Уродство

      Мышцы ног жгло, но она все еще хотела бежать. В босые стопы впивались маленькие камешки и осколки стекла.       Опекунство. Вы остаетесь в Правдолюбии. Для вас День Выбора не произойдет. До восемнадцатилетия, вы остаетесь под контролем.       Крик отчаяния сам вырвался наружу, когда Хелин упала на землю, рядом со свежей могилой отца. Она до конца не хотела верить во все вышесказанное, поэтому пошла к одному знакомому правдолюбу, который точно знает все о правах человека в этом шатком государстве. И каковы же были ее действия после подтверждения этих чертовых законов? Ей хотелось рвать все и вся. Как такое возможно? Кто написал о контроле подростков в случае смерти обоих родителей? Что за дурацкие правила?       Она пройдет инициацию и свалит отсюда. Только Бесстрашие может дать ей эту возможность. Она не слишком умна для того, чтобы носить синюю форму, добра и спокойна для оранжевого полотна на теле. Не запуганна для серого тряпья и совершенно не приучена для черно-белого.       Конечно, может, она ошибается и примерить чернуые доспехи тоже не для нее. Но это казалось единственным выходом.       — Папа, — Хелин лежала у бугра. Щекой она ощущала влажность, а носом втягивала сырой земельный воздух. — Я не хочу оставаться тут. Без тебя… эта фракция перестала быть домом.       В висок ударила первая капля дождя. Наверное, природа иногда бывает снисходительна для драмы в жизни. И для пущего эффекта сгущает тучи над головами и пускает дождь, чтобы все угнетенные смогли пострадать, глядя на обычное явление.       Вообще, папа любил смотреть на дождь. Хелин с детства помнит сказки про то, как люди вызывали его для спасения урожая от засухи. Разноцветные одежды, а не как у них однотонные, привлекали внимание богов, а музыка из бубнов и барабанов могла ублажить их слух. Если боги были добры к людям, то посылали воду, а если злы — жару. Тогда палящее солнце выжигало целые поля, и люди умирали от голода.       — Никогда не делай что-то назло богам, — говорил папа. — Даже если ты ни в кого не веришь. Никогда не причиняй кому-то боль. Иначе те, кто верит, пострадают вместо тебя.       Верующий ли был он? Никто не мог разгадать это. Молитвы и несуществующие идолы этому миру были не нужны. Но этот человек знал, что все было наоборот.       — Почему на костюме грязь? А туфли где? — с недоумением спросила подруга Хелин.       — Мона, не сейчас. Я не готова с тобой разговаривать на эту тему, — девушка смахнула куски прилипшего грунта. Пальцы ног поджимались от холода. — Через сколько, говоришь, инициация?       — Ты все-таки решилась на перевод?       — Отец удерживал здесь. Теперь… Ну, так сколько?       — Девять дней.       Небольшая квартирка находилась в центре квартала Искренних. Задернутые шторы, скрытые зеркала и непонятная вонь. Может, это протухшие продукты в холодильнике? Или грязное белье в ванной? Окурки, оставленные отцом, на столе?       Силы на уборку найдутся всегда, но не сегодня. Костюм в стирку к остальному тряпью. Мокрые волосы завязать. Желудок наказать отказом от еды и в кровать. Холодным телом к ледяным простыням. Завтра наступит новый день. Тогда и приходить в себя, а сегодня можно и побыть скорбящей.       На самом деле, скорбь невозможно прогнать за один день. Она будет присутствовать долго. Пока не научишься с ней жить. Фотографии, одежда, посуда, починенные дверные ручки и вкрученные новые лампочки только усугубляют ситуацию. Пыль протереть еще надо. Одежду утопить в воде с порошком. Желудок набить продуктами, купленными за его деньги.       Вся эта квартира одно сплошное воспоминание. Об отце. В голове у Хелин не могло уложиться то, что оно должно разделиться надвое. Отец и мать вместе покупали и обустраивали эту коробку. Они построили память о себе.       Мама умерла давно и стала почти безразличной. Ну, жила и что? Папа то остался после нее. Вот он жил ради Хелин.       Спустя час квартира вернула свою чистоту и свежесть. Но настроение не улучшилось. Уборка не очистила сердце.       — Нужно переводиться, — прошептала Хелин. — Нужно оставлять это все в прошлом. Покинуть этот квартал.       Никому не рассказывали историю про народ, который перемещался с места на место при помощи лошадей? Хелин любила ее всем сердцем. Впрочем, как и все истории.       Люди в жарких странах очень любили лошадей. Девушка видела их на картинке, и она могла согласиться с этим. Как их не любить? Красивая грива, сильные ноги, теплый нос и умные глаза. Народ научился контактировать с этими животными. Они поили, кормили их, общались. Никто еще не додумался ездить на них. Так проходили дни. По деревне стали расползаться слухи про надвигающихся бандитов. Народ решил не медлить и пуститься в путь. Тогда-то лошади и пригодились. Их запрягали в повозки, седлали. Они были спасением.       Поезда в Бесстрашие, которые мчится каждый день из одного конца города в другой, тоже будет спасением для Хелин.       Как проходит Инициация знает каждая блохастая псина. Да, что и после происходит известно всем. Сегодня тоже повториться?       — Хелин Бонека!       Все волнуются, стоя перед чашами. Даже если человек знает, что ему выбрать. А вдруг внутренний порыв не совпадет с мыслями, которые маринуются в голове уже на протяжении месяца? Тогда что?       Отбросив все чувства, Хелин сжала ладонь над чашей и услышала шипящий звук углей.       — Бесстрашие!       Шум и гвалт. Неодобрение вперемешку с радостными визгами. Искаженное злостью лицо Моны выделялось среди серьезных Эрудитов. Одними губами та произнесла: «Предатель».       — Лицемерка, — прошептала Хелин, смотря на девушку.       Поблагодарив свою сообразительность, Хелин бежала в брюках за толпой радостных и оживленных бесстрашных. Слухи о безбашенности правдивы. Они чокнутые. Адреналин зашкаливал не только у урожденных — Хелин и остальные переходники буквально светились от счастья. Жизнь, хоть и на несколько минут, окрасилась в яркие тона. И благодаря чему? Пробежки с толпой радостных парней и девчонок в черно-красном.       Люди часто расплачиваются за свое счастье. За самые яркие моменты они проходят по специально заготовленному пеклу. Но, может, Хелин просто внесла плату вперед?       Крики переросли в вопли боли и скулеж. Выстрелы справа, удары и крики.       — Забирайте! Быстрее!       Кого-то утаскивают в переулок. Только край серой ткани промелькнул справа от девушки. Получив удар прикладом в голову, Хелин потеряла сознание и упала на гравий. Звуки поезда казались одновременно громкой трелью и убаюкивающей сказкой.