***
Разговор с Айзавой-сенсеем был достаточно прост, но не менее проблематичен. Договориться о чём-то с учителем было невозможно. «Вы, Мидория и Бакуго, как хотите, но от занятий вы отстраняетесь, — строго начал говорить мужчина, стоило подросткам переступить порог учительской. — То, что вы младшие появились в этом времени, ничто иное как эффект причуды. Мы нашли информацию о ней, и у нас прогнозы такие, — вещал им Айзава, лёжа на полу, по обычаю укутанный в спальник, — максимум два, может три дня они пробудут с нами. Поэтому вы назначаетесь няньками для самих же себя. Возражения не принимаются». Бакуго раздраженно цокнул языком, вспоминая слова преподавателя уже шагая обратно в общагу. Напускное раздражение и показное недовольство сыграло свою роль. Им отказали в просьбах найти других нянек, как сам Бакуго говорил «пусть это будут девчонки, я пришёл в академию учиться на героя, а не нянчиться с детьми». Ему, пусть этого он не скажет никому, было на руку, что именно он, ну и Деку, будет находится рядом с детьми. «От греха подальше, — думал Бакуго, — ни в жизни, чтобы кто-то знал меня ребёнком. Ни за что». Пусть он младший не сильно то и отличался от себя сейчас, для него это всё равно было ударом ниже пояса. И тот факт, что он сможет побыть хоть немного времени с тем, младшим, старым и привычным Деку, его безусловно радовал. Но этого он никому не скажет. Никому. Зайдя в общежитие и заприметив удивительную тишину, в сердце невольно кольнуло. «Двумордый остался с ними». Стоило мысли пронестись в голове, как забытая злость в миг разгорелась с новой силой. Желание найти и повыдергивать все перья двумордой зазнайке разгоняло кровь по телу с немыслимой скоростью. «Прибью». — Качча-а-а-ан!!! Вопль со стороны кухонной зоны и запах гари мгновенно остудили нутро парня, а шестое чувство заставило взбунтоваться, от чего он не так, как обычно, резво и неуклюже скинул с ног обувь и влетел в помещение, минуя всё на своём пути. — Что здесь происходит? — Каччан? — вид удивленного Деку, измазанного мукой с налипшими кусочками теста в волосах, обескуражил Бакуго. Он, предчувствуя неладное, в пару шагов оказался рядом с Деку младшим, подхватив оного со стула, на котором тот стоял у кухонного гарнитура и, не обращая внимания на его внешний вид, прижал к себе, удобно усадив на предплечье левой руки. — Я звал своего Каччана, но я рад, что ты пришёл, — Деку улыбается нежно и тепло, мягко обняв грязными руками Бакуго за шею. Он жмётся и ластиться, нашептывая детские глупости о том, что сильно скучал. — Мы с Шоттян хотели приготовить омлет, но что-то пошло не так, — ребёнок отстраняется от Бакуго, удобно уложив ладошки на развитые мышцы плеч подростка. — Шоттян говорил, что плохо готовит, но я не думал, что настолько плохо. Деку заливается смехом, кивнув в сторону беспорядка на кухне: на пол просыпанная мука; кухонный фартук и гарнитур в каплях от теста; плита вся в копоти и гари. — Где двумордый? — Шоттян? Он пошёл в ванную за тряпками и ведром, — поёрзав в руках, отвечает ребёнок. — Ты приготовишь нам обед? Кушать хочется. — Да, — проверив взглядом плитку, соглашается Бакуго, — только тебя надо сначала умыть. Ужас. Что тут вообще произошло? — Мы включили печку греться, — начал Деку, когда Бакуго зашагал в сторону ванны, — а сами стали смешивать яйца с мукой и молоком во-о-он той штукой, — навалившись на Бакуго, младший указывает за спину подростку на блендер, что сиротливо валяется на полу, весь измазанный смесью для омлета, — но оно как давай разлетаться в разные стороны. Я думал, что злодеи напали и ка-ак закричал! Только вот Шоттян, наверное, этого испугался больше, чем летающих яиц, он загорелся. Но было смешно! Правда! Он забавный. Почему вы не дружите? Шоттян говорит, что он тебе не нравится. А вот мне нравится. Он же крутой! Каччан? Почему ты молчишь? Бакуго старался. Он старался изо всех сил хотя бы не закричать. Скулы свело мгновенно, и он в неконтролируемом действии заскрипел зубами, сильно стискивая ребёнка в своих руках, пока тот не взвизгнул. — Ну! Больно! — О-о, Бакуго, — вышедший из-за угла Тодороки, не меньше младшего Деку измазанный тестом и щедро припудренный мукой, с левой стороны щедро сгоревшей, немного удивился появлению одноклассника, но и, безусловно, обрадовался. — Прости за беспорядок на кухне, я сейчас всё уберу, — склонив голову в поклоне, Тодороки переводит взгляд на Изуку, что сидит руках Бакуго и так довольно тянет улыбку. — Я же говорил, не умею я готовить. Мидория, знаешь, как теперь неловко. — Шоттян, но это было забавно! — Кто спорит, но, — Тодороки на секунду переводит глаза на Бакуго, и его постигает догадка: «неужели и правда, ты тоже?», — теперь нужно вымыть твои волосы. В них полно теста. Скрежет зубов заполняет предбанник, от которого бегут мурашки по коже, а у Тодороки и вовсе волосы на затылке поднимаются дыбом. «Угадал!», думает Тодороки смотря в лицо парня, что исказилось в гримасе крайнего недовольства. «Всё-таки Мидория ему даже сейчас сильно дорог». Что-то ответить Изуку не успевает, хоть и успел он хихикнуть и даже открыть рот, как тут же реагирует Бакуго, зло фыркнув сквозь зубы: — Сами разберёмся. Шуруй отмывать кухню, половинчатый! — Хорошо. Разминувшись, парни пошли в противоположные стороны. Если Тодороки, вооруженный шваброй, ведром и парой тряпок, направился устранять последствия их чудо-готовки, то Бакуго и сидящий на его руках ребёнок направились в ванну, намереваясь скорее вымыть шебутного и задорно смеющегося Деку. — Господи, — шипит Кацуки, осторожно распутывая сбившиеся в клубок волосы, в попытке причесать озорника, — не дёргайся, Деку-Деку. Выкупав ребёнка, Бакуго усилием воли, пытался не взорваться на части. Для него это было уже не привычно. Все эти игры и шутки. Летящая ему в лицо пена, озорной и громкий смех его Деку, того самого, из прошлого, ещё до того злополучного случая. Это было что-то новое, давно забытое старое, что сейчас подогревало всё внутри и одновременно ласкало душу и уничтожало её в клочья. Закутанный в полотенце, с мокрыми кудрями, Деку стоял на коврике в предбаннике, смотря на Бакуго щенячьими глазками, будто выжидает что-то, но что? — Чего? — застирывая футболку ребёнка, Бакуго смотрит на оного искоса, пытаясь остудить пыл своих чувств, тоски и грусти по прошедшему времени. — Чего ты так на меня смотришь? — Ты крутой, Каччан, — тихонько бормочет Изуку, склонив голову в бок, — только стал таким злюкой. Мне это не нравится. — Ну, уж прости, таким меня ты сделал. — молниеносно ответил Бакуго, лишь потом сообразив с каким именно Деку говорит, потому сразу же прикусил язык. — Мой Деку… ну ты понял… — Ага. Прости, — босые ноги шагают через комнату к присевшему на корточки Бакуго, что склонился над тазиком с водой. Изуку прижимается со спины, не поднимая рук, ластится носом между лопаток подростка и проговаривает быстро-быстро, но достаточно внятно. — Я люблю тебя, Каччан. Мне грустно, что ты и я, который сейчас, взрослый, не дружите. Почему это произошло? — Де-еку… «ОН опять общается с этим мальчишкой. Снова и снова. Ему что, меня мало? Я же лучше! У меня классный квирк. Меня знают даже в соседних дворах! Почему он общается с ним? Деку! Ты должен смотреть только на меня! Иначе какой смысл в нашей клятве!» — Поступать так жестоко, Каччан!.. — мальчишка стоит, подняв руки, сжатые в кулаки к груди. Он отстаивает ребёнка, что сейчас за его спиной сидит на земле и трясётся от страха, весь измазанный пылью и грязью, с подбитой щекой. — Видишь, что я плачу?.. Я не позволю тебе… «Не смей, Деку…». — Я не дам тебе и дальше продолжать, ничего не предприняв! «Ты предатель, Деку. Маленький обманщик. Зачем ты общаешься с ним? Он ведь нам чужой. У тебя есть я. Деку… Де-е-еку…». На мгновение выпав из реальности, Бакуго находит себя в объятиях маленького Деку, что жмется щекою к груди, плачет и сквозь слёзы повторяет снова и снова «но мне и правда никто кроме Каччана не нужен». Не может быть. Он сказал это. Произнёс это вслух? Быть не может. Но, кажется, это действительно так. Иначе почему Деку сейчас взахлёб плачет и через слово просит простить. — Деку… — голос будто не свой, в горле першит. Сейчас бы попить. Но он судорожно прижимает Деку к себе, понимая, что сказал что-то лишнего. — Эй… эй! — Я люблю Каччана! Я, правда, люблю! Я бы не стал обманывать тебя! — Всё в порядке, слышишь, эй, Деку-Деку. Не плачь. Сидя в предбаннике на полу, обнимаясь в ребёнком, Бакуго уже в сотый раз дал себе мысленную оплеуху и казнил со всеми почестями. «Вот идиот. Тебя ведь раньше так не заносило, — поглаживая Изуку по голове, Бакуго ещё и ещё раз четвертует себя, разумеется мысленно. — Может это из-за того, что сейчас рядом со мной именно тот, что тогда не бросился защищать чужого мальчишку? Может поэтому?», — окинув взглядом комнату, Бакуго поудобнее перехватывает в руки ребёнка, усаживая оного себе на колени. — Я никогда не буду против Каччана… Я не стану таким плохим… Я люблю тебя, Каччан… — Деку прячет лицо, зарываясь руками в волосы на затылке. Жмётся теснее. Обнимает крепче. Всхлипывает и раз за разом повторяет, — Люблю Каччана. Люблю Каччана. — А я тебя люблю, глупый Деку. Хватит плакать…***
Сидя в чужой комнате на полу возле кровати, разглядывая хаос и полнейший беспорядок, Бакуго старается не думать ни о чем. Ни о том, что слышал в коридоре, спрятавшись за стеной. Ни о том, что их с Деку дружба со временем сойдёт на нет. «Деку мой. Он всегда должен быть только моим», — набатом бьётся мысль в голове, пока руки, словно получившие собственную жизнь, перебирают старые безделушки, что вывалены сейчас на пол в комнате старшего Деку. Старый купон на скидку в магазине, с лейблом Всемогущего привлекает внимание Бакуго, и он тянется к нему, осторожно лавируя между всем разбросанным по полу. «Это ведь вчера нам моя мама его дала, — думает мальчишка, покручивая истрепанную временем бумажку, разглядывает её с каждой стороны. — Деку-Деку хранит её до сих пор? Вот дурак». Но на сердце вдруг становится слишком тепло. Он прижимает клочок бумаги к груди, прикрыв глаза, и незаметно для себя начинает вспоминать вчерашний свой день, когда завалившись к Деку домой, он вручил ему этот купон. — Держи! — торжественно громко и очень серьёзно проговаривает Кацуки, протянув ладонь к лицу Изуку, на которой, немного скомканный, лежал купон с изображением любимого героя. — Маме подарили на работе, а она мне. — Он… он же твой, Каччан! — восторг и одновременно грусть искрятся в больших зелёных глазах, что метаются между предметом, протянутым ему и лицом самого Кацуки. — Я не могу! — Можешь! Я дарю его тебе, глупый Деку! — горделиво подняв голову, Кацуки тихонько шипит приевшееся прозвище этого мальчишки, что так сильно дорог ему. — Для Тебя мне не жалко! — Спасибо, Каччан! Большое спасибо! — Я тогда заболел и не смог пойти в магазин с мамой… Обернувшись на голос, что сбивает его с мыслей о вчерашнем дне, Бакуго сердито смотрит на появившегося в дверном проёме Деку. Взрослого, взъерошенного и немного расстроенного. — Помню, плакал тогда долго. Каччан ещё ругался из-за того, что я расстроился такой ерунде. — Пройдя в комнату, попутно прикрыв за собой двери, Мидория осторожно ступает к ребёнку, присаживаясь перед ним на колени. — А вот эта ручка, — он поднимает из залежей беспорядка давно забытый канцелярский предмет и крутит его в руках, — ты, ну то есть мой Каччан подарил мне, когда я учился писать. Помню, он тогда смеялся надо мной, что я несмышлёныш и даже такой подарок как ручка с Всемогущим не поможет мне научится писать быстрее… — Потому что ты глупый, я раньше тебя даже читать научился. — Уже, да? Значит мы скоро перестанем... ну то есть вы… ну…ох… — Деку-Деку, почему мы перестанем дружить? Серьезный вид ребёнка пускает стайку колючих мурашек по спине вдоль позвоночника, но отвести взгляд от таких любимых глаз, что ещё с детства так нравились ему, Изуку не может. — Я… я помню только то, что Каччан на меня сильно разозлился. Он стал бить меня и всячески обижать, — усевшись рядом с Кацуки, Изуку с тоской во взгляде смотрит на мальчишку перед собой. Прошлое быстрым калейдоскопом проносится перед глазами, от чего в голове отдаёт звенящим гулом. Это ведь грустно, что их дружба перестала быть такой…такой…особенной. Что они так отдалились друг от друга. Ведь раньше они всегда-всегда были вместе. — Не правда! Я бы не стал! — возмущенный вопль ребёнка, спустя секунды молчания разрушает опустившуюся в комнате тишину. Он возмущен и зол. Расстроен и шокирован. Ну не мог он, Кацуки, обижать своего Деку! Не мог! Не стал бы! — Увы, стал. Тяжело выдохнув, произносит Мидория, еле заметно покачиваясь из стороны в сторону, сидя на полу. Он ожидал такую реакцию от этого, маленького, Каччана? Скорее всего. — Это потому, что ты не помнишь наше обещание! — ребёнок подрывается на ноги, переступает через завалы «прошлого» на полу комнаты и, оказавшись слишком близко к Деку, толкает его в плечи, от чего подросток опрокидывается навзничь. — Почему ты забыл?! Деку! Слёзы начинают скатываться по щекам ребёнка неожиданно и быстро. Будто миленькие фонтаны, разливаются по щекам, стекают по скулам до подбородка и срываются вниз то падая на одежду, то и вовсе на пол. А Кацуки топает ногой, не замечает слёз, кричит, шипит и покусывает губы. — Я не хочу, чтобы всё было так! Не хочу! Ты же ведь Мой Деку! Так почему, — всхлип, слишком громкий, разбивает фразу, давая возможность Мидории среагировать и подняться, — Почему ты как будто чужой?! Ты же мой Деку… Закрыв лицо ладошками, поддаваясь накатившим эмоциям, Кацуки давится слезами, стоя посреди комнаты, в чужом времени, перед другом, что на десяток лет старше него. Ему обидно, больно и одиноко. Его друг больше не его друг. Он видел, что даже его Деку… даже его… забывает о нём, стоит кому-то более крутому оказаться рядом. — Я не хочу, чтобы всё было так… мы ведь обещали… — Каччан…«Я буду тебя всегда защищать И никогда в обиду не дам! Я буду твой путь всегда освещать И никогда тебя не предам. Клянусь я, как Всемогущий сражаться, Повсюду быть рядом, не расставаться. Я буду со всеми злодеями драться И никогда ни за что не сдаваться!»
Почему, зачем и для чего, он не знает. Как он вспомнил, почему забыл. Но проговорив эти строки, прижав к себе ребёнка, уткнувшись в макушку лохматого беспорядка, он погрузился в воспоминая детства, вспоминая тот день, когда пообещал сам себе забыть всё-всё, что когда-либо связывало его самого и его друга. «Не прощу, Каччан… Не прощу. Я просто хотел, чтобы у нас был друг. Что в этом плохого? Зачем ты его обижаешь? Каччан! Не хочу! Не хочу я этого помнить! Каччан-плохой!»… — Деку… я не хочу быть без Деку… — нашептывал Бакуго, обнимая всё крепче и крепче. — Каччан… Вечер наступил неожиданно и быстро. День пролетел настолько незаметно, что даже удивиться не было момента. Первый этаж общежития, корпуса класса 1-А, полнился голосами, смехом и возней всех собравшихся. Каждый был занят своим делом. Кто-то, сбившись в маленькие компании, общался на тему прошедшего дня, о том, что успели узнать на уроках или же выучить на уроке физической подготовки. Кто-то, усердно игнорируя наставления старосты, уютно устроившись на диванчиках напротив телевизора, играл в приставку, при этом громко вскрикивая. А кто-то другой, такой как Бакуго Кацуки младший, гневно сверлил взглядом пару друзей, что устроившись за столом, обсуждали школьный материал. — Нет, сегодня на уроке английского такой темы не было, Тодороки-кун. Я спрашивал у учителя, — усевшись поближе к другу, негодовал Мидория, яростно перелистывая страницы конспекта Тодороки. — Ты ведь сегодня оставался с нами младшими почти на три часа, а значит тоже пропустил урок. — Но… ох… и правда. Прости, — почесав затылок, Тодороки оглядывает одноклассников, выискивая возможного претендента на заём конспекта, — Сейчас спрошу у старосты, он должен был законспектировать всё. Погоди минутку. Склонив голову в почтительном жесте, Тодороки скрывается из виду, оставляя двух мальчишек наедине. — Мне не нравится этот тип, — тут же вещает Кацуки, стоило только Тодороки уйти дальше, чем на пару метров, — и мне не нравится, что ты с ним так… любезничаешь. — Что? — обернувшись на ребёнка, Мидория клацает ручкой, приподняв брови кверху. — Но Тодороки-кун мой друг, что я делаю такого, что тебе не нравится, Каччан? Разговоры по душам в комнате старшего почти утихомирили пыл младшего, потому он решил остаться рядом с старшим Мидорией. «Буду следить за ним, чтобы не позволял себе лишнего», — так он можно сказать успокаивал себя, ощущая внутри желание просто быть ближе и понять, что же всё-таки к чему, из-за чего он старший и Деку-Деку не общаются нормально. Пристальным взглядом, навострив уши и прилагая небывалую внимательность, Бакуго младший следил и следил. Но это ни в какие рамки. Ему не нравилось, что тот тип, именуемый Деку как «Тодороки-кун», слишком близко и слишком часто крутится рядом с ним. Вот просто везде. Разве что только в рот не заглядывает! Это жутко бесило! А ещё бесило то, что он не мог найти своего Деку. Они с ним старшим словно в воду канули. Если своего Деку он видел днем, когда сбежал с кухни, то себя он не видел с момента похода в учительскую. — Ничего. Где эти двое потерялись? Я себе старшему точно в нос стукну! — со злость ударив кулачком по столу, Бакуго устало смотрит по сторонам. Он усиленно игнорирует появившуюся улыбку на губах Деку старшего. Игнорирует. Да. Но ему приятно, что Деку улыбается из-за него. Не из-за какого-то там двумордого типа. — Не знаю, но Тодороки-кун сказал, что они пошли прогуляться. Может, скоро уже вернутся? — Скорее бы. Стук распахнутой двери и смех ребёнка на входе заставляют весь первый этаж обратить внимание на вошедших. Бакуго, взлохмаченный и улыбающийся, картина удивительная, странная и обескураживающая, но достаточно милая. Хохочущий Мидория, что уютно устроился на его плечах, с огромной сладкой ватой в руках, обнимающий свободной рукой Бакуго за шею, это поистине… — Удивительно, — пробормотала под нос почти половина всего коллектива, собравшегося на первом этаже и обратившая внимание на пришедших.