Разбуди меня

Бруклин Вайс появился в жизни Эндрю не так давно, но довольно быстро стал важной её частью. Их роман развивался стремительно, Эндрю сиял и, кажется, впервые за долгое время был по-настоящему счастлив. Он не любил вспоминать о первом браке. Когда речь заходила о прежних отношениях, Эндрю презрительно морщился, словно отхлебнул уксуса и старался поскорее замять неприятную тему. — Единственное, за что могу быть благодарен и признателен бывшему супругу — это наш ребёнок, — говорил, подводя итог и давая понять, что развивать тему не намерен. Во многом я понимал и разделял его чувства. Собственные впечатления от семейной жизни с лёгкостью вписывались в короткое, ёмкое и не слишком цензурное слово «дерьмо». Особенно, если брать в расчёт пребывание под одной крышей с Келланом до перемен. Навязываемые правила, бесконечные угрозы, попытки уничтожить меня, как личность, превратив в безликую, молчаливую тень, необходимость жить в гареме и носить статус нелюбимого мужа, на которого по поводу и без оного спускают собак. После триумфального возвращения ситуация слегка исправилась, но идеальной всё равно не была. Мы жили вместе с Келланом, но были друг для друга кем угодно — только не семьёй. Возможно, у Эндрю с его законным супругом складывались столь же натянутые отношения, о которых неизменно вспоминаешь с содроганием. Как-то он обмолвился, что в их совместном пребывании под одной крышей было немало насилия. Не физического — по большей части психологического. Долгое время Эндрю не мог разорвать тяготивший его союз. Муж находил слабые точки и давил на них. Собранные вещи снова оказывались на полках в гардеробной, на пару недель в доме устанавливалась идиллия, а потом всё начиналось сначала, набирало обороты и усугублялось в десятки раз. Долгое время после развода Эндрю старательно избегал альф и пребывал в твёрдой уверенности, что повторного брака в его жизни не будет. За это время у него случилось несколько кратковременных интрижек с омегами из модельного бизнеса, о которых он признался много позже, и успели появиться чувства ко мне, оказавшиеся невзаимными. Эндрю бросало из крайности в крайность до тех пор, пока на одной из выставок, посвящённой моде прошлого века, он не столкнулся с Бруклином. Тот к моде особого интереса не проявлял, в выставочном центре оказался совершенно случайно — пришёл за компанию с братом. Последний как раз и был увлекающейся натурой, но в одиночестве идти не хотел, вот и потащил старшего брата за собой. Счастливое стечение обстоятельств. Два одиночества встретились. Заговорили. Обнаружили немало общих тем и интересов, договорились пересечься ещё раз, а потом ещё, и ещё, и ещё... Как итог, всего за пару месяцев уверенность Эндрю пошатнулась, и он начал допускать мысль: может быть, однажды, он снова наденет белый костюм и позволит отвести себя под венец. Ещё одним аргументом в пользу отношений стало взаимопонимание между Бруклином и Одри. Несмотря на многочисленные заявления психологов, утверждавших, будто альфы всегда настороженно относятся к детям омег от первого брака, да и вообще стараются, по возможности, не иметь дел с папами-одиночками, Бруклин довольно тепло относился к Одри. Может, своим сыном его не считал, но холодная война на территории дома младшего Свона не развернулась. Однажды мне довелось стать свидетелем общения Бруклина с потенциальным пасынком. Стоило признать: картина умиляла и, в целом, выглядела довольно трогательно. — Пожалуй, он лучший альфа из всех, что случался в моей жизни, — с мечтательной улыбкой произнёс Эндрю. — То, насколько стремительно всё развивается, не пугает? — спросил я, пряча руки в карманы. Эндрю покачал головой. — Нисколько. В любом случае, у меня уже был опыт травматических отношений. На случай, если это повторится вновь, у меня есть телефон замечательного мозгоправа. — Надеюсь, он тебе не понадобится. — Я тоже, — усмехнулся Эндрю. — Очень на это надеюсь. Хочется верить, что в моей жизни появился альфа, на которого я смогу положиться, не опасаясь, что в самый ответственный момент он поставит подножку, а потом протопчется по мне, наслаждаясь процессом. Пока за Бруклином ничего подозрительного не замечено. Да, мне тоже хотелось верить, что Эндрю сделал правильный выбор и нашёл того, кто ему действительно необходим. Бруклин производил приятное впечатление. Вдовец, потерявший супруга в автомобильной аварии, долгое время проживший в своём собственном закрытом мирке и державшийся на расстоянии от омег. Говорил, не мог оправиться от потери, а Эндрю стал для него путеводной звездой и помог окончательно выкарабкаться из депрессии. Похоже, настал его звёздный час. Теперь он должен был поддерживать Эндрю, разом потерявшего обоих родителей и находившегося на грани отчаяния. Поездка явно не прошла незамеченной. Мы все вернулись изрядно вымотанными, нервными и напряжёнными. Я ощущал себя оголённым проводом, прикасаться к которому себе дороже. Пользы никакой, а удар может быть смертельным. Полиция долго допрашивала каждого из нас, задавая сотни однотипных вопросов и, кажется, надеясь подловить хоть кого-то на лжи, чтобы в дальнейшем спустить на козла отпущения всех собак. В конце концов, отпустили, пообещав найти виновных. Я не питал иллюзий. Их коллеги не первый месяц пытались отыскать того, кто убил моего мужа. Но самое большее, что сумели обнаружить — труп исполнителя. Заказчик по-прежнему оставался в тени и не спешил показываться на глаза. Я чувствовал себя форменным ублюдком. Пришлось пойти на обман и накачать Эндрю успокоительным. Сам он наотрез отказывался пить лекарство. Я принял решение, растворил в бутылке с водой две таблетки и подал ему. Не знаю, понял он, что произошло, или нет. Может, списал всё на банальную усталость, но уже через полчаса уснул и мирно посапывал на заднем сидении. Я кусал губы, вспоминая свои ощущения в подобной ситуации. Эндрю развезло сразу, меня накрыло осознанием с приличным опозданием. Сначала каменное лицо, согласный кивок, несколько минут в тишине. Только потом — истерика, которую можно считать образцовой. — Это всё из-за меня, — выдохнул, нарушив молчание. — Я во всём виноват. Он когда-то помог мне выбраться из ямы, а я тяну его туда. — Думаешь, что?.. — Дом моды подожгли не просто так, — произнёс, не позволив Дэриэну договорить до конца. — Хотели зацепить меня. Давно пытаются. Пожар на складах из той же серии. Это не случайности — закономерность. Когда поняли, что прежние попытки не возымели эффекта, пошли на крайние меры. Если я прав, то после смерти Элвина и Мэтью, под ударом окажутся Эндрю и его сын. Потом — ты. Потом этот ублюдок доберётся до меня. Если я прав, то мы должны найти его раньше и нанести удар первыми. — Хочешь, чтобы я убил его? — спросил Чейзер, оторвавшись ненадолго от созерцания дороги и посмотрев на меня. — Нет. — Тогда?.. — Просто найди его, а дальше балом буду править я. — Не боишься? — Абсолютно нет. Он наверняка именно этого и желает. Не стану его радовать. Пусть он меня боится. — Как минимум, у нас есть зацепка, — задумчиво произнёс Дэриэн. — Буквы на дисплее. Они наверняка имеют отношение к нему. — Пока не слишком понятно, что они обозначают. Имя. Фамилия. Может, ещё что-нибудь... — Не будь Келлан мёртв, я бы первым делом подумал на него. — А я бы с готовностью подписался под твоей теорией. Но его убили на наших глазах. Мы оба это видели. — Разберусь. — Притащишь ублюдка ко мне? — с надеждой спросил я. — Сделаешь это? — Обещаю, — сказал Дэриэн. В его голосе не было сомнений. А я не сомневался в правдивости сказанных слов. Протянув руку, накрыл ладонь Дэриэна своей ладонью и крепко-крепко сжал. Мне нужно было его тепло. Хотя бы мимолётно, на пару секунд. Пока он был рядом, я ни в чём не сомневался и ничего не боялся. Глупая тактика для человека, привыкшего полагаться исключительно на себя и прожившего большую часть своих лет с уверенностью, что подобный расклад никогда не изменится, но так сложилось. Возражений не наблюдалось. Похороны четы Свон состоялись спустя несколько дней. Организацией погребения занимался я, рассчитывать на помощь не приходилось. Эндрю большую часть времени спал. Дни слились для него воедино и проходили, как в тумане. Знакомое состояние. Мне довелось окунуться в него ещё в школьные годы — прекрасно понимал, почему Эндрю не хочет никого видеть и мечтает остаться в одиночестве. Разница между нами заключалась в том, что моя жизнь тогда стала совершенно пустой, и смысла в ней я не видел, а у младшего Свона был сын. Естественно, что ребёнок требовал внимания, периодически тормоша папу и вытаскивая его из туманного плена. Эндрю проводил несколько часов с Одри, делал вместе с ним уроки, прогуливался по саду — оба они на время в целях безопасности перебрались ко мне — и снова проваливался в сон. На похоронах он тоже был сонным и, наверное, чуть ли не до середины процессии толком не понимал, что происходит. Насильно успокоительным его больше никто не кормил, он и без того походил на пациента особого рода клиник, в которых завсегдатаев не лечат, а калечат, тестируя на них экспериментальные средства. Состояние вечной загашенности. Заторможенные реакции на происходящее. Пребывание в альтернативной реальности с активными попытками отгородиться от настоящей жизни. Чуть позже его прорвало на слёзы, и когда это случилось, я вздохнул с облегчением, потому что не было больше пугающей отстранённости и стеклянных кукольных глаз, смотрящих в никуда. Эндрю стал самим собой, его боль выливалась вместе со слезами. Те, кто находились рядом, не могли её не почувствовать. Даже безэмоциональный сухостой вроде меня, простоявший всю церемонию с нечитаемым выражением лица. Стало не по себе. В день похорон Эндрю не был одинок. Бруклин расправился со своими делами раньше, чем планировал, и прилетел сразу же. Хватило одного звонка, чтобы он сорвался с места и помчался к своей любви. — Однажды я смогу это пережить, — произнёс Эндрю. — Понадобится немало времени, но рано или поздно мне станет легче. Мы сидели в гостиной, пили коньяк и строили планы на ближайшее будущее. Стояла поздняя ночь. Одри спал и видел десятый сон. Дэриэн снова уехал по делам, оставив меня в одиночестве. Спустившись вниз, я заметил одинокую фигуру, расположившуюся на диване, и не смог пройти мимо. У двух омег нашлось немало предлогов для откровенного разговора. — Кстати, раз уж речь зашла о переменах... — продолжил Эндрю. — Всё ещё считаешь, что нам с сыном опасно возвращаться домой? — Не знаю, что должно произойти, чтобы начать считать иначе, — ответил я, покачивая полный бокал, но так и не прикасаясь к напитку. — Я поговорил с Бруклином, и он сказал, что мы с Одри можем пока пожить у него. Он совсем не возражает против такого соседства. — Уверен, что у него ты будешь в безопасности? — Вполне, — кивнул Эндрю. — Да и мне самому там будет спокойнее. — То есть? Эндрю долил коньяка и выпил всю порцию чуть ли не залпом. — Ума не приложу, как ты здесь живёшь и до сих пор не свихнулся. Постоянное соседство с таким количеством охраны... Мне никогда не импонировал образ жизни Келлана. То, чем он занимался. То, с какими людьми общался большую часть времени. То, каким он стал, когда поступил в университет. Вообще-то мы и в детстве не были закадычными друзьями. Он относился ко мне с пренебрежением и считал человеком второго сорта из-за того, что я родился омегой. Когда я решил заняться домом моды, в его арсенале появилось немало шуток о типичных омегах, у которых на уме одни тряпки и цацки, в то время как настоящую историю пишут исключительно альфы. На самом деле, мне было, чем ответить, но я молчал, чтобы не усугублять и без того не безоблачные отношения. Ты смог влиться в этот ритм жизни, держишь их всех под каблуком. Достаточно чуть повысить голос, и они тут же бросятся выполнять приказы, не тратя время на пререкания. А я смотрю на каждого из них, и мне становится страшно. Я слишком далёк от мира Келлана. И, честно говоря, не хочу становиться ближе. Я понимающе кивнул. Да. Эндрю неоднократно говорил о том, насколько настороженно относится к деятельности брата, постоянно наёбывавшего всё и вся, и гордившегося своими поступками. Из всех Свонов Эндрю был самым порядочным, а потому казался в родной семье чужим ребёнком. Чем старше становился, тем сильнее разрасталась пропасть между ним и братом. Он не слишком жаловал Келлана, никогда не приезжал сюда, предпочитая в случае необходимости пересекаться с родственником на нейтральной территории, а сейчас оказался в центре событий, увидел отравленный улей изнутри. Окончательно уверился, что это не его и не для него. Несмотря на то, что нам удалось однажды найти общий язык и стать друзьями, мы были разными, и взгляды на мир у нас тоже отличались. Там, где Эндрю предпочёл бы отпустить и забыть, я мёртвой хваткой вцепился в мысль о мести. И сделал всё, чтобы однажды сделать задумку явью. Жаль, что жизнь распорядилась иначе и не позволила в полной мере насладиться холодным, но безумно сладким блюдом, о котором я мечтал столько дней подряд. * Эндрю позвонил, спустя три дня после переезда. Голос звучал гораздо жизнерадостнее, чем прежде, и это порядком обнадёживало. — У меня есть небольшая просьба, — произнёс в самом конце разговора. Делиться соображениями не торопился — сделал выразительную паузу, предлагая самостоятельно догадаться, что за секрет Полишинеля скрывается за размытыми формулировками. — Что за просьба? — уточнил я, по привычке выхватывая из стаканчика карандаш и начиная крутить его в руках. — Деликатная, — вздохнул Эндрю. — Именно поэтому не озвучиваю её с наскока. Не знаю, насколько уместно она прозвучит... — Давай, — поторопил я. — Рассказывай, что стряслось. — Ничего особенного, — заверил он. — Просто... Не мог бы ты забрать Одри к себе на выходные? Знаю, это звучит странно и, наверное, в моей ситуации стоило бы наглотаться блокаторов, но... — Да, конечно. С удовольствием посижу с ним, — пообещал, оборвав его сдержанные объяснения. — Спасибо. Сможешь приехать за ним завтра, ближе к шести вечера? — Договорились. — Ещё раз большое спасибо! — Было бы за что, — хмыкнул я и, попрощавшись, сбросил вызов. Общение с Одри не было проблемой, загоняющей в тупик, потому Эндрю так легко заручился согласием. Мы прожили бок о бок с мальчишкой больше года и за это время успели неплохо поладить. Пока Эндрю занимался своими коллекциями, активной раскруткой и продвижением бренда, я уделял время воспитанию ребёнка и пытался дать Одри то, чего так отчаянно не хватало в школьные годы мне самому. Внимание, предложение выслушать и помочь советом. Всячески старался продемонстрировать, что он в этом мире не одинок и, при необходимости, может обратиться к любому из нас. В тот беззаботный период, когда Келлан ещё не знал о переменах, произошедших в жизни мужа, его внешности и мировоззрении, я навёрстывал упущенное и примерял роль, которой так и не суждено было стать моей собственной. Тогда мы с Одри беззаботно прогуливались по улицам города, ходили на пляж, посещали парки аттракционов и выставки. Сейчас те времена казались безумно далёкими и нереальными, а слово «беззаботность» исчезло из моего лексикона. Я всё время находился в напряжении и ждал очередного подвоха. Перед глазами стояли красные буквы, выведенные на дисплее телефона. Окровавленные пальцы Мэтью Свона, оставившего перед смертью послание, смысл которого постоянно ускользал. Сжав виски пальцами, я зашипел сквозь стиснутые зубы. Нужно было вырваться вперёд и успеть спустить курок до того, как это сделает противник. Но выходило всё наоборот. Он оказывался проворнее, я отставал. Ни полиция, ни люди, находившиеся у меня в подчинении, не справлялись с поставленной задачей. Никто не мог щёлкнуть пальцами и развеять тучи, сгустившиеся над моей головой. Я старался держать себя в руках и не поддаваться панике, хотя она всё чаще напоминала о своём существовании. Особенно острым было одиночество. Дэриэн уехал. Загадочные буквы волновали его не меньше, чем меня, и он планировал разобраться во всём. Но для этого нужно было вернуться на место преступления и самостоятельно проконтролировать весь процесс, а не только полагаться на действия полиции и слова, озвученные её сотрудниками. Посовещавшись и потратив на пререкания несколько часов, мы всё же достигли компромисса. Отпустить Чейзера было непросто, но вечно держать его рядом, не отпуская ни на шаг от своей брючины, я тоже не мог. Он обещал отыскать убийцу и собирался это сделать. Любой ценой. Дэриэна не было рядом всего сорок восемь часов — он отправился на поиски улик на следующий после переезда Эндрю день. За это время мы успели неоднократно поговорить по телефону. Я слышал его голос, знал, что с ним всё в порядке, но продолжал себя накручивать. С трудом засыпал, то и дело прикусывал запястье, грыз подушку. Третья ночь в звенящей тишине и одиночестве прошла по знакомому сценарию, что совсем не удивляло. Уснуть на рассвете, проснуться после полудня и тратить время впустую, пытаясь понять, что, где, зачем и почему. Проверить почту, попытаться отвлечься от мрачных мыслей... В шесть часов вечера я вышел из машины и направился к многоэтажному дому, в котором располагалась квартира Бруклина. Их с Эндрю машины стояли на парковке — взгляд сразу же выхватил из множества автомобилей знакомые. Оба приятеля были дома. Поднявшись на нужный этаж, вышел из лифта, сделал несколько шагов вперёд и... замер, как вкопанный. Ещё раз посмотрел сообщение, сверяя адрес. Знал его наизусть, но всё равно решил проверить. На всякий случай. Хотелось ошибиться. Но на дисплее отражались те же цифры, что поблёскивали на приоткрытой двери. Призывно приоткрытой, как я подумал. Нечто сродни приглашению. Входи, не бойся. Давай! Только не удивляйся, когда окажешься в захлопнувшейся мышеловке. Во рту моментально пересохло. Нужно было развернуться и уйти. Внутренний голос настойчиво советовал не входить. Я не прислушался к его словам и толкнул дверь, открывая. В квартире звучала приглушённая музыка, призванная создать особую атмосферу и романтичное настроение. На банкетку в прихожей был брошен рюкзак со школьными принадлежностями. Одри точно был здесь совсем недавно. Но сейчас, судя по всему, его и след простыл. — Одри, — позвал я, продолжая медленно продвигаться вглубь квартиры. Ответа не последовало. Музыка стала громче. Лепестки красных роз, попадавшиеся от самой двери, начали встречаться чаще. В приглушённом свете я не сразу понял, что вижу на полу не только их. Теперь они были смешаны с каплями крови. Сначала редкие, на подходе к ванной комнате последние превратились в сплошную широкую полосу. Так, словно кому-то выстрелили в голову, а потом протащили тело по полу. А сверху разбросали цветы. Попытка совместить прекрасное и уродливое. Чья-то больная фантазия. Подарок определённому человеку. Дверь в ванную комнату тоже была приоткрыта. Меня здесь действительно ждали и приготовили сюрприз. — Одри, — снова повторил имя племянника, но он не отозвался. Резко ударил ногой по двери, распахивая её. Раздался шорох, что-то полетело сверху прямиком на меня. Я закрылся рукой и зажмурился. Глупый поступок — иллюзия защиты. Характерный запах, прежде щекотавший ноздри, стал невыносимым. Металлическая посуда с грохотом приземлилась на пол, а её содержимое выплеснулось в лицо и на одежду. Детский розыгрыш — моментальное возвращение во времена учёбы в «Даймонд Хилл», но в разы страшнее и отвратительнее. Там одноклассники вылили на растяпу, не успевшего отскочить в сторону, грязную воду, здесь шутник постарался сделать так, чтобы меня с ног до головы окатило кровавым потоком. И, надо отдать ему должное, добился успеха. Стоило распахнуть глаза, и язык прилип к нёбу. Вдоль позвоночника прокатилась ледяная волна. Я увидел их. В окружении роз и горящих декоративных свечей, расставленных на бортике джакузи. Бруклин остался на полу. Широкая багряная полоса заканчивалась прямо под его затылком, глаза были распахнуты, а на лице застыло удивление. Эндрю лежал в ванне, наполненной до краёв розовой от натекшей крови водой, на поверхности которой покачивались знакомые лепестки. Запахи крови, воска и цветов смешались воедино, и меня замутило. Скрутило внутренности узлом, выворачивая наизнанку. Сладкий запах, разбавленный металлическими нотами. С этого дня я возненавидел розы и все романтические мелодии мира. А ещё себя. За то, что согласился отпустить Эндрю из дома. За то, что не приставил к нему охрану, вооружённую до зубов. За то, что позволил обыграть себя ещё раз, подобравшись близко-близко. Шахматный турнир, в котором меня раз за разом обставляли другие игроки. Я считался в этом городе королём преступного мира. Король — самая слабая фигура в шахматах. Давно известно, многими подтверждено. Короля делает великим его окружение. У меня никого не осталось, кроме Чейзера. Да и он находился далеко. Не факт, что в безопасности. Скорее, под ударом. Одна из свечей расплавилась окончательно. Фитиль потух, и этот погасший огонь стал, своего рода условным знаком. Невидимые металлические кольца, сжимавшие горло и гасившие звук, лопнули разом. Нечеловеческий крик разорвал тишину. * Кровь давным-давно смылась, но я продолжал сидеть на полу душевой кабины, обхватив колени руками и неотрывно глядя в одну точку. Когда глаза начинали слезиться от длительного наблюдения, зажмуривался, смаргивал капли с ресниц и снова смотрел перед собой, словно ждал, что стенка разрушится под наблюдением. Запах мокрого металла продолжал преследовать. Я несколько раз вымыл волосы, но всё ещё не отделался от мысли, что они склеены. Если намылить, на пол снова будет падать розоватая пена. Кровавая корка исчезла, но я слишком явно ощущал её. Как будто в реальности она никуда не девалась. Исчезла с кожи, но навеки осталась под кожей. Больно. Кто бы знал, как мне было больно. Как яростно разрывали безжалостные руки моё сердце. Как отчаянно хотелось выть и кататься по полу от бессилия и осознания, что снова оступился. Почти утонул в черноте. К поверхности меня тащили двое. Чейзер. И Одри, исчезнувший вместе с убийцей его папы. Я понимал, что это неспроста. Готов был поспорить: меня попытаются поймать на этот крючок и ранить, как можно сильнее. Быть может, потребуют выкуп, предварительно истрепав и без того расшатанные нервы при помощи сомнительных видео или посылок с частями тела. Всё, что угодно. Всё, на что хватит больной фантазии. В том, что она именно такая, сомневаться не приходилось. Мне было холодно. Еле тёплая вода. Промокшие насквозь вещи, прилипающие к телу. Я застыл, будто изваяние, высеченное из камня. Не получалось подняться. Да что там подняться. Меня не хватало на то, чтобы пошевелить рукой и расстегнуть пару пуговиц. Держался из последних сил. Проще было думать, что я действительно из камня. Из стали. Из сверхпрочного сплава. Меня никто и ничто не сумеет уничтожить. Никогда. Окончательно смыв кровь с лица и волос, не сумел избавиться от её следов на одежде, а потому неизменно вспоминал день, когда на меня обрушились разом стеклянный и огненный потоки. В чём-то они были похожи между собой. Вместо стекла и огня — удар в самое сердце и дождь кровавый. Неизменным оставался финал: и тогда, и сейчас я умудрился потерять ребёнка. Пусть не своего, но очень близкого, дорогого и, пожалуй, любимого. На полу, рядом со мной, сидел плюшевый зайчик. Игрушка, которую я отстегнул от рюкзака Одри и забрал с собой. Как напоминание. Как гарант данного обещания. Найду, верну, сделаю всё, чтобы этот ребёнок однажды стал счастливым. Заменю ему папу, отца, деда и дедушку. Всех, кого отобрали по моей вине. Но сначала собственноручно перережу горло твари, что залила этот путь красным и выложила мёртвыми телами близких мне людей. Он не был оригинальным в своих деяниях. Он для всех припас один и тот же подарок — пули. Всегда и везде полагался на пистолет, ставший ему верным другом. Я собирался пойти ва-банк, взять в руки самый острый нож и разрезать своего противника на ленточки. И, хотя Чейзер справился бы с этой задачей намного лучше и профессиональнее, я знал, что должен сделать всё своими руками. Карающая длань. Без суда и следствия, без права на освобождение за примерное поведение и прочую чушь, допускаемую законами. Чтобы ощутить вкус мести в полной мере, быть уверенным: тварь страдала и корчилась в предсмертной агонии. Ей было так же больно, как мне сейчас. Она знала, за что наказана, и оттого страдала ещё сильнее, ведь изначально была уверена в собственной удачливости и неуязвимости. Чтобы слышать её крики и мольбу о пощаде. Усмехаться и продолжать. До тех пор, пока глаза твари не станут стеклянными, пока в них не застынет навеки одно выражение, пока сердце не остановится. Потянувшись, взял в руки плюшевого зайца. Взгляд переместился со стены на его пластиковые глаза. Я крепко зажмурился и прижал игрушку к груди, выдохнув тихо имя племянника. — Одри... Одри, Одри, Одри. Где же ты, малыш? Что с тобой происходит сейчас? Смогу ли найти? Смогу ли помочь? Или будет поздно, как уже произошло с остальными людьми, которых я ценил и которыми по-настоящему дорожил? Слишком... Всё слишком. Слишком много трупов. Крови. Боли. Страданий. Ненависти. Жестокости. Слишком мало любви и счастья. Кто вообще решил, что моя жизнь будет сказочной? Кто впервые сказал эту глупость? Папа? Отец? Кто из вас так сильно облажался? * Погружённый в свои мысли, не сразу заметил, что одиночество нарушено. Что стих шум, и вода перестала литься. По-прежнему сидел на полу, обнимая игрушку, трясся от холода и вдруг почувствовал постороннее присутствие рядом. Убить меня сейчас было проще простого. Я бы не заметил. Не стал сопротивляться. Быть может, даже поблагодарил. На словах или мысленно. В зависимости от того, насколько быстрой и лёгкой окажется смерть. Зажмурился сильнее прежнего. Время то ли замедлилось, то ли вовсе остановилось. За выключенной водой не последовало ни удара, ни ранения, ни выстрела. Лишь тишина. Кто-то опустился на пол рядом, прижал мою голову к своему плечу. Знакомый запах. Родной. Любимый. Неповторимый. Единственная надежда, главная причина идти вперёд и бороться в этом пизданутом мире, а не глотать таблетки горстями, стремительно выписывая себе билет на тот свет. — Они... Все... — выдохнул я. Получилось с большим трудом. Зуб на зуб не попадал, знакомые обручи вернулись на законное место и душили с остервенением. — Я знаю, — произнёс он. — Знаю. Первым порывом было спросить: откуда. Потом вспомнил, как набирал дрожащими руками его номер. Натыкался на автоответчик, надиктовывал сообщения. Их было несколько. Сначала с трагическими новостями, затем — с мольбой. Чейзер, пожалуйста, скажи, что жив. Скажи, что с тобой всё в порядке. Позвони. Напиши. Что-нибудь сделай, но только не оставляй всё, как есть. Иначе я окончательно двинусь крышей. Кажется, сидя под душем, слышал десятки звонков, доносившихся из соседней комнаты. Кажется, играла мелодия, закреплённая за Дэриэном. Но я не поднялся, не дошёл до спальни, не ответил. Вымотал нервы не только себе, но и ему, заставив мчаться обратно, чтобы убедиться: со мной всё в порядке. Насколько это возможно в сложившейся ситуации. Протянул к нему руку, кончики пальцев соприкоснулись на миг. Дэриэн обнял меня, притянул к себе, гладил по плечу, по спине, утешая простыми, но такими необходимыми сейчас жестами. Когда он оказался рядом, и напряжение слегка отпустило, слёзы снова бесконтрольно потекли по щекам, а огненный шар, разраставшийся внутри и всё время намеревавшийся сломать рёбра, полыхнул в последний раз, оплавляя и превращая в горячий пепел. Меня затрясло, истерика накрыла повторно за вечер. И хотя проходила она тихо — ни крика, ни битья всего, что под руку попадётся, ни стремления разбить собственную голову о стену — всё равно чувствовал себя опустошённым и раздавленным. Никогда не было хуже, чем теперь. Никогда прежде не чувствовал я себя настолько открытым, беззащитным, окружённым со всех сторон — загнанным в угол без шанса на спасение. Он не говорил, что нужно тотчас же собраться и перестать ныть. Не говорил, как его бесят слёзы, не произносил раздражающим рефреном «тише, тише». Просто находился здесь, и это было лучшее, что Чейзер мог дать мне в данный момент. Я чувствовал его тепло, ощущал на коже дыхание, слышал биение сердца. Его присутствие было единственным способом успокоиться. Он тут. Со мной. Пока он рядом, пока мы вместе, с нами ничего не случится. Он поможет мне, разведёт руками тучи и поможет поверить, что завтра всё-таки настанет. И в этом «завтра» у нас появится шанс на счастливую жизнь. Я потянулся к нему, наплевав на все доводы разума, кричавшие, что сейчас не самое подходящее время, да и место тоже оставляет желать лучшего. Осторожно расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, вцепился в неё, как утопающий хватается за соломинку, прижался к губам, ощущая пугающий контраст своих ледяных и его — тёплых. Разжал вторую руку, позволяя игрушке упасть на пол. Положил ладонь Дэриэну на шею. Иди ко мне. Помоги выпутаться из этого кокона. Помоги согреться. Помоги вспомнить, что я всё ещё жив, и кошмары не могут длиться вечно — однажды они исчезают, и за самой тёмной ночью неизбежно наступает спасительный закат. И снова Чейзер не стал останавливать, задавая вопросы, уверен ли я в том, что делаю, или это всё — результат помешательства, спровоцированного напряжением. Привычно заставил запрокинуть голову, поддерживая подбородок большим пальцем, прочитал ответ в глазах и вернул поцелуй. Его действия были куда увереннее, и я крепко вцепился в него, ощущая дикую потребность в том, чтобы заразиться решимостью, чтобы перестать плакать — вместо этого начать мыслить трезво, тщательно продумывая своё поведение на несколько шагов вперёд. Идти, не замечая препятствий. Не думать, что могу упасть. Или же, напротив, думать, неизменно добавляя: если это случится, он успеет подхватить. Дэриэн порывисто стаскивал раздражающие мокрые тряпки, и я дрожал сильнее прежнего, несмотря на то, что без них было в разы лучше. — Возьми меня, — шептал исступлённо. — Возьми... Давай же... Дэриэн... Дэриэн! И он брал, заставляя забывать обо всём, оторваться от реальности хотя бы на необходимое мгновение, отданное на то, чтобы глотнуть воздуха и окончательно увериться: я не увяз в черноте окончательно. Смогу выбраться, смогу выплыть на поверхность. Мы сможем. Печально знакомая ванная комната хранила разные воспоминания. В её стенах я когда-то умирал. Лежал на этом полу, придерживая пострадавший живот ладонью, растирал по пальцам розоватую воду и обещал, что однажды наступит день моего триумфа. Однажды Келлану придётся жрать стекло, чтобы заплатить за всё, что он натворил. Сегодня я снова балансировал на грани жизни и смерти. Последняя находилась совсем рядом, она фактически дышала нам с Дэриэном в затылок, но... Желание выжить и отомстить обидчикам за всё было в разы сильнее, чем прежде. То, что не случилось в Портленде, произошло здесь. Стало тем самым жестом, знаком, которого так не хватало. В котором я отчаянно нуждался. Ненадолго наши взгляды пересеклись. Дэриэн собирался задать самый главный вопрос, но я приложил палец к его губам и зажмурился, разрывая зрительный контакт. После — коротко вскрикнул, ощутив, как кожа прорывается под его зубами, и на знаковом для всех пар месте — то самое, между плечом и шеей — появляется метка. Обожгло болью, словно кипятком, на месте укуса выступила кровь, но я ни секунды не сомневался в правильности принятого решения. Хотел принадлежать Чейзеру, и он, наконец, заявил на меня свои права. Секундная вспышка боли стоила эйфории, накрывшей после того, как неприятное жжение схлынуло. Один из лучших моментов жизни. Боль и наслаждение. Наивысшая концентрация, идеальное сочетание обеих составляющих, бесконечный восторг, стремительно затмевающий всё и вся. — Я знаю, кто стоит за этими преступлениями, — произнёс Дэриэн, упираясь в пол обеими руками и нависая надо мной. — Абсолютно уверен, что это был именно он. — Кто? — глухо спросил я. Нега, накрывшая после секса и получения метки, схлынула моментально. Чейзер усмехнулся и провёл пальцем по месту укуса, растирая по коже красную каплю. Вначале показалось, что он нарочно затягивает время и пытается отвлечь. Но, стоило ему остановиться — всё сложилось воедино, и в частично затуманенном сознании вспыхнул яркий свет. Пальцы не просто скользили по плечу — выписывали кровью имя того, кто отравлял мне жизнь. Всё было куда проще, чем казалось. Гораздо. Загадочное, отлично знакомое «OST» и ещё две буквы, о которых я почему-то не подумал. — Он, — произнёс Дэриэн. — Больше некому.