Вне статистики

Джон превысил планку, потому что прошло ровно два часа и четырнадцать минут. Два часа и четырнадцать минут — и он на поверхности. Два часа семнадцать минут — и он на носилках. Два часа девятнадцать минут — и он уезжает, а Шерлок остается. Детектив не отправился за ним, потому что всего и так было слишком много. К неожиданностям такого рода он готов не был. Холмсу требовалось время, чтобы прийти в себя, вернуть потерянную ненадолго ясность мысли и стать, наконец, самим собой. Пожалуй, стоило вернуться на Бейкер-стрит. Там он смог бы все обдумать — в тишине и спокойствии. Кто-то положил ладонь ему на плечо, и он дернулся от неожиданного физического контакта. — Майкрофт? — он поднял бровь, разглядывая брата, откуда ни возьмись появившегося на месте событий. — С каких это пор подобного рода происшествия интересуют тебя настолько, что ты лично удостаиваешь их своим присутствием? Холмс-старший выглядел мрачнее, чем обычно, — насколько это было возможно. — Мне показалось, тебе не помешает моя поддержка, — ответил он без малейшей иронии, и Шерлок презрительно фыркнул. — Тебе показалось, — заверил он и направился к дороге с твердым намерением вызвать такси, но ноги почему-то не слушались его, то и дело угрожая окончательно подкоситься. Он неуверенно обернулся. Майкрофт стоял на том же месте, опираясь на неизменный зонтик, и внимательно наблюдал. Это раздражало. — Я правильно понимаю — ты собираешься поехать домой? И что, даже не заглянешь в больницу? — спросил он. — Зачем я там? — передернул плечами Шерлок. — Я принесу гораздо больше пользы, выясняя детали преступления. Предпочитаю чувствовать себя полезным. — Но и спускаться вниз за Джоном у тебя тоже не было никакой необходимости, и, тем не менее, ты зачем-то это сделал. — У меня рассудок помрачился, — чуть скривился детектив. — А сейчас, будь добр, займись чем-нибудь более интересным, чем слежкой за мной. Он не расслышал шепот Майкрофта о том, что нет ничего интересней. Чуть позже Шерлок уже свернулся в кресле. Перебирая кисточки пледа, пытался сконцентрироваться. Получалось откровенно плохо. Прежде всего потому, что миссис Хадсон плакала так громко, что эти жалобные звуки то и дело раздавались на всю квартиру, мешая думать. А ведь Шерлок всего лишь ввел ее в курс дела. Хорошо, что он не стал рассказывать ей все подробности, которые, казалось, навсегда застряли в его сознании. И которые упорно не желали оставлять его в покое. Он с силой захлопнул крышку ноутбука и откинулся на спинку, запрокидывая голову. В этот день все пошло неправильно. Доносившиеся снизу всхлипы стихли, и на детектива обрушилась тишина. Еще пару лет назад он мог только мечтать о таком уединенном месте. Сейчас ему не хватало бодрых подколов хозяйки, фонового бубнежа из телевизора, а особенно — сварливых комментариев Джона. И если с отсутствием первых двух пунктов он вполне мог смириться, то третий был необходим. Массируя припухшие от бессонницы веки, Шерлок попытался убедить себя в том, что Джон был лишь стимулом для работы, необходимым контрастом. Потом потянулся за телефоном. Майкрофт наверняка будет доволен. Ну и черт с ним. Брат действительно был там. И не только он. На соседнем пластиковом стуле примостился Лестрейд, который уже вовсю клевал носом, неловко опираясь на Майкрофта, который по какой-то непостижимой причине не пытался от этого избавиться. — Что это с вами? — ядовито спросил Шерлок, и полицейский дернулся от его голоса, отчаянно моргая. — Несчастья сближают, — невесело усмехнулся он. — Сейчас мы все по уши в дерьме. Детектив впился в него взглядом, словно говоря, что у него нет времени на посторонние разговоры, и Грегори понял, кивнул, нахмурился. — Он жив, Шерлок, но тебя туда не пустят, — сказал он и добавил с нажимом. – Нет, даже тебя не пустят. Однако возле палаты, как ни странно, никого не было, но Шерлок не торопился зайти. Он лишь подошел поближе и уткнулся лбом в мутное стекло, силясь разглядеть хоть что-нибудь. Этим «что-нибудь» была обычная широкая кровать, обычная ширма и набор аппаратов, возможно, не самых обычных, но тоже вполне приевшихся больничному антуражу. Необычным был только пациент, и Шерлок вновь ощутил то самое странное чувство, настигшее его в первый раз после взрыва — пусть во много раз ослабленное, но, тем не менее, печально знакомое. Пожевав губу, Холмс слегка приоткрыл дверь. Ему нужна была ясность. Неслышно ступая, он обошел койку, изо всех сил стараясь не смотреть на лежавшего, и осторожно взял со стола больничную карточку. Прижимая ее к груди, словно важную улику, выскользнул обратно в коридор, где расположился на скамейке, предварительно осмотревшись. Написано было много, кривой почерк теснился на еще свежих страницах. Взгляд Шерлока метался между строчек, то и дело забегая вперед, и приходилось раз за разом возвращаться к фразам, чтобы понять их смысл. А смысл был один: прежняя размеренная жизнь отменяется на неопределенное время. А смысл был: он позволил случиться кое-чему непоправимому. И был еще один смысл, самый правильный: его Джон пострадал. Не споткнулся под тяжестью сумок из магазина, не подрался с хулиганом и даже не побывал в заложниках, а пострадал тяжело и почти необратимо. И он позволил листам разлететься по кафельному полу, давясь рыданиями, стыдливыми и уродливыми, рвущимися откуда-то из груди, такими непривычными и горькими, и сдерживаться было невозможно. И если все никогда уже не будет, как раньше, то почему бы не дать Майкрофту, Лестрейду и всем остальным увидеть, как плачет детектив по имени Шерлок Холмс.