Разбуди меня

Застрявшие, буквально затерявшиеся в Портленде. Эта характеристика идеально нам подходила. Дожди не думали прекращаться. Стихия набирала силу, решив разгуляться по полной. В некоторых районах города прошёл ураганный ветер, оборвавший провода, в итоге дома остались обесточены. К счастью, нас это обошло стороной, потому я мог проводить время за ноутбуком, оставаться в курсе последних новостей и поддерживать общение с нужными людьми. Один из тех случаев, когда желание, пусть своеобразно, но исполнилось. Пелена дождя действительно отделила нас с Чейзером от посторонних, позволила остаться наедине и насладиться обществом друг друга. Большую часть времени мы проводили вместе, но по ночам расходились по разным комнатам. Дэриэн не настаивал, а мне вновь и вновь не хватало решимости подойти к нему и предложить себя хоть на словах, хоть на деле. Дэриэн столько раз делал шаги навстречу, что теперь единственным верным решением было перенять его прежнюю тактику и сделать шаг ответный. После его ухода и, как теперь казалось, неизбежного возвращения наши отношения изменились. Напряжение никуда не исчезло, оно по-прежнему искрило, одного взгляда или прикосновения хватало, чтобы моя маска равнодушия пошла трещинами и раскололась на части. Просто стало понятно: не игра. Не могу жить без этого человека. Десятки и сотни альф, о которых моментами вспоминал, пытаясь убедить себя, что в море много рыбы, не имели значения. Он был единственным, к кому я по-настоящему тянулся. Без кого больше не представлял своего существования. Он не говорил о своих чувствах открыто, но... Я надеялся, что это не односторонняя тяга. Всё решил случай. Искать предлоги не пришлось. Он нашёлся сам. Проверяя содержимое дорожной сумки, я в очередной раз убедился: все необходимые лекарства остались в домашней аптечке. Не рассчитывал, что наша поездка продлится почти неделю, потому не взял их с собой. Организм, исправно получавший блокаторы, решил выйти из-под контроля при первой же возможности. Отреагировал на отсутствие таблеток и присутствие поблизости истинной пары ударной дозой гормонов, выброшенной в кровь. На исходе четвёртого дня, проведённого здесь, первые симптомы течки дали знать о себе, и не сказать, что это обрадовало. Не хотелось быть слабым, не хотелось становиться безвольным. Не хотелось терять человеческий облик, превращаясь в один сплошной инстинкт, но телу было плевать на все мои хотелки. Оно решило отыграться и сделало это незамедлительно. Накатила слабость и нереальная усталость. Я проспал всю ночь и почти весь день. А потом наступил вечер, и я проснулся на влажных простынях. Промокли они, промокли джинсы, промокло всё. Вернулось давно забытое чувство, долгое время забиваемое лекарствами, спасавшими от позора. Кисельное состояние, жар пониже спины, та самая вязкая боль внизу живота и желание трахаться. Безудержное, невероятное, зашкаливающее, вмиг выносящее мозги. Я лежал, обнимая подушку, и прислушивался к звукам, доносившимся с первого этажа, к тихой, немного печальной, но очень красивой мелодии, звучавшей в гостиной. Фортепианная музыка — напоминание о предках Чейзера. Фамильная история. Если дедушка Дэриэна играл лучше, то он, несомненно, был гением. Неудивительно, что Ральф в своё время влюбился не только в него самого, но и в его исполнительский талант. В течение дня Дэриэн несколько раз заходил, задавал вопросы о самочувствии, я отделывался общими словами об усталости и снова проваливался в сон. Теперь, когда по ногам бежала смазка, когда тело было чувствительным настолько, что даже малейшее касание ткани её раздражало, когда запах течного омеги становился с каждым мгновением всё сильнее, я знал: произойдёт то, что однажды обязательно должно было случиться. Дэриэн не уйдёт. Сам не смогу его прогнать. Не захочу отпускать. Музыка звучала внизу, когда я принимал душ. На удивление, не раздражала. Напротив, помогала расслабиться, настроиться на нужный лад, перестать забивать голову ненужной рефлексией и отпустить себя. Продолжала звучать, когда спускался по лестнице, вела в определённом направлении. Очередная нота повисала в воздухе, и я делал шаг, всё сильнее прижимая полотенце к груди. Шёл осторожно, на цыпочках, словно боялся нарушить ту звенящую, хрустальную атмосферу, окружавшую нас. Смазка продолжала сочиться и стекать по внутренней стороне бёдер, а запах альфы — моего альфы — окончательно убивал способность мыслить трезво. Да и просто мыслить. Логика умирала. Сдержанность и самоконтроль — тоже. Мне нужен был этот человек. Я чувствовал себя оголодавшей ищейкой, идущей по следу. Музыка стихла, когда оставалось всего несколько шагов до гостиной. Последняя нота. Теперь шаги всё равно были слышны... Замер на пороге, продолжая прижимать несчастное полотенце. Дэриэн смотрел на меня, стоя у фортепиано. Он как раз поднялся и собирался покинуть помещение, когда в гостиной появился я. — Действие блокаторов закончилось раньше, чем предполагалось, — произнёс, делая несколько шагов вперёд и швыряя полотенце прямиком на клавиши. — Ты в бешенстве, наверное? — усмехнулся Дэриэн. — Нет. Я этому рад. Больше слов не требовалось. Они ничего не значили, но могли испортить всё при неумелом использовании. Я этого не хотел. Чейзер, очевидно, тоже. Мы слишком много и слишком часто портили, не находя сил, чтобы переступить через гордость и признаться: нас друг к другу тянет. Это очевидно и закономерно. Хоть с течкой, хоть без оной. На свете не было, нет и не будет никого, кто подходил бы нам лучше. Мы — две части одного целого. Мы созданы друг для друга. В мгновение ока я оказался прижат к фортепиано. Полотенце пришлось как нельзя кстати, идеально легло прямиком на клавиши, издавшие жалобный звук. Почти не обратил на него внимания, целиком и полностью сосредоточившись на взгляде, которым меня прожигали насквозь. Которым ласкали не хуже, чем руками. Под которым я плавился, обращался в пепел и снова восставал из оного. Запах, прежде дурманивший, моментально окутал со всех сторон, и если Дэриэн чувствовал сейчас то же самое, через что приходилось проходить мне, то оставалось лишь восхититься его выдержкой и самообладанием. В его глазах без труда прочитывалось зашкаливающей силы желание, но он не набрасывался на меня. Рассматривал внимательно, несмотря на то, что голое дефиле в моём исполнении наблюдать доводилось неоднократно. В душе и в спальне, в трейлере Алана, в клубе, где я обнажался для сотни альф, а потом отдавался ему, оставшись в одних лишь ботфортах и маске. Сейчас на мне не было ничего. Ни кусочка кружева, ни обуви из блестящего материала, ни пальто, которым можно прикрыться. Я был полностью обнажён, беззащитен и открыт перед ним. А ещё — ловил себя на мысли, что сам никогда не видел обнажённым его. И желание сорвать с него одежду было невыносимым. Я подцепил его свитер и футболку обеими руками, потянул их вверх, снимая. На коже Дэриэна шрамов было не меньше, чем у Келлана. Может, больше. Некоторые почти не бросались в глаза. Некоторые пугали. Видимо, все невысказанные вопросы отразились в глазах, потому что Дэриэн приложил палец к моим губам. Знак. Однажды он сам обо всём расскажет, но не сейчас. Не в этой ситуации, не в этом положении. Кончик языка коснулся подушечки пальца, лизнув осторожно. Палец скользнул по подбородку, оставляя на коже влажный след. Я обхватил лицо Дэриэна ладонями и поцеловал, прижался к губам, совсем не нежно и не сдержанно. Нужно было прикоснуться. Напиться его вкусом и запахом. Чувствовать власть над его телом, и его — над моим. Привычный жар никуда не девался, не шёл на спад. Он усиливался, а по крови жидким огнём разливалось возбуждение. Чёртовы клавиши вновь напомнили о себе, когда Дэриэн сильнее прижал меня к инструменту. Прикусил губу, лизнул её. Пальцы вплелись в волосы, потянули назад, заставляя запрокинуть голову, подставив под поцелуи беззащитное горло и нервно подрагивающее адамово яблоко. Я раз за разом лихорадочно сглатывал, облизывал пересыхающие губы и таял, таял, словно воск. Чейзер был моим огнём. Он уничтожал меня. Но он же был моей единственной причиной, чтобы жить. Мой самый первый раз, с Келланом, был грубым, быстрым и омерзительным. Мой полноценный первый раз с Дэриэном не отличался повышенным уровнем нежности. Он тоже вполне подходил под определение быстрого и грубого. Вместе с тем, он был восхитительным. Замедлившееся, было, время вновь набрало скорость. Действия из плавных и неторопливых стремительно стали поспешными, но эта напористость не пугала и не настораживала — заводила сильнее. Нам не нужны были прелюдии, долгие разговоры и много-много ласки. Отчаянно хотел почувствовать член Дэриэна в себе, ощутить этот момент единения со своим идеальным альфой, выпить сумасшедший коктейль из разнообразных эмоций, и я получил то, о чём так долго мечтал. Дыхание стало частым и сбивчивым. Я застонал, подавился этим стоном и почти перестал дышать, когда сильная ладонь скользнула по животу, неумолимо приближаясь к моему возбуждённому члену и, наконец, прикасаясь к нему. Руки колдовали над застёжкой джинсов, и когда мне удалось справиться с ней, я едва не издал победный клич. Резко потянул их вниз вместе с нижним бельём, мазнул кончиками пальцев по возбуждённому члену, по головке, поблёскивающей от выступившей смазки. Мои прежние мысли вернулись. Те, что настойчиво преследовали в клубе. Те, в которых я опускался на колени, прикасался к напряжённой плоти губами, и ощущал на языке этот вкус. Смазки было много. Она продолжала течь по бёдрам, и мне хотелось выть от неудовлетворённости. Недолго. Буквально пара секунд. Напряжение, сменившееся громким стоном и восторгом от наполненности, скольжения и толчков. Пошлое хлюпанье смазки и такие знакомые шлепки от соприкосновения плоти, такие знакомые движения. Руки на плечах. Ногти, вонзающиеся в кожу, добавляющие новые отметины, горячий воздух, касающийся кожи. Вместо звучавшей недавно умиротворяющей мелодии адская какофония, порождённая яростным напором, с которым брал меня Дэриэн, с которым я отдавался, обхватив его ногами за бёдра и заходясь в крике. Наверное, под такой аккомпанемент мир должен был разлетаться на куски и падать в бездну, а мой наполнялся красками и восставал из руин. Мой альфа. Мой. Мой! Только мой. Слышишь? Ты только мой. Я шептал эти слова на ухо Дэриэну, принимая жёсткие толчки и наслаждаясь ими. Мне хотелось кончить, как можно скорее, чтобы избавиться от этого напряжения, охватившего с ног до головы. Одновременно — хотелось, чтобы это продолжалось как можно дольше. В этот миг наш мир замкнулся друг на друге. Мы ничего не видели, не слышали, не чувствовали, не замечали. Были только мы. Его я ощущал каждой клеточкой тела. По нему продолжал сходить с ума всё сильнее, от его присутствия рядом тёк, как сука, и с радостным воем подавался ближе, стараясь насадиться сильнее, мечтая, чтобы он повязал меня, признал истинной парой. Вцепился зубами в место между плечом и шеей, заявляя свои права, оставляя на коже горящую алым цветом метку. Я сделал это первым, яростно вцепившись ему в плечо и не успокоившись до тех пор, пока не ощутил на губах характерный привкус. Облизал губы, прикоснулся мягким, осторожным поцелуем к пострадавшему месту, слизал выступившие на месте укуса капли крови. Прижался лбом к плечу Дэриэна и прошептал в последний раз: — Ты мой. Только мой альфа, Чейзер. Он погладил меня по волосам. Коснулся губами виска. Погладил по взмокшей спине, успокаивая одним простым жестом. — Только твой, Кэм, — шепнул на ухо, прихватывая пострадавшую некогда мочку, осторожно сжимая на ней зубы. Я шумно выдохнул, ощутив набухающий внутри узел, связывающий нас с Дэриэном на ближайшие двадцать минут. Меня впервые в жизни повязали. Это было больно. Это было волшебно. * За три дня, проведённые в агонии, спровоцированной наступлением течки и окончательно пробудившимися первобытными инстинктами, Чейзер сделал это трижды. И если в первый раз всё получилось спонтанно, то во второй и третий — целенаправленно. К тому времени мы успели перебраться в постель, оставив несчастный музыкальный инструмент в покое. По сути, в нашей вязке не было особого смысла, возможность завести детей после трёхдневного марафона безумия всё равно стремилась к нулю. Не более чем прихоть, своего рода, блажь. Но, да, действительно нечто невообразимое. То, что невозможно передать словами, разве только почувствовать, а потом раз за разом вспоминать и возбуждаться от одной мысли. Келлан ни разу не пытался сделать это со мной, а я не настаивал. Мысль о том, чтобы сцепиться с ним, почему-то не вызывала никаких чувств, кроме отторжения. Достаточно было того, что он кончал в меня до тех пор, пока не научился пользоваться презервативами. Это был его способ заявить свои права на моё тело, после которого я неизменно чувствовал себя смешанным с грязью, однако продолжал изображать восторг. Во время секса с Дэриэном презервативов тоже не было, но то, что он кончал в меня, нисколько не смущало и не бесило. Напротив. Я находил в этом какое-то извращённое — а, может, и не извращённое вовсе — очарование. Мне хотелось пропитаться его запахом, чтобы все знали, с кем я провёл несколько дней. Кто меня имел. Кому я принадлежу. Кто принадлежит мне. Узел растягивал сильнее, чем обычно, и это действительно причиняло боль. Не ту, от которой хочется орать безвестным голосом. Ту, что рассыпается искрами под кожей, меняет представление об удовольствии, позволяя узнать его с другой стороны. Ту, к которой тянешься и мечтаешь о повторении. На исходе третьего дня я чувствовал себя так, словно меня выжали, как лимон. Вместе с тем, полностью отдавал отчёт в том, что никогда не чувствовал себя счастливее и удовлетворённее, чем сейчас. Организм впервые за долгие годы получил в течку полноценную разрядку и стопроцентное удовлетворение, а не жалкую подачку-снисхождение, брошенную не по доброте душевной, но ради обязательного залёта. Зацелованные губы саднили, на коже Дэриэна появилось приличное количество новых царапин, оставленных моими ногтями, на его плече горел алым след от моих зубов. Сейчас, когда жар начал спадать, а инстинкты — постепенно приходить в норму, больше не было потребности в отчаянном совокуплении, когда каждая секунда промедления кажется настоящим преступлением. Зато появилась потребность в нежности. И то, как Чейзер обрисовывал кончиками пальцев черты моего лица, неимоверно доставляло. Он меня не укусил, но прижался губами к обнажённому плечу. Я провёл ладонью по его волосам, слегка растрепав их и пропуская сквозь пальцы. — Жалеешь? — спросил шёпотом. — Нет, — уверенно ответил Дэриэн. — А ты? — Нет, — в тон ему отозвался я, подтягивая ближе подушку, оказавшуюся на самом краю кровати, и подкладывая её под голову. — Удивительный вопрос. — Почему? — Мне казалось, ты сам прекрасно знаешь ответ, — пояснил Дэриэн, запечатлевая ещё один поцелуй на шее. — Многие альфы хотели бы оказаться на моём месте. — Думаешь? — Не думаю. Знаю наверняка. Таких омег, как ты, покрывают и жаждут повязать, даже если мир горит в огне и молниеносно летит в пропасть. Делают это, не задумываясь и ни о чём не жалея. — Так не всегда было. Ты просто не видел мои старые фотографии. Я усмехнулся, вспоминая, каким был прежде, как выглядел и какое впечатление производил на окружающих. Как много фантастически приятных замечаний пришлось выслушать в свой адрес от омег, не устававших напоминать, насколько выигрышно все они выглядят на моём фоне. И от альф, открыто смеявшихся и говоривших, что на омегу, не наделённого от рождения красотой, польстится разве что идиот. Или тот несчастный, которому все остальные омеги раз за разом отказывали, вот он и полез на первого, кто рискнул дать по собственной инициативе. Единственный шанс расстаться с невинностью — течка. Соблазнительный запах — надежда на избавление от одиночества. Но у уродов и запах, наверное, отвратительный. Со сколькими комплексами пришлось столкнуться. Сколько сил потратить на борьбу с ними. Сколько довелось пережить, прежде чем я научился относиться к себе иначе. Прежде чем самооценка, находившаяся на рекордно низком уровне, качнулась в сторону увеличения. Пристальный, сосредоточенный взгляд Дэриэна настораживал. На мгновение показалось, что в лёгких разом сгорел весь кислород, а в сердце чья-то безжалостная рука с размаха вогнала огромную отравленную иглу. С трудом сглотнул и вновь облизал пересохшие от волнения губы. — Видел, — произнёс Дэриэн. — Когда и где? — Незадолго до нашей первой встречи на скачках. — Келлан просветил? — Он самый. — И что же дорогой супруг наговорил обо мне? — Уверен, что хочешь знать? — уточнил Дэриэн. — Пожалуй, — ответил. Понимал: его слова не обрадуют, а потому заранее настроился на худший из существующих раскладов. Следовал недавнему совету. Не иметь завышенных ожиданий, чтобы в итоге не разочаровываться ни в ком и ни в чём. Вернулись старые страхи, сомнения и опасения, затаившиеся прежде и начавшие атаковать с удвоенным рвением. Я смотрел на Дэриэна и ждал чистосердечного признания. Заранее загадал: если он начнёт увиливать, старательно запудривая мозги, повторять заученную легенду о давней дружбе с Келланом и откровениях мужа обо мне, состоящих исключительно из восторгов, значит, в нашей истории пора ставить точку. Обмануть не сможет, я поймаю его на лжи и никогда... не прощу этого. Если он признается, сказав правду, закрою глаза на всё, что было прежде, и смогу довериться на сто процентов. Просто пусть скажет правду. Пусть между нами не будет целого моря лжи. Пусть в этом мире останется хотя бы один человек, на которого смогу положиться. Пожалуйста, пусть. — Мы с Келланом не друзья. Никогда ими не были и до недавнего времени даже не пересекались ни разу, — произнёс Дэриэн. — Я был наслышан, конечно. О нём многие на побережье знают, ничего удивительного, учитывая размах его легальной и нелегальной деятельности. Но когда он вдруг назначил встречу, удивился. Что могло понадобиться от меня такому человеку, как Келлан? Я не знал. Любопытство сделало своё дело, встреча состоялась... Он говорил без сомнений и сожалений о необходимости и неизбежности срыва покровов. Словно давно собирался признаться, но что-то его останавливало. А ныне сомнений не осталось — он принял окончательное решение. Я внимательно слушал, жадно ловил каждое слово, соотносил реальное положение вещей со своими догадками. Приходил к выводу, что ошибался не так часто и не фатально. В мелочах. По большей части, подозрения возникали не на пустом месте. Келлан действительно понял: чего я хотел, о чём мечтал и к чему стремился. Ради чего снова появился в его жизни и поддержал начинание, согласившись поиграть в счастливую семью. Находил меня слишком опасным и желал избавиться. В лицо продолжал улыбаться, а за спиной с завидным рвением затачивал ножи, готовясь нанести удар. Я вспомнил случай в больнице. Наш диалог с Чейзером. Предложение, выдвинутое на рассмотрение. Пристрели прямо здесь и дело с концом. Не мучайся. Давай, а? После того, как трахну тебя, истинный. Глупо упускать такую шикарную возможность. Ему ничего не стоило — сделать это прямо сейчас, когда я лежал под ним. Измотанный, уставший, продолжающий ловить отголоски нереального оргазма. Расслабленный, доверчивый, потому — неспособный на сопротивление. Стрелять — не обязательно. Пара движений, и проблема решена. Раз уж Келлана нет в живых, то и прежние его желания потеряли силу. Он хотел, чтобы Чейзер каким-то чудом вернул ему супруга, тихого и забитого, предпочитающего отсидеться в сторонке, а не бросаться грудью на амбразуру. Теперь операция по возвращению и очередному перерождению не имела смысла. Возвращать бесценный приз оказалось некому. Проще было убить и не мучиться. Выигрышная комбинация карт. Вот он я. Бери. Делай, что хочешь. Моя жизнь в твоих руках. В прямом и в переносном смыслах. Свернуть шею, как досчитать до трёх. Плевать на истинность. Плевать вообще на всё. — Смог бы убить меня, если бы он приказал? — спросил я, когда голос Дэриэна стих, и в комнате вновь наступила тишина. — Ты знаешь ответ, — произнёс он, став ещё серьёзнее. Да, знал. Вот, что на самом деле кардинально изменилось между нами с момента его возвращения. Он больше не оглядывался на Келлана. Думал только об одном человеке и собирался заботиться о его благополучии. Готов был отдать за него жизнь. Был предан. Мне. Одному лишь мне. Он был не собачкой, обожающей хозяина — истинной парой. Выше этого определения не существовало ничего. Слова — снова и снова, и снова — не имели значения. Я всё видел своими глазами, ощущал на подсознательном уровне. Дэриэн обнял, сомкнув руки у меня за спиной. В ответ я обвил его шею руками. — Не оставляй меня, — выдохнул, поддавшись сентиментальному порыву. — Я не смогу жить без тебя. Уткнулся носом в шею. Говорил, признаваясь одновременно не только ему, но и самому себе. Не подозревал смутно — знал наверняка. Не смогу. Без него совершенно точно не смогу. * Как известно, беда не приходит одна. Эта сука имеет привычку приводить с собой подружек. Хорошо, если количество их ограничено. Но меня, похоже, решили подключить к безлимитному тарифу и устроить проверку на прочность. Отсыпали очередную порцию проблем, наблюдая из тени и мечтая увидеть момент, когда перестану ходить с гордо поднятой головой и прямой спиной. Вместо этого упаду на колени, как подкошенный, начну обливаться слезами, посыпать голову пеплом и умолять о пощаде. Как бы ни так! Я готов был бороться до последнего вздоха и последней же капли крови. Сколько бы испытаний не выпало на мою долю, не собирался сдаваться. Оставался невозмутимым, сохранял способность мыслить трезво, не впадая в панику. Вместе с тем отмечал: всё выглядит слишком подозрительно. Словно кто-то целенаправленно подкидывает проблем, отыгрываясь на всём и всех, кто мне важен и нужен. Как будто неизвестный продолжатель несчастливых традиций снова потянулся к заветному ящику и открыл, не думая о последствиях. А они выбрали объектом меня. Взорванная машина. Нападение на стоянке. Убийство Келлана. Брайан и его желание избавиться от суки, недостойной жить. Убийство Уинстона, решившего, что закрутить со мной необременительный роман будет полезно для развития бизнеса и продвижения по карьерной лестнице. Пожар на складах, поставивший компанию в незавидное положение и унесший жизни рядовых рабочих. Не успел я оправиться после самого мощного удара, как анонимные доброжелатели нанесли следующий, частично копировавший ситуацию-предшественницу, но направленный на человека, когда-то подарившего мне вторую жизнь и позволившего поверить в собственные силы. Снова пожар. На этот раз в доме моды. От роскошного здания не осталось ничего, кроме руин. Разбитые витрины, почерневшие от копоти манекены, расписанные из баллончиков стены. Ярко-красные буквы — пугающие лозунги, призывающие уничтожить империю семьи Свон, а их самих стереть с лица земли. — Ума не приложу, кто мог бы это устроить, — произнёс Эндрю, когда мы, вспомнив старые добрые времена, устроились на веранде его дома. — У меня не было врагов. Кому я мог помешать? Кому могли помешать мои вещи? Ни одной дельной мысли. — Что планируешь делать? — А что мне остаётся? — с улыбкой спросил он. — Меня не пугают угрозы. Вернусь и продолжу своё дело. Найду другое здание, продолжу работу над новой коллекцией. Ничего не изменилось. Просто на пути появилось небольшое препятствие. Такое уже случалось, когда я начинал своё дело. Тогда мне удалось со всем разобраться. Думаю, получится и сейчас. Он действительно не придал значения случившемуся. Отнёсся к происходящему, как к рядовой ситуации и не воспринял угрозы всерьёз, чем сильнее задел противника. Шахматная партия живыми фигурками продолжалась, новый ход не заставил себя ждать. Телефонный звонок раздался посреди ночи. Я схватил трубку раньше, чем сообразил, что к чему. Впрочем, сон быстро испарился, стоило услышать испуганный голос Эндрю. Я знал младшего Свона, как свои пять пальцев, потому готов был поручиться: он не стал бы разводить сырость и закатывать истерику на пустом месте. Но он находился в состоянии, условно именуемом «за секунду до взрыва», и его переживания были вполне понятны. В отличие от Келлана, считавшего родителей камнем на своей шее, Эндрю был к ним искренне привязан, потому нередко навещал их, без особого повода. Просто потому, что хотел и знал: им с Одри там будут рады. — Звонок длился несколько секунд, — сбивчиво объяснял Эндрю. — Я ничего не успел расслышать. Только какой-то странный шум, а потом связь оборвалась. Уже час пытаюсь дозвониться до них с папой, но они не отвечают. Ни с домашнего, ни с мобильного. Даже если бы они спали и случайно нажали вызов... Они бы ответили. Мне страшно, Кэм... Кажется, что-то случилось. Хочу поехать туда. Нужно убедиться, что это не более чем мои фантазии, и я просто себя накручиваю. — Бруклин... — начал я, но прикусил язык. — Он в отъезде, — произнёс Эндрю. — Будь он рядом, я не стал бы навязываться и попросил его отвезти меня к родителям. Но Бруклин на другом континенте. Кроме тебя, обратиться не к кому. В одиночестве не смогу. Мне, правда, очень страшно. Впервые в жизни... — Одри поедет с нами? — Нет. Конечно, нет. Позвоню его гувернёру. Надеюсь, согласится поработать сверхурочно. — Хорошо, — ответил я, обрывая вызов и крепко сжимая телефон в ладони. Страшно не было, но вирус чужой нервозности успел поразить и меня. Хотя, казалось бы... Дэриэн не спал. Мы проснулись одновременно. Он внимательно наблюдал за тем, как я во время разговора расхаживаю по комнате из стороны в сторону, словно тигр, меряющий шагами клетку. — Что случилось? — У Эндрю проблемы. Похоже, серьёзные, — пояснил, бросив телефон на кровать и потянувшись к джинсам. — Поеду к нему. Нужно разобраться, что там произошло. — Ты же не думаешь, что я отпущу тебя в одиночестве? — Не думаю. На мгновение он притянул меня к себе. Я прикрыл глаза и прижался лбом к его плечу. Хотелось спрятаться в объятиях от всего мира, попросить, чтобы он никогда не отпускал и продолжал держать вот так всегда. Чтобы все страхи терялись и растворялись в темноте. Он был моим светом, от этого мрака ограждающим. Больше всего я боялся однажды потерять его, а вместе с ним — смысл жизни. У независимости, определённо, были свои плюсы. Когда ты один, бояться и переживать приходится исключительно за себя. Когда в жизни появляются люди, чувства к которым достигают небывалого размаха, количество переживаний множится и увеличивается в геометрической прогрессии. Мысль о возможной потере тех, кого любишь, разрывает сердце на части и методично сводит с ума. До встречи с Чейзером я никогда об этом не задумывался, а теперь, наоборот, не мог не думать. * За время, проведённое в дороге, Эндрю накрутил себя до предела. Старался держаться и не поддаваться панике, однако попытки проваливались одна за другой, и он постоянно срывался. Телефонные звонки — сотни их — оставались без ответа. Эндрю бледнел, кусал губы и, переведя дыхание, снова тянулся к телефону. Из меня получился отвратительный утешитель. Я не знал, как реагировать на слёзы, слабо представлял, какие слова нужно говорить. Со своими переживаниями всегда справлялся одним и тем же способом. Заталкивал их, как можно глубже и делал вид, будто ничего не происходит. Осознание накатывало позднее. Когда совать было уже некуда, меня прорывало, и я умывался слезами, а потом вновь принимался за старое. Возможно, кто-то назвал бы данный поступок стремлением убежать от проблем, а не решать их. Возможно, он был бы прав. Но иных методов в арсенале никогда не наблюдалось. Приходилось жить так. Самое большее, на что меня хватало — обещания, что всё будет хорошо. Но чем чаще произносил, тем меньше веры оставалось. Чем чаще обоим доводилось слышать длинные гудки, остающиеся без ответа, тем сильнее я убеждался: Эндрю прав. Случилось что-то страшное, ничего хорошего нас там не ждёт. Стоило прибыть на место, как Эндрю моментально выскочил на улицу и пулей полетел к родительскому дому. Я же, напротив, замер у машины, чувствуя, как вдоль позвоночника стекает капля холодного пота, как спирает дыхание, как горько становится на языке. В доме представителей старшего поколения семьи Свон горел свет. Призывный огонь вдалеке, манящий к себе, но, судя по всему, обещавший новые неприятности, а не освобождение от страхов. Опасения подтвердились совсем скоро. Стоило Эндрю скрыться в доме, как буквально через пару секунд оттуда донёсся дикий вопль. — Папа! Отец! НЕТ!!! Этим криком можно было сотрясти землю, приведя в движение тектонические плиты. Мы с Дэриэном переглянулись, и, не сговариваясь, одновременно метнулись к особняку. Двери его были распахнуты настежь, словно нас здесь ждали и предлагали поскорее войти. Как только это произойдёт, двери захлопнутся у нас за спиной. Навсегда. — Нет. Нет. Нет! Только не это! Нет, пожалуйста, нет! Эндрю повторял одни и те же слова, как заведённый. Стоял на коленях, обнимал себя за плечи и покачивался из стороны в сторону. Взрослый омега, растерявший всю броню, появившуюся за годы самостоятельной жизни и столкновения с трудностями. Ставший маленьким мальчиком, не балансировавшим на грани отчаяния, а шагнувшим в пропасть, заполненную им до краёв. Тяжёлый, мерзкий запах в помещении, битое стекло, надписи, сделанные на стенах кровью. Два трупа. Неестественные, изломанные позы. Бордовые лужи на паркете, успевшие подёрнуться плёнкой. Знакомые и привычные для нас с Чейзером вещи. Глубокий шок для Эндрю, жившего в блестящем, глянцевом мире, где были роскошные наряды и такие же украшения, при полном отсутствии грязи, боли и жестокости. Телефон лежал рядом с телом Мэтта. Видимо, Свон действительно пытался поговорить с сыном незадолго до смерти, дозвонился, но ничего не успел сказать. Ему помешали. Остановили прежде, чем он успел произнести хоть слово. Подойдя ближе и присмотревшись внимательнее, я понял, что багровые разводы на дисплее вовсе не хаотичны. Они складываются в слово. Часть его. Кровавые буквы на тёмном, местами покрытом трещинами экране. «OST». — Нет, — всхлипнул Эндрю, закрывая рот ладонью. — Папа... Папочка... Отец... Следовало попытаться утешить его. Или подойти и встряхнуть за плечи, приказав собраться. Слезами горю всё равно не помочь. То, что случилось, откатить назад нереально — остаётся смириться и спасать свою шкуру. Но меня хватило только на то, чтобы сказать: — Пожалуйста, ничего не трогай. Перевести дыхание, окончательно взять себя в руки и добавить: — Дэриэн, вызывай полицию.