Февральская оттепель.

»…Если захотите рассмотреть человека и узнать его душу, то вникайте не в то, как он молчит, или как он говорит, или как он плачет, или даже как он волнуется благороднейшими идеями, а высмотрите лучше его, когда он смеётся…» ©Ф.М. Достоевский. Зима полностью вступала в свои права, и на дворе главенствовал заснеженный декабрь. Этот месяц, как всегда, был полон ярким, весёлым настроением, в предвкушении приходящего Нового года. Правда… Достоевского это не касалось. Да и его голова была забита совершенно другим. И в это «другое» забавно втиснулся Гоголь. Его поведение озадачивало, заставляло задуматься и было совершенно нелогичным. Бывало, он днями не встречался с Федей и не отвечал на редкие сообщения. Собственно, Достоевский их слал, только чтобы удостовериться, что Коля жив-здоров и могилку ему ещё не копают. Не получалось. Но не так давно он пропал с концами и неделю как не давал о себе знать. Вот тогда-то с Фёдором начало происходить что-то непонятное. Он больше не слушал профессора, у него не получалось делать конспект, а смысл прочитанной книги никак не хотел доходить до мозга. Федя просто смотрел в одну точку, с ещё более мёртвым взглядом, пугая заметно обеспокоенного Гончарова. Под конец учебной недели (в пятницу, если быть точным) он всё-таки утащил друга к себе на квартиру, бессовестно заманив любимым чаем. Хотя, будем честны. Федя не тупой, Феденька знает, что Ване от него что-то нужно. Но халявный чай — это вещь весомая. И он перевесил нежелание говорить. — Ну, рассказывай. Они сидели на диване, в уютной гостиной, с ароматным чаем в руках. Дост устало прикрыл глаза и откинулся на мягкую спинку. — Что именно, Вань? — Ну как что? Почему ты как зомби ходишь? — Гончаров правда хотел помочь, и некая одержимость «хорошестью» напрягала. Не бывает людей, за чьей помощью не укрывается корыстных помыслов. Ну хоть какие-то мелькать должны. — Только не говори, что раньше я был схож с человеком. — С некой язвой ответил Достоевский, отпивая душистый напиток. Иван по-доброму улыбнулся и пожал плечами. — Больше чем обычно, Дост. Ну, так что? — Не знаю, — убитым голосом ответил Федя и положил ладонь себе на глаза. В квартире Гончарова всегда было слишком светло, что значительно раздражало. Но что поделать, привычка Ивана брала верх, и он включал все лампочки, в конце месяца сетуя на большие циферки в счёте за электроэнергию. В этом весь Гончаров — солнышко. Иногда казалось, что его губы не умеют не лыбиться. — Демон, — насмешливо фыркнул Ваня и, заметив движение Фёдора, озадаченно сдвинул брови. — Слушай… а где тот пацан, который за тобой бегал? — Не знаю. — Тем же тоном оповестил Достоевский, медленно, но верно подыхая от депрессии. Гончаров косо поглядел на друга, как бы оценивая, жизнеспособен ли он. Вердикт не утешительный. — А может… ты встретил своего соулмейта? — осторожно предположил Иван, готовясь получить в лоб чем-нибудь тяжёлым и острым. Дост слегка вздрогнул и еле разомкнул губы. — Не знаю. — Да твою ж мать, Фёдор! — Ваня вскочил на ноги, грозно возвышаясь перед парнем. — Ты можешь хоть раз в жизни нормально всё объяснить?! — Нет. — А-а-а-а-а!!! Это всё из-за этого… как его там?.. Гоголя, я прав? — как бы пропустив ответ друга мимо ушей, продолжил Иван. Федя неоднозначно хмыкнул, продолжая абстрагироваться от реальности. — Ты звонил ему? — Да. — Не ответил? — Нет. Гончаров на секунду подзавис. Мозг генерировал идеи. — А, знаю! — губы растянулись в улыбке. — Ты знаешь, где он живёт? — Нет, — Фёдор убрал руку, без рвения слушая бредовые вопросы. Хотелось спать. — А где учится? — нашёлся Ваня, с лицом великого мыслителя продолжая взирать на Федю сверху вниз. — Да, — Достоевский поставил кружку на газетный столик и свалился вниз лицом, утыкаясь в мягкую обивку дивана. Гончаров достал. Гнетущая тишина давила на нервы. Он что, сдох там? — Так иди к нему в универ и вытащи у ректора его адрес! — Вытащи? Как ты себе это представляешь? И почему ты так уверен, что это меня заботит? — Федя перевернулся на спину, и устало вздохнул. А идея, на самом деле, не так плоха. Тем более, вдруг Гоголь и правда, того… Ну вы поняли. От этой мысли пробежали мурашки. — Знаешь… с другим человеком, я бы сказал: «У тебя на лице всё написано.» но… У тебя на нём такой пофигизм, что страшно аж. Просто иди и сделай это. — Ладно. Но ты отдашь мне этот чай. — Холодно оповестил Федя, всё-таки усмехнувшись. — Как будто мне это было нужно. — Но Гончаров мягко улыбнулся, пакуя почти полную коробочку чая. Иван всегда старался понять Достоевского, но где-то внутри, с грустью осознавал — незаменимым для Фёдора он стать не сможет. И, к сожалению, это было правдой. *** На следующий день Достоевский всё же послушался совета Гончарова. Погода была ужасной, Фёдор ужасно мёрз и искренне желал вернуться, но что-то непонятное мешало. Он невозмутимо ворвался в университет, твёрдо ступая по коридору и направляясь к кабинету ректора. Многие оборачивались, с интересом осматривая нового персонажа. Он тактично постучал в дубовую дверь и приоткрыл, заходя в помещение. — Здравствуйте. За столом сидел пожилой мужчина, что-то усердно записывая в бумагах. Он даже не поднял голову, просто несколько измучано спросив: — Вы что-то хотели? — Да. Я хотел бы узнать некоторую информацию о студенте вашего университета. — Спокойно ответил Дост, разглядывая обстановку. Кубки, стеллажи, награды… ничего интересного. Все как у всех, как говорится. Ректор всё-таки поднял взгляд, удостоив Федю вниманием. — Значит вы не студент? — Не в вашем учреждении.- Уклончиво ответил Достоевский, начав нервно кусать ногти. — Так кем вы интересуетесь? — Николаем Гоголем. Вы знаете адрес, по которому он проживает? Мужчина остановил задумчивый взгляд на Достоевском, видимо о чём-то размышляя. — Так он ваш друг? — Знакомый. Почему вас это так удивляет? Ректор показал рукой на, рядом стоящее кресло, всем своим видом показывая, что предстоит длинный разговор. Фёдор, впрочем, послушно сел, в непонятном рвении узнать больше о Коле. — Ну…. — начал мужчина, сложив руки в замок. — Я не могу похвастаться тем, что знаю всех студентов, но Николай часто бывал в моём кабинете. Для начала, я хотел бы задать вам вопрос: вы много о нём знаете? На самом деле, Дост знал мало. Странно, но среди всего потока информации, которую излагал Коля, ни разу не проскальзывало личной. В итоге, можно заключить, что он ничего не знал. — Мало. — Твёрдо произнёс Федя, внутри задаваясь этим вопросом. Почему? Ректор криво усмехнулся и кивнул. — У этого мальчика… не простой характер. В конце концов, одиночество пагубно влияет на развитие личности. Он достаточно вспыльчив и временами даже… жесток. Его недуг… Мальчик вянет. Достоевский завис, смотря куда-то мимо мужчины. Недуг? Одинок? «Вянет»? Вечно весёлый, взбалмошный Гоголь… хотя, что-то такое Федя и подозревал. — Чем… чем он болен? — Так он не рассказывал? У него психическое отклонение. Биполярное расстройство*. Насколько мне известно, он уже неделю не посещает пары. Правда, за прошедший месяц, психолог отмечала у него очень сильные эмоциональные колебания. К сожалению, о нём некому позаботиться. Фёдор медленно поднялся на ноги, переваривая эту информацию. Он кинул на ректора слегка раздражённый взгляд и холодно произнёс: — Адрес. Мужчина вздрогнул и непонятно зачем посмотрел в глаза Достоевского. Его пробрала дикая дрожь, какой-то животный испуг, что ли? Глаза мертвеца. Застывшие, опасные, с долей явной угрозы. — А вы с ним схожи. — Тихо отметил ректор, записывая на бумажке адрес. Федя кивнул, приняв её, и направился к двери. — И ещё… — у самого входа Дост повернул голову, безжизненным голосом отметив: — Не разглашайте личную информацию студентов первым попавшимся незнакомцам. Это аморально. Мужчина шумно сглотнул от этого тона. Да, Фёдор умел быть пугающим. Всю дорогу к Гоголю Достоевский размышлял над сказанным этим сомнительным мужчиной. Пазл сложился в одну картинку и грудь защемило. Он… понимал Николая? Всё-таки, наверное, Коле было тяжело, ведь все относились к нему, как к больному. Гоголь жил на шестом этаже, в, в общем-то, неплохом доме. Квартира номер 117, со старой, потрёпанной жизнью дверью. Фёдор нажал на почти мёртвую кнопку звонка, и из квартиры донеслась противная трель. Открывать не торопились, и Фёдор успел привыкнуть к густому запаху сигарет, коим пропах весь подъезд. Наконец, за дверью послышалось копошенье. — Кто? — раздался хриплый голос, почти не живой. Впервые за долгое время, Федя удивлённо вздрогнул. — Я. Наверное, более глупого ответа не существует. Но Коля точно знал хриплый, прокуренный баритон этого «я». — Дос-кун… Дверной замок щёлкнул, и дверь раскрылась, показывая миру потрёпаного и заспаного Николая. Он неловко потоптался на пороге и отошёл к стенке, пропуская Доста в дом. — Ну и как скоро ты собирался известить меня, что жив? — тихо спросил Федя, снимая с себя верхнюю одежду. — Хах… Ты думаешь, от меня так легко избавиться? — смешок оказался каким-то вялым и совсем как будто бы не его. Достоевский вздохнул и прошёл вглубь квартиры. — Ты сейчас же идёшь в ванную, принимаешь душ и ешь. Выполняй, — приказным тоном произнес Фёдор, закатывая рукава длинной рубашки. Квартира Гоголя отдалённо напоминала свинарник. — Но… — хотел было возразить парень, но внезапно замолчал. Его губы растянулись в широкой улыбке, и он выпрямился в струнку, гордо козырнув. — Так точно, товарищ Дос-кун! Федя закатил глаза и проводил взглядом вновь повеселевшего Колю. — Пустоголовый. — Пробормотал Дост и удовлетворённо усмехнулся. Ему предстояла борьба с… собственно всем этим. Прошло где-то полчаса и маленькая квартирка начала напоминать жилище человека, а не пещерного неандертальца. Хотя, среди всего этого хлама были интересные вещи. Распечатки фотографий, какие-то зарисовки, записки… всё это кричало о неоднозначном характере владельца. Фёдор распахнул настежь окна, впуская в помещение морозный воздух. На кухне было чище всего, а в холодильнике лежала еда. Правда, испорченная, но её наличие уже радовало. А справиться с плитой Достоевский был в силах. На старой сковороде заскварчала яичница, с мелко нарезанными квадратиками помидора. Вскоре защёлка звякнула, и из ванной вышел Коля. С мокрых волос стекала вода, но общий вид парня был уже более приемлем. Он застыл около входа в кухню, с широко распахнутыми глазами. — Ты готовишь. И ты ещё живой. И ты готовишь, Дос-кун! — восторженно воскликнул Гоголь и приглушённо хохотнул. — Садись. — Тихо выдохнул Федя, ставя перед парнем тарелку еды. В комнате повисло молчание, нарушаемое только музыкой сверху и бряканьем вилки. Достоевский упорно ничего не говорил, но внимательно смотрел. Тёмные синяки под глазами, бледная кожа, впалые щёки… Коле это всё не шло. Совсем. А может Фёдору просто не нравилось, что он страдает? Наверно, всё-таки имеют место быть обе эти причины. Каждый из них знал, что придётся об этом поговорить. Но никто не хотел нарушать в какой-то мере уютное молчание. Хотя.… Себя ведь не обманешь. Николай просто не хотел слышать, что скажет Федя. Он ужасно боялся непринятия, ведь это…. Как минимум неприятно. А на самом деле чертовски больно. Гоголь помыл посуду и, давя «радостную» улыбку, направился в гостиную. Фёдор сел, а Николай так и остался стоять, сканируя парня на наличие сомнений. Как всегда непроницаем. Как всегда невозможно идеален. Самое желанное существо, которому он, наверное, это не скажет, ведь тот сам всё поймёт. Достоевский всё знает. — И что ты об этом думаешь, а? Дос-кун во мне разочарован? — сломано-весёлым голосом спросил Гоголь, широко улыбаясь. Не по-человечески, горько-ядовито, жалобно-опасно. — О чём ты? — спокойно спросил Достоевский, начав кусать ногти. Ужасная привычка. — Не притворяйся! — вдруг неожиданно громко воскликнул Николай и ломано рассмеялся. Он был явно не в себе. Он был совершенно безумен в этот момент. — По тебе видно, что ты всё знаешь! Что, чувствуешь ко мне отвращение, да, Дос-кун?! Снова хохот. Он пронзал, завораживал и до дрожи пугал. Достоевский наклонил голову вбок и закрыл глаза. — Ответь, Коль, что поменялось? Смех в ту же секунду стих. Коля замер, в непонимании. — Что? — растерянно спросил Гоголь, и усмехнулся. Разве ничего? — Ничего. — Как будто в ответ мыслям парня подтвердил Федя и спросил: — Что ты чувствуешь? Усмешка Николая сломалась. Треснула и рассыпалась. Её заполнила тягостная грусть. — Одиночество. Дос-кун, мне чертовски одиноко. Фёдор хмыкнул и поманил его к себе. — Мы похожи, Коля. Кажется, мы оба умерли и сошли с ума. Николай подошёл к Достоевскому, направляя на него взгляд, полный обожания. Он сел около его ног, на полу, положив голову на острые колени. Он уткнулся в них носом и тихо прошептал. — Я устал, Федя. Я очень устал. — Я знаю. — Холодные пальчики Фёдора нырнули в мягкие волосы, перебирая пшеничные прядки. — Я всё прекрасно понимаю. Гоголь перехватил ледяную ладонь, оставляя на костяшках нежный поцелуй. Странно, но Достоевский никогда не был против. — Что между нами происходит, Федь? — тихо спросил Николай, прикрывая веки и шумно вздыхая. Федя хмыкнул и тяжело вздохнул. — Я не знаю, Коля. Но пообещай больше не уходить. — Прости. Я всего лишь хочу быть свободным… — протянул Гоголь, поднимаясь и садясь около предмета своего обожания. Он крепко обнял Доста, зная, что найдёт понимание. То понимание, которое никто не мог раньше ему подарить. — Просто не пропадай. — Обещаю. За окном стремительно темнело, а они сидели и молчали, крепко обнявшись. Гоголю это было нужно. Всего лишь забота, вот в чём нуждается любой человек. Так почему вместо неё мы часто находим отвержение наших чувств? Все мы просто хотим быть кому-то нужными. Просто… испытывать чувство сладкого не одиночества.