С любовью и верностью моей шпаги, Чарльз Грей
Куртуазный роман (Чарльз Грей)
19 февраля 2019 г. в 20:18
Дорогая леди (Твоё имя),
Похоже, Вы поставили меня в рискованное положение, овеянное немыслимыми опасностями, которые не поджидали даже Эдуарда IV при битве на Барнете во время войны Алой и Белой розы. Йорки одержали победу над хитростями графа Уорика, но Вы оказались ещё изощрённее в методах, чем армия Ланкастеров — потому что выставили против меня острие своего обаяния, лишив меня шанса вовремя принять ангард.
На том балу, устроенным Алистером Чамбером, я откровенно скучал: яства с каждым подношением неуклюжих горничных были слишком однообразны, — особенно после сорок пятой тарелки, — а развлечения моих предшественников пестрили тоской; служение королеве и без того слишком мирное занятие, и мне будто пытались просыпать соль на рану, окружая меня предоставленными банальностями. Я решил взять всё в свои руки и устроил спарринг с несколькими сквайрами, которых я незамедлительно победил — мне нет равных в сфере фехтования, и Вы, леди (Твоё имя), должны это понимать. Ведь, когда Вы запоздало явили себя свету, открыв дверь в хоромы так, будто Вы — главная гостья пиршества (но, несмотря на оттенок самонадеянности, Вы, стоит признать, в действительности выглядели триумфально, подобно Наполеону в его походе на Австрию, и за это я обратил на Вас внимание), Вы опрометчиво поставили под сомнения мои навыки. Одна барышня, — до которой мне совершенно нет дела, — что наблюдала за нашим ассо, назвала меня возрождённым рыцарем. Её дифирамбы никак не задели меня, — ведь я и без того знаю цену своим умениям (но, если бы Вам только не хватило гордости и упрямости, чтобы Вы повторили её слова, я бы принял это за личную короннацию), — но я был возмущён тем, когда Ваш пересыщенный остротой язычок возразил ей; Вы сказали, что для рыцаря мне не хватит благородства с моим рвением обыграть слабых. Да, я люблю играть с беззащитными жертвами, но это совсем не значит, что сильные оппоненты мне не по зубам — достойные противники мне напросто не встречались.
Но, позвольте также заметить, что и Вы сами далеки от госпожи сердца паладина. В Вас нет отзывчивости и кроткости, воспетой трубадурами и поэтами, что было вознесено на постамент, как нравственный идеал дамы. Вы не были окружены ореолом женственности, какую превозносят в обществе — Вы шли наперекор всем традициям и стереотипам, ставя себя выше сентиментального образа, который создали сами себе мужчины, чувствующие превосходство в компании слабой женщины. Вы признавали свою дерзость, чем ошеломляли окружающих; Вы, как и я, не признаёте чужие рамки и навязанные этикеты — поэтому я бы ни за что не стал просить у Вас платок в знак Вашей благосклонности, ведь, уверен, Вы не скупились бы отдать мне сопливую тряпку своей служанки. Вы не Хильдегарда, которая вдохновила Карла Великого на первый поход на саксонцев и разделила его военную судьбу: спала в повозках, шагала по грязи, не смущаясь вредить своему одеянию, переходила реки по понтонным мостам. Вы бы ни за что не осмелились разделить со мной подобную судьбу и даже не расщедрились бы на бодрящие слова, при которых хочется разрубить целую нацию, вернуться живым в Ваши нежные объятия и оставить на поле боя последее слово в качестве Вашего имени.
И всё же, несмотря на внутренние предостережения, я выбрал именно Вас дамой своего сердца. И ради Вас я готов отправиться в одиночку на Германию, чтобы подарить Вам её завоёванные царства — хотя Вы даже не постарались воодушевить меня на подвиги, но я всё равно почему-то захотел как-либо впечатлить Вас (Вы бы хорошо ужились в замке Гогенцоллерн, классическом образце рыцарского ложа). Мне до сих пор неизвестно, что тогда владело мной и владеет сейчас: либо мне наскучила слишком тихая работа королевского секретаря, либо на меня так повлияла Ваша коварная красота.
Как смеете Вы быть столь прекрасной? Вам, подобной Богине, милостиво спустившейся с Олимпа, стоило оставаться на родине, а не подло сеять раздор в моём трезвом разуме. Я всегда жил ради себя, своего долга и бесчисленных сражений, которые уплотняли мою душу весельем. А затем появились Вы, помутнив мой рассудок, точно Диана де Паутье — официальная фаворитка Генриха II, единственная в своём роде, кто имел мощную власть над империей через зачарованного короля. И Вы точно также культивизировали своё влияние на меня и бесстыдно эксплуатировали его на то, чтобы взращивать моё безумие. В моём мире не было места для поклонения кому-либо или чему-либо, кроме своего верного клинка, но, кажется, Вы подчинили себе даже его — потому что отныне я сражаюсь ещё свирепее на спаррингах, пытаясь привлечь Ваше внимание. И уничтожить тех, кто пытается вторгнуться в Ваши нетронутые покои. А если бы Вы попросили — даже просто поинтересовались из любопытства — я бы выкосил для Вас всю Европу и вырезал любое неугодное Вам государство. Возможно, я бы бросил вызов целому космосу, чтобы назвать в Вашу честь каждый жалкий астероид. Вам стоит только попросить, только намекнуть, и я приму боевую стойку.
Я решил ответно привести Вас в усмирение, доказав на действиях свою беззаветную отвагу, против которой у Вас не найдётся аргументов, пересоленных цинизмом. Я вызвал маркиза Скоттни, который весь вечер пытался приударить за Вами, на дуэль. Вы не отдавали никому предпочтение, беспристрастно наблюдая за нашим кровожадным ассо — Вы походили на своенравную царевну, для которой гладиаторские бои были не более чем наскучившим развлечением, потому как других больше не существовало. Однако, когда я потребовал у Вас в случае своего выигрыша, — а я знал, что моя победа неизбежна, и Вы, даже если попытаетесь соврать, тоже знали об этом, — предмет Вашего туалета, Вы уверенно поддались на мой аппель. В момент моего триумфа, — однако мне было слишком мало, когда маркиз только упал на лопатки, ибо, если бы у меня была возможность, я бы разрезал его на части, как швейцарский сыр, — на Вашем лике просветлело притворное удивление (Вам нравится играть со мной? Нравится дразнить, пародируя несмышлёную девицу, чтобы я смягчился по отношению к наказанию к Вам за тот обман?) и Вы поспешили ретироваться из холла, оставив меня ни с чем. Но даже когда я попросил на законных основаниях свою награду, Вы с уверенностью, словно сухо констатируя всем известный факт, в голосе поставили меня на место одной колкой фразой.
Скажите, злитесь ли Вы на меня до сих пор после того, как я с такой же правотой в глазах направил рапиру на Вас, подрезав рукав Вашего платья? Прошу прощения, но я не мог уйти без своей награды — Вы не хотели делиться своим платком, поэтому мне пришлось немного укоротить Ваш наряд. Проклинаете ли Вы до сих пор мою кривую, как конец шашки, довольную ухмылку? О, можете не волноваться о сохранности своей вещи — я обвяжу ею эфес своего оружия, чтобы всегда помнить о Вас и во время кроазе в последующих поединках вдыхать с неё аромат тропической тиаре, посвящая очередные победы Вам (Вы полностью противоречите запаху, который выбираете в свою коллекцию парфюмерии; тиаре обещает в воображении спокойное море, но, когда я думаю о Вас, мне всё время кажется, что я нахожусь в эпицентре непроходимых и опасных джунглей — у Вас слишком запутанный внутренний мир. Осмелитесь ли Вы когда-нибудь открыть его для меня, срубив все свои лианы упрямства? Или мне снова придётся насильно избавить Вас от преград? Я уже успел представить нашу первую брачную ночь, которая пройдёт в стиле борьбы двух горячих темпераментов; видимо, мне придётся полностью подрезать Ваш пеньюр, чтобы Вы отдались мне).
Но, поверьте, теперь мы находимся на равных позициях: Вы ненавидите меня за свою потерянную вещь, а я Вас за то, что Вы таким же образом украли моё сердце. Вы совершили бесцеремонный октав, когда я только собирался скрестить перед Вами шпаги, дабы защититься, а после возобновили репри, лишив меня возможности использовать вольт против Ваших чар. Вы настолько же бесстыдны, насколько прекрасны в своём царском величии — с такими холодным взглядом и походкой императорской жены перед Вами расступятся сами океаны, как перед Христом. А я паду на колени, попросив Вас оказать мне милость в качестве хранения верности. Или Вы, столь осведомлённая в области рыцарской жизни, устроите для меня куртуазную любовь, где я буду добывать для Вас новые земли и царства, а Вы лишь давать мне блеклую надежду на взаимность, как дама на картине Эдмунда Лейгхтона? Похоже, это в Вашем стиле. Я, подобно охотнику Ориону, постоянно преследую Вас, одну из плеяд (вижу Вас в образе Майи, которая превосходила красотой своих сестёр. Тогда, быть может, я стану для Вас Зевсом, с которым Вы уединитесь в гроте аркадской горы? Хотя, кроме отказов, от Вас более ничего не стоит ожидать. Но тем и слаще плод, пока за него приходится бороться). Значит ли это, что я обречён после превращения в созвездие в знак наказания безуспешно скитаться за Вами до скончания веков, как только Вам надоест убегать и Вы захотите обратиться в небесную нимфу?
Однако не думайте, что я буду насыщен одними лишь Вашими пустыми обещаниями, финтами в мою сторону и пробежками за призраком. Вы сами сказали, что я не рыцарь, поэтому мне и не следует соответствовать этому образу, пока Вы так скептично настроены. А значит, одним куртуазным союзом я не буду удовлетворён. Я хочу возвращаться к Вам, зная, что Вы подарите мне позже прощальный поцелуй, поданный мне как четырёхлистный клевер в следующем дуэли, а не жалкое помахивание ладонью и тактичное покашливание на мою просьбу пасть в мои объятья. Я хочу знать, что при следующей встрече Вы также пылко обнимите меня, как с таким же рвением осаждали некогда мой пыл. Хочу быть уверен в том, что Вы будете смотреть только на меня, а не на моего сюзерена (однако, к счастью, я не являюсь ничьим вассалом, — разве только Вашим, — не считая моей верности королеве. Но, полагаю, в скором времени и она не будет властна надо мной, когда Вы согласитесь быть моей. Видите, насколько сильно Ваше влияние распространяется на меня? Стоит ли мне обратиться в инквизицию, чтобы избавиться от сладкой ведьмы в лице Вас, или я паду настолько низко, что укрою Вас от справедливого суда? Ваша магия черна, как Ваше сердце, бьющееся не для меня — но скоро я это исправлю. Только не заставляйте меня вырезать его, чтобы оно было всегда со мной, ведь от Вас мне нужна обоюдность).
К Вашему сожалению, я ненавижу проигрывать. И поэтому, раз уж Вы завладели моим снисхождением, я не подпущу к Вам никого; даже тех, кто будет Вам мил. Любовь — подавление эгоистичности? Спешу Вас огорчить: если что-то привлекло меня, то оно либо принадлежит мне, либо не принадлежит никому. Вам придётся стать графиней Грей или же остаться навсегда в одиноком заточении, подобно Рапунцель, пока я буду обезглавливать каждого, кто посмеет освободить Вас из башни. Если Вы сумеете справиться со своей гордостью и наконец-то признать, что я достоин Вас, Вам не придётся спускать для меня косы; достаточно всего лишь выпустить из своих уст заветное «да», как я сам ворвусь в Ваше окно, преодолев кирпичные стены с помощью своей шпаги. Единственным Вам спасителем буду являться я сам, поэтому Вы тоже сейчас в рискованном положении, моя дорогая леди. Спокойно ли мне от этого? Ещё бы. Однако станет ещё легче, когда Вы подарите мне залог своей вечной доброты и любви.