Мёд и имбирь.

Это лишь дурной сон. Я не понимаю, что происходит. Вероятнее всего, мне это снится. Сейчас я открою глаза и увижу знакомую обстановку. Акира будет прибираться на участке рядом с домом, попутно играя с рыжим псом, а я займусь обустройством нашей уютной закусочной. Но это не сон. Это не сон. Я не вижу привычные переплеты сёдзе в своей спальне. Это не сон. Рядом нет нии-сана. Это не сон. Я смотрю в белый обшарпанный потолок и отчётливо ощущаю запах гнили вперемешку с табаком, а не привычный аромат зеленого чая с жасмином. Это не сон... С каждой минутой я все больше чувствую, как внутри меня всё сгорает. Лёгкие словно разрываются от недостатка кислорода, а в висках пульсирует кровь, вызывая головную боль. С трудом мне удается повернуть голову вправо, и картина в моих глазах начинает, наконец, складываться в единый пазл. Проржавелая кровать скрипит под натиском моего тела, и звук расходится по всей комнате. В глазах все ещё стоит пелена, но я отчаянно пытаюсь навести порядок в своей голове. Нужно подниматься. Стараюсь встать, но мои попытки не увенчиваются успехом. Я падаю на бетонный пол, ощущая всем телом холод и сырость. Задеваю что-то острое, похожее на жестяной сплав, и оно отлетает в сторону. Тяну руку к искореженным кускам металла разных размеров, которые разбросаны по комнате, но не могу дотянуться: что-то останавливает меня, заставляя чувствовать удушение. Мне кажется, время остановилось: все кувырком, кульбит, инерция. Я поворачиваю голову в другую сторону и вижу, как натянутая цепь тянется от стены к моей шее. Руки начинают трястись, губы подрагивают. Я осматриваю своё тело: исцарапанные ноги, руки в кровавых подтёках, платье, которое на мне, вовсе не моё, однако уже испачкано и изорвано в нескольких местах. Перевожу взгляд на матрас и вижу там клочья волос. Моих волос. В нервном треморе тянусь к голове и понимаю, что теперь длинна едва позволяет им коснуться лопаток. Что происходит? Я судорожно пытаюсь дотянуться до металлического осколка, но чувствую боль в месте, где железное кольцо впивается в кожу. Меняю положение и вытягиваю ногу, пытаясь дотянуться до спасительного осколка, но вместо этого отталкиваю его ещё дальше. Боль на шее становится невыносимой, я начинаю тихо постанывать. Моё сознание всё ещё находится на периферии, я не знаю, как реагировать. Кричать? Тихонько сетовать на боль, которая мучает моё горло? Позвать на помощь? А, может, смириться? Что происходит? Я дома? Это дом моих родителей? Не понимаю. Ложусь боком и протягиваю руку, снова пытаясь подтолкнуть к себе своё спасение. С трудом сдерживаю всхлипы от боли, вспыхнувшей из-за максимально натянувшейся цепи, однако металлический осколок все же оказывается у подножия кровати. Я выпрямляюсь настолько, насколько цепь и тело позволяют мне, и поднимаю его с пола. Он оказывается бесполезной пластиной от пластиковой коробки. Повертев его пару секунд в руке, швыряю в сторону. Голова гудит, паника волнами накатывает на мой разум. Немного собравшись с мыслями, забираюсь на кровать и разглядываю цепь. Тяну её на себя, пытаясь высвободиться из кольца. Не выходит. От отчаяния бью по кровати и задеваю угол, руку начинает неприятно щипать. Почему я не могу понять, что происходит? Как я тут оказалась? Кажется, минуту назад я точно знала, кем являюсь, а сейчас и понятия не имею. Тяну снова, но резко дергаюсь: сзади меня что-то шевелится и скрипит. Я оборачиваюсь и буквально вжимаюсь в матрас кровати, поджав под себя ноги. С ужасом наблюдаю за тем, как в противоположной стороне комнаты девушка со спутанными рыжими волосами пытается перерезать точно такую же, как у меня, цепь, пластмассой. Она поворачивается и беззаботно улыбается, словно все и должно быть так: цепи, кровь, прикованные к стенам люди. Может, я здесь единственная сумасшедшая? — Я думала, ты так и будешь хернёй заниматься, — проговаривает она и поднимает юбку, залезая пальцами в трусы. Что-то жёлтого цвета мелькает в её руках и я прихожу в смятение, понимая, что это обёртка от карамели. Я не могу произнести ни слова, потому что мой голос, скорее всего, подавляет дикий страх. Первородный страх. Страх, который начал возвращать мою память. Она снова улыбается и перекидывает угощение. — Не обращай внимание на Ризу, она тронулась, — голос заставляет повернуться. Напротив меня стоит прогнившая кровать со сломанной ножкой, где располагается более опрятная женщина, которая явно старше меня на пару десятков лет. Я должна ей что-то ответить, но не могу. — Не переживай, это действие препарата, скоро пройдёт, — на ней белая майка и юбка, если это можно назвать юбкой. Чёрная ткань длинной не больше двадцати сантиметров. — Тебя тоже им накачали, но тебе повезло больше, чем ей. Говори, Джун. Говори. Говори. Говори! — Где мы? — не узнаю свой голос. Это не я. — В аду, — улыбается та рыжеволосая и продолжает безрезультатно дергать цепь. — Я знаю об этом месте столько же, сколько и ты, — опасливо оглянувшись на дверь, женщина подзывает меня пальцем и пододвигается чуть ближе. Я не сокращаю расстояние. С опаской наблюдаю за этими двумя, пытаясь проанализировать их поведение. — Меня зовут Аои, — женщина вздыхает и качает головой. — Я попала сюда три месяца назад. Ты можешь доверять мне, я тоже жертва в этой ситуации. Я хочу тебе помочь. — Что происходит? — повышаю голос так, что самой становится неприятно. — Когда он зайдёт в эту комнату, не смей кричать и вырываться. Лучше подчинись, — женщина прижимает палец к губам и едва слышно шепчет. — Если тебе повезёт, то тебя смогут продать в один из публичных домов. Если ты будешь грубить, попытаешься сбежать или начнёшь звать на помощь, тебя либо оставят гнить в этом месте, либо казнят без суда и следствия. Она смеется или издевается? Сейчас я проснусь, и Акира будет рядом. Мы заварим зелёный чай и зальем лимон медово-имбирной смесью. А вечером придёт Кагэхиро-сама, и мы будем подолгу сидеть у открытого окна. Он расскажет мне о местах, где растут лотосы и цветут деревья сакуры. Мне стоит лишь раскрыть глаза... Я моргаю. Меня всё ещё озадаченно рассматривает Аои. Пронзительный взгляд чёрных глаз заставляет содрогнуться. — Меня и мою сестру хотели продать влиятельному человеку, — в её голосе чувствуется нотка скорбящей боли. — Микои поняла, что единственный выход — побег. Тогда она и попыталась сбежать. Её поймали и вспороли живот. В тот вечер забрали трёх девочек, а меня оставили гнить здесь. Тебе нужно понравится одному из тех людей, которых ты встретишь в этом месте. — Не рассказывай мне такое, — прошу я её с мольбой. Я не хочу слушать этот бред. Это шутка, розыгрыш. Надо мной никогда так жестоко не забавлялись. Люди не варвары, чтобы так калечить чужую душу. Я прощу всем их бессердечие, если меня отпустят домой. Может, я смогу сама выбраться? Поднимаю взгляд на потолок в поисках окна и нахожу над моей кроватью прозрачное стекло и решетку. Солнце светит не ярко, отчего в комнате царит полумрак. — Только так у тебя есть шанс выбраться, тупорылая, — Ризу внимательно наблюдает за мной и, когда ловит на себе мой недоумевающий взгляд, обнажает свои пожелтевшие зубы. Я отворачиваюсь и встаю на кровать ногами, пытаясь найти предмет, которым можно будет разбить окно. Не нахожу ничего стоящего, поэтому присаживаюсь обратно. — Не совершай глупостей, иначе будем вместе кормить собой крыс в этой комнате, — сердце колотится как сумасшедшее, а в голове лишь одна мысль: разбить окно и попытаться позвать на помощь. Однако где-то в глубине души теплится надежда, что все обойдется. Это же всего лишь сон. — Эй, ты что, глухая? — не обращая внимания на эту сумасшедшую, рву на себе платье, оставаясь в одном нижнем белье. Меня это смущает, но стыдиться нет времени. Я наматываю ткань на руку и выпрямляюсь.  — Сначала они тебя прикончат, а потом продадут на органы, тупорылая. Не хочу её слышать. Замахиваюсь для удара и… ничего не происходит. Оно непробиваемое, замахиваюсь и ударяю снова и снова, пока не начинаю чувствовать острую боль. Снова бью по стеклу и задеваю металлические прутья решетки. Белая ткань становится темно-красной. Тошнота подкатывает к горлу, глаза горят от подступивших слез. — Ты привлечешь к себе внимание! — срывается Аои и пытается дотянуться до меня, но её останавливает натянувшаяся цепь. Мы с ужасом затихаем. Я слышу, как дверь позади меня открывается, и я судорожно присаживаюсь на кровать, скидывая с руки кусок ткани. Костяшки сбились, пальцы посинели. Я поднимаю взгляд и смотрю в его глаза.

***

Голос брата не возвращает меня в реальность, и я не поправляю свой фартук, прежде чем взять поднос и подойти к гостю за крайним столиком. Я не чувствую запаха жасмина. Здесь неуютно, страх подкатывает к горлу. Отчаяние. Он будто не замечает, что возле кровати валяется "моё" окровавленное платье. Я сижу перед ним совершенно голая, вся в синяках и царапинах. Моё лицо искривлено от страха. — За тебя дают больше полумиллиона рё. Ты была самой лучшей из всех, кого я когда-либо встречал, — проговорил он с улыбкой, а по моему телу пробежал озноб. — Сегодня твой день, Джун. Мой истерический крик застрял где-то в горле. Я с ужасом наблюдаю, как он приближается. Как я могла мечтать и думать о нем? Он же монстр! Он обманул моё доверие, доверие моего брата. Он не сон. Он реальность. Где-то за дверью слышны приближающиеся шаги и тихие голоса. Я мотаю головой и чувствую, как наполняются слезами мои глаза. Кагэхиро подходит ко мне настолько быстро, что я не успеваю ничего понять. Хватает меня за волосы и оттягивает мою голову вбок. Шея болит, кожа натянулась так, словно сейчас лопнет. Свет моргнул, и в проёме появились двое мужчин. Я вжимаюсь в кровать и пытаюсь мотать головой. Не знаю, сколько проходит секунд между моментом, когда я ещё пытаюсь высвободиться из его рук, и моментом, когда меня начинают трясти, схватив за волосы. Я кричу. Громко настолько, насколько позволяет мне горящее горло. — Ох, полегче, Миташи, — говорит тот, что стоит ближе к дверному проему. Разглядеть мне его не удаётся. — Мне нужно, чтобы её лицо было презентабельным. Он начинает смеяться. Я еще не слышала настолько омерзительного смеха. Кто он? Пусть покажет свою физиономию. Я вижу лишь зелёные глаза его товарища, заполняющие всю радужную оболочку. Он смотрит на меня из-за плеча того омерзительного типа. А затем уходит. Уходит. После чего уходит и второй. — Если ты откроешь свой рот, то уже никогда не сможешь закрыть — твоя челюсть будет раздроблена в мясо, — он хватает меня за шею и высвобождает из оков цепи. — Будь умницей, Джун-тян. Ты всегда была умницей. Он срывает меня с места, и я падаю на ледяной пол. Всё моё внимание сосредоточено на крови, которая скатывается по моей ладони. — Джун, я не хочу волочить тебя по полу, — я поднимаю взгляд и заглядываю в его глаза. Лучше мне в них не смотреть. Кажется, они уже наливаются кровью. — Так что? Его лицо меняется. Кожа разглаживается, а брови приобретают привычное положение. Он улыбается: от этой улыбки мурашки по коже. В ушах нарастает звон, я начинаю задыхаться, перед глазами всё плывет. — Жаль. Он отстраняется, отпустив мои волосы. Я ослаблено роняю голову, прикладываясь щекой к холодному бетону.