Разбуди меня

Не сосчитать, сколько раз за месяцы пребывания под одной крышей мне хотелось распахнуть дверь в его спальню, сложить руки на груди и невозмутимым тоном заявить, что сотрудничество подошло к концу. Я не нуждаюсь в подобных помощниках, потому он может валить на все четыре стороны. Плакать и кусать локти из-за потери специалиста никто не станет, зато дышать будет в разы проще. Новых людей так и быть подберу сам. Перемены всегда ведут к лучшему, и я запущу процесс своими руками. Избавлюсь от тех, кто был предан Келлану, сформирую штат охраны из тех, кому буду доверять. Во избежание разного рода неприятных происшествий. Пересекал коридор, замирал у двери комнаты, занимаемой Дэриэном. Заносил руку, чтобы постучать, отдёргивал её, разворачивался и уходил. Оказавшись в спальне, чувствовал себя так, словно не уволить человека пытался, а совершал одно из самых страшных преступлений. Подсознание продолжало кричать, что история появления старого друга шита белыми нитками, а потому доверять этому альфе себе дороже, но когда я действительно прислушивался к советам внутреннего голоса, а не пускал всё под откос, поддавшись влиянию эмоций? Последний раз желание распрощаться с Дэриэном посетило меня сразу после случая в клубе. И было настолько настойчивым, что я не смог сопротивляться. — Проваливай, — произнёс, когда машина остановилась у ворот нашего с Келланом дома. — Больше не хочу тебя видеть. — Что это значит? — уточнил Дэриэн. — Очередное проявление систематических загонов? Или что-то новое в программе? — Что в моих словах было непонятным? — огрызнулся я. — Не хочу, чтобы ты жил в этом доме. Не хочу пересекаться с тобой. Предлагаю прямо сейчас прекратить сотрудничество. Считай, делаю то, что не успел сделать Келлан. Я тебя увольняю. — Даже так? — Даже так. — А как же недавние слова о незаменимых помощниках? Сотрясание воздуха под влиянием момента? — Не стоит верить всему, что говорят. — Решение окончательное? — Да. — Хорошо. Как вам будет угодно, мистер Крэйг, — произнёс Дэриэн. Он не бросился меня переубеждать. Не ухватился за любимый аргумент о заплаченных деньгах, которые должен отработать. Не пытался бить по больному, намекая или открытым текстом говоря, что прогнать его я пытаюсь вовсе не потому, что работа службы безопасности под его руководством меня не устраивает. Потому, что с каждым днём всё сильнее увязаю в нём, как муха в варенье или любое другое насекомое в капле янтаря. Вырваться, конечно, можно, но безболезненно процесс не пройдёт. Лапки обязательно останутся в густой застывающей массе. Хотя бы пара. Хорошо, если столько, а не все разом. Этой зависимости я и опасался. Дэриэн смотрел на меня, и не нужно было слов, чтобы удостовериться: тайна давно перестала быть для него таковой. Он знает: стоит поманить ещё пару раз, и сил на сопротивление не останется; я упаду к его ногам, словно птица с перебитым крылом, не способная удержаться в полёте. В тот же вечер Дэриэн собрал вещи и, не сказав ни слова, уехал в неизвестном направлении. Я слышал, как соприкасается с косяком дверь, как он идёт по коридору. Видел, как он спускается по лестнице; стоял наверху и прожигал его спину взглядом, словно надеялся, что дорожная сумка вот-вот соприкоснётся с полом, а потом мне в лицо рассмеются и скажут, что никуда не денутся. Ни из этого дома, ни от меня. Дэриэн замер у двери, отсалютовал и ушёл, не сказав ни слова. Когда это случилось, я впервые рискнул зайти в его бывшую спальню. Обычная гостевая комната в этом доме. Одна из. Ничего необычного. Но я с одержимостью чокнутого фетишиста вцепился в простыню, прижимая её к груди и зарываясь в ткань носом, с жадностью втягивал этот запах и тихо поскуливал от отчаяния. В тот миг казалось, что схожу с ума. А, может, не казалось. Может, действительно находился на грани, потеряв возможность контролировать самого себя, полностью отдаваясь во власть проснувшихся инстинктов, безвестным голосом оравших, как сильно я хочу этого альфу. Как плохо становится от мысли, что он может быть с другими, при этом наслаждаясь и не думая обо мне. Вообще. Без него я не существовал. Без него жизнь и жизнью не была — так, бесцветное прозябание, о котором и заговаривать лишний раз не стоит. Всё равно ни единого проблеска не обнаружишь. Не появись Чейзер на пути, я бы никогда не узнал о том, что собой являет пресловутая истинность, о которой так много и часто говорили другие люди. И даже в общих чертах не сумел бы представить, насколько огромным влиянием обладает она. Насколько быстро и точно, словно снайпер высшего класса, отбивает способность мыслить трезво в присутствии истинной пары. Теперь на руках было доказательство — множество их, — и ни одного опровержения. Он позвонил через три дня, заставив впасть в ступор. Желание общаться посетило его посреди ночи. Три часа, как по расписанию. На дисплее отразилось не имя, не прозвище для друзей и не официальное «мистер Чейз». Короткое, но ёмкое «сука», которым я его когда-то наградил, но так и не удосужился исправить. С этого же слова и началось общение после того, как ответил на звонок. Не сбросил, не выключил телефон, не отправил сообщение с приказанием — в сотый раз — катиться по всем известным адресам, но никогда, ни при каком раскладе не вспоминать о моём существовании, не пытаться напоминать о себе, не говорить об истинности, от которой обоим не сбежать, как бы сильно не хотелось. Чейзер был мертвецки пьян. Мы махнулись местами. Он набрался до соплей, а я был трезв, словно стёклышко. Слушал его, не обрывая звонок, прижимал трубку к уху и жадно ловил каждое слово. — Сука, — произнёс он. — Ты просто сука, Кэмерон. Начал так. Так и закончил. Впервые выплеснул всё, что накопилось, не прикрываясь кривыми ухмылками и насмешливыми замечаниями. Не знаю, на что рассчитывал, чего добивался, чего по-настоящему ждал и что надеялся услышать. Я не начал орать, обкладывая его матом в ответ, не стал хохотать безумно. Не отключился, не сказав ни слова. Сглотнул бесшумно, облизал пересохшие губы, боролся с собой и своими чувствами. Сука. Это слово вполне подходило нам обоим. И ему, старательно выводившему меня из состояния равновесия. И мне, исполняющему до мелочей разученный номер «Собака на сене». Не позвать к себе, не смириться с тем, что он может найти другого и жить со своей находкой счастливо, несмотря на отсутствие истинности. — Возвращайся, Чейзер, — выдохнул. Почувствовал, как с плеч упала гора, стоило перестать собственноручно выстраивать между нами стену и сделать шаг навстречу. Он ничего не сказал в ответ. Оборвал разговор. Пропал на два дня. Ни повторного звонка. Ни сообщения. Ни встречи лицом к лицу. Ни намёка на то, состоится она, или звонок был всего лишь способом убедиться в своей нужности. Несмотря на то, что сведения о звонке значились в списке вызовов смартфона, всё равно начал сомневаться в реальности случившегося. Может, настолько хотелось услышать его голос, что мне всё приснилось, и я не сумел разделить сон и явь? А на третий день он вернулся. Я благополучно заткнулся. Не стал напоминать о собачках, прибегающих к хозяевам, не пытался блистать остроумием и мериться с Чейзером хуями. Протянул руку, как тогда, на скачках, давая понять, что с тех пор ничего не изменилось: целовать по-прежнему не нужно. Он не насмехался и не пытался перевернуть мою ладонь тыльной стороной. — Мир? — спросил я. — Мир, — ответил, глядя на меня своими невозможными глазами и как будто душу вынимая, а потом притянул к себе на пару мгновений, прижимая, надавливая ладонью между лопаток, и тут же отпустил. Но мне и того хватило, чтобы снова с разбегу прыгнуть в источник персонального безумия. Не пожалеть. Иррационально восхититься. Чейзер вернулся. Снова был рядом. Со мной. Подарок, лучше которого не придумать. * Одну важную деловую поездку я начал планировать ещё до наступления рождественских праздников. Однако жизнь вновь внесла определённые коррективы в расписание. Выбраться в назначенный день не удалось, пришлось переложить, притом неоднократно. Я отправился в Портленд тогда, когда откладывать поездку стало попросту неприлично. А ещё — обстоятельства сложились против нас. Кто-то помог принять решение. Во всяком случае, меня не оставляла мысль об этом. Оправданная или нет — неизвестно. Но она усердно дёргала натянутые нервы, заставляя искать в трагических событиях второе дно и не верить всем на слово. Дело моих родителей тоже продолжало жить, притом весьма активно, и столь же активно требовало к себе внимания. Келлан, получивший по условиям брачного контракта право распоряжаться всем, что принадлежало некогда семье Крэйг, не остановил производство и реализацию лекарственных препаратов. Он не был идиотом и отлично понимал, сколько денег будет приносить ему грамотно организованная фармацевтическая империя, заслужившая авторитет на международном рынке и постепенно, но уверенно расширявшая границы влияния. Он прогнул производство под свои интересы, вкладывая деньги в производство и перевозку не только лекарственных средств, но и химии запрещённой, однако не уничтожил его окончательно. В Портленде находился один из важных филиалов нашей компании. Здесь же располагались склады продукции. Происшествие, связанное с последними, и заставило вылететь сюда, как можно скорее. Складские помещения вспыхнули один за другим, словно сухое дерево, политое горючим. И хотя официальная версия гласила, что причиной пожара стала неисправная проводка — последний раз склады были переоборудованы ещё при жизни родителей, — в совпадения верилось с трудом. Прилетев на место происшествия, я увидел полностью выгоревшие коробки зданий. Стены, покрытые чёрной копотью, рухнувшие перекрытия. Упадок и разруха, внушительные убытки. Спасти ничего не удалось. Окончательно добили сообщения о смерти нескольких сотрудников, не сумевших выбраться из горящих зданий. Под финал погода решила надо мной посмеяться. В день, когда горели склады, с неба не упало ни капли дождя. Зато сегодня на город обрушились ливни, прогноз «порадовал» сообщениями о штормовом предупреждении и возможном урагане в течение трёх-четырёх часов. Уже сейчас лило, как из ведра. Редкие пешеходы не шли по улицам — плыли. В ближайшем будущем к ним обещали присоединиться и автомобилисты. Уровень воды прибывал. Разумеется, ни о каком разрешении на вылет речи не шло. Мы оказались заперты в Портленде. Настроение и без того было редкостно паршивым. Омерзительная погода ситуацию усугубляла. — Полное дерьмо, — прошептал я, прикрывая глаза рукой. — Сложно не согласиться, — подтвердил Дэриэн, находившийся за рулём. — Ты о чём? — А ты? — Обо всём. О пожаре. О дожде, который не мог начать лить раньше. О встрече с семьями погибших и необходимости подбирать нужные слова. О невозможности вернуться домой. Уверен: если мы попытаем удачу и постараемся снять номер, нам обязательно укажут на дверь. И скажут, что тут нет мест. Простите, но все номера заняты. Можем предложить вам надувной матрас в подсобном помещении для хранения моющих средств. — Не угадал. — Неужели провидение шепнуло тебе на ухо о готовящихся катаклизмах, и ты предусмотрительно забронировал несколько номеров? — Нет. — Хотя бы один? — Тоже нет. — Тогда не знаю. Сдаюсь и честно признаюсь: фантазия в коматозном состоянии. — Нам есть, где переночевать. К завтрашнему утру, надеюсь, погода сжалится, и мы сумеем вылететь из Портленда. Хотя, ты прав. Она полное дерьмо. И всегда такой была. — Всегда? Только не говори, что родился и вырос здесь. — Нет. Но мне довелось прожить тут несколько лет, оказавших сильное влияние на дальнейшую жизнь, — пояснил Дэриэн. — Не будь в моей истории Портленда, я вырос бы совсем другим человеком. — Интригующе, — произнёс я, закинув руки за голову и глядя в боковое стекло. — Оно и слышно. — Правда, интригующе. С удовольствием послушаю, если захочешь рассказать. Но сейчас я немного на другой волне. — Какой? — Хочу вымыться, поесть и выспаться. До сих пор кажется, что на коже слой копоти, а сам я пропах дымом, пропитался им насквозь. Если в твоём убежище есть душ, продукты и удобная кровать, то это дом мечты. — А если кровать неудобная? Душ старый, вода ржавая, а из продуктов только консервы сомнительного происхождения? — Выбирать не приходится. Возьму, что дают. Всё, правда, настолько плохо? — Нет, — заверил Дэриэн. — Гораздо лучше, чем я обрисовал. — Гений рекламы! — Не будет завышенных ожиданий, не будет и разочарования, — назидательно заметил он. Мысленно я с ним согласился. Убежище оказалось вовсе не таким, как представлялось в мыслях. Симпатичный, небольшой дом. Без изысков, но вполне подходивший, чтобы пережить время дождей в тепле и уюте. Ни намёка на пыль, никакой затхлости и запущенности. Вряд ли здесь жили постоянно, разве что время от времени наведывались, но стабильно поддерживали в доме чистоту. Белоснежные занавески, такая же скатерть на обеденном столе, постельное бельё, не потерявшее аромат кондиционера, что открытым текстом говорило: стирали и перестилали его совсем недавно. Бросив дорожную сумку рядом с кроватью, я стянул с себя костюм, пропахший дымом, и направился в душ. Вопреки недавним заявлениям, вполне себе современный. И вода была обычной, а совсем не ржавой. Тщательно промыл волосы, избавляясь от неприятного запаха, согрелся и почувствовал себя в разы лучше, чем прежде. Высушив волосы и переодевшись, спустился вниз. Дэриэна не было ни в гостиной, ни в столовой, ни в кухне. Вода не шумела, так что заглядывать во вторую ванную тоже не было смысла. В доме вообще стояла тишина, которую я назвал бы потрясающей, не будь она настолько пугающей. Заглянув в холодильник, с удивлением обнаружил, что полки тоже забиты едой до отказа. И чего там точно нет, так это консервов сомнительного происхождения. Вытащив одну из упаковок ванильного пудинга, нашёл в ящике ложку и зачерпнул немного. Прихватив находку с собой, решил проверить кое-какую догадку и высунулся из дома. Разгадка была проста, как дважды два. Дэриэн и не думал никуда прятаться, не бросал меня в одиночестве. Он стоял под навесом, прислонившись спиной к стене. Привычно скрестил длинные ноги в щиколотках и курил, изредка затягиваясь. Успел переодеться. Вместо делового костюма облачился в тёмные джинсы и такой же свитер. Дэриэн заметил непрофессиональное наблюдение. Посмотрел на стакан с пудингом в моих руках, затушил сигарету. — Извини, задумался, — произнёс. — Не перебивай аппетит сладостями. Сейчас приготовлю что-нибудь существенное. — Не стоит. Я сам могу, если... — Было бы невежливо заставлять гостя вставать у плиты. — Гостя? Получается, это действительно твой дом? — Дом памяти, — улыбнулся Дэриэн. — Я уже говорил, что в Портленде прошло несколько лет моей жизни. Они, действительно, прошли здесь, в этом доме, принадлежавшем моему деду. Но даже сейчас, когда Ральфа нет в живых, я не чувствую себя здесь хозяином. Это его дом. Его и только его. Был и остаётся. А я так, заглядываю периодически. Плачу за то, чтобы здесь поддерживали порядок и знаю, что мне всегда есть, где остановиться при необходимости. — Твоему деду, значит? — я ухватился за кусочек новой информации. Упоминание о родственниках Дэриэна было в досье, но прежде вся информация оставалась обезличенной — всего лишь набор фактов. Услышать всё напрямую было гораздо приятнее и интереснее. Может, будь на месте Дэриэна кто-то другой, я не стал бы надолго задерживаться рядом и жертвовать сном, но его готов был слушать сколько угодно. — Да. Когда мне было одиннадцать лет, родители поняли, что не созданы друг для друга. Когда на них снизошло озарение, они принялись делить всё, что под руку попадёт, попутно превращая в ад не только собственную жизнь, но и жизнь своего ребёнка. В итоге сошлись во мнении, что разделить меня не получится, если только распилить. Тогда и решили, что стоит отправить сына на воспитание к деду. Что-то вроде «так не доставайся же ты никому». Он был интересной, немного противоречивой личностью. Часто закладывал за воротник, и в такие моменты его стабильно пробивало на откровения, которых с лёгкостью хватило бы на полноценный роман, а то и серию их. Хватался за ружья, которых у него было не меньше десятка, ставил меня к стене и, положив на голову яблоко, целился. К моменту, когда он стрелял, я успевал мысленно несколько раз намочить штаны от страха. Боялся, что однажды дед промахнётся, и пуля вместо яблока размозжит мне голову. Но нет. Он никогда не промахивался и с гордостью говорил, что руки помнят, как надо держать оружие. Он научил меня стрелять, он же настоял на том, чтобы я отслужил несколько лет. Деньги лишними не были никогда, а в армии неплохо платили. Фактически, это и был мой стартовый капитал для начала взрослой жизни. — Он распускал руки? — Никогда, — уверенно ответил Дэриэн. — Нужно было очень постараться, чтобы вывести его из себя и заставить повысить голос. Алкоголь пробуждал в нём не агрессию, а авантюризм и сентиментальность. Авантюризм проявлялся в желание пострелять. Сентиментальность — в воспоминаниях о погибшем супруге. Мой дедушка умер очень рано. — Почему? — Особенности физиологии. Ему нельзя было рожать по множеству показателей, но он отчаянно хотел стать папой и решил, что ребёнок важнее. Скрыл беременность, не сделал аборт на раннем сроке. Врачи дали ему надежду, сказав, что вероятность родить без осложнений равна пятидесяти процентам, и он поверил. Когда дед понял, в чём дело, было поздно. Я чуть не подавился очередной порцией пудинга, которую только-только засунул в рот. Слишком сильно это напоминало мою собственную историю и мою собственную физиологию. — Ты много о нём знаешь? — Дедовых рассказов хватило бы ещё на несколько томов. Несмотря на то, что они прожили вместе всего три года, общих воспоминаний у них набралось множество. Освальд был пианистом. Они с Ральфом познакомились на одном из концертов, устроенных специально для военных. Дед говорил, что подарил очаровательному омеге цветы, ладони соприкоснулись на мгновение, и с тех пор он потерял покой и сон. Спустя полгода, и то, и другое к нему вернулось, а очаровательный омега стал его супругом. — Истинные? — предположил я. — Именно так, — подтвердил Дэриэн. — Ральф тщательно оберегал всё, что было с ним связано. Фотографии, личные вещи, продолжал до последнего хранить его ноты. Научился со временем играть сам, научил меня... Иногда, сидя в гостиной, просил исполнить для него особо полюбившиеся произведения. Получался получасовой концерт по заявкам слушателя, завершавшийся всегда одной и той же композицией. Дед говорил: «Давай нашу!», и это означало, что настала пора играть национальный гимн. Ральф выпивал залпом последнюю стопку, трепал меня по волосам и уходил спать. — Надо же. — Что? — Ещё один скрытый талант, о котором я не догадывался. Неужели действительно так хорошо играешь? — До дедушки далеко, но и насилием над клавишами это тоже не назвать, — заметил Дэриэн. — Сыграешь как-нибудь для меня? — Если хорошо попросишь. — Попрошу, — пообещал, выскребая из стаканчика остатки пудинга. — Обязательно попрошу. — Не замёрз? — поинтересовался Дэриэн, бросая пачку и зажигалку на деревянный столик, стоявший рядом. — Нет. Здесь хорошо. Спокойно. Тихо. Уютно. Непривычно. Даже шум дождя не раздражает, а умиротворяет. Со мной такого давно не было. С самых ранних лет, если быть откровенным. Однажды я танцевал под дождём. Мне было лет пять, а, может, немногим меньше. Выбежав из дома, прыгал по лужам, ловил ртом дождевые капли. Гремел гром, сверкали молнии, ветер одну за другой швырял в лицо пригоршни капель, но я не боялся. Вообще не замечал их, не придавал значения. Мне было хорошо. Потом меня вернули к реальности, схватив за шкирку, затащив в дом и отчитав со всей строгостью. Но момент наслаждения природной стихией был настолько сладким, что никакие нравоучения не смогли его перебить. То, что я испытывал сейчас, во многом походило на ощущения родом из детства. Хотелось подойти ближе к Дэриэну, прижаться, обнять и почувствовать ответные объятия. Остаться с ним, как можно дольше. Вот так. Рядом. Вместе. Отрезанные плотной стеной дождя от других людей. От всего мира. — Откровенность за откровенность? — предложил Чейзер, нарушая тишину. — Какого плана? — Вопрос, который я задавал неоднократно, но так и не получил ответа. — Наш с Келланом ребёнок? Что с ним стало? Куда он подевался? — Да. — Тебе не кажется, что обмен выходит неравноценный? — Кажется. Но мне... важно знать. — Он умер, — привычно повторил я. — На самом деле содержание моей медицинской карты кое в чём совпадает с картой твоего дедушки. Специалист из центра планирования семьи, у которого я наблюдался, сказал, что мне нельзя рожать. Риск также снижался на пятьдесят процентов при условии, что отцом станет истинный, но с Келланом у нас была минимальная совместимость, а, значит, шансов выжить не было вообще. Келлан не собирался ставить меня в известность об этом, просил доктора хранить молчание. Зато отчаянно желал сделать ребёнка и одним выстрелом убить двух зайцев. Я погибаю при родах и больше не мешаюсь под ногами. Изящный способ избавиться от обузы. Появляется ребёнок, и вторая часть наследства, оставленного моими родителями, тоже переходит в руки Келлана. — Но?.. — Ребёнок так и не родился. Однажды вечером Келлан пригласил сыграть с ним в шахматы. Он был в дурном настроении, а потому игра пошла совсем не так, как должна была. Келлан сорвался и избил меня. Сломал нос, усыпал битым стеклом, несколько раз ударил в живот, швырнул подсвечник с горящими свечами и... запретил обращаться в больницу. Я был не в состоянии дотянуться до телефона — какие там звонки. А люди, работавшие на Келлана, не посмели ослушаться приказа и оставили меня истекать кровью. В тот вечер я потерял ребёнка. А потом меня вышвырнули из дома, приказав больше никогда не показываться на его пороге. Видимо, Кел нашёл способ прибрать к рукам остаток наследства, не мучаясь с беременным чучелом под боком. Я ушёл. Не то что ушёл — сбежал. Не куда-нибудь, а к младшему брату Келлана. Он оплатил лечение, перевязку труб, на которой я настоял, и пластические операции. Превратил из урода, над которым насмехался и Келлан, и его многочисленные любовники, в настоящую куколку. Не знаю, что делал бы без него. Смог бы выжить? Или всё-таки нет? Рассказывать об этом было непросто, несмотря на то, что я старался максимально отделиться от событий прошлого. Представлял себя сторонним наблюдателем, а не непосредственным участником. Наверное, Дэриэн очень удачно выбрал время для развода на откровенность. Лучше не придумать. Больше не было боли, разрывающей на части, но зато обнаружилась потребность выговориться, поделиться переживаниями, разделить их с кем-то, а не вариться в этом котле самостоятельно. И я говорил, не глядя на собеседника, сосредоточившись на ложечке, которую крутил в руках. — Если бы у нас был ребёнок... То есть, если бы я носил твоего ребёнка, ты бы позволил мне родить? Новый вопрос, заданный спонтанно, под влиянием момента, в череде их. Просто потому, что сам факт наличия общего ребёнка представлялся максимально нереальным. При всей моей тяге к Чейзеру, отрицать наличие которой было глупо, я не собирался, сломя голову бежать в центр планирования семьи и просить о помощи в деликатном деле, настаивая на поиске суррогатного папочки. Не отказывался от прежних слов о том, что тварям, вроде нас с Келланом, не стоит задумываться о продолжении рода. Однако идея была слишком настойчивой — промолчать не удалось. — Сложная задача, — произнёс Дэриэн. — Сложная, — согласился я. — Но не первая в истории твоей семьи. — От этого знания проще она не становится. Дед всю жизнь только и делал, что укорял папу. «Ты родился, Освальд умер. Это несправедливо. Всё должно было быть иначе». Завести ребёнка не равно завести собаку. Ответственное решение, идти к которому можно не один год, и всё равно тонуть в сомнениях. Если его появление невозможно без принесения в жертву родителя, всё осложняется в разы. Этот ребёнок будет напоминанием и виновником несчастья. Полюбить его, перестав обвинять во всех бедах, будет сложно, практически нереально. Напоминание о смерти любимого человека, всё время находящееся под боком и требующее к себе внимания. Признаться в этом непросто, но, скорее всего, окажись я в подобной ситуации, разделил бы чувства Ральфа... Впервые видел его растерянным и мучительно подбирающим слова. Надо же. Существовало на свете нечто, способное загнать непоколебимого и невозмутимого Дэриэна Чейза в тупик. — Возненавидел ребёнка? Молчание. Предсказуемая реакция. — Да или нет? — Да, — нехотя признался он, проводя ладонью по лицу. — Если бы мне предложили выбрать между тобой и ребёнком, сказав, что спасти можно только одного из вас, я бы выбрал тебя. — Не пожалел бы в дальнейшем о сделанном выборе? — Ни за что. Я слышал, как хрустнул пластик под пальцами, когда Чейзер смял пустой стаканчик. Как сильнее застучало и забилось моё сердце, когда был сделан окончательный выбор. Смятая тара полетела на стол, я сделал шаг вперёд, позволил обнять себя. Крепко сжал в пальцах тёплую ткань чужого свитера. Дождь усилился. Погода продолжала сходить с ума. Мне было поразительно тепло, и я боялся, что всё это закончится слишком быстро. Мне хотелось, чтобы не заканчивалось. Никогда.