***
Что же до других? Неизвестны их мысли, переживания. С самого детства их обучали оружию в руках, приучали игнорировать сострадание, боль и непривычный запах крови. Тогда, если Торду не изменяет память, это скрасило обычные, приевшиеся серые дни, но сейчас это кажется бременем. Вновь и вновь однотипные тренировки, вновь звук удара стали и летящие искры, снова невыносимый жар в груди, который, кажется, способен растопить кости в порошок. Военное дело сделало из Торда тем, кем он сейчас является. Ранние издёвки перешли в уважение и подражание, что не могло не радовать. Видеть страх или злобу в глазах стало обыденностью. Терять человечность больше не было страшно. Так шли однотипные дни, пока в одну из тренировок ему не достался напарник, показавший нечто новое, не замечаемое глазами. Незримое, душащее чувство страха и покорности. Заставил Торда быть на месте жертвы. Обычная тренировка шла своим чередом, предвещая новые ощущения и боль в мышцах. Торд смотрел на своего напарника по тренировке, а он на него. Оба ждали первого хода, ошибки, которая стала бы преимуществом в бою. Даже спустя минуту они не двинулись, словно звери, ожидающие нужного момента. Кровь стала закипать, и Торд первый пошёл в атаку, ударяя мечом по щиту, успевший заблокировать стремительную атаку. Конечно, сейчас у мальчика нет настоящего меча, кто же его доверит? Когда наконечник деревянного, острого, ни капли тупее настоящего, меча, с характерным звуком, ударился об щит, вибрация от сильного удара прошлась с рукояти по ладоням, на секунду заставив ослабить хватку от онемения. Это не ускользнуло от чужих глаз, и противник, воспользовавшись этим, плашмя ударил Торда щитом, тем самым заставив его неровно устоять на ногах, и лёгким ударом смог уронить сероглазого и меч из его рук. Победа отвернулась от Торда. Так быстро? Оба мальчика не шелохнулись, лишь Торд смотрел на траву под собой, после с презрением и со стыдом поднял глаза. Это был самый быстрый проигрыш. Тишина, резко обрушившаяся на поляну, очевидно дала понять, что все глаза нацелены на них. На позор Торда. Острие меча уткнулось ему в ямку между ключицами, вдавливая мягкую кожу, оставляя красное пятно. Можно ли рассчитывать на что-то, когда его, неизвестного, получившего хоть немного признания, сейчас смешали с грязью и травой на глазах у всех? Это обычная ситуация: победа и поражения, долгая или короткая битва, тактика или хитрость. На войне все средства хороши, но сейчас бы его тело на поле битвы истекало кровью, билось в предсмертных судорогах. Торд не знал, почему он так боится проигрывать, почему так боится бойни. Наверно, он никогда искренне не любил держать меч в руках, но адреналин заставлял его двигаться, размахивать стальным остриём, рвать чужую кожу до костей. За долгий период времени Торд почувствовал себя беспомощным, слабым. Это глупое поражение подмяло его гордыню, уверенность в себе и свои силы. Обычное событие на первый взгляд, но для самого сероглазого это стало переломным моментом, заставив видеть в битве не игру на победу или поражение, а на жизнь и смерть. Отсюда, казалось, должна возрасти ненависть, но случилось наоборот. Поражение вырастило дружбу, которая, кажется, крепче стали или щита. Меч и щит. Прекрасное сочетание. Неприятные воспоминания затуманили голову. Лежащий на кровати парень перевернулся к стене, надеясь, что поток мыслей оставит его. Увы, но их стало лишь больше. Мысли, словно трупоеды, налетели на свежего мертвеца, в попытках урвать кусок побольше. Здесь же чувства, смешанные с прошлым, грызут его рассудок. Медленно, неаккуратно, они вгрызаются в самое больное, впиваются туда клыками, дабы вырвать ещё один осколок благоразумия, оставить его одного с самим собой и безумием. Так и не скажешь, но прошлое приносит реальную боль, которую трудно не игнорировать. Наверно, даже самый храбрый воин, находясь в омуте прошедших дней, не сможет не искривить лицо. Что же Торд? Он привык лгать. Не словами, но маски так приелись ему. Каждый день новая маска, без которой он бы не смог продолжить существовать: всё же надо делать вид, что он... нормальный, и Торд умеет притворяться, умеет использовать необходимое лицемерие. В конце концов этому легко научиться. В иной раз точка между ключицами кольнула, это заставило парня резко вскочить и помотать головой, отгоняя комментарии голосов и дурные мысли. Мрак с углов добрался до самого центра помещения. Различить что-либо невозможно, исключением стали окна, из которых бил луч лунного света, мутной дорожкой доходя до кровати, где валялся спящий Том. В идеальной тишине не слышно ни копошения на улице, ни сопения спящих, ни ночную песнь насекомых. Легко заметив эту странную особенность, Торд не придал этому значения, тихими шагами поплёлся в сторону, как ему казалось, выхода. Непроницаемая темнота, имеющая контроль в этот момент, заставила сероглазого несколько раз ошибиться, лишь потом позволила перешагнуть порог дома навстречу холодному ветру. Зачем он вышел? Сам не знает. И так идёт вся жизнь в незнании. Когда он говорил, что всё под контролем — чистая ложь. Рогатый просто доверял течению. Лёгкие шаги сопровождались негромким гулом ветра. Парень шёл туда, куда смотрели его глаза. Видны лишь стволы деревьев, переходящие в огромный деревянный ряд, где легко затеряться. Осознание этого ни капельки не пугает воина, лишь прибавляет упорство в шаг. Так начинается новая история.***
Наша жизнь - это огромный кусок истории, значимый лишь для нас. Сотканная из памяти и эмоций, она становится неотъемлемой частью каждого, меняет мышление и взгляды на жизнь. Иногда даже сбивает, заставляет делать необдуманные поступки. Торд шёл в неизвестном ему направлении. Просто шёл вдоль одинаковых стволов, пытался отговорить самого себя от этого поступка, но с каждой секундой лишь ощущал надобность в этом действии. — Ты ещё можешь вернуться, никто об этом не узнает! Никто не станет осуждать тебя! Эти мысли впились в его голову, вызывали боль от понимания, что его поступок не даст увидеть родных ему людей. Никогда. Но человек творит свою судьбу сам. Безжалостно сжигает мосты, связи с другими людьми, либо кропотливо воссоздаёт новые. Но Торд откинул привычную связь. За раз он сожжёт все мосты, включая в свою жизнь. — Слишком поздно возвращаться. Пути назад нет. С этими словами он прощается с прежней жизнью раз и навсегда, выбирает мир одиночества, безумия и боли, но где больше нет притворства и сражений. Мы не в праве осуждать его, этот нелёгкий выбор сделал он сам, нам же придётся принять его. Голоса, как один, стали волноваться, озвучивать причины одуматься, которые сейчас кажутся ничем, на что сероглазый лишь хмурится, сжимает зубы и кулаки, но продолжает свой путь в неизвестность. — Ты не можешь просто так уйти! — Вспомни о других! О друзьях! — Послушай нас! Послушай себя! Хочется кричать. Ноги больше не ступают так уверенно, как прежде. Впервые за эту ночь зародились сомнения, но они были быстро уничтожены выходом на равнину. Наконец ветви не окружают его, а кроны деревьев не заграждают тёмное небо, где отчётливо видно яркий месяц. Новый ландшафт будет означать новую жизнь. Холодная трава нежно скользит вдоль грубой кожи, дарит лёгкое ощущение свободы, а воздух, совсем свежий, необыкновенно чистый, проникающий в лёгкие, подкрепляет это новое чувство. И Торд, окинув взглядом просторы, с печальной улыбкой пошёл вперёд. С каждым шагом что-то умирало внутри, но на это место приходило что-то новое. Каждый вдох нёс страдания и блаженство. Любой звук, исходящий с любой стороны, заставлял пасть в глубины всего самого ужасного, а после, через несколько неудачных попыток, вылезать из этой ямы. И так по кругу, пока русоволосый не оказался пред бревном, заросшим ярким мхом, где, казалось, накопилась дождевая вода. Рогатый вновь смотрит назад, на лес, на границу, разделяющую два разных мира, из которых придётся выбрать один. И выбор сделан. Предатель ложится на мягкие, тонкие травинки, укладывает голову на мох, который совсем немного смягчает твёрдость. Глаза медленно закрываются, усталость пробирается до кончиков пальцев. Часы ходьбы, кажущиеся минутами, дали о себе знать лишь сейчас.***
— Что происходит? — раннее утро наступило на землях Сорь'Ланна, слабыми лучами освещая мягкую почву. Большинство соплеменников Ул находились в сладкой дрёме, но вот самой девушке не часто получается удерживать сон до наступления дня. Лёгкой походкой она направляется к Фроди, который с рани ходит из одного места в другое, находясь в не лучшем настроении. — ...Ничего. — кинул мужчина, мимолетным взглядом посмотрел на деву и продолжил свой путь, нервно и редко вздыхая. Сигурддаттер даже не удивилась такой неразговорчивости, ведь кто захочет говорить с кем-либо, когда у тебя дел по горло, так ещё и утром? Все спят, а ты работаешь. Несправедливо. Еле слышимый скрип дошёл до девушки, и она моментально развернулась и пошла в его сторону. Кажется, это сторожевая башня, хотя не кажется, ведь позади больше ничего старого нет. Вышки прожили не первое поколение, ежесезонный ремонт спасает их от полного разрушения, но никто не сомневается, что на замену им нужны новые, более крепкие, возможно выстроенные из камня. По хрупким деревянным ступеням, сквозь расщелины которых росли короткие, уже сухие цветы, спускался один из сторожевых, нерво теребя и разламывая свежую веточку, сорванную с низкой ивы. Это удивило девушку, ведь, обычно, сторожевые меняются постами в определённое время, ещё не наступившее. Если взглянуть на солнце, то предположительно смена произойдёт через пару часов. Ул приметила это ещё очень давно, но не думала, что знания ей пригодятся. Немного колеблясь, дева решилась и подошла к мужчине, слегка приподняв руку, чтобы привлечь внимание. Смуглый, он нехотя остановился, продолжая ломать ветку на кусочки, издавая эти действием внушительный хруст. Пару минут этого звука не сведёт с ума, но станет нервировать и сбивать с мыслей. — Утро началось совсем недавно, но уже некоторые нервные, — Ул пыталась подобрать слова, дабы не спугнуть ходячий источник информации, иначе сторожевой бы не был так взволнован. — Не знаешь почему? Сигурддаттер произнесла это наиболее мягко, нежно. Голос внушает доверия, особенно, как кажется на первый взгляд, к хрупкой девушке. Мужчина взглянул на деву мельком, потоптался на одном месте, пальцами сложил ветку пополам, слегка приоткрыл рот и заговорил. — Нет, не знаю. — кинул черноглазый и ушёл, оставляя Ул одну. Что-то происходит, но тщательно скрывается, девушка это прекрасно понимает, от того и злится, что не может узнать то, что не предназначено для неё. Любопытство, которое сдерживать удаётся с невероятным усилием воли, усилилось в разы. Теперь утро не кажется скучным. Есть важное дело.***
Лучи света, бьющие в глаза, заставляют проснуться и радоваться дню, но с Томом такое не работает. Слепота да длительный стресс и бессонные ночи забирают все силы из него, потому он продолжает спать, несмотря на то, что сейчас уже скоро наступит вечер. Тот лишь изредка переворачивался и менял позу. Лекарь сидел за своим столом с вонючей микстурой в длинном сосуде, ворчал себе под нос, изредка потирая уставшие глаза. Аелрик потянулся, чтобы немного притупить чувство наступающей усталости, плавным движением прогнул спину, ощущая сладкое чувство, словно потягиваешься утром, а не вечером как сейчас. Приятная дрожь, длившаяся пару секунд, пробрала тело, отогнав ненадолго желание позабыть про свои обязанности и лечь на неудобную кровать, которая пропахла свежим вереском, отгоняющим вонь травянных смесей и желчи. — Что же ты наделал, Торд?.. — конечно, парень первый узнал о пропаже иноземца. Делать что-то было в тот момент, когда Аелрик заметил отсутствие рогатого, глупо, так как могли уже пройти часы после его ухода, чётких следов нет, а рисковать никто не станет. Шатен лишь мысленно просил, чтобы тот вернулся, но после того, как солнце начало покидать зенит, он пожелал ему... удачи. Она пригодится. Выживание никогда не было простой вещью, тем более в одиночку. Прошлое поколение надолго запомнило череду испытаний, пришедшие в неожиданный момент: хворь, лесной пожар, ушедшая дичь оставила народ голодным. Да, ужасные деньки. Аелрик тогда был ещё подростком, но помнит этот тошнотворный смрад болезни и гнили, витавших в воздухе. Запах настолько был омерзительным, что юноша заседал в комнате с травами, радуясь тому, что зловоние перебивалось травами. И голод. Дни без еды сводили с ума, некоторые настолько отчаялись, что жевали траву или, оторвав от дерева кору, стирали пальцы в кровь, разрывая на кусочки аппетитный, как им казалось, луб. Стоит ли говорить, что пара дней такого обильного питания, и человек становился новой кормушкой для ворон, крыс и опарышей. Напасти продлились в целом полгода, но даже месяца уже было предостаточно. Аелрик навеки запомнил чувство бреда, появившегося из-за неимоверного голода; сильной усталости, от которой сводило до боли мышцы в теле; слёзы, когда тебе дают редкую небольшую порцию еды, а организм более не способен её принять. Время прошло, но эффект остался, лекарь не может поглощать пищу так же, как и остальные. Может, это совпадение или от того, что он чаще всех видел и ощущал зловоние больных, их остатков. Никто не даст ответ на это, но жизнь продолжает свой путь, и Аелрик пытается идти с ней в шаг. Стук по дереву отвлёк его, пусть он и ждал его. Парень вздохнул, приподнялся со стула и ощутимо громко сказал о том, что можно войти. В момент уже в дверном проёме стояли те, кто должны доставить Торда обратно, но вот как сказать, что доставлять некого? Сказать прямо? Солгать? — Где он? — сказала дева, осмотрев внимательным взором каждый угол. Теперь взгляд пал на парня, который замешкался у стола, аккуратно оперевшись одной рукой об стул, другой об стол, где стояли деревянные сосуды. В голове Дагны промелькнула мысль о том, что тот измотан, даже хотелось помочь ему, но они пришли сюда с целью, а не просто поговорить. — Кто знает? — прямо сказал Аелрик, решивший не лгать. Он неровно стоял, попутно этому потирая глаза пальцами левой руки, другую же по привычке держал горизонтально чуть ниже груди. — Одному Вотану лишь известно. Сначала наступила тишина, после послышались тихие копошения, и только после последовал ожидаемый вопрос, звучащий мужским голосом. Дагна просто стояла позади мужчины, пытаясь упорядочить информацию. — Как это понимать? — на лице, с острыми чертами, ярко выражено больше недовольство, нежели гнев. — Хоть как, но его тут нет. Ушёл.***
— Скьельд! — "кричала" шёпотом девушка в который раз, не смея подходить ближе, скрыв своё присутствие за обшарпанным домом. Первое время парень продолжал свой разговор с Ормой, но после всё же услышал тихий зов. Под каким-то предлогом он быстро покинул Орму, приближаясь к укрывшейся за углом Ул. — Наконец, я уж думала, что Орма быстрее тебя услышит. — всё так же шёпотом проворчала девушка, качнув головой в сторону. — Это важно? — кинул тот в ответ, но увидев непонимание, поспешил уточнить. — Ну, я имею в виду, важно, чтобы Орма об этом не знала или что-то в этом роде? — Отчасти. — лик Сигурддаттер быстро изменился, но спокойный голос не вызывал панику раньше времени, — Слушай, ты, вероятно, заметил, что некоторые люди... беспокойны, — Ул сделала паузу, ожидая ответа, но быстро продолжила. — В общем, я узнала, что с Тордом что-то случилось, если коротко: ему нездоровится. Взгляд Скьельда прямо говорил о том, что это не важно, и она просто тратит время и раздувает проблемы из обыденностей. Ул не унималась и хмурилась тому, что друг не понимает её опасения. — Вы — лучшие друзья! Зная его характер, он бы в жизни никогда и никому не сказал о своём состоянии, насколько бы ему плохо не было! — уже на обычной громкости спешно говорила девушка, активно жестикулируя. — ...Возможно, получается, если сказал не он, — зеленоглазый сделал паузу. — Сказал кто-то другой? — Именно! — дева была рада тому, что Скьельд проникся серьёзностью проблемы, но от того опасалась, что могло произойти столь серьёзного.