40 дней расследования. Одержимость

Она выключила телефон и достала кошелёк, перебрала несколько бумажек, оторванных от сердца Кадом. «Совсем не подумала о том, что мы просадили почти все деньги в Оденсе. Какая же я неблагодарная и нерачительная сволочь!» В попытках унять приступ самобичевания она живо поймала такси и вернулась в центр города, где, как она помнила из иллюминатора, располагалась манящая узкая набережная, ведущая прямиком к белому блестящему маяку. Посчитав как максимум преступлением не посетить её, а как минимум необходимостью проветриться, буквально подставив лицо бризу в надежде прийти в себя, она миновала парочку чернокожих то ли жителей, то ли туристов, машинально им улыбнувшись, и покрутилась на месте. Шум. Крик чаек, лязг строительных кранов-жирафов, корабельный гул. Цвет. Лазурь неба, белизна камня, синева воды. Блеск. Переливающиеся под Светилом стеклянные башни и неспешно катящиеся волны. Пейзаж больше дурманил, недели отрезвлял. Парна облокотилась на невысокое ограждение, препятствующее падению в не совсем тёплый залив. Впрочем, довольно низкая температура не выступала помехой здешним рыбам, — северной песчанке, камбале и сельди — рано или поздно попадающим на крючок терпеливых и молчаливых любителей и профессионалов с удочками. Форменная идиллия. Окружение разве что портили тусклые грузовые контейнеры да краны. Дания — один сплошной порт. Поднявшийся ветер растрепал гладкие и причёсанные волосы, и Парна подставила лицо, уже через несколько секунд поняв как сильно представления разнились с реальностью, и отвернулась. Обосновавшиеся вдалеке кривые и кособокие белые здания с такими же крышами удивили ту, которая в жизни и так насмотрелась на разную архитектуру. Было в них что-то от Сиднейского оперного театра («видно неспроста, ведь его архитектором был датчанин!»), смотрясь при этом немного экзотично, вычурно даже для жилья прихотливых богачей. «Заселиться в таком? При условии существования аренды». Желание оказаться к угловатым домам с видом на живописный причал хотя бы поближе вновь толкнула её к размышлениям над наличкой, покамест женские пальчики не в первый раз проникали в отделы кошелька и нащупали нечто очень незнакомое. Мысленный удар по лбу знаменовал повальную несамостоятельность последние недели, нахально пользующуюся мужской благородной добротой. Парна совсем забыла о банковской карточке, восстановленной ещё в Перте, спрятавшейся под рекламкой из одного ресторана, в котором они обедали с Парксом. «И кажется, я знаю, куда их потратить в первую очередь». Он подзадержался с прибытием, она — долгое время искала банкомат, который бы выдал накопленную наличность. С искорками в глазах Парна уставилась в отображённое крупное число на экране, затем нажала кнопку «выдать в евро валюте» не без помощи приветливой датчанки, вынужденно составившей компанию в игре «испорченный телефон», и искорки в глазах исчезли. Сложновато мириться с политикой полтора, а то и два к одному, когда зарубежные банки государств нацеливались на наличку иностранцев. Фальшивое удостоверение и регалии Петы Якобсен может не подразумевали скидки и других поблажек, но Парна всё равно приятно удивилась тому, что ни причудливая квартира у Орхусского залива, ни выбранное — из-за незамысловатого названия, созвучного с её фамилией — кафе не рассчитывали наживаться на клиентах. И оное приятное свойство припомнило тот самый голод, какой невозможно было утолить вследствие приверженности к пышности Када — в пицце и бургерах. В калорийной и углеводной еде для стройных и смелых людей, кто не просто не имел проблем с обменом веществ, но и был готов принять риск инсульта и диабета. Парна, не имевшая проблем ни с первым, ни с вторым, приняла решение побаловать себя. Аркадиус заподозрил неладное далеко не на входе в заведение, обставленное скамьями и плетёными стульями и сомнительным призывом «съешь всё, что можешь за пять евровалют», а при беглом взгляде на изогнутую линию пухлехньких губ, подведённых пурпуром, не выкладывающих заранее о том, какими «помоями» будет завален чувствительный мужской желудок. Кад выдохнул со свистом, прошёл мимо обязательного признака едва ли не любого в Дании здания — национального флага, почему-то небрежно воткнутого в клумбу, — и открыл перед любимой стеклянную дверь, окунувшись в дивную атмосферу смеси старого и нового света: современной датской электронной музыки и видавшей виды квадратной неизящной мебели. Напольная плитка чёрными квадратами чередовалась с терракотовыми, каштановыми и белыми. «Аппетитно-шоколадно». Деревянные панели на стенах заведения украшали картины с изогнутыми линиями сочных цветов, слагаясь в простенькие портреты и натюрморты. Люстры на длинных проводах нависали над каждым столиком без скатерти. Такое положение дел Уоли настораживало в общественных заведениях, по его логике здесь экономили на всём кроме завлечения клиентов большущими порциями, неаппетитными кучами заполняющими тарелку и вываливающимися за края. Его прилежное воспитание издавна не допускало подобной небрежности. Однако он вынужден был сопровождать неразборчивую в еде женщину, обойти барную стойку с подвешенными музыкальными пластинками, бликующими и создающими впечатление движения, — будто в следующее мгновение они оторвутся и улетят из этого срамного кафе, — и составить компанию за столом рядом с окном. Всё под пристальным наблюдением здешнего то ли шеф-повара, то ли хозяина, может того и другого вместе: высокая шапка набекрень и выглядывающий дорогой лоснящийся галстук усатого пухлого мужчины оставляли приманчивое впечатление. Парна и Аркадиус только пристроили паука рядом с подоконником, отодвинув подальше горшки с драценами и алоэ высотой в пару-другую дециметров, как к ним подошли сразу два служащих в фартуках — в стенах заведения посетителей было немного. Светловолосые парень и девушка с надетыми на лица улыбками одновременно с опасением покосились на вытянутые конечности экзотического паука и только тогда спросили, чего желали редкие туристы с юга, отличающиеся деловым вкусом. Пока Парна с чётким проговариванием на эсперанто взывала к пониманию парнишку и увещевала в том, что ей для согревающего счастья необходимы печёная булка и печёный блин с мясной начинкой, Аркадиус беседовал с девушкой при помощи разговорника, чем развеселил и растрогал обоих датчан, и постарался заказать самые дорогие из предлагаемых блюд. Может, ему удалось соответствовать местному произношению, однако стоит признать, узнаваемый жеманный тон Када не менял любой язык и акцент. — И что это был за флирт с твоей стороны? — Парна потянула воду из недавно принесённого графина и указала стаканом на зелёную книжонку. — В Калуннборге пришлось купить. — Кад притронулся к налитому спутницей стакану. — Как оказалось, там задворки более «дремучие», чем австралийские. — Она как-то блёкло, за компанию, усмехнулась, никоим образов не показав ни ностальгии ни увлечённости при упоминания родины. Словно тот раз, когда он предложил поехать загород и попировать на природе, остался единственным на её памяти. Сколько она отсутствовала в «странах наверху»? — Как тебе быть Петой Якобсен? Не боишься разоблачения? — Улыбнулся одними глазами, губы находились без движения.  — Пока я в Дании, меня воспринимают как фурункул: выгляжу неприятно, но приходится мириться. Впрочем, стоит покинуть страну, как я сразу перестану и надоедать, и обладать сомнительными следственными правами. — Аркадиус открыл рот в улыбке. — Можно сказать, у меня был одноразовый пропуск. И меня радует, что он принёс плоды. Угадала с городом и пообщалась с осведомлёнными людьми… — минорно похвасталась она и вздохнула. Почесала подбородок и обвела глазами помещение: группа шумно выпивала в дальнем углу, в противоположном ряду праздновали отец с тремя детьми, поблизости — с задором целовались молодые. Выражения их лиц вызывали только тревогу. Парна надкусила губу и закинула ногу на ногу, а Паркс, как психолог, с лёгкостью не только углядел этот жест закрытости, но и распознал значение: подспудный сигнал бедствия. — Прямо слабо верится, невольно воображаешь себя главной героиней, раз вокруг вращаются важные события. — Что-то с тобой не так. — Парна развела руками. — Помню, при мне такая грустная улыбка цеплялась к тебе ввиду противоречивых обстоятельств, что, в целом, не удивительно, — озвучил беспокойство и между тем расстелил на своей стороне стола салфетки под стакан, столовые приборы и будущую тарелку. В какой-то степени он удовлетворил потребность в торжественности. — На самом деле я воодушевлена до предела и весела, — тон подразумевал если не сарказм, то иронию. — Но ты забыла упомянуть «но». — Он выпил воду целиком и промокнул салфеткой губы. — Но тот агент… оперативник ЦРУ кое-что показал мне. Видимо свежак из архивов Муиса и Дадае. — Паркс сосредоточенно уставился не моргая в ожидании продолжения. — Он дал взглянуть на фотографию почти целующихся Йеремы… — Парна сделала передышку громко подышав, — или лучше в данном случае сказать Пандоры и Харона, раз уж они из себя парочку «строят». — От резкого жеста женской ладони пострадал стакан, пролив несколько капель на многократно покрытое лаком дерево. — «Хандора», что я пророчил, всё же существует. — Кад откинулся на сидении и поправил пиджак за лацканы. Погода позволяла вынуть из сумки любимую одежду. — Уверена, что это были они? — В помутнённых глазах Парны отразился задающий неуместный вопрос Уоли, и он опустил голову. — Я всегда уверена и при этом всегда права. — Хорошо, признаю, было глупо с моей стороны, — поднятые ладони сопроводили виноватое согласие. — Видишь ли, я счастлива, ну, ладно, довольна, что Харон попался. Или опознан и за ним отправлена слежка, но это всё очень странно, как по мне. В Оденсе он прибыл весьма своеобразным способом, я тебе потом расскажу. Я насторожена действиями ЦРУ. — Подняла руки на уровне плеч и уронила. — Я признаю, что они собираются сделать то, что давно жажду я, и потому очень подавлена. Если отбросить личные обиды, то ЦРУ лучше знает, как себя вести, они обязательно выйдут на других организационеров, предотвратят новые жестокие убийства без малейшего смысла, найдут Йерему и… — Тебя беспокоит что будет с ней? — Над её портретом в базе оранжевое уведомление. Они её… ликвидируют. — Хэй, я сделаю всё, что в моих старшесержантских силах, чтобы этого не произошло. Клянусь. — Мужская рука поползла по столу безотчётно. Парна лишь проследила за её движением и подняла бровь. — Проблема в том, Кад, что я теперь не знаю что и думать. Она пошла с врагом, она прогнулась под ними. Кто она теперь? — Почесала за ухом. — Одна часть меня всё ещё сочувствует ей, другая хочет разобраться с ней… Горячо обсуждаемую тему надолго прервал принесённый заказ. То, чего Уоли опасался, сбылось: зажаренная картошка попадала на пол, а сыр растёкся жижей более неприятной, чем «проделки» младенцев. Но так как Джексон планировала угостить обедневшего от её капризов Паркса, пришлось разделить с ней несомненно огромный, сытный и вкусный бургер. Однако после того, как попробовал кисельный суп-пюре с ягодами и посоветованное беконное лакомство. Он также обеспокоился тем, что водой запивать принесённую вкуснотищу неподобающе. Мужчина заглянул в меню напитков и произнёс торжествующе: — Aqua vitae! Живая вода. Вот что необходимо попробовать! — Кад повернулся и положил сгиб локтя на сидение, обратившись на датском к служащим. После он начал разговор на эсперанто: объяснил что ему нужно и спросил что это такое. Девушка в фартуке, принимавшая у него заказ ранее, позабавилась от странной последовательности вопросов и рассказала всё о скандинавском напитке. Бежеватую жидкость в двух пузатых рюмках принесли сразу же. — Не волнуйся, я просто попробовать. Никаких пьяных посиделок, — успокоил спутницу и получил в ответ выстреливающим указательным пальцем, говорящим «я это запомнила и несомненно упрекну, если забудешься». — Надо же, редкий продукт на австралийских столах, это тминное семя. пахнет… интересно. — Два неофита в употреблении местного алкоголя принюхались. Парна поморщилась. — По мне — так обычный коньяк. — А я чувствую и упомянутый укроп, кориандр, анис и фенхель, хотя и понятия не имею как это всё пахнет, — он посмеялся и потихоньку, одними губами попробовал самобытный алкоголь. Женщина последовала его примеру — Почему из всех заведений этого города ты повела меня сюда? — Расправившись с рюмкой напитка, спросил Паркс. — Неужто из-за названия? — С утра мы перекусили батончиком и газировкой, я сразу же вспомнила Баной и то, как мне там смертельно хотелось калорийной гадости. Бегать и махать катаной довольно изматывающее занятие! — Говоришь так расслабленно, словно Баной был какой-то прогулкой в парке, хотя и чертовски опасной, — если Уоли и старался выглядеть озадаченным и слегка настороженным, то это было слабо заметно. — Хм, отчасти можно и так сказать. — Что-то заставило её облизнуть губы. Аркадиус отреагировал с долей опасения. — Не всегда же я тряслась в бунгало с веслом в руке. Я выходила наружу. И выходила столько много и со столь удачным исходом, что имею возможность говорить об этом спустя месяц с улыбкой. Кстати говоря, знаешь какая мысль чаще приходила мне на ум?! — Зная её импульсивность, варианты могли разниться от «как же всё всрато» до «мать твою, как здесь охрененски», однако Уоли поморгал с приоткрытым ртом и повертел головой, всецело внимая её ответу: — Что я вконец угробила себе платье и прическу. Он глубоко внутри порадовался, что «боевое истощение» в Парне удалось искоренить тем спонтанным сеансом гипноза, и самолюб в нём вырос ещё больше и расцвёл. Кад не зацепился за пару скоротечных мыслишек о пропитанных тьмой снах Парны или маленькой сиреневой коробочке, якоре-стимуле, помещённом в гипнозе, — во многом благодаря очевидно Аквавиту, — а предпочёл продолжить занимательную тему, о которой ему не так уж много известно из первых уст: — Подожди, только сейчас осознал. С веслом?! То есть ты ходила по курорту и убивала веслом? — если Аркадиус повышенным тоном и хотел указать на конкретную аллюзию, у него не вышло, так как Парна смотрела на него как на циркового клоуна, чьи таланты тянули улыбки лишь у детей. Оставив пылкость, он продолжил со строгостью, не забыв снова поправить пиджак: — Ты никогда не задумывалась как иногда мы бываем похожи на преступников в своих опрометчивых попытках осуществить правосудие… или обезопасить людей? — Думала. — Парна ненадолго повисла в размышлениях. — Баной на время стал оторванной от мира областью, где любое деяние моментально ждало наказание или награда — смотря какой путь выберешь, светлый или тёмный, если говорить просто. К счастью, на моей стороне была совесть, понятия о справедливости и воздаянии, а также группа разделяющих взгляды союзников. Ублюдки перебили полицейских и захватили участок — ублюдки будут лежать кверху жопой с дырками от пуль, говнюки заняли продовольственный магазин и ни с кем не делятся — приходим мы, и о говнюках забывают навечно. Так что при всей нашей кровожадности и учинённом самосуде, за которые в мирное время точно светят несколько десятков лет за решёткой, мы всё же были лучше этих мразей. Я достойно ответила на вопрос? — Её сверхсамоуверенный вид, больно похожий на успешно защитившую докторскую по криминалистике, вынуждал не только не перечить, но и не сомневаться в её правоте. — Да уж, дьявол, в тебе, душечка, так много страсти, что не могу избавиться от одной закрепившейся в голове сцены, — тянул он радостно, не переставая улыбаться. — Только послушай, ты стоишь в окружении тел, число придумай сама, в одной руке у тебя заряженный дымящийся револьвер, в другой — банка газировки, под тобой всё ещё шевелящийся хрипящий людоед, и ты его голову небрежно вдавливаешь в землю. Королева пустошей просто! — Ты себе и представить не можешь, как оказался прав. Я тебе сейчас такое расскажу… Только вот что, давай-ка ещё по паре «живой воды»? Согласен? — За твой счёт — что угодно. — Он поднял ладони и непринуждённо потянулся. Паук в странной и одновременно пугающей манере подражать расправил тощие конечности и упёрся в контейнер, верно с намерением приветливым, раскрыться для мира, однако чудилось совершенно противоположное: он готовился напасть. — Профессия телохранительницы из разряда «творческих», выходит, тебя не обставляют в премиальных. — Джексон довольно прищурилась, ухмыльнулась. «Не представляешь насколько ты прав». За разговором о Баное, на удивление обоих не затронувшем никаких щекотливых тем и событий, они провели порядка получаса, так что вторые заказанные порции аквавита повлекли за собой закрепительную — третью. После неё Кад уже не поверил в искренность «фи» его любимой, когда она нюхала напиток и опрокидывала его в горло. Крепость сразу заплела язык и вынудила проследовать отдохнуть в горизонтальном положении. — Когда ты отправишься домой, Кад? — спросила Парна после нескольких минут тишины и сложила локти на стол, на этот раз наконец-то не идя в разрез с установленными в заведении правилами. Одной рукой она болтала «живую воду» на донышке. Безобидный вопрос, оставшийся витать в воздухе, вызывал непонятное напряжение. Он будто гнал Уоли подальше, — на какое-то ужасное мгновение он подумал, что так и есть — а он пока до конца не принял отстранение от дела, к которому привык так, словно прожил с ним всю жизнь. Встреча и сотрудничество с Джексон, стоившие слишком многих обещаний начальству, в том числе и невыполнимых, в робких представлениях Аркадиуса предусматривали избыток переломности лишь отчасти, на поверку оставляя с затяжным и расстраивающим смятением. Возможно, она ощутила то же самое. Ценный опыт. А с ней его получаешь будто в два, а то и в три раза быстрее. В связи с чем ничуть не поражает влюблённость Логана Картера или слепое повиновение Сянь Мэй и Сэмюэля Битти, следовавших за ней и выполнявших распоряжения без колебаний, возможно сами того не понимая. Уоли, забавно осознавать, сам влюблённо плёлся за ней в любой ситуации и в любое время, до сих пор не ощущая неудобства, а значит и повода задуматься над этим как над чем-то неестественным. — Когда провожу тебя. Она помолчала, вздохнула, так что под её горячим воздухом согрелся бы лёд, и только потом подала ровный голос: — Я никуда не уеду, пока не узнаю, что там разведывательное управление замышляет. Мне нужно дождаться сведений. О нём. — То, что Кевин Бэрристер был важнее всех, Паркс, к своему сожалению, уверился почти сразу. Буквально на следующий день после беседы в Бамаге. — Тогда я дождусь их вместе с тобой, — уступчиво предложил он, положил локти на стол и упёрся в подбородок кулаками. Предварительно он с сомнением оглянулся по сторонам как бы исключая свидетелей спонтанного пренебрежения этикетом. — Тебе пора в Оз, и ты это знаешь. Он уронил голову на плечо и скосил взгляд будто в задумчивости, хотя Парна и подозревала, что он медлил с заготовленным ответом и сказал не то, что планировал изначально: — Я не хочу оставлять тебя в незнакомом городе. — Продолжить спор в направлении «я не маленькая девочка, а ты не мой опекун» было бы излишне. О таком они не раз беседовали и ранее. Он «нанял» её для следствия и теперь нёс за неё ответственность. Даже после отстранения от дела он, как примерный отец, чья девочка подросла, продолжал излишне беспокоиться. — Вдобавок, как я понял, тебе понравился западно-европейский архитектурный стиль. Я тоже не против влюбиться в него. Погуляем вместе? — О, да, но только не сейчас, сегодня я, да и ты скорее всего, спали просто отвратительно. Ты мне так небрежно ноги «помял», что я с болью всю ночь боролась. — Его соболезнующий вид извинился без слов. — Ты нашла нам ночлежку? Подошедшие служащие принесли счёт в коробке из-под музыкальной пластинки. Парна в скорости рассчиталась под столом, не заставив Паркса долго находиться в столь неудобном положении. От подобной заботы его мокрые от аквавита губы тронула улыбка. — Ты обрадуешься её размерам и простору, обещаю. Она сгребла вещи и старающегося расположить к себе — или вырваться на свободу — паука в руки и привстала. — Не перенимай у меня право делать сюрпризы. — Притянул к себе сумку и накинул лямку на плечо. — Я не умею терпеть. — Тебе и не придётся. Пошли за мной. Цвет вечеру создавали десятки огней, искры и блеск постепенно мешались в одну блёклую смесь надвигающейся ночи. Уличный воздух выветрил аквавит, насытив лёгкие свежестью. Парна по большей части не поднимала головы и потому не заметила, как же причудливо архитекторы Орхуса расставили рядом тысячелетней давности и современные дома, наподобие того же комплекса «Ледник», куда она подалась ночевать по первому зову сердца. Положительное мнение отвечающего ожиданиям нынешнего времени города к центру и «старому городу» разительно поменялось. C рассуждениями на эту тему она столкнётся завтра, а сейчас, поднявшись на четвёртый этаж с приемлемым видом на Орхуский залив и окрестности, разулась и упала на кровать прямо в одежде, готовясь в очередной раз провалиться в тьму с бредом и сумбуром. Сил на упражнения совсем не осталось, даже если они легко дались ей в освоении и практике, а порой надоедливые наставления пребывать в моменте «сейчас», подразумевающие детально оценивать эмоции и мысли, а также окружение с его формами, цветами и запахами, вызывали давящее виски отторжение. Аркадиус разделял её самочувствие, поэтому также разлёгся на двуспальной кровати посреди почти пустой угловатой комнаты и уставился в широкое окно на косом потолке. «Не имеющее себе равных спальное место для всех влюблённых и мечтателей». Редкие облака кучковались в фиолетово-синем небе — цветом платья Парны, что Уоли с траурным видом отдал утром — с парой десятков ярких звёзд и ближайших планет солнечной системы. Так вышло, что Орхус был загрязняющим свет городом, хотя огней, зазывающих в «интересные заведения» праздно шатающихся в ночное время взрослых, он не заметил. — Здесь так необычно. — Он покрутил головой. — Немного походит на Сиднейский оперный, а в «немного» я вкладываю огромную пропасть между потрясающим великолепием концертного зала и находчивым решением датских архитекторов, — он говорил медленно и имел дурное обыкновение быстро раздражать, впрочем любовь к закрученным предложениям даже у усталого и слегка подвыпившего Када пересиливала возможности. Парна издала смешок. — Подумала почти о том же. — Оба устроились поудобнее и успокоили дыхание. Молчание длилось не слишком долго, но успело надоесть гулом вдалеке плывущих кораблей и приглушёнными разговорами за стенкой. — Но мне всё равно нравится. Для жилого дома это даже… изысканно, — добавил он тихо после. Прошло ещё немного времени, прежде чем Парна пробрюзжала: — Так странно с тобой лежать в одной кровати. Словно с евнухом. Паркс хохотнул, но стоило ему закончить, как настроение окрасилось грустью, слышимой в осторожном вопросе: — Логан знает обо мне? — Не глупи, — с шумом выпустила воздух, будто в неудачной попытке посмеяться. — У нас с тобой не было ничего, о чём ему стоит рассказать. — Не вопрос, это легко исправить. — Ощутив свободу действий, Паркс подвинулся поближе, различая все любимые неровности лица напротив. Парна протестующе выставила руки. — Ты же рассказывал о том, что у тебя «там» всё печально. — Я бы не списывал себя со счетов. Ты совсем недавно вылечила меня от стресса. У меня вновь растут волосы! И с «этим», я думаю, всё нормализовалось, — от вкрадчивого тона Парна недоверчиво скривилась. Застенчиво положила руку на горячий мужской живот. Прошло ещё несколько секунд, прежде чем она прощупала пальцами ремень и ткань брюк. Вторая рука тут же живо метнулась к его подбородку. — Боже мой! — радость и испуг смешались. Оба не поняли, какую эмоцию выражала Парна в данную секунду. — Улыбающаяся ты хернина. А ну, живо перемещайся на пол! — Не волнуйся. — Аркадиус подвинулся ещё и оказался совсем рядом с её губами. Она вздрогнула, дыхание сбилось, словно у робкого подростка. — Я ни в коем случае не «посягну» на тебя против твоей воли. «Поцелую — и придётся всё-таки о чём-то рассказать Логану!» — Поэтому… прошлой ночью у нас ничего не было?.. — поняла она и закрепила утвердительным тоном. — Ага, — с досадой выдохнул и повернулся спиной. — Как я и говорил, жить с осознанием того, что я тобой воспользовался, совесть бы помешала. Обоюдно — оно куда приятнее. «Всецело согласна с тобой. Но мне уже мнится, что я бы не пожалела». — С твоей сердцевиной чёрта ты бываешь милее ангелов, Кад. — Незаметно для неё он улыбнулся. Она это предчувствовала, и одна деталь, что мучила её с утра, потянула за нити любопытства, готового к не совсем утешительному ответу: — А почему на мне с утра отсутствовал бюстгальтер? Помнится, я ложилась в нём. — Пусть это останется нашей со вчерашней Парной «сладкой» тайной. — Он постарался сдержать шипящий смех, но не смог. — Надеюсь, десница рока или совесть тебя за это накажет, — прокляла она совсем мягким голосом, как будто бы незаинтересованным. Затем зевнула. — Покойной ночи. — «Паршивец». — Покойной ночи, душенька. Обоих довольно быстро забрала тьма, и им приснилось нечто отличное от привычного. Касательно Када всё было предельно просто и прозрачно — снилась любимая, но не ведомая похотью и страстью, чего ему практически всегда хотелось, а скромностью и умеренностью. Как во время первых свиданий, когда они только любовались отсветом влюблённости в глазах друг друга, наслаждались отношениями, ещё не ослеплёнными жаждой интимной близости. Они гуляли пританцовывая среди прохожих в неком городе, воспринимаемым отчего-то Мельбурном, хотя архитектура громко утверждала о том, что это Индонезия. Познакомил со своей семьей. Пока он беседовал о чём-то отстранённом с женой, Парна и дочурка Пета играли во сне. Кружились, держась за руки. Дыхание словно сбилось. То, чего он сильно боялся, произошло на глазах. Но, вопреки ожиданиям, пережитый страх перенёсся с меньшей тревогой. Паркс ощутил заметное облегчение на следующее утро и на всю последующую жизнь. Что по поводу Парны, сон на стыке осознанного и неосознанного выдался для неё загадочным и печальным. Она сперва счастью своему поверить не могла, тёрла глаза и мотала головой, всё время размышляя: «то есть мне всё-таки удалось попасть в осознанное сновидение?» Её посетила Йерема. С этими её аккуратными полными щёчками, вздёрнутым широким носом и выпяченной, словно бы в обиде и грусти, верхней губой. Глубоко посаженные тёмно-зелёные глаза, всегда мутные, всегда мокрые, в которых застыли слёзы воспоминаний о пережитом, смотрели с недружелюбием. Она вошла в квартиру «Ледника» к Парне всё в тех же племенных лохмотьях и присела рядом на кровать. Образ во сне объяла тревога, и все предрассудки её выветрились. Она потянулась к образу Йеремы с необъяснимой тоской в попытке понять её выбор, ощутить, отговорить, убедить, поплакаться вместе, если нужно, обнять крепко. Что угодно. Та безмозгло молчала с застывшими слезами на глазах. Парна не ощущала ничего. Ясный сон с подобным сюжетом был обусловлен моральным истощением, только усугубившимся однотипным сценарием наваждений. Когда-то. Но сейчас всё изменилось. Невинный образ пришедшей портила счастливая улыбка на фотографиях, её слепое доверие и обожание обманщика, заставляющее тянуть к нему губы. Время распрощаться с той безобидной Йеремой, которую она знала и заменить её образом более реальным, столь же гнусным и вызывающим злость, как любой член преступной шайки, стоило уже давно, что Парне пришлось безотрадно признать и попутно усомниться в собственной рассудительности. Последнее особенно сильно ударило по самолюбию, вытерпевшему на своём веку разного дерьма. Ничуть не помогало поведение оболочек во сне, раздражающих, действовавших рефлекторно, от бессознательного. Знаться с такими снами не было ни малейшего желания. Её «я» не подчинялось уму, но явно поиздевалось над твердолобой косностью, что мёртвой хваткой цеплялась за любую мало-мальскую возможность счастья если не для себя, то для кого-то другого. Другой. Йеремы. Ставшей отчего-то слишком важной. Такой же чёрной высмеянной смелой коренной симпатягой, как и она, со взглядами обращёными в будущее, в правильное будущее, с жаждой изменить общество вокруг в лучшую сторону. Между ними так много общего… было. Пока разграничительную линию не прочертил некто рассудительнее обеих вместе взятых, притом что был белым засранцем. «Эх». Тем самым выходящим из темноты белым очкастым засранцем в кричаще-оранжевой форме с припрятанной в бородке улыбкой, разграничившим и её сны на обычные и… необходимые. Его маячащая перед глазами фигура если не означала реальность, то — предпочтительную её версию. И она ощутила ноющую как при молочнице потребность «встретиться» с ним. Только два дня прошло с ночёвки в отеле Оденсе, а она уже ожидала следующей ночи. «Что за игру я веду с ним? Какое чувствование прячу от себя самой?» Следовало признать ранее, голову не ломать над тем, что чаще всего приходящий на ум субъект её поисков давненько стал частью её жизни, личным делом, местью, выходящей за рамки обоснованных. Раздумывать в неутешительном направлении дальше помешало, что не удивительно, утро. У прелестного потолочного окна обнаружилось неприятное свойство: пронырливый свет проникал в каждый уголок комнаты и бил прямо в глаза. Намеднюю завороженность перечеркнул чёрный маркер действительности. Парна с Кадом хмурясь потянулись и зевнули. Помычали в разной тональности, улыбнулись, посмеялись и проснулись. В душ сходили по очереди, и только потом обсудили места, которые следовало бы посетить, пока звонок от мистера Лоусона, который по заверениям Парны должен оповестить её уже в скором времени, не прервёт их культурный поход. Поначалу прогулялись по периметру комплекса «Ледник», не то прогоняя, не то наслаждаясь мнимым ощущением мороза. Острые кровли взаправду напоминали очертания вершин снежных масс. Белые фасады из мраморной крошки с бетоном и балконы, огороженные голубоватым стеклом, придавали зданиям ещё больше сходства с ледяными глыбами Арктики. Как Парна успела вчера заметить на отдаленной позиции с маяка и убедиться вблизи. Австралийские приезжие даже в определённой степени готовы были позабыть бесстыдство Светила, пробудившего их в ранний час, потому как только в дневное время суток бликующий «Ледник» радовал и удивлял своими изгибами. Аркадиус, что совсем не поразительно, уловил в архитектурном жилом ансамбле призыв к приходящей зиме, и его бойкая и маловразумительная мечта увидеть снег сдвинулась с одной точки, зарядив положительными эмоциями. С улыбкой предложил под руку мерить шагами нескончаемую набережную и остановил мотор, заправенный воодушевлением, только перед статуей гигантских очков с розовыми стёклами, где с чинным видом остановился, упёр спину в соединяющий мост круглые оправы и достал собственные очки для чтения, поместив на переносицу. С нехарактерной неосторожностью Кад бросил Парне телефон и попросил сделать фото. С первого щелчка камерой они вновь превратились в глупо улыбающихся туристов, совершенно позабывших обо всех проблемах и недомолвках. Память на мобильных устройствах быстро уменьшалась, в то время как настрой владельцев — возрастал. Такое положение дел устраивало обоих и подкармливало желание новых впечатлений. Сверившись с картой, проследовали через ухоженный парк к необычной смотровой площадке, какая высилась среди остальных низких, типичных для всей Дании, построек, и подсказала бы интересные пешие направления. Со сдержанными улыбками, означавшими ни что иное, как азарт приключений, Парка и Аркадиус взглянули друг на друга и живо поднялись на крышу. Кубическое кирпичное здание, венчаемое разноцветным стеклянным коридором, предлагала жителям и гостям Орхуса рассмотреть окрестности в оттенках радуги: парк скульптур, железнодорожный арочный мост, пристань со множеством яхт и парусников. Лесопарки загораживали кронами ядовито-жёлтые строительные краны, без перерывов возводящие всё новые архитектурные изыски; узкие синеватые речные каналы протекали между деловыми и жилыми районами города. Вид оправдывал все смелые ожидания. Противоположное предельно гармонично сочеталось здесь. Парна, оценивая известную достопримечательность, не могла унять ощущения deja vu, причина которого крылась, как оказалось, с ранее встреченным изображением этого или подобного места во всемирной паутине. Аркадиус тем временем восхищённо щёлкал затвором в каждом пёстром окне тот или иной виднеющийся уголок Орхуса. Когда его экзальтация, выражавшаяся до сих пор пошлыми неровными толчками вместе с дыханием, достигла предела, то сорвалась с языка загадочным предложением: — Такое великолепие моим девочкам точно понравится. Обрадованная «радужной прогулкой» по кругу Парна вдруг остановилась и скептически уставилась на спутника. — Каким ещё девочкам?! Эмоции Парны часто состояли из смеси двух, а порой, и трёх настроений, чьи тональности сложно распознать, но в этот раз, Кад был готов поспорить, услышал возмущение. Будто в понятие «мои девочки» должна входить лишь она. Показавшаяся ревность в голосе согрела его в холодную погоду. — Да так, бывшей жене и её матери, тёще моей. Она чудная женщина. — Он медленно кивнул, сохраняя вид невинно-беспристрастный. Убедить он хотел, видно, больше себя, нежели собеседницу. — Ты, видно, был женат недолго. — Несколько лет. Смотря что ты понимаешь под «недолго». Парна махнула рукой и нарочито прищурилась, но тут же вспомнила Мэчитизива Лоусона и прекратила выражать преувеличенное подозрение. Впрочем, внимательный на грани прозорливости взгляд в отношении него она сохраняла весь день. Без проволочки они посетили Старый город, неожиданно встретивший кучерами на каретах, запряжённых лошадьми, дамами в пышных платьях с турнюром, зазывающих прохожих на фотосессию; каменными и деревянными мостами, красочными домиками, гостиные которых до сих пор помнили и осязали присутствие креденцов, козеток и бюро. По всей видимости, на кровати в таких домах с накинутым, едва не рассыпающимся от старости, балдахином глазели с картин почившие дамы и их супруги, вспоминая с грустным упоением, как было приятно среди этого антиквариата находиться. Кузнечные мастерские, скорее всего ненастоящие, через одну с буфетами и столовыми предлагали кухню по стародавним рецептам. «Главное, не с теми же стародавними продуктами, но я бы всё равно уняла желудок в месте посовременнее». Аркадиус однако же постарался затащить в одну из деревянных скрипучих резных дверей, соблазнившись ароматом ягод и выпечки, но неумолимость Парны заставила его отказаться в пользу обзорной прогулки с никогда не надоедающим ей видом. В кафе, угощающем горячими сосисками и сахарной ватой («на родине не одно поколение известной как «волшебный пух»), у парка с каруселями, было многолюдно. Большинство туристов оставалось в городе, невзирая на конец лета, пока радующего теплом, а заморозки, влекущие за собой закрытие половины парка, будут в неизвестном «грядущем». Вот кафе и купалось в посетителях. Обсуждения велись везде и всюду, быстро, сопровождались часто громкими вскриками и смехом. Вторил им визг смелой молодёжи, заинтересованной ощутить предельный сердечный ритм — формула радости, равная страху минус последствия, работала отлично — проникающий даже сквозь плотные стёкла. В подчёркнуто-преувеличенной разнице с остальными посетителями Джексон и Паркс молчаливо не сводили взгляды с телефонов, с горечью предвкушая конец беззаботного, как и давным-давно, веселья, служившего подспорьем в их нелёгкой службе и не менее лёгких романтических отношениях. Если один сосредоточенно писал сообщения или пробегал глазами последние новости, другая только делала вид. Парна едва могла совладать с порывом подглядеть в соседний телефон, и вспомнила много примеров, как Кад защитил его графическим ключом и всячески таил переписки, отмалчиваясь «тебе не стоит вмешиваться». Он чего-то стеснялся или боялся показывать ей. И дело не в личных переписках с женой. Влезать в это хотелось так же сильно, как и оставить всё идти своим чередом. Но в какой-то миг пришла мысль, что она имела важное положение в его жизни, властное, а, стало быть, способна помочь ему, очевидно, — ни делом, так советом («психоаналитикам тоже нужны психоаналитики»), — в связи с чем крепко размышляла над способом раздобыть нужную информацию. Впервые пробудившую у неё интерес. Надобно только улучить момент, завладеть трубкой и проглядеть сообщения, список контактов или альбомы — в них, как она рассчитала, информация и таилась. А там будет действовать по обстоятельствам — решать проблемы по мере их поступления. Джексон в общем-то не ставила интересы Паркса, его жизнь и чувства хотя бы вровень с собственными, и, осознав спектр проявленного нерадения, устыдилась. «А он ведь только недавно говорил, что моё счастье — его смысл жизни. Очевидно, я могу подтолкнуть его к разговору о том, что он тщательно скрывал, от чего старательно отгородился в попытке вернуть прошлое. Со мной. Моё решение он будет ждать очень долго. Я никогда не доверяла мимолётным всполохам желания, частым и не приводящим, как правило, ни к чему хорошему, поэтому ничего не обещала. Он держится, старается быть обходительным, бесстрастным, другим качеством сродни терпению, хотя и не всегда получается. Он схватился за меня, и ему больно, а эту боль надо прекратить». Парна отрывала подушечками пальцев розовую «пуховую» сладость с зигзагообразной палочки и клала на язык, наслаждаясь тем, как она таяла в сироп. Равномерные монотонные действия благоприятствовали глубокой задумчивости, и поэтому она не обратила внимание, что стала щипать воздух. Спутник, на кого по идее ложилась обязанность оповестить задумавшуюся о том, как её действия глупы и в меру забавны, однако их следовало бы прекратить, сам того не замечая уставился в район женских ключиц, виднеющихся под вязаной кофтой. Парна не носила украшения, да и воротник не выглядел представляющим интерес для глаз, но каким-то непостижимым образом выпирающие ключицы манили его, вводя в мечтательность. Так уж вышло, что первой из странного для окружающих состояния вернулась именно Парна, не нащупав в пространстве сладкую вату, и пощёлкала пальцами перед тёмными глазами напротив, редко выражающими бестолковость. — Ох, извини, — он кашлянул, — выпал из реальности, — прозвучавший немного хриплый голос окончательно собрал все её мысли воедино в голове. И когда Парна, зажёгшись идеей как прибрать к рукам его телефон, склонила голову в предложении посетить пару «с ног на голову переворачивающих» качелей, в которых однозначно придётся расстаться с личными вещами, позвонили с неизвестного номера. Никого другого, кроме как оперативника ЦРУ, она не подразумевала, и в целом подтвердила ожидания, когда на другом конце линии зазвучал мужской голос на эсперанто. Не басистый — Лоусона, а мальчишеский тенор. Обходительный голос усатого парня в аэропорту, что указал на лидера их группы слежки. Парна вскочила и метнулась в туалет — единственное место, в котором не слышалась датская и соседних с ней стран музыка. К счастью, единственная женщина, воспользовавшись комнатой по назначению, уже покидала уборную и оставила Парну. Та поднесла телефон к уху, мерно ходя взад-вперёд по квадратной плитке, вызывающей отвращение от яркости — оранжевой, цвета спелого апельсина. Предвкушение добрых новостей и одновременно таящаяся обеспокоенность в ожидании плохих — вызвали дрожь. Парна почти не говорила, и дрожащий голос её собеседник скорее всего не заметил. Вместо этого слушала на пределе настороженности, недвижимая, как оперативники прибыли в Беркан, что в африканском Марокко, как проследили за агентами Консорциума до строящегося аэродрома, как на них напали, ранив двоих. Мэчитизива Лоусона — смертельно. Он не дождался прибытия скорой, но заранее попросил позвонить «Пете Якобсен». Двое высоких мужчин крепкого телосложения использовали элемент неожиданности и попутно заручились заложенными заранее зарядами взрывчатки, оставляя оперативникам мало шансов, несмотря на подготовку и змеиную реакцию последних. Используя стройматериалы как укрытие, злоумышленники быстро и без потерь разобрались с сотрудниками ЦРУ и покинули аэродром на вертолёте. Как стало известно чуть позже, они пересекли границу с Алжиром, притворяясь аварийно-спасательной службой, и разыграли крушение, при которой им разрешили сесть рядом с аэровокзалом. Наивные служащие к невооружённому судну, ликвидирующему последствия пожаров зерновых и плодовых растений, не питали подозрений. Дальнейшие следы трагически обрывались, оставляя за полицией право только гадать о том, что Бэрристер с сообщниками гипотетически скрылся в одном из грузовых самолётов, отправляющихся в Индонезию. «В богами проклятую Океанию… Откуда начали — тем и закончили. Ох, понятно, он хочет быть поближе к «ГеоФарм», к тёплому убежищу. Визит в соронгскую лабораторию посвятил нас в их интересные разработки на основе феромонов, какие опрометчиво использовали для попыток побега преступника крупной величины. И пока ЦРУ Штатов, ОРК[1] Великобритании, МОУП и ещё чёрт знает кто ищут улики в подтверждение их союза с Организацией, Харон может использовать это время, чтобы в очередной раз спрятаться на нижних этажах научного комплекса, предварительно отключив камеру. Я же помню, как парочка из них в Соронге показывала серо-чёрную рябь. Надо было всё выяснить у того косматого учёного, вытрясти силой, если потребовалось бы!» Поблагодарив коллегу мистера Лоусона и выразив сожаление об его утрате, она завершила звонок. «Теперь он больше не пошутит в стенках Лэнгли про мамок и Харона. Распространённые темы и оттого не менее смешные. Особенно вместе». Многочисленные глубокие вдохи-выдохи не уняли ноющее чувство тоски и раскаяния. Она не то чтобы желала подобного исхода или предрекала его, просто эгоистичный порыв словить преступника самостоятельно помог бы избавиться от многих комплексов. И вот он шанс, ниспосланный коварной судьбой, за который она потребовала высокую цену в полтора агента другой Организации — Компании, Центрального разведывательного управления. Она определилась, что ей делать дальше, когда грядущие размышления оборвали вошедшие внутрь говорливые полненькие подружки и заняли кабинки, не прекращая обсуждение, — очевидно, парка развлечений под носом, — и вышла в расстроенных чувствах. Аркадиус многое понял по глазам, частично — по тихому голосу, который с каждой прошедшей секундой раздражался весёлой беззаботностью людей в кафе. Он без слов вышел с ней на улицу и сопроводил, как она и просила, к терминалу купить билет. На конечный пункт транзитного рейса, Сан-Антонио, ОША, Уоли Паркс взглянул лишь однажды, силясь отогнать видения о том, что текст изменится на Мельбурн, Австралия. Она словно улетала навсегда на другую планету. Может, она пока была рядом, но разум её блуждал во многих километрах от него. Приблизительно в ОША, или на другой планете — всё одно. Он также взял билет, только домой, недолго размышляя над тем, улетать ли раньше Парны Джексон и сдался в хотении побыть с ней ещё немного, отбыть спустя пару часов после её рейса. В упрямом стремлении цепляться за прошлое они стоили друг друга. — То есть, они всё-таки тебе позвонили. Добряки, одним словом. — Ну, я навязчиво просила и всучила бумажку с телефоном. Спасибо Пете Якобсен и её регалиям. Они дали понять, что Харон всё ещё «вольный преступник», что он вновь ждёт её наказания. Мысль создала серию трещин в нависшем над ней куполе отчаяния. — Позвонишь потом как-нибудь нашему дуэту ищеек, Дадае и Муису, спросишь, как идут дела с «ГеоФарм»? Они же поди до сих пор считают тебя начальником. Добросердечно кивнул и обнял её. Всегда не вовремя проявленная с его стороны нежность в этот раз была успокаивающе приятной. Сумерки окрашивали лазурь в сиреневый и фиолетовый или же так отображали его окна в причудливой комнате на берегу. Пролетающий самолёт оставил конденсационный след, проходящий ровно посередине стекла, на что Парна, присевшая на пушистый коврик, взглянула ненароком лишь однажды, переключившись на более интересное занятие. Вставляла в дископриёмник фильм с манящим названием «Охота». Датский. Как и почти всё в Дании. Ознакомиться с местным кинематографом, а не искать в паутине шедевры с родины, чтобы потом всматриваться в телефонный экран («похабное непотребство!»), предложил Аркадиус. Парна с ним более чем согласилась. Однако фильм обоих весьма подрасстроил. Будучи представителем некой современной классики, притом получившим приз на фестивалях, он поднимал острую социальную проблему, которая имела вероятие произойти с кем угодно, а на деле оказался примитивно обставленной драмой со слабым, непродуманным сценарием. «И никакой охоты в том смысле, который стоило ожидать. Там даже полицию ни разу не показывали, хотя история подразумевала криминал. Феф!» На протяжении фильма зрительница то и дело возмущённо кричала, закрывала лицо руками или тянула их вперёд в негодующем жесте «что за чушь?!» В общем, досаду выражала за двоих, что не расходилось с понятием удобства для Паркса, даже наоборот, развеселило, потому как фильм над ним не имел такой власти, как над его возлюбленной. Когда единодушно пришли к пониманию идти в кровать, завернулись каждый в своё одеяло и уставились в проём на потолке, — непогрешимо синее небо без облаков смотрело на них в ответ, — Аркадиус прошептал: — Вспомнил тут, ты говорила мне в ресторане, как твои сны жестоки. Ты описывала мне уже что-то подобное в квартирке Пруденс. Эх, вот что я скажу. Когда ты вновь ощутишь приближение этой твоей красной пелены гнева, воспользуйся специальной техникой дыхания. Пранотерапией. И базовые упражнения сойдут. — Аркадиус, ты снова выдумываешь? — Она повернулась к нему: торчащая из одеяла голова выставляла его личинкой огромного насекомого. Он тоже повернулся и нахмурил лицо. — Нет. — «Обиделся, словно никогда не врал. Врун же. Было такое, он сам сознавался!» — Прана — это энергия, жизнь, сила. Продлевай вдох носом, затем задержи дыхание, выдохни полностью воздух. Повтори несколько раз и обязательно почувствуешь, как резкий всплеск негативных эмоций забудется, вернётся выдержка и положительное настроение, решимость, мысли прояснятся. — Одеяло зашевелилось в районе рук: он вновь хотел дотронуться до женского носа, но, скованный плотной тканью, сдался. Ночная температура снаружи падала, и неуют австралийцев быстро перешёл в стадию проблемы. — Ещё это здорово расслабляет, очищает на физическом и энергетическом уровне тело. Лечит. Такого предсказуемого рода воздействия. — Наверное очень полезно, особенно, если ты обещаешь улучшения. Спасибо, Кад, попробую, если у меня возникнет что-то подобное. — Последние слова утешили его широкой улыбкой. — Исправно ведёшь дневник сновидений? — Сказала бы конечно, но, как ты и предупреждал, удаётся не всегда. — Хочешь обсудить со мной любые… тревожные моменты? — наивно предложил свои услуги, внутренне готовясь к девяноста девяти процентной вероятности отказа. — Не…очень, Кад, я не вижу ничего зловещего в тёмных помещениях и населяющих их разных существ. Мне просто стоит почаще выходить на улицу и… расслабиться. — Она зевнула, естественно или нет — неважно. Парна положила конец разговору, как бы обрывочно и обидно это ни было. Взаимно пожелав ночи полной покоя, они вновь отвернулись, чтобы лишний раз не щекотать личное пространство, и так постоянно претерпевающее вторжения. «Взрослые сексуально активные разнополые особи человека разумного просто спят вместе. Вот так просто. Представляете, такое существует!» Последнее и далеко Парну не волновало. Всё по важностисверхубедитедьно проигрывало перед вестью о побеге Харона. Темнота перед глазами не возникала, Парна ворочалась добрую половину ночи, вроде как даже пробуждая Када из дрёмы несколько раз, ведомая образами встречи с преступником во всевозможных декорациях с разнообразным исходом событий. С одним из них она, возбуждённая, всё же провалилась в сон. Аркадиус Паркс сам долго не спал, только его голову наводняли иного рода мысли: о расставании с любимой, смирении с прощанием в течение следующих суток. В связи с чем не косвенно память вытащила наружу один малоприятный бессовестный поступок, коими Кад клялся, что не промышлял — о заложенной положительной реакции. С одной стороны, если он оставит её в подсознательном, какова вероятность, что Парне не попадутся на жизненном пути другие бархатные коробочки? Играли роль признаки, а их можно было обнаружить при желании даже в похожих вещах. Вдруг Картер преподнесёт ей подарок из ювелирного? Подобная вероятность разозлила его. С другой стороны, «якорь» в очередной раз лишь толкнул бы к размышлениям, а не постепенно обращал в «любвеобильную Парну», которая бы сразу бросилась к Каду в объятья или ещё теснее и интимнее. Он усиливал её страсть в эталонном случае, но вышло бы крайне неправильно и неудобно, если «якорь» окажется достаточно живучим, чтобы и дальше вмешиваться в чувства Парны. Кроме того, она может беспричинно покинуть Логана, а если и не покинет, то однозначно поссорится! А этого Аркадиус совсем не хотел. По чести, следует погрузить любимую вновь в изменённое состояние сознания да вытащить заложенную реакцию во избежание неприятных последствий, но вот как это сделать? Как заставить фразу «мне нужно вновь загипнотизировать тебя» звучать не так сомнительно и тёмно? В конце концов, он ведь мог попробовать стереть все упоминания об этой… шалости, недоразумении. Всё ради доброй цели. На что у него всё также имелись следующие сутки. Пока два самолёта не разделят их, и, он ещё надеялся, не навсегда. _____________________________________________________________________________ [1] Объединённый разведывательный комитет, в общие задачи которого входит анализ событий и ситуаций, связанных с внешней политикой, обороной, международной преступностью, научно-техническими, экономическими и другими международными проблемами, а также раннее предупреждение прямых и косвенных угроз для интересов Великобритании и международного сообщества в целом (англ. Joint Intelligence Committee, JIC).