладонью, тихо поскуливая, и возвращался к своей некогда мимолётной, а ныне весьма настойчивой мысли о двух альфах. Келлане, к которому успел привыкнуть, и Дэриэне, которого знал всего ничего, но от присутствия которого рядом воспламенялось и пространство вокруг, и я сам, пусть признать последнее было сложнее всего. Фантазия была запредельно яркой. Таким же вышел оргазм, хотя ничего особенного я, давно привыкший к мысли, что подобные развлечения — не более чем способ быстро снять напряжение, не ждал. Секс был явно приятнее одиночного забега. Но сегодня мне с лихвой хватило мыслей и собственных пальцев. У меня кружилась голова, я чувствовал себя опьяневшим, а то и накачавшимся наркотой, дыхание сбивалось, а мозг продолжал генерировать различные варианты взаимодействия. Я закрыл глаза и непроизвольно облизал губы. Стоял, упираясь обеими ладонями в стену, расставив ноги на ширине плеч. По стенке душа стекали капли спермы, а член снова начал отвердевать. Блядство. Я находился не в той ситуации, не в том положении, чтобы самозабвенно предаваться эротическим фантазиям. У меня голова должна была пухнуть от мыслей о покушении. О Келлане, пережившем операцию и в этот момент, скорее всего, отходящим от наркоза. О проблемах, ставших после перестрелки более чем очевидными. О том, что наше влияние стало кого-то напрягать, а, значит, опасность постоянно ходит рядом. Я думал совсем не о том. Забавно, но совесть не мучила. Она ни на минуту не проснулась. Очевидно, тоже получала удовольствие и ни о чём не жалела. Промакивая влажные волосы полотенцем, я вышел в спальню и замер на месте, ощутив постороннее присутствие. А ещё — пристальный взгляд, оценивающий и насмешливый одновременно. Не требовалось много времени, чтобы определить, кто стал нарушителем порядка. Ситуация вышла двусмысленная, в чём-то провокационная, а в чём-то — неловкая. До недавнего времени на моём пути не встречалось ни одного потенциального самоубийцы, способного прийти в нашу с Келланом спальню без предупреждения. Окажись кто-то в положении, подобном сегодняшнему, он бы моментально осознал ошибку и, извинившись, удалился. Но мистер Чейз, бесспорно, был не из тех, кто играет по общепринятым правилам, а я — не из тех, кто стесняется собственного тела и стремительно бросается к шкафу, чтобы достать первую попавшуюся вещь и прикрываться, стыдливо прижимая её к груди. Другое дело: знай я о несогласованном визите, не стал бы выходить из ванной, не одевшись предварительно. Что случилось, то случилось. Я стоял напротив него обнажённым. Практически. Кружевные трусы, больше открывавшие, чем скрывавшие, не в счёт. Келлану подобное нижнее бельё безумно нравилось, а я старался соответствовать его запросам. До сегодняшней ночи никто, кроме мужа, не знал, что находится у меня под брюками. Никого не должны были ебать наши сексуальные предпочтения и фетиши. Оставив полотенце в кресле, я подошёл к двери, чеканя шаг. — Как ты здесь оказался? — спросил, сложив руки на груди. — Вошёл через дверь. — Логично. Но я не про спальню спрашиваю, а про дом. Не помню, чтобы здесь над входом было написано «проходной двор», а охрана пропускала каждого желающего. — Я здесь живу. — Да неужели? С каких пор? — С тех самых, как Келлан пригласил меня на работу. Тогда же предложил перебраться в этот дом, если соглашусь. — Мужа своего он тебе не предложил? — Нет, но, кажется, это и не требуется. Ты сам отлично справляешься, без посторонней помощи, — успокоил Чейзер, вновь окидывая меня оценивающим взглядом с ног до головы. — Тебя не учили стучаться, прежде чем в чужую комнату вламываться? — Учили. Я стучал, но не ответа не получил. Пришлось войти без разрешения. — Зачем? Не помню, чтобы звал тебя. Не помню, чтобы нуждался в компании для обсуждения важных вопросов. — Мне нужно было удостовериться, что с тобой всё в порядке. — Удостоверился? — Вполне. — Тогда пошёл вон, — процедил я, усмехнувшись. В душе поднимался ураган. Я сомневался, что он говорит правду. Относительно того, что стучал в дверь. Он не походил на человека, умеющего подчиняться. Максимум — игра на равных, но никак не услужение. К чёрту условности. Скорее, он начнёт открывать двери ногами, чем будет стоять и смиренно ждать властного «войди». При таком раскладе, и в ванную комнату мог заглянуть, оставшись незамеченным и никак не выдав собственное присутствие, зато насмотревшись на непрофессиональное порно. Судя по всему, насмотрелся. В его личном рейтинге я стремительно падал всё ниже и ниже. Это должно было злить. И злило. Это должно было отталкивать. Но... притягивало сильнее прежнего. Чейзер успел переодеться. На нём снова был деловой костюм, а образ парня из соседнего двора, только-только спустившегося по трапу самолёта и моментально полетевшего спасать утопающих, остался в прошлом. Меня так и надирало — протянуть руку, провести кончиками пальцев вдоль ровной линии пуговиц, расстёгивая их по одной. Запустить ладонь под ткань, прижать к его коже. Почувствовать тепло и не разорвать контакт стремительно, как тогда, на скачках. Проверить сумасбродную теорию. Что будет, если... Воспламенится кожа у обоих, или всё-таки нет? Бесконечность мыслей при полном отсутствии реальных поступков. — Уже прогоняете, мистер Крэйг? И, что, никаких поручений не будет? Подъебнул. Сумел вывернуть желаемое обращение так, чтобы я снова почувствовал себя идиотом, севшим в лужу, а не победителем, добившимся от побеждённого выполнения условий. Даже Брайан не произносил это «мистер Крэйг» столь уничижительно и презрительно, а Чейзеру удалось. С лёгкостью. Феноменальный талант — доводить меня до стадии белого каления, при этом оставаясь невозмутимым и безэмоциональным. — Многое успел увидеть? — вопросом на вопрос ответил я. — Достаточно, — произнёс он, не став отпираться. — Некоторые ракурсы были очень даже ничего. Размахнувшись, я влепил ему пощёчину. Самое меньшее, что хотелось сделать. Самое нейтральное. Самое сложное — ударить и остановиться, а не дёрнуть за воротник рубашки, притягивая к себе и впиваясь поцелуем в этот ядовитый рот. Не боясь отравиться, а с радостью принимая яд. Мне хотелось, чтобы он подхватил меня и уложил в кровать, а то и вовсе прижал к стене, стянул кружевную тряпку и взял без промедления. Заставил не тихо поскуливать и постанывать, а орать, срывая голос. Чтобы все слышали, все понимали, все знали, кому я, на самом деле, принадлежу по прихоти судьбы. Его происходящее почти не задевало, если не считать реакцией веселье. А он смеялся, смеялся и не думал останавливаться. — Пошёл вон, — повторил я злее прежнего. — Ничего интересного больше не увидишь. — Правда? Я так надеялся, что ты повторишь коронный номер на бис. Для определённого зрителя. Ты только что уничтожил мою заветную мечту. — Не дождёшься. — Какая жалость. Чем же планируешь заниматься? Неужели я настолько скучный собеседник, что уже успел утомить тебя? — Планировал подрочить перед сном. В этот раз желательно без свидетелей. — Ещё не надрочился? — Не твоё дело. Это знаешь ли, отличное средство, чтобы уснуть. — Смотри не оторви, — предостерёг он, открывая дверь и выскальзывая в коридор. — Спокойной ночи, мистер Крэйг. Оставшись в одиночестве, я рухнул на кровать и крепко-крепко зажмурился. Совет звучал грубо, но был весьма актуален. Простыни приятно холодили разгорячённое тело. А я никак не мог отделаться от мысли: что сделал бы Чейзер, рискни я поставить на карту всё, поцеловав его и предложив себя. Кажется, я мог погрузиться в ванну со льдом, а этот лихорадочный жар всё равно не отпустил бы меня, не позволил избавиться от навязчивого образа, от назойливого запаха альфы. Моего альфы. Ароматов его одеколона, шампуня, крема после бритья, казавшихся идеальнейшими на свете. От иррациональных чувств, обещавших огромные неприятности, если я поддамся им, если позволю себе больше, чем позволил на данный момент. Прихватив кружевной край, я потянул нижнее бельё, снимая. Закусил губу, чтобы не застонать, когда пальцы скользнули по повлажневшей головке. Глаза я так и не открыл. Пока реальность находилась по ту сторону сомкнутых век, я представлял его поцелуи и прикосновения на своём теле. Жадные руки, горячие губы, умелый язык, вскруживший голову десяткам омег, побывавших в постели этого альфы. Мечтал, чтобы он был рядом. Чтобы видел. Чтобы участвовал. Чтобы прикусил кожу на шее, прокалывая её и оставляя метку, означавшую, что принадлежу ему и только ему. Стоило открыть глаза, и я остался бы один, и пустота поглотила меня. Неуместная бравада была ложью от начала и до конца. Я хотел его всем своим существом и понимал, что это невозможно. Он был так близко. В то же время — так далеко. А ещё я точно знал, что бы ни делал, этой ночью уснуть не удастся.