Навсегда твой в любом мире и любом обличие, Николай Гоголь
Влюблённый клоун (Николай Гоголь)
8 марта 2019 г. в 20:27
Моя милая колибри,
Я люблю птиц. Вопрос: любишь ли их ты? Подсказка: ну конечно же любишь, ведь ты одна из них. Ты можешь говорить обратное, но я сумел увидеть твои призрачные крылья за спиной, когда ты только вошла в логово Крыс. О, звучит даже как-то иронично, не находишь? Словно крошка-птичка заблудилась и вместо райского уголка — своего законного места жительства — наткнулась на крысиное гнездо. Но ты даже не растерялась; тебе удалось вписаться в нашу разношёрстную атмосферу, а вот я был взволнован: я перерыл все рукава своего плаща, только чтобы приворовать несколько чужих атрибутов для того, чтобы встретить столь почтенную гостью. Но ты сказала, что тебе достаточно и моего присутствия, ведь со мной весело и без прочих украшений; ты права, ведь я безумный клоун — я веселю окружающих уже одним своим присутствием. Однако для тебя мне хотелось сделать гораздо больше; я люблю птиц, а ты ужасно похожа на этих существ, благоухающих столь вожделенной мне свободой. Я никогда не думал, что встречу человека, который обрёл её своей грешной поступью по земле, но ты сломала все мои стереотипы. И я был взволнован ещё больше столь неординарной находкой.
Ты — один-единственный луч, который пробивается до странности изогнутым путём во тьму бестактно-округлых форм. Я ощущаю его эфемерное прикосновение, отражая, преломляя — здесь, в тепле и сонном спокойствии, где бродит меж молекул жидкости моё самосознание. Признавая и уподобляясь, я устремился навстречу к источнику света всем своим естеством (пусть даже и на самом деле я никогда бы не смог достичь его в силу личных соображений — мы из разных миров). Я тянусь к нему иллюзией своей воли, обретённой мной огрехом рассеянного мироздания. И лелею бесстрастные сны о мире, желая увидеть его сквозь оковы своей пленённой сущности. Тебя, как и простую прачку Марту Скавронскую, преследовала удивительная судьба: ты стала коронованной императрицей нашего общего сердца и умела гасить вспышки отчаяния в наших душах. Твои тёмные, как какао-шуа, глаза всегда вдохновляли меня своим жизнелюбием и своей наивностью — птицы тоже чересчур доверчивы, когда начинают клевать предложенные людьми хлебные крошки; на самом деле их ведь хотят поймать и посадить навсегда в клетку. Но тебе это не грозит — ты свободна и душой, и сердцем, и телом, что просто изумительно!
Вопрос: моя дорогая колибри, знаешь ли ты легенды о своих сородичах? Что ж, в любом случае, я поведаю тебе одну из них, рассказанную американским племенем индейцев. Однажды в лесу случился страшный пожар. Охваченные ужасом, животные от безысходности наблюдали за тем, как оголодавший огонь пожирает их родной зелёный дом. Только маленькая птичка колибри инициативно порхала над ними и, набирая в клюв по нескольку капель воды, пыталась потушить разрастающееся пламя. Через некоторое время броненосец не выдержал и сказал: «Колибри! Это же безумие! Думаешь, можно потушить пожар несколькими каплями?». Вопрос: ты уже догадалась, что ответило ему это уникальное создание? Подсказка: «Нет. Но я делаю всё, что могу». Теперь ты понимаешь, почему я ассоциирую тебя с колибри, моя милая пташка (о, нет-нет, не только из-за твоего не менее крошечного роста, который ты забавно пытаешься подчеркнуть каблуками!)? Несмотря на свою хрупкость, ты часто жертвуешь своими интересами ради других и мыслишь оптимистично, вопреки страшным кошмарам, которые разворачиваются вокруг тебя. Алые росчерки на холсте жизни не вынуждают тебя перестать улыбаться — ты всё ещё наивно веришь, что будущее Крыс будет охвачено радужной каймой. Кроме того, Мохаве верили, что во времена подземного мира именно колибри вывели людей к солнечному свету.
Одна из легенд Хопи гласит о том, что маленькие мальчик и девочка, оставшись без родителей, сделали игрушечного колибри. А когда девочка подкинула его в воздух, он ожил и стал приносить им каждый день початок кукурузы — так голодные полусиротки выжили в то чёрное-чёрное время. Ты делаешь всё, чтобы порадовать других, и не жалуешься на свой мизерный рост и на свою мельчайшую значимость для огромной Йокогамы, которая обычно поглощает таких, как ты. Но тебе было нечего бояться — я был всегда готов защищать вольных птиц, чтобы однажды присоединиться к ним (не думаю, что летать в одиночестве так весело — людям, какими бы независимыми они ни казались, нужна поддержка близких или же просто поклонников, которые только и смотрят им в рот).
И моя привычка, видимо, пробудила в тебе некие подозрения. Я так часто заботливо укутывал тебя в свой плащ, чтобы телепортировать в безопасное место, так часто рассказывал тебе о своих откровениях и мечтах, что однажды ты просто сказала со смешком: «А Вы, кажется, влюблены в меня!». Но твоё предположение не получило подтверждения — я засмеялся и исчез, поставив лестную оценку твоему чувству юмору (если быть честным, твои шутки тоже были неким светом для меня, как и то, когда я заставал тебя в компании Гончарова, пока он слушал классическую музыку и цитировал тебе фразы из классических книг, а ты умиротворённо слушала его занудную речь и засыпала).
Что? Ты хочешь спросить ещё раз о моих чувствах? Ах, конечно же, ведь я ничего не ответил тебе тогда (я бы предпочёл, чтобы ты сама догадалась, но раз ты беспомощна, пока я веду монолог с собой, я дам тебе ответ). Что ж, тогда мой звёздный час подошёл к концу, поэтому пришлось неожиданно откланяться. Но, раз уж теперь у нас есть свободное время для более интимных разговоров, тогда позволь мне сказать тебе сермяжную правду.
Я не люблю тебя. Разве бездушный клоун, который с садистским расчётом убивает всех жалких людишек подряд, может быть одержим таким субтильным и чахлым чувством? Всё, что мне нужно — это веселье и душераздирающие мольбы грешников, отдающих в слуховом аппарате трагическим, но безмерно складным мотетом! Я не собираюсь лимонничать с дамами, когда могу пролить в это время чужую кровь — я как Элизабет Батори, которая пытается омолодиться за счёт отнятых жизней простаков, ха-ха! Разве это не забавная отсылка, (Твоё имя)?
Этот ответ был предназначен для тех, кому нежелательно знать о моих чувствах. Зачем им оды клоуна и просто чудака, от которого одни проблемы и сомнения?
Вопрос: достаточно ли это удачная причина для того, чтобы перестать думать о человеке, который плюёт с колокольни на ощущения других? Ты будешь знать о том, что ты безразлична ему, и когда-нибудь перестанешь наматывать кипенно-белую нить своей нелепой любви наизнанку, наконец-то забив гвоздь чётких определений в своё мятежное сердце, которое некогда придумывало множество ухищрений и выходов из лабиринта Фавна для того, чтобы не мириться с чужим жестоким приговором. Тебе будет легче смириться с молчанием постороннего сердца, если ты будешь знать, что тот, кого ты любишь — полный безумец без альтруистичных чувств и беспощадный маньяк, которому весело от того, как по кровавому полу катится чья-то очередная голова.
Моих слов достаточно и для того, чтобы поверить в то, что я не могу ничего испытывать, верно, (Твоё имя)? Достаточно для того, чтобы ты отправила меня обратно в мой мрачный, хтонический мир, откуда прибыл клоун-садист с желанием освободить чужие, уже мёртвые души посредством жестоких убийств? Да, этого вполне достаточно, чтобы я оказался таким в твоих безмерно наивных глазах, в которых отражается всё самое лучшее из примитивной вселенной.
Но это не так. Я умею чувствовать (возможно, к своему сожалению). Я умею испытывать чувство вины и умею беззаветно любить. Хотя ты стала единственной птичкой, на которую я посмотрел глазами не учёного, что восхищался её разноцветным оперением, скоростью её изящных взмахов и её рассыпчатой трелью; я осмелился посмотреть на тебя глазами попугая-неразлучника, который навсегда влюбился в единственную самку и отказывается созерцать её с кем-либо другим, который готов поклясться, что его жизнь теперь навсегда принадлежит ей и он погибнет от горя, если исчезнет она. Я умею любить, (Твоё имя). И я в самом деле, кажется, люблю тебя. «Я вас больше, чем люблю…» — сказал адмирал Колчак своей гражданской жене Анне Тимирёве, которая пошла вслед за ним в тюрьму, добившись самоареста. Даже после его смерти под расстрелом она добровольно провела тридцать лет в лагерях. Первая птица на моей памяти, которая знала, что она в клетке, но не боялась её решёток. Смею ли я надеяться, что ты тоже когда-нибудь обрежешь на время свои, чтобы дождаться меня с того самого хтонического мира?
Я и сам отчаянно пытался отрастить себе надёжные, титановые крылья гордого орла, что рассекал бы острыми перьями просторы вайдового неба и разрисовывал акант облаков на свой лад, пеленая свою низменную суть в греческий пеплос свободы. Но я застрял в процессе метаморфоза и вырастил вместо желаемого карамазовые лоскутки моли, под бесполезной тяжестью которых мне приходится терпеливо ожидать свою эволюцию. Я слишком далёк до робкой, целомудренной бабочки, но во мне до сих пор цветёт наивная надежда на то, что однажды я обращусь в невзрачную куколку, а после — расправлю свои пёстрые крылья навстречу истинному счастью; то, что жалостливо предлагает мне бедная земля, высушенная людскими жадностью и глупостью, мне, увы, недостаточно. Дос-кун всегда говорил о том, что я могу достичь большего со своими выдающимися навыками и видениями будущего; он внушил мне, что все люди, овеянные грехами, обречены всё время ползать по смурой почве, подобно беспомощным червям, которых пожирают птицы — а я способен парить в отличие от них, потому что благословлён самим Богом, с которым разговаривает по вечерам Дос-кун. Хотя этого недостаточно; я должен очистить себя, чтобы взойти на совершенный этап эволюции.
Черничной ночью глазницы леса мне в очи смотрят и молча ждут, когда кирпичные крылья сброшу я, в его объятия нагой войду, как закончится эта драматическая пьеса про город, давящий плоть, словно спрут, швырявший души со злою силой в гудрон расплавленных минут. Когда коснётся усталой кожи дождя прохлада — забудешь кнут, которым каждое утро гнали в слепые будни, как на бессмысленную войну, забудешься вечным сном в мшистом ложе, и птицы вместе с тобой уснут под кружевом звёздно-сосновой шали, оставив мир в режиме безгласной сцены. Но когда-нибудь, когда Йокогама начнёт процветать, моя прозрачная душа воспарит из влажного ада и будет на голубинных крыльях, как символ миролюбия, убаюкивать для тебя карминные закаты и приносить яркие, как китайские фонарики, сумерки. Только дождись меня. И пусть это последнее туманное письмо — единственное связующее ныне звено между нами — станет для тебя по вкусу сливками, нежели дымом от пожарища. Помни обо мне, как о свободной личности — я хочу жить в твоих фантазиях, как независимый и уважаемый человек, на которого ты захочешь равняться и, быть может, которому ты однажды скажешь: «А я, кажется, тоже влюблена в Вас, Николай!». И, прошу тебя, расскажи мне как-нибудь вечером, словно рассказывая свои секреты Богу в сонный час, какова мне на вкус свобода в твоём личном мире фантасмагорий — то, что я чувствую сейчас, похоже по привкусу на горький пепел и на что-то надломанное, с каким-то резким звучанием сломанных струн скрипки. Но, кажется, это совершенно нормально. Если в этом мире вообще что-то можно назвать с объективной стороны «нормальным».
Однажды доверив себя судьбе, я больше не могу отречься от неё. И я вынужден впредь следовать её воле, реализуя свой шанс на мимолётную жизнь, чем бы это для меня ни оборачивалось. Я сопротивляюсь пагубному влиянию, но борьба заведомо бесполезна — я никогда не мог распоряжаться ни одним из аспектов своего существования, пока не встретил Доса-куна, который обещал подарить мне просветление и окрыление.
Марионетке не так просто принять свою безвольность.
Незримые силы благоволят мне в этот миг распластавшейся вечности, воплощая в жизнь обронённый мной осколок стремления. И я принимаю то, что боги вознамерились мне ниспослать, свою судьбу — единственное, что способно провести меня сквозь вехи бренного существования.
И всё же, несмотря на весь этот непонятный спектр эмоций от желаемого результата, я ни о чём не жалею; я всё ещё надеюсь, что проберусь сквозь тернии страданий к звёздым зримой свободы. Помолись за то, чтобы моё короткое путешествие увенчалось счастьем, ведь мнимое на земле никогда не было мне по нраву — только на небе я обрету свою истинную мечту. Останется дождаться только тебя, моя птичка. И хоть супругов Петра и Февронию похоронили в разных гробах, утром они очутились в одном. Она сказала ему после того, как исцелила его от укуса змеи: «Будет здоров, если я буду его женой». Люди такие самонадеянные, не так ли? И всё же… я тоже буду здоров, если ты разделишь со мной это бархатное ложе в свой час — я буду ждать столько, сколько потребуется, чтобы после целую вечность парить вместе над жемчужиными небесами. Ты, как и Мария Фёдоровна, Датская принцесса, переживёшь смерть всех своих близких благодаря утешению Дос-куна — он не оставит тебя одну, пока ты будешь верна своим идеалам. Поэтому оставайся такой, какая ты есть — только стань ещё сильнее.
Как ни глупы слова дурака, а иногда их бывает достаточно, чтобы смутить умного человека. Надеюсь, фразы беспечного шута останутся в твоей памяти, как нечто сокровенное, и ты когда-нибудь трогательно покраснеешь от них; мне нравится, как ты живо и легко смущаешься от похвалы — твои крылья в такие моменты становятся больше и выше. Должно быть, совсем как у серафима. Хотя это слишком посредственное сравнение. Ты — слишком реалистичное воплощение свободы, о которой я так долго мечтал и мечтаю. Вопрос: что же в тебе такого, чтобы садит вроде меня начал так неудержимо томиться? Бланк с ответом несчастно пуст. Потому что я впервые не знаю ответ на собственный вопрос.
И напоследок ещё один вопрос по программе: знаешь ли ты последнюю на сегодня легенду о колибри? Даже если нет, однажды ты всё поймёшь и без моих подсказок. Но всё же мне следует дать тебе один намёк: люди народа Чаяма из Тринидада верят, что в колибри воплощаются духи умерших (ах, кажется, я всё-таки разболтал тебе правильный ответ). Поэтому, моя свободная птичка, внимательно следи за цветами, на которые так падки колибри — быть может, в особенный день ты увидешь среди них весёлую птаху с разными по цвету глазами, которая тут же внимет твоему высокому голосу и принесёт тебе в раскрытые ладони табак по мифу, чтобы исцелить все твои раны. А после, когда на дорожке появятся бабочки, затем цветочные лепестки, усыпавшие ковром землю, и пауки, плетущую свадебную локацию, появимся мы под венцом в образе двух колибри. Солнце пошлёт на нас свои лучи и мы будем ярко переливаться, утопая в своих красках и свободной любви, которую уже ничто не ограничит. Наивная мечта, не правда ли? Я не осуждаю тебя за такое мнение; видимо, за всё время нашего непринуждённого общения мне передались и твои видения. Но и об этом я не жалею. Хотелось бы только… вдохнуть приятный аромат с твоих каштановых волос (возможно, я бы даже хотел сорвать одну прядь, чтобы в обнимку с ней, как с пером, пасть в распростёртые объятия глубокой бездны), а после — спокойно закрыть глаза. Если у тебя хватит решимости, навести меня на последнем шоу, где наконец-то счастливый клоун уйдёт со сцены в последний раз. Нет-нет, букетов не нужно. Твоего присутствия будет достаточно, как ты однажды сказала мне со столь нежной улыбкой, что я почти взлетел — это было невероятное чувство. И обещай мне напоследок улыбнуться, даже если и не сильно захочется, даже если моя казнь будет не очень смешной — пощади бедного клоуна, который старается именно ради этих благодарных улыбок.
Улыбайся, пока не заболят щёки, потому что мои яркие похороны будут на самом деле праздником, ибо я наконец-то обрету правильную (хотя я могу лишь надеяться на это с тех пор, как повстречал тебя — ты почти сломала моё мировоззрение, едва ли не заставив думать, что счастье заключается в другой сфере. Но я сохранил остатки разума при себе, несмотря на твои сильнейшие и сладчайшие чары. Надеюсь, и ты тоже будешь счастлива за меня, пока мы не воссоединимся в не менее правильной ипостаси) свободу.
Прощай, моя дивная колибри; моя величайшая любовная мука.