С любовью и глубокой преданностью, Ханна Анафелоуз
Рассвет во тьме (Ханна Анафелоуз)
23 февраля 2019 г. в 15:07
Милостивая госпожа (Твоё имя), чью доброту я никогда не смогу забыть,
Прошу простить мне столько дерзкое обращение к Вам, но я не смогу молчать — это сродни неуважению к Вашему поступку, которому нет цены. Вы скажете, что это пустяк, и это не удивительно: такой добродетельный человек, как Вы, не замечает, сколько раз за день он дарит кому-то надежду на светлое будущее. Вы безвозмездно отдаёте свой дар, но не просите ничего взамен. И всё же, ведомая чувством благодарности и чем-то, что впервые воспрянуло во мне после разлуки с одним дорогим мне человеком, я не смогла оставить Вашу доброту без внимания.
Вы встретили меня на улице, когда я, вымокшая под дождём, отбывала своё наказание за пролитый чай на господина Транси (я действительно виновата сама, госпожа (Твоё имя), но то, как Вы защищали меня… спасибо Вам. Хотя я не заслуживала услышать Вашу гневную тираду по отношению к хозяину в связи с собственной неуклюжестью). Вы, одетая, словно нежный ирис в полном цвету, не побоялись выйти из экипажа, обмочив свою бальную обувь. Я поспешила отправить Вас назад, беспокоясь по поводу Вашего испорченного туалета из-за какой-то чужой прислуги, но Вы остались непреклонны, подобно доисторическому камню, что не разрушило даже беспощадное время. Вы сказали, что у меня красивые волосы, и я в тот момент уловила Ваш взгляд, который я всё время трепетно вспоминаю: он был настолько тёплым, что мне показалось, будто сама луна, — холодное яблоко познаний, — тает, а после наливается солнечным светом; мне показалось, будто Вы вшили в меня свою улыбку-бабочку, которую я аккуратно и влюблённо поймала, — а я ведь никогда не интересовалась этими крошечными насекомыми, не замечала, какие прелести оне несут в себе; казалось, будто я заново родилась и узнала в Вас своего Творца, к которому мне хотелось беспомощно прижаться, ища материнскую заботу (простите, если эти слова покажутся Вам за гранью пристойности).
Но я не смогу врать Вам, только не Вам, госпожа (Твоё имя)… Вы стояли, держа надо мной зонт и сами мокли под хрустальными каплями, когда я могла использовать свою природную мощь, чтобы создать целый обогревающий пожар. Я могла превратиться в животное и юркнуть в первую попавшуюся цель, чтобы пережить слякоть. Но Вы не дали мне шанса сопротивляться Вашему состраданию, и мне пришлось притворяться потерянной служанкой, которая не может противостоять ледяной воде. Нет, я не принадлежу к числу тех, кто покровительствует Вальпургиевой ночи, однако рождение ведьмой значительно облегчило бы мне существование и уменьшило стыд перед Вами. Возможно, Вы возненавидите меня за мою отвратительную игру, за мою извращённую природу, но я не смогу молчать в ответ на Вашу помощь.
От всего своего сердца, — однако принято считать, что у демонов отсутствует этот орган, но Вы, госпожа (Твоё имя), Ваша светлоокая доброта наполнили меня человечностью в самом прямом смысле этого слова, — хочу поблагодарить Вас за то, что Вы позволили мне однажды заглянуть в Вашу прекрасную душу. Это то чувство, когда вечером идёшь по тёмной улице, мимо глянцевито-чёрных спящих окон, за которыми мерно выдыхает неведомая жизнь, и вдруг натыкаешься глазами на чьё-то освещённое, бесстыдно обесшторенное, и завороженно вглядываешься на кусочек чужого быта, выхваченный из однородной тьмы ножницами света. От Вашего окна веет домашним уютом, потому что оно насквозь пропитано Вами — Вы и есть сам уют, к которому хочется постоянно возвращаться. Но вместе с этим, чтобы уберечь этот маленький мирок, полный непосредственности и нетронутости, я хочу отчаянно избегать его. Я возненавижу себя и своё чёрное сердце, если навлеку на Вас беды, госпожа (Твоё имя).
Если бы Вы возненавидели меня за мою притворную отстранённость, я бы поняла Вас и приложила бы все усилия для того, чтобы Вы продолжали бросать паленья презрения и обиды ко мне, чтобы ещё больше разжечь не допускающее меня пламя. И пусть огонь относится к моей природной стихии, но Ваш я бы не посмела укротить; это Ваша защита, Ваш живой амулет, который убережёт Вас от тёмных сущностей вроде меня. Пусть он горит так яростно, что язычки однажды поглотят меня за все мои совершённые грехи; я согласна искупить их только в Вашей рукотворной инквизиции. Я не взращу демонические крылья, когда Вы бесстрастно привяжете меня к столбу и безжалостно бросите факел; я буду смотреть с облегчённой улыбкой в глаза прекрасной смерти, какой предстанете Вы предо мной.
У Вас испортится обо мне мнение, но, увы, я не могу молчать и об этом. Я хочу раскрыть для Вас одну тайну, которая должна навсегда разделить наши миры. Только после этого откровения я обрету щепотку спокойствия и надежды на то, что Вы, возможно, исключите меня из своей жизни, вычеркните из собственных мемуаров, как никчёмный, неряшливый, лишний мазок.
Несколько лет назад, когда я была апатичным демоном, изнурённым одинаковыми людьми, я заключила контракт с одним мальчиком по имени Лука. Я не испытывала к нему ничего и не особо реагировала на его трогательную впечатлительность, любовь ко всему живому, искреннее желание жить ради своего названного брата. Но моё безразличие разрушилось, когда он поблагодарил меня за то, что я сожгла деревню и всех её жителей. Он был первым человеком, который сказал мне «спасибо» за то, что я заставила его безмерно огромное сердце остановиться. Тогда мой внутренний мир потерпел колебания, а затем и вовсе разошёлся по швам, как иссохшийся холст. С тех пор я пыталась найти кого-то похожего на него, того, кто хотя бы будет обладать его тенью, чтобы я могла искупить вину перед Лукой и, пощадив его, заботиться о нём до конца своих дней. И я нашла Вас — единственное существо во всём мире, которое я не посмею тронуть своими чёрными руками, которыми я отравила множество чужих судьб. Нет, Вы не Лука — Вы индивидуальный человек, к которому я испытываю чувства иного рода. Я бы хотела отречься от них для Вашего же блага, но не могу — слишком дорого мне ощущение того, что я снова живу для кого-то и дышу полной грудью. Я приму Ваше непонимание происходящего, одобрю Ваше презрение ко мне и смирюсь с тем, что Вы грубо оттолкнёте мою любовь.
Но Вы не сможете… я знаю это. Вы слишком добры, чтобы причинить вред живому существу, слишком невинны, чтобы знать, как проводить ритуал избавления от ведьмы, слишком справедливы и возвышенны, чтобы взять на себя роль Бога, дабы вершить суд над другими. Не та душа, которая может освободить мир от грязи, сильна, а та, что может очистить саму себя от злых побуждений и мыслей. В Вас запрятано всё самое чистое и превосходное, госпожа (Твоё имя). Но этот сундук с несметными сокровищами остаётся без замка. Ваше милосердие не знает границ, поскольку Вы позволяете заглянуть вглубь себя каждому встречному; Вы уничтожили всех драконов, что неустанно сражаются с любопытными созданиями, которые пытаются урвать нечто ценное из чужих душ и поглотить это — потому что Вы по своим любезности и наивности хотите поделиться с другими этим редким даром. А его, поверьте, лишены многие, иначе бы Англия была бы уже давно поглощена кем-то вроде нас. Но охотники предпочитают только девственные продукты; мы гурманы, что готовы веками скитаться в поисках самого лучшего сорта. И мне повезло наткнуться на Вас. Я увидела по Вашему взгляду, что Вы почувствовали во мне что-то не так, — у Вас невероятно тонкая проницательность, но Вы всегда отталкивали рационализм, чтобы поверить в чужую открытость, — но, вопреки сигналам интуиции, Вы всё же подали мне со всей искренностью руку, ни капельки не сожалея о содеянном. Вы даже позволили заглянуть в свою душу такому подлому существу, как я, госпожа (Твоё имя). Вы не испугались опасности, хотя мне стоило пройти целый круг испытаний борьбы с искушением, чтобы не съесть Вас.
Вы поразительны… настолько, что приручили чудовище из пекла ада. И если бы у меня была возможность, я бы стала Вашей верной рабыней, которая лелеяла бы Вас и в горе, и в старости. Я бы ни на минуту не отпускала Вашу нежную, как лепестки свежей и юной магнолии, руку из своей (однако, позвольте признаться, я бы испытывала на языке горчащий вкус стыда за свою непозволительную вольность — я опозорю саму себя, если заклеймлю Вашу кожу своим позорным прикосновением. Но, зная Вас, — простите, что позволила себе ещё одну наглость прочитать Вас от и до, как положено навыку демона, — Вы сами настойчиво притянете меня к себе, запретив мне думать о собственном несовершенстве), пока Вы не сомкнули бы веки. И только тогда, испустив последний преданный вздох, посвящённый лишь Вам одной, я бы несмело опустила голову на Вашу ныне ровную, не вздымающуюся грудь, и уснула бы вместе с Вами. Потому что отныне я больше не представляю своё бренное существование без Вашей светлости.
Теперь, госпожа (Твоё имя), вы сумели узреть моё томлением по Вам через строки (демоны могут многое, но только не оживлять что-либо. Увы, лучше всего у нас получается умерщвлять. Однако, пока я пишу это письмо, мне кажется, что жар моего тела передался и этой бумаге)? Вы сводите меня с ума, вынуждая забывать о моём истинном предназначении, о моей поставленной цели, что гласит о том, что я должна сохранить дистанцию между нами. Но мне трудно, невероятно трудно отпустить Вас, госпожа (Твоё имя). Это напоминает мне историю нескольких пар: Абеляра и Элоизы и Пирама и Фисбы. Первые, несмотря на разлуку, продолжали писать нежные письма друг другу, а вторые собирались втайне от всех пожениться под тутовым деревом. Сейчас мне кажется, что я не выдержу и украду Вас (прошу Вас, не пугайтесь; меньше всего я хочу причинить Вам боль и, если я когда-нибудь осмелюсь на это, я спрыгну со скалы в бешеные волны недружелюбного моря, как русалочка, что решила не тревожить счастье возлюбленного принца), чтобы найти то самое древо и завершить начатое Пирамом и Фисбой. Я не испугаюсь на своём пути возвращающуюся с охоты львицу и прогоню её (Вы не простите меня, если я лишу столь беззащитное животное жизни), чтобы Вы не обронили свадебную вуаль. И тогда… согласителись ли Вы навсегда отдать мне свою любовь и прекрасную душу, которой я поклоняюсь изо дня в день?
«Как бы мне хотелось провести день у Ваших ног, положив голову Вам на колени, грезить о прекрасном, в неге и упоении, делиться с Вами своими мыслями, а иногда и не говорить вовсе, но прижимать к губам край Вашего платья», — Оноре де Бальзак — Эвелине.
Простите мне этот бесстыдный порыв, госпожа (Твоё имя)… Слова не кончаются, потому что они растут из падающих звёзд, под которыми я сейчас нахожусь, из слёз радости встречи и из пока бьющихся в такт друг другу сердец. Я постараюсь сделать всё, чтобы сохранить Вас от опасностей и… спрячу Вашу первую подаренную мне (и, возможно, последнюю, если я сумею удержать свои неправильные чувства на цепи) солнечную улыбку в коробочку, обитую изнутри чистейшим белым бархатом. Потому что белый — цвет Вашей невинности, которую я трепетно и бескорыстно люблю всеми своими фибрами.
И Вы, пожалуйста, берегите себя. Ведь девичье сердце должно быть сильнее зла.