The Dawn Will Come

      Несмотря на все желание жить с Артуром, Джону это давалось тяжело. Надо было привыкать к тому, что теперь дом был без Эбигейл и Джека. Без храпа пса по ночам, без чтения его сына, без вязания женщины и ее колких шуточек. Как бы сильно он ни любил Артура, но первую неделю просто не мог до конца расслабиться и полностью отдавать ему то, что чувствует. Когда ушла Эбигейл, и он увидел утром рядом с собой не ее, а спящее лицо Артура, то понял, что даже без наличия любви к этой женщине, он расстроен тем, что произошло. Все же сколько лет они жили вместе, чтобы так быстро отпускать ее от себя, без возможности вновь поговорить или просто зацепить ее силуэт на горизонте.       Артур понимал, что Джону нужно время. Не толкал его ни на какие поступки, не навязывал общение и просто был рядом, если ему вдруг что-то понадобится. Поддерживал, говоря, что все наладится, что он ее еще обязательно увидит, что они наладят общение и что он будет рядом до того момента, пока будет нужен. За что сразу получил несильный толчок в бок, и только после Артур понял, как это должно было звучать со стороны. Притянул к себе мужчину и просто обнял его.       И обнимать его, когда рядом никого нет, когда на территории фермы только они вдвоем — было бесценно. Не бояться, что кто-то их может увидеть, резко зайдя в комнату, за угол и просто заметить издалека. Обнимать, целовать, исследовать вечерами его тело, пока он отдыхал после работы. И получать то же взамен. Он думал, что любить этого человека сильнее он уже не сможет, и думал так лишь затем, чтобы понять, как он ошибался, прижимая его крепче к себе, когда приходило время спать. Вдыхать запах мыла на его коже после ванной, запах соломы и дерева в волосах, целовать затылок, зарываясь носом в волосы, и чувствовать, как в ответ тот сжимает его пальцы на груди. Ради этих вечеров он готов был терпеть что угодно.       Когда Марстон свыкся с той мыслью, что теперь нет его женщины и сына и что теперь они принадлежат сами себе, то расслабился. Правда, до конца беззаботным его Артур все еще не видел. Спрашивал, что происходит, что он может сделать, но в ответ получал мягкий кивок головы и улыбку, мол, ничего не произошло, не стоит переживать. А он переживал, потому что волновался за идиота и за то, что поселилось такого тревожного в его голове.       Они словно поменялись местами. Артур расслабился, не думая ни о чем, а Джон в каждом шорохе искал какой-то подвох. Нервничал, озирался по сторонам, старался не заезжать в город, чтобы закупиться необходимым, старался даже за территорию фермы не уходить. Зато Артур любил выезжать, пусть и не в город. На охоту, на другие фермы за зерном, за травами и овощами. Был расслабленным, любил посидеть с Джоном в беззаботных разговорах по вечерам, обходя в них его состояние, и немного выпить. Хотелось видеть и Марстона таким рядом, видеть старого-доброго Джона, который не думал ни о ком, кроме себя и Артура. Кажется, они наконец-то могут себе это позволить? Или Артур что-то упустил? Чего-то не видел и не понимал в этой новообретенной жизни и любви? Словно голову потерял от пьянящего запаха, теплой кожи, сладких поцелуев и одного вида Джона на горизонте, с нахальной улыбкой под густой щетиной и шрамами на его лице. Которые так приятно было прощупывать подушечками пальцев, когда он был рядом.       Он терпел, изредка волнуясь о его напряженном состоянии. Потом из его головы выбил все мысли старик, который с самого утра приехал обратно, да еще с таким недовольным видом, словно его пинали всю дорогу. Джон, конечно, был недоволен таким ранним визитом и чуть не пристрелил подонка, который с шумом пытался утроиться у себя на чердаке второй раз. Вдруг это был вор или еще кто? Надо быть готовым ко всему. Посему, чуть не ударив старого ублюдка прикладом, Джон отчитал его словами. Почему вернулся, какого черта бросил женщину и ребенка и почему, черт возьми, тот приперся в такую рань, когда солнце только начало вставать.       Ответ был прост: «Это мой дом, Джон, я его строил, я его защищал, я тут умру и не собираюсь я жить в другом месте».       Джон вздохнул, понимая логику его слов. И даже сразу сказать ничего не смог. Раздраженно вздохнул, глянул так же раздраженно на мужчину рядом, который молчал, смотря то на Дядюшку, то на Марстона. Потом молча ушел досыпать дальше, откладывая весь разговор на нормальное утро. А не с первыми лучами.       И старик не мешал им. Сказал, что его не волнует то, что происходит между Джоном и Артуром, пока это никак не касается его и этого места. Что ему вообще все равно, что там происходит. Прожил он много, видел тоже много и особенно видел вещи похуже того, что двое мужчин решили любить друг друга. Только предупредил, чтобы они вели себя тише, потому что спать он стал еще более чутко, чем до этого, на что мужчины лишь раздраженно закатили глаза, зная, что поднять его можно только пинком под зад.       Про Эбигейл он молчал. Сказал, что она свяжется с Джоном, как только захочет сама и приказала молчать о ее местоположении и остальных вещах. Марстону оставалось только ждать, подбираясь ближе под бок Артура, чтобы чувствовать рядом его присутствие для спокойствия.       Втроем они прожили всю осень, почти не зная никаких забот. У них было почти все, что нужно, чтобы прожить спокойно всю зиму. Заготовленные Джоном дрова, корова, куры, которые прекрасно неслись, овощи, которые Артур закупил, пока Джон хандрил дома по все еще не ясной причине и, конечно же, алкоголь.       И лишь под Новый Год Марстон решил открыть рот, словно ждал момента испортить настроение всем присутствующим. Что трое мужчин на ферме — это странно, что все спрашивают, куда и почему ушла его женщина с ребенком. Кто такой Артур, который теперь живет с ним, и что он планирует делать дальше. Джон бы не нервничал так, если бы у них была женщина. Но ее не было, и люди могут начать что-то подозревать, если они продолжат так жить. И Дядюшка согласился с ним, говоря, что тоже думал об этом, и что трое мужчин на ферме без женщины — это действительно вызывает вопросы. Особенно, когда двое из них довольно тесно общаются друг с другом.       Артур предложил сказать, чтобы они не лезли в чужие дела, и это не их собачье дело, кто и как живет. Джон отмахнулся. Люди лишь больше паники поднимут, если проживающие будут агрессию проявлять. А старик умно промолчал, потирая свою грязную бороду. И после этих слов он сам задумался. Корил себя за то, что был беспечным, даже не подумав об этом, и понимал Джона, потому что проблема, правда, была значимой в их новой жизни.       И вместо того, чтобы что-то делать, они сидели смирно и пережидали зиму. Пройдет время, может, придумают что-нибудь, а пока просто жить и отнекиваться от любых подозрений. Может, Эбигейл с ребенком к родителям уехала в другой штат на всю зиму? Может, еще куда. Почему Джон просто не может соврать? Или это тоже странно звучит из уст мужчины, который уже полгода живет с каким-то своим близким другом? Не могут же они просто похитить женщину, чтобы она жила с ними и прикидывалась чьей-то женой? Или не мог же кто-то жениться по этой причине?       Они решили ничего с этим не делать, а потом все как-то само наладилось. По крайней мере, мало кто лез с расспросами, что они там делают и кому друг другу приходятся. Джон просто начал отвечать, что Артур его давний не кровный брат.       Весной крысы поели зерно, чему Джон был несказанно зол. Пошел в город, притащил домой двух кошек, в надежде, что эти твари поедят других тварей. А Артур притащил из города пса, потому что давно хотел завести собаку. И, кажется, это была единственная причина их ссор, когда пес Моргана гонял котов, а Джон был недоволен тем, что его плешивый пес трогает его кошек, которые приносят больше пользы, чем эта дворняга, которую тот и не собирался воспитывать.       Джон пытался научиться готовить, Артур старался делать другие дела по дому, а старик… старик помогал везде, где только мог, главное, чтобы его не трогали. Если дело касалось чего-то тяжелого, Марстон отправлял Артура домой или на более легкую работу, чтобы тот не перенапрягался, и тот с неохотой соглашался. С одной стороны, довольный, что о нем кто-то, но печется, а с другой стороны, что он не немощный старик, чтобы сторониться чего-то трудного. В основном он занимался лошадьми, так как это всегда выходило у него лучше всего, а Джон чем-то по плотничеству, коровой, так как Артур не умел доить, и другими животными.       Когда дело коснулось конца весны, они разделились, чтобы найти место, где можно купить хорошего скота по выгодной цене и затем, когда пригнали овец, свиней и еще немного коров на ферму, начали строить новые загоны, чтобы все уместились и никто не потерялся. Казалось, что все налаживается лучше некуда. Животные были, что-то из овощей и прочей растительности — росло, куры неслись и высиживали цыплят. Даже пес Артура, которого Джон ненавидел всей душой, будто бы понял, что его кошек, которые тоже принесли в дом котят, трогать нельзя. — Тебе бы книг почитать, Марстон. Белая Киса и Черная Киса… Что это за имена? Рейчел, Старик. — Кобылу не я назвал! И зачем мне было давать имена этим шерстяным тварям, если они дома почти не появляются? — Но ты их любишь в итоге. — Потому что они полезны, — насупился Джон, наблюдая за белой кошкой, которая спала на спине одной из их лошадей. — Мой пес тоже полезен! Он недавно койотов прогнал от курятника! Да, мальчик? Иди ко мне! — позвал его Артур и постучал ладонями по своей груди. Большой черный пес быстро подошел к хозяину и, поставив на его грудь передние лапы, лизнул в лицо. — Я тебя не буду целовать, пока ты не помоешь лицо.       Морган тяжело вздохнул, почесывая собаку за ухом, пока Джон наблюдал за лошадьми в загоне и думал над тем, что слишком уж хорошо у них все складывается. Ферма процветает, с Артуром все идеально, даже старик последнее время чем-то занят, а люди перестали задавать вопросы. Как бы беды какой не случилось. Джон привык к тому, что без плохих вестей долго не проживешь.       И когда середина лета выжигала землю своими палящими лучами, старик притащил домой письмо без какого-либо отправителя. Положил его на стол перед Джоном и Артуром, которые играли в карты в прохладе дома, и просто удалился к себе на чердак, чтобы поспать. И это чертово письмо на столе меж карт навевало лишь плохие мысли, что там явно что-то нехорошее. Повестка в суд, известия, что о них знают, что что-то не так с деньгами, которые они давно уже отдали за ферму или что-то не так с землей. Джон был готов, кажется, ко всему.       Но точно не к тому, что это было письмо от его старой семьи. — У меня дочь, — выдохнул Джон и поднял взгляд на Артура, когда дочитал письмо, даже не думая зачитывать его вслух для мужчины. Потом пробежался глазами еще раз по написанному и судорожно вздохнул. — Ну, я так полагаю, мне стоит поздравить тебя? — усмехнулся тот, облокотившись о спинку стула. Потерянный взгляд Джона он не знал, как понимать и что самому чувствовать на этот счет. Была радость за Эбигейл, что она родила, что у нее есть еще один ребенок, но как сам Джон чувствует себя от этого — его волновало немного сильнее. — Черт… Это так… странно. Я не слышал ничего от нее около года, я не чувствовал ничего по отношению к тому, что она носит моего ребенка и что она вообще где-то там есть, а сейчас… — Что она хочет-то?       Джон аккуратно сложил письмо немного дрожащими руками и скромно, потерянно улыбнулся. — Увидеться.       И он совершенно упустил в воспоминаниях те моменты, как отправился по написанному адресу к бывшей жене. Как они оставили ферму Дядюшке. Как они сняли комнаты в городе, где живет Эбигейл, как уже успели переночевать, как Артур заставил его прилично одеться, постричься и побриться, чтобы выглядеть солидно, а не как какой-то бандит с улицы. Эбигейл уж точно нагляделась на разбойников еще на жизнь вперед, чтобы опять бывшего мужа видеть в таком свете. Она скорее выставит его за порог, чем пропустит вперед. Артур тоже привел себя в порядок, чтобы не выглядеть, как простой фермер, которого достала эта жизнь. За час до выхода помылся, побрился и уложил по-человечески волосы, чтобы голова не была похожа на птичье гнездо. Даже одежду чистую надел, чтобы не пахнуть, как сарай и недельная дорога в седле. Хотя какой был смысл в его виде, если он все равно останется за порогом, чтобы эти двое нормально поговорили с глазу на глаз? — Выглядишь шикарно, — сказал Артур, спешившись со своего жеребца. Джон шутливо толкнул его в плечо, но скромно улыбнулся. — Я выгляжу, как чертов дурак, — вздохнул он и перекинул повод Рейчел через коновязь. — Зачем нужно было все… это? — сказал он, махнув рукой на чистую одежду и напомаженные волосы. — Ты всегда выглядишь, как дурак, ничего нового. Все это, чтобы она не рухнула без сознания от того, как ты выглядел до этого. Дикарь.       Джон уныло вздохнул и похлопал кобылу по шее, чтобы самому успокоить свои внезапно взбешенные нервы. Окинул аккуратный дом взглядом, возле которого они остановились. Свежеопоставленный аккуратный забор вокруг территории, летние цветы у террасы, которые только-только начали распускаться и небольшой сарай, который был виден из-за угла дома. Окинув открывшуюся территорию быстрым взглядом, Джон обернулся и грустно улыбнулся другу. — Готов? — спросил Артур. — Нет… я так давно не видел ее, даже привык уже к тому, как все обернулось и что больше не увижу ее, и тут… такое. — Понимаю. Но если она написала тебе и позвала, то, думаю, она действительно хочет видеть тебя. Вам есть, что сказать друг другу по прошествии этого времени. — Не ревнуешь? Может, опять уйду к ней, — усмехнулся Марстон.       Артур промолчал и опустил взгляд на шею своего пегого жеребца. Отвечать на этот вопрос не хотелось, как и думать над тем, как может обернуться эта встреча. Джон любил его — он это видел, слышал и чувствовал, но никто не знал, что может произойти, когда они снова увидятся и поговорят по-человечески, если Джон будет держать себя в руках. Думать о том, что он опять уйдет к ней — было больно. — Эй, я же пошутил, — сразу оправдался Джон и поднял голову Артура за подбородок, чтобы он посмотрел на него, а не в сторону. — Ты знаешь, кого я люблю больше всего, и ничто это не изменит. — Своих кошек и лошадей, — фыркнул мужчина, кивнув в сторону Рейчел, которая терпеливо принимала от жеребца Артура все его неловкие ухаживания. — Не будь задницей, Морган, — закатил глаза младший и пошел в сторону крыльца.       Джон долго собирался силами, чтобы просто постучать. Пялился на дверь пустым взглядом, думал над тем, кого и как он увидит, что услышит, что скажет сам. Как все пройдет. Сердце долбило где-то в горле, и подсказывало ему просто бежать. И он бы сбежал, если бы не ладонь Артура, сжатая в кулак, сама не постучала по деревянной двери вместо мужчины. Он готов был ударить Моргана, потому что тот сделал это без его ведома, но, видимо, Марстон и так долго собирался для этого действия. Кинув на Артура испепеляющий взгляд, Джон обернулся обратно к двери и задержал дыхание, когда услышал, как ее открывают с другой стороны.       И когда на пороге показалось лицо Джека из-за двери, он готов был провалиться сквозь землю. Кажется, возвращаться в банду после года его «отпуска» было не так волнительно, как то, что он вновь увидит тех, кого когда-то любил. — Привет, сын, — прохрипел он севшим от волнения голосом и сразу прочистил горло, отводя взгляд в сторону. — Ты, — только и ответил парень вместо приветствия, но дверь шире все же открыл.       И это приветствие лишь более холодной волной охватило все внутренности Джона. Сейчас точно хотелось уехать. И то, как посмотрел на него Джек… возможно, он заслужил это недоверие и презрение. — Привет, Джек, — поприветствовал его Артур и зашел внутрь, обходя Джона, который так и стоял в дверях. — Ты подрос. — Привет, Артур, — сказал он старшему мужчине и даже, кажется, слегка улыбнулся. — Мамы нет дома, но она должна вот-вот вернуться. — Ты так и будешь там стоять? — кинул Морган Марстону, когда вошел, и тот будто бы очнулся от оцепенения. Качнул головой, дал себе мысленно пощечину и сделал шаг внутрь, не забыв закрыть за собой дверь. Сердце так и продолжало в панике биться в его груди, как раненая птица.       Дом встретил его приятным уютом. Вроде бы ничего нового, ничего особенного, но в вещах, которые были внутри — было что-то до жути знакомое. Расстановка, вязаные под посуду коврики, вещи на диване, все эти статуэтки и разбросанные всюду книги. Сейчас у них дома разбросаны лишь карты, домино и инструменты. Каждый вечер после ужина Артур с ворчанием убирал весь беспорядок, чтобы на следующий день вещи обратно возвращались на свои места. Здесь же… был знакомый порядок.       И в груди отчего-то тоскливо потянуло. — У вас тут уютно, — озвучил Артур мысли Джона и прошел глубже в дом. Взял в руки рамку с какой-то фотографией, покрутил ее в руках и с улыбкой на лице поставил обратно. Поправил вазу со свежими цветами на камине, провел пальцами по пыльной поверхности камня и повернулся к парню. — Рад видеть тебя, Джек.       Младший Марстон скромно кивнул и, сцепив руки в замок, неловко замялся на одном месте, начиная разглядывать мыски своих ботинок. Джон так и стоял у двери, как статуя и не смел сделать и шага глубже в дом. Испуганным взглядом озирался вокруг, покусывал губы, и Артур готов был поклясться, что слышал его мысли о том, как здорово было бы сейчас убежать. Он уже готов был сорваться с места и уехать просто от того, что сын холодно его принял. Мужчине было даже немного жаль друга, ведь его страха он не разделял и был почти что спокоен.       И стоило открыть рот, чтобы сказать Джону, чтобы он не вел себя, как идиот, дверь открылась, и уже сам Морган испуганно сглотнул, когда увидел Эбигейл с ребенком на руках. Взгляд сразу потупил в сторону, не выдерживая своих же мыслей о том, что он виноват в том, что произошло и что на него все еще могут злиться. Ненавидеть и презирать. И, возможно, даже не хотят видеть на пороге дома. Все же Эбигейл звала Джона, а не Артура. — Эбигейл, — поприветствовал он ее кивком головы и сразу же вздохнул, собираясь силами для дальнейшего разговора, если он будет, и для следующий действий. — Хэй, — только и смог выдавить Джон, отойдя в сторону, чтобы дать женщине пройти, если она хочет.       Артур готов был усмехнуться от нелепости происходящего, но вместо этого с извинениями прошел мимо женщины и вышел на улицу. Этим двоим надо поговорить наедине, он приехал поддержать Марстона, а не быть тем, кто будет замешан в их примирении или, наоборот, новой вражде, пусть и в скромном молчании рядом. Он внес свой вклад однажды и больше ничего плохого привносить в эту семью не хочет. Он, наоборот, был бы даже рад, если бы все наконец-то решилось и в лучшую сторону. Поэтому подождет снаружи. Ему нечего сказать Эбигейл, кроме как то, что он рад появлению ее дочери на свет.       Джон же, увидев, как Артур вышел за дверь, просто бросив его одного, сразу же возненавидел мужчину всей своей душой.       Эбигейл окинула бывшего супруга быстрым оценивающим взглядом и покачала головой. То ли раздосадованно, то ли неверяще — Джон не понимал и понимать не хотел. Голова вообще плохо соображала. Она прошла глубже в дом, отдала ребенка Джеку и, молча пройдя мимо Марстона, вышла на крыльцо. Словно не хотела видеть Джона. — Ты куда ушел? — сразу спросила она Артура, как только вышла, придерживая дверь немного открытой. Мужчина стоял, облокотившись о перила на крыльце и рассматривал двор с сочной зеленой травой, небольшим летним столиком со скамейками, садовыми деревьями вдалеке и соседским забором.       Он медленно обернулся, когда услышал женский голос, снял с головы шляпу и скромно улыбнулся, не зная, что конкретно ей надо ответить на этот вопрос. — Я поддержка скорее, чем участник встречи. — Не неси ерунды, Артур — устало сказала она и шире открыла дверь. — Заходи, — вздохнула после и сама прошла внутрь.       Артур задумчиво нахмурился от этого предложения, но внутрь все же вошел. Думать будет по ходу действий. Главное, молчать и слушать, а не лезть и защищать мужчину, если что-то вдруг пойдет не по плану Джона.       Как только он вошел, то толкнул все еще стоящего рядом с дверью Марстона к дивану. Сам повесил шляпу на крючок возле двери и прошел следом. Эбигейл куда-то ушла, Джек прошел следом за ней и оставил двух мужчин в одиночестве. И этим одиночеством Артур сразу же воспользовался, чтобы успокоить Джона. — Расслабься, Джонни. — Ночью меня расслаблять будешь, — шикнул он на него и вздохнул, прогоняя напряжение. — Я не знаю, что говорить. У нее ребенок. Ты видел? — все шептал он, чуть склонившись к Артуру. Тот с глупой улыбкой кивнул и пару раз похлопал друга по колену. — Черт, я соскучился, оказывается. По ней и по Джеку. — Расслабься, — повторил он, шепнув ему на ухо, и оставил мимолетный поцелуй на виске. — Пить будете чего? — спросила Эбигейл, выглянув из-за угла.       Оба мужчины отрицательно покачали головой, и женщина сразу зашла внутрь, держа новорожденного на руках. — Хотела, чтобы ты познакомился с ней, — сказала она, пройдя к Джону. — Не знаю зачем, но… Я даже не знаю, зачем написала тебе то письмо, если честно, — усмехнулась она после и протянула ребенка отцу. — Твоя дочь — Лейла.       Джон с осторожностью глянул на Артура, на чьих губах была улыбка, и протянул руки к новорожденному, чтобы взять его и посмотреть на ребенка. — Вылитая ты, — хмыкнул над его плечом Артур, и Джон едва сдержался, чтобы не вздрогнуть от его внезапного голоса. Взглянул на лицо ребенка и сам задумался, похожа ли она на кого-то из них. — Не дай Бог, — промычал он, разглядывая дочь. — Не ломай жизнь ребенку.       Потянувшись в руках мужчины, ребенок открыл глаза и любопытным взглядом уставился на незнакомого человека перед собой. Джон уже приготовился, что сейчас начнется плач, крик, и ее отберут, но вместо этого ребенок молчал и просто смотрел в ответ, словно чувствовал себя в безопасности рядом с этим страшным лицом перед собой. И эмоции, которые медленно начали подползать к мужчине — были знакомыми.       Страх, отрицание, неясная радость и нежность. То же, что и с Джеком, когда его впихнули в его широкие грубые ладони, со словами: «это твой сын». Который мог быть и не его. А теперь он в руках держал по-настоящему свою дочь. Которую он когда-то так сильно хотел. К сожалению, действительно сильного счастья он не испытывал. Может, от того, что это все так внезапно свалилось на его голову, может, от того, что Эбигейл все это время была так далеко от него без единой новости, может, от того, что все между ними уже давно конечно. Пусть и на такой незавершенной ноте они решили поставить эту точку в их отношениях.       И что ему говорить сейчас? Ведь надо что-то сказать, начать что-то делать, поймать хоть одну мысль в этом круговороте из сотни других. О ребенке, о том, как она поживает, как Джек, не нуждается ли она в чем-нибудь, что он скучал и еще тысячи других вопросов и предложений. — Она… милая, — наконец-то произнес он и протянул ребенка Артуру. — Точно не в меня.       Артур принял маленькое тело из рук Джона и улыбнулся еще шире, с неохотой вороша старые воспоминания с Исааком на руках. Которые были так некстати. Быстро передал ребенка обратно в руки Джона и собранно вздохнул. — Как вы поживаете? — последовало следующее высказывание от Джона, и он прочистил горло, чтобы звучать увереннее. Протянул палец к малышке, который она быстро схватила, и скромно улыбнулся, все еще смакуя мысль, что это его дочь. — Хорошо, — ответила со вздохом Эбигейл. — Я работаю в лавке, помогаю, Джек ходит учиться, соседи помогают с малышкой сидеть, когда мы заняты. Золотые люди. Помогают, чем сами могут. Город спокойный, мирный. — Рад это слышать, — с таким же уставшим вздохом сказал Джон и наконец-то поднял взгляд на бывшую супругу. И ураган из неясных эмоций, когда он поймал ее печальный взгляд, быстро вымел из головы абсолютно все мысли. — Я рад, что ты написала, — почти просипел он. — Старик говорил, что напишешь, как захочешь. А я… я не верил. Думал, ты больше не захочешь… вообще видеть меня.       И то, с какой легкостью ему удавалось это говорить — удивляло его самого. Сразу становилось легче. Легче хотя бы от того, что этот вставший поперек его жизни вопрос они могут наконец-то решить. Стать, может, кем-то друг другу, а не просто бывшими близкими людьми. Она ведь написала? Пусть и не знала зачем, но написала. Значит, хотела видеть, услышать и это «что-то», было значимо для самого Джона, пусть и было все еще где-то на задворках его сознания. — Я и не хотела, — призналась она. — Ни писать, ни видеть тебя больше. Я начала жизнь заново. С новыми людьми, в новом городе. У меня есть работа, у меня есть друзья. Но, когда родилась Лейла… я не могла промолчать. Ты все говорил, что Джек не твой, что он может быть чьим угодно и тут… — Я понимаю, — кивнул Джон, пытаясь вырвать свой палец из слабого захвата дочери, которая задремала. — Спасибо… ну, что сказала все-таки.       Эбигейл замолчала, после того, как задумчиво хмыкнула. Джон тоже замолчал, блуждая нежным взглядом по своей дочери. Джек так и стоял немного в стороне от остальных, изучая каждого, кто был перед его глазами, а Артур все больше чувствовал себя не в своей тарелке просто от того, что слышал то, что слышать не особо хотел. Пусть Джон теперь его семья, а Эбигейл была в прошлом. Но то, как вел себя Джон, как боялся каждого слова от женщины, а он видел это, как подбирал слова — ему самому от этого было неуютно, словно он вторгается во что-то личное, где ему просто нет места. — Я покурю, — сказал Артур, когда молчание слишком затянулось, и встал с дивана. — Скоро буду.       Кинул заботливый взгляд на Джона, говорящий, что он рядом, и чтобы тот не волновался, и вышел, все же оставляя этих двоих наедине с друг другом. Им не нужны посторонние уши, Джону нужно было больше личного пространства, чтобы наконец-то сказать то, что давно сидит в нем с этими вопросами.       Да и Джек, который вышел вслед за мужчиной — был только на руку. Артур скучал по этому парню, и тот, кажется, злился на него не так сильно, как на отца. Было интересно узнать, что он думает насчет этого всего.       Джон с Эбигейл упали в неловкую тишину, когда остались одни. Мужчина все смотрел на спящую малышку, а женщина скользила тоскливым взглядом по давно любимому лицу, и Марстон краем глаза видел, как на него смотрят. Все слова комом встали в горле, и он судорожно думал, что сказать, чтобы разговориться и высказать все, что он давно хотел ей сказать.       Малышка окончательно заснула в его руках, Эбигейл с каким-то скучающим видом сидела перед ним в кресле и думала о своем. А в мыслях у мужчины, который все думал, что сказать, блуждали воспоминания их прошлой жизни. Все пережитое вместе, когда они были в банде, когда пытались найти себя вне ее, как наконец-то осели и нашли новый дом. И как вышло все то, что они имеют сейчас. Когда один человек стер подчистую всю его любовь к этой женщине. — Прости, — выдохнул он спустя приличное время. — Что все вышло… так. — Не нужны мне твои извинения, Джон, — закачала головой женщина сразу же, как замолчал мужчина. — Что было, то прошло. Я не знаю, прощу ли я тебя когда-нибудь и приму ли твой выбор, но…       Она замолчала, а Джона не особо устроил ее ответ, пусть он и понимал, что она права и он не заслуживает прощения. Особенно такого быстрого. — Я хочу это изменить, — резко вставил он, — Перестать быть врагами, если я таким являюсь. Не хочу, чтобы ты меня ненавидела, презирала и сторонилась, как прокаженного. Я хочу остаться… друзьями, что ли, если это возможно, знаю, это сложно, особенно после того, что я сделал. Но я хочу стать кем-то лучшим, чем то, кем я прихожусь тебе сейчас, Эбигейл. Сохранить хоть что-то и… Лейла…       Он пару раз открыл и закрыл рот, думая, как сказать то, что он чувствует, но в итоге решил промолчать вообще, чтобы не выставить себя идиотом и не сказать что-то не так. А слова любили выходить из его рта искаженными, когда он был слишком запутанным сам в себе. Сейчас явно не тот момент, чтобы он мог облажаться. — Я, может, хочу сделать что-то для нее, — все же сказал он. — Только не говори, что сейчас ты что-то почувствовал к этому ребенку, Джон. Не смеши меня. — Не надо, Эбигейл. Не делай из меня чудовище, — повысил он голос, и ребенок в его руках неуютно заерзал.       Эбигейл молча встала, взяла ребенка из рук Джона и вышла из дома, так ничего и не сказав бывшему мужу. А Джон остался в подвешенном состоянии, чувствуя на ладонях остатки тепла от дочери, которую он несколько секунд назад держал в руках. — Если хочешь выяснить отношения, Джон, то не при ней, — сказала она чуть после, когда вернулась обратно без ребенка на руках. — Я не хочу ничего выяснять, Эб. Я хочу извиниться, сохранить то, что вдруг осталось и поддерживать это. Растить дочь. Помогать тебе, Джеку. Я не хотел оставлять вас, это ты оставила меня. — Не надо скидывать вину на меня! — Я ничего не скидываю. Я тебя даже не осуждаю за то, что ты сделала. Это было… верным решением, я тебя понимаю, но… — он вздохнул и устало провел ладонью по лицу, обдумывая дальнейшие слова. — Я скучаю, — вздохнул он после и закрыл глаза, откидываясь на спинку дивана. — Может, не по тому, что у нас было, но я скучаю по тебе и Джеку. — Не надо, Джон. Оставь это. Я хотела, чтобы ты увидел дочь, чтобы ты увидел Джека, но… я не готова… к чему-то еще, — она вздохнула и села рядом с Марстоном. — Я все еще не знаю, чего я добивалась, когда тебя звала к нам. Дети, да, чтобы ты увидел дочь, но…       Джон как-то слишком мягко улыбнулся и приоткрыл один глаз, чтобы покоситься им в сторону Эбигейл. Грело уже хотя бы то, что она хотела, чтобы он увидел свою дочь и Джека. Не сказать, что Джек хотел его видеть, но это неважно. Эбигейл было важно то, чтобы он знал своих детей, не забывал их и, возможно, любил, как и раньше. Ведь дочь явно не причем и не виновата в том, что ее отец сущий идиот.       И сидеть, когда она буквально в нескольких сантиметрах, было приятно. Он мог просто поднять руку, коснуться ее, подарить ей улыбку, как и раньше, поговорить. Одно ощущение, что она рядом — расслабляло, прогоняя весь страх, который был в нем до этого. Чем больше времени проходило, тем комфортнее и свободнее становилось. Возможно, как раз по той причине, что с ней было легко — он и полюбил ее когда-то. Увы, прежнюю любовь не вернешь, потому что она отдана другому человеку, но хотя бы саму женщину и друга в свою жизнь он вернуть сможет. Приложит все усилия. — Возвращайся, — внезапно для самого себя предложил он, и Эбигейл сразу удивленно уставилась на мужчину. — На ферму. Я ее все-таки для тебя построил. Будешь жить в своем доме, мы с Артуром построим себе что-то похожее на дом… Будете полностью обеспечены с Джеком и под защитой. — Мы и сейчас обеспечены, Джон, — рассмеялась она. Небрежно отмахнулась от его слов и придвинулась чуть ближе, почти касаясь его бедра своим. — Нет, с меня хватит. Я осела тут. Тут нравится Джеку, тут нравится мне. У нас планы на этот небольшой участок. Возвращаться я не хочу. Живите там вдвоем. — Предложение будет в силе еще долгое время, если ты вдруг передумаешь. — Иди ты, Марстон, — опять рассмеялась она, и потом обратила все внимание на мужчину. — Рад вновь видеть тебя, — повторил он вновь. — И да, Эбигейл, я рад этому ребенку. И я рад, что у меня теперь есть дочь.       И когда они замолчали вновь, не зная, что сказать еще, Джон более вообще не чувствовал неловкости. Он чувствовал лишь комфорт, уют и то, что он все еще что-то значит для этой женщины перед ним. Остальное уже неважно. И даже после этого года в тишине, после пары минут разговора он понял, что даже годы не смогут разрушить то, через что они вместе прошли, чтобы что-то отдалило их настолько далеко, обрывая все общение. Он сам был не готов терять их безвозвратно. — Приходите завтра, — предложила она. — Посидим нормально, а пока мне нужно отдохнуть и подумать. Как и Джеку, он очень зол на тебя.       Джон смог только молча кивнуть, понимая, что им всем нужно немного времени, чтобы переварить этот день, собственные мысли и эмоции. Встал с дивана, еще раз окинул взглядом уютный небольшой дом изнутри и прошел к двери. И ладонь, легшая на его плечо, была неожиданной, но такой приятной. — Может, я и не рада тому, что происходит между тобой и Артуром, но… надеюсь, что и у вас все хорошо, — тяжело вздохнула она и смахнула что-то с его плеча, словно искала повод прикоснуться.       Джон кивнул, не найдя, что ответить. Взял ее ладонь, которая недавно была на его плече, слегка сжал с улыбкой на губах и вышел, сразу подставляя лицо свежему ветру.       Артур и Джек с ребенком на руках стояли на крыльце и что-то тихо обсуждали. Марстон был рад тому, что Джек хотя бы одному из них был более-менее рад, но все же в глубине души расстроен тем, что теперь и сын сторонится его, пусть и заслужено. Все, на что он надеялся, это то, что все еще можно изменить. — Долго куришь, Артур, — бросил он другу и кинул ему его шляпу, которую тот оставил на крючке. — Уже домой? — удивился он, смотря за плечо Джона на Эбигейл, которая стояла в дверях с улыбкой на губах. — Приезжайте завтра с утра. Поговорим нормально.       Спустившись с крыльца, Артур надел шляпу на голову, поправил поля и прошел к жеребцу, из-за его шеи наблюдая за тем, как еще парой слов обменялись Джон и Эбигейл, чтобы потом мирно разойтись с улыбкой на губах. И то, что они улыбались — радовало самого мужчину. Все прошло лучше, чем они сами того ожидали? Джек махнул Артуру, одарил отца нечитаемым взглядом и зашел в дом, в то время как Эбигейл еще стояла на крыльце и смотрела на двух мужчин, что взбирались в седло. Махнула обоим и, когда те выехали за калитку, зашла в дом. — Как все прошло? — сразу спросил Артур, когда они отъехали от дома. Кинул быстрый взгляд на Джона и увидел на его лице слишком задумчивое выражение, которое обычно до добра не доводит. Они же улыбались или он что-то не так понял? — Пока не знаю, — вздохнул он чуть после. — Она меня не простила и вряд ли простит и… я понимаю ее. Но хочу, чтобы она все же изменила решение. Хочу, чтобы мы стали кем-то и, нет, я не хочу возобновлять отношения, — оправдался он, когда Артур слегка нахмурился. — Я ее не люблю, как раньше, но чувствую что-то… что-то похожее. Тоску по этому голосу, по одному ее виду и… Вроде год прошел, а в вроде только вчера я ей деньги предлагал. Неясное состояние, нам надо подумать перед тем, как что-то решать. Еще и дочка… — Ей-то ты рад? — Да. Странно, но да. Что-то похожее на радость я почувствовал, — качнул он головой с улыбкой на губах. — Надеюсь, что-то, но получится, — выдохнул он наконец-то и поднял взгляд на Артура. — На это уйдет много времени, Джон. Это так легко не забыть и не отпустить. — Я знаю, я и не давлю. Я готов что-то делать для этого, если ты сам не против, конечно. — Конечно же, я не против.       Джон подавил в себе желание притянуть мужчину и поцеловать его в ту же секунду. Хотел бы он выразить, как он благодарен тому, что он вообще есть у него в жизни, что поддерживает и будет поддерживать все его глупые затеи по воссоединению семьи, пусть и в другом отношении. Помогать, подсказывать и просто быть рядом в трудное время.       И он выразит все ночью, когда большая часть города уснет. Проскользнет в его комнату, выслушает привычное ворчание, что так нельзя и это чревато последствиями. После чего юркнет под одеяло, прижмется к крепкому телу, чтобы хотя бы час полежать вместе и скажет все эти нелепые слова, которые так много значат для него самого.       Артур смотрел вперед — на город неподалеку, в котором они задержатся еще на приличное время, пока Джон не решит все проблемы со своей семьей. И он все это время должен быть рядом, если понадобится. Да даже если не понадобится — он будет рядом. Все как-то резко поменялось с того момента, как Джон забрал его с той чертовой горы.       Стоило ему открыть глаза, увидеть Джона, который склонился над ним, и понять, что все еще не кончено. Видеть это волнение, слышать его проклятия, когда он не хотел жить и понимать, что кому-то еще не все равно: дышит он или нет. Несмотря на всю боль, которую он испытывал, несмотря на все нежелание сражаться дальше — это грело. Дарило тепло, которое подстегивало изнутри в желании постараться хотя бы немного, порадовать того, кто делает все, что в его силах. Волнуясь всю жизнь за этого придурка, который только и делал, что лажал, лажал по-крупному, они поменялись местами в те трудные недели его болезни и выздоровления.       И к чему это все привело?       К тому, что вечером он опять будет придумывать свою гневную речь, когда Джон проберется к нему в кровать со словами: «хочу полежать с тобой немного, ничего криминального». Заснет, стоит его голове коснуться его плеча и получит поцелуй в лоб, засопит и проспит так до утра. А Артур, пропуская его волосы сквозь пальцы, будет думать о том, что, возможно, они всегда приходились друг другу кем-то большим, чем просто братья. Обнимет чуть сильнее, уткнется носом в макушку и заснет с мыслью, что этот человек в его жизни всегда был самым дорогим, чтобы за него нестрашно было и умереть.