Грозовые тучи

«Полс» слишком роскошен для нынешних дорог. От колдобин и рытвин машину встряхивало, отчего Вельес дёргался и ударялся головой в потолок, к счастью, обитый мягкой кожей. Зато шины крепкие. Чем дальше, тем больше становилось понятно, почему Эвко боялся родителей. Выяснилось во время короткой остановки. Вельес вылез из машины и закурил, на что Ланко — ну их, докторишек! — прочёл целую лекцию о вреде табака, ещё и сына отчитал, дескать, не с тем, с кем нужно, связался. — …так что советую бросить, — добавил напоследок. Срать Вельес хотел на его советы. Отец всегда курил, брат и вовсе не выпускал изо рта самокрутку. Оба живы. Дедушка малость не дожил до девяностолетия, в то время как некурящий дядя заболел и умер в сорок два года. Вельес спорить не стал, в конце концов муж Ланко — едва ли не единственная надежда. Судя по тому, что Эвко не заступился за «любимого», спорить — дурная затея. Хотя Вельес нарываться на ссору не хотел, однако во время второй остановки не выдержал и снова закурил. Эвко мирно дремал на заднем сиденье. Ланко в этот раз не стал отчитывать «зятя», только сухо приказал сесть в машину. — …на переднее сиденье. Пусть он поспит, — добавил. Вельес знал такие хитрости. Ланко Левиц, прикрывшись заботой о сыне, нашёл способ поболтать. Наверняка начнёт вынюхивать, выискивать в ответах подвох. Он такой, карты раскладывать не надо, чтобы это понять. Если бы Вельес остался холостым, возможно, ничего бы до сих пор не знал об омежьих уловках. Хоть одну пользу нелепый брак ему принёс. Так и оказалось: Ланко в первую очередь взволновало образование. — Школу закончил, — поддразнил его Вельес. — Школу… Понятно, — вздох. — До войны где… — На мельнице. Повисла долгожданная тишина, если не считать гудение мотора. Ланко следил за дорогой и больше ничего не спросил. Вельес едва сдержал смех. Потому что не сказал ни слова лжи. Если повезёт, поддразнит ещё раз, добавит, что хлебные поля, мельницы и хлебопекарня принадлежали его отцу, но со временем они с братом всё это унаследуют. Учитывая, что брат — бесплодный бета, то рано или поздно всё достанется Францишку… Если в семье Мирешей не появятся ещё дети. Не появятся, Любек против. Два или три аборта на его счету есть, Вельес не противился, потому что всему должно быть своё время. И не хотел, потому что охладел к мужу. Зато готов плясать вприпрыжку на одной ноге, что придётся застрять у незнакомых людей, только бы не видеть миловидное лицо. Плохой, наверное, из Вельеслава Миреша отец, раз из-за Любека не хотел видеть и сына. Он открыл глаза, потому что кто-то сильно толкнул в плечо. — Подъём, приехали! — Не сразу вспомнилось, где и с кем очутился Вельес. На заднем сиденье завозились. Эвко проснулся и вылез куда скорее, чем раненный в ногу солдат, чья вторая ступня от долгого сидения затекла. — Третий этаж! — Ланко усмехнулся. — Большого выбора, впрочем, нет. Если предпочтёте ночёвку в другом месте, я не… — Папа! — оборвал Эвко и, открыв багажник, достал здоровенную сумку. Вельесу стало стыдно. Потому что он, крупный бугай, беспомощен, будто ребёнок. Только дети не курят, а он полез во внутренний карман за папиросами. Ланко хмыкнул, благо выключил фары, поэтому выражения его лица не разобрать. — Урна у подъезда, — предупредил только. — И учтите: наш дом — самый образцовый из всех на этой улице. Не вздумайте… Он ещё о чём-то предупреждал. Вельес не разобрал слов. Ланко не солгал: дом, светлый на фоне тьмы, впечатлял как высотой, так и колоннами, подпиравшими козырёк, античными, что ли. Ещё и забор вокруг. Это Вельес заметил, когда обернулся. И ворота, наверное, запирались. И квартира наверняка здоровенная, на несколько комнат. Докурив, Вельес поплёлся за Левицами. Первым в подъезд юркнул Эвко. Ланко хотя и сухарь сухарём, но придержал скрипучую дверь, чтобы колченогий Вельес смог войти беспрепятственно, после отпустил. Дом, может, и образцовый, но стояла тьма-тьмущая. — Лампочек давно нет, — донёсся голос Ланко. — Война тому виной, говорят. — Судя по топоту, он пошёл наверх. — Только… Знаю такие оправдания: в больнице темень, а у главного всегда окна светятся. Началась жалоба на руководство. Вельесу претило её выслушивать, и без того нелегко нащупывать перила, тростью нашаривать ступеньки, чтобы не покатиться и, чего доброго, сломать здоровую ногу. «Впору разводиться и связывать жизнь с Эвко, потому что пузо вырастет, пока кость срастётся!» — мелькнула мысль. Было бы смешно, если бы что-то подобное случилось с кем-то другим. Вельес не собирался менять сына на чужого ребёнка, хотя за короткое время Эвко — признал наконец — стал ему симпатичен. И все эти похождения в чужой дом, знакомство с родителями… Любек привёл к себе Вельеса, когда выяснилось, что у него появится ребёнок. А тут сразу, едва успев познакомиться, Эвко притащил к себе «будущего мужа». «И ребёночек почти готовый, делать не надо!» — сыронизировал Вельес и поднялся на несколько ступенек. Наконец долгожданный пролёт, и он остановился и утёр взмокший лоб. Левицы далеко, судя по приглушённым голосам. Пора… Всего-то ничего осталось. Хотя Вельес даже до второго этажа не добрался, однако успокаивал себя, что бывают дома и выше, поэтому смело, как и раньше, нащупывая перила и нашаривая путь тростью, поплёлся наверх. Рюкзак оттягивал вниз, со лба катился пот градом, когда он дошёл. Нужная дверь была открыта, и он смело, будто к себе домой, переступил порог. И обмер, хотя квартира поразить его не могла. Сердце, казалось, вот-вот остановится. Вельес уставился на зелёные обои в вертикальную полоску, не новые, но нигде не отклеившиеся (или заново приклеенные). Поразила его не обстановка, но размер прихожей, где уместился и шкаф, и тумба для обуви, и даже велосипед прислонён к стене. — Ой-ёй! Что же на помощь-то не позвали? — Ланко цокнул языком. — Эвко! — Получив невнятное восклицание из глубины квартиры, приказал: — Помоги Вельеславу. Он же твой возлюбленный! Вельес сглотнул. Странные порядки в этой семейке. Ланко Левиц готов стоять столбом, потому что кто-то приходился ему не родственником, не другом и не возлюбленным. Стоявший у тумбы табурет и тот не подвинул. — Не надо! — Вельесу стало жалко занятого беременного Эвко. — Я солдат, а не младенец беспомощный. Он, не дожидаясь приглашения, направился к табурету, сел и, преодолевая боль, наклонился, затем один за другим стянул с себя сапоги. И едва не рассмеялся, заметив, что лицо Ланко перекосилось. — Жарко же, — произнёс на полном серьёзе, — поэтому ноги одеколоном пахнуть не могут. — Понимаю. Я врач, как-никак. С физиологией не боролся и бороться не стану, — ответил Ланко. — Эвко, что ты там возишься? Помогай! — позвал он сына. Когда тот, встрёпанный, выглянул из-за одной из выкрашенных в белый цвет дверей, добавил: — Постелешь в своей спальне. Сам ляжешь в гостиной. — Х-хорошо, — пискнул Эвко, несмело подошёл к «любимому» и встал рядом. Вельес уставился на ноги в донельзя измятых штанинах. Когда Ланко удалился, неуверенно спросил: — Помочь? — Не надо! — Раздражали хлопоты, будто над дитём малым. — Не надо, значит, не надо. Эвко направился туда, куда до этого удалился его папа. Вельес, набираясь сил, чтобы подняться, вслушался в разговор. — …так отказался! — Эвко явно оправдывался. — Не все больные хотят, чтобы им помогали. Что же ты за врач будущий, если не видишь, в каком он состоянии?! — Ланко говорил гораздо эмоциональнее. В ответ тишина, не считая громкого хлопка — дверцы, наверное. «Ну ты!..» — Вельесу хотелось приложить ещё парочку оскорблений, но он не смог даже мысленно. Он как никто успел узнать, что гнев придаёт сил. Алама, сослуживца, не стало ещё в начале войны. Незадолго до смерти он походил на зверя налитыми кровью глазами и первородным гневом… Ни страха, ни сожаления во взгляде, только пустота, когда пули изрешетили грудную клетку… И Вельесу было знакомо чувство гнева, которое заставило его в своё время идти, несмотря на осколки в бедре. И сейчас заставило. Он даже не почувствовал боли, когда поднялся и направился в сторону голосов. И пришёл в чувство, завидев Эвко. Тот встал как вкопанный и разинул рот. Отмерев, выдал: — Ой… Покажу, где отдохнуть… И вода пока не… Папа всё сделает. Давай помогу! Из сбивчивой речи Вельес разобрал только два последних слова. Соглашаться, разумеется, он не собирался. Окончательно он понял, что Ланко на кухне, когда учуял запах еды, варёного мяса, очевидно. — Не надо. — Рот наполнился слюной, голодный желудок заурчал, всё это разом не прибавило настроения. — Помогать не надо. Я не маленький. Трость бы, а то стоять больно. Позабылась, осталась в прихожей, прислонённая к стене. Вот что гнев творил: придавал сил, приглушал боль. Голова закружилась, в ушах зазвенело. Вельес медленно, чтобы окончательно не предстать перед Левицами беспомощным, развернулся в противоположную сторону. Чтобы не упасть, упёрся ладонью в стену. — Говорю же, помогу! — Эвко заупрямился. — Не надо, говорю! — Остыв, Вельес добавил едва слышно: — Себя побереги. На кухне что-то с грохотом свалилось, судя по звуку, металлическое. Ожидаемой брани не последовало: Ланко слишком хорошо для неё воспитан. Вельес оттолкнулся от стены и, приняв у расторопного Эвко трость, встал и перевёл дыхание, затем неспешно направился в сторону указанной двери. Комната, куда он вошёл, в противовес квартире оказалась маленькой. Или казалась такой из-за ненужной мебели вроде заваленной книгами и тетрадями этажерки, а также большого письменного стола-бюро. Шкаф небольшой, кровать узкая, накрытая серым вязаным покрывалом, всё те же обои, но синие с белыми, местами пожелтевшими полосками. Окно занавешено неясного оттенка тёмной — наверное, тёмно-серой, из-за тусклой лампочки не разобрать — шторой. В целом обстановка мрачная, не подходившая светлому тёплому Эвко Левицу. Вельес, не решившись подойти к столу и отодвинуть стул, сел на кровать. — Ладно. Когда пойдём ужинать… Или завтракать? — Эвко улыбнулся. — В общем, потом постелю. Он взялся за стул и понёс к шкафу, затем взгромоздился на него и открыл дверцу антресоли. Покопавшись, вынул сложенные куски ткани, судя по всему, постельное бельё, затем бросил на кровать. Слез он неудачно, едва не упал, но сохранил равновесие. — Осторожно! — Вельес хотел помочь, отчаянно хотел. Но сердце тарахтело, а со лба стекали крупные капли пота. Наверное, опять лихорадка. — Знаю, что беречь себя тебе нет смысла, но не на моих же глазах!.. Он замолчал, осознав, что сказал лишнее, и поймав испуганный взгляд. Эвко дал знак молчать, приложив указательный палец к губам и скосив глаза в сторону двери. Не захотел вываливать правду сразу? Тем лучше, Вельес взрастить ненависть успеет в сердцах старших Левицев. Он застыл и уставился на дверь, задумавшись. Сейчас он готов сыграть в будущего мужа. А потом? Захотелось плюнуть на всё, пока не поздно, признаться Ланко во всём… …и дальше мучиться, пока нога не отгниёт или Вельес не умрёт от заражения крови. Очернит своё имя, но это не имело значения, потому что с Левицами больше не встретится. Зато выздоровеет. Больше ни он, ни Эвко не произнесли ни слова. Разговаривать не появилось нужды: Ланко позвал ужинать. Эвко ушёл первым, Вельес же поднялся с трудом. Он постоял в комнате. Несмотря на мрачность, пахло не сыростью, а чем-то приятным — уютом, что ли. Чем именно, трудно сказать, но такого запаха не хватало дома, где ютиться больше не осталось нужды, потому что брат съехал, а отец из летнего домика перебирался к Вельесу только на зиму. Похоже пахло, когда был жив папа, со смертью он словно забрал это тепло с собой. А может, Любек принёс с собой прохладцу. Вельес медленно вышел из спальни, двинулся по коридору, прислушиваясь к разговору. Ланко выпытывал у сына, как тот учился, как сдал экзамены, и замолчал, завидев гостя, с неприязнью взглянул и поджал губы. — Не ждал гостей, поэтому не обессудь — тебя, будущего зятя, посмею называть на «ты» — и ешь, что есть, — поставил он перед фактом. Это было лишнее: от гуляша откажется только зажравшийся ублюдок. — И-и-и… На кухне придётся. Левицы — приверженцы старых традиций, понял Вельес. Они могли их позволить себе соблюдать: кухня, выкрашенная в серый цвет, большая настолько, что вмещала в себя и массивный, застеленный белоснежной скатертью стол, и холодильник, не говоря уже о шкафчиках и полках. Если бы не мебель тёмного дерева, то выложенными светло-серой плиткой стенами, потолком, на котором ни единого потёка (если тусклая лампочка не обманула зрение) и белоснежными выглаженными салфетками напомнила бы операционную. Вельес прислонил трость к стене, затем сел на место, указанное Эвко. Почему Ланко едва не перекосило, он не понял и предпочёл не думать. Чувство голода порадовало его самого. Значит, не помрёт, раз жрать хочется. Вельес взял в руку вилку и последовал примеру не менее голодного, чем он, Эвко. Ланко, похоже, был сыт. Садиться не собирался, только пристально глядел на сына. Благо не говорил, тишина нарушалась только шумом закипавшей в большой кастрюле воды. Наверное, вкусно, может, и нет. Вельес не разобрал. Хотя порция не такая уж большая, но и ту осилил с трудом. Всё же не так уж и здоров: чтобы насытить брюхо, понадобилось мало. А вот от чая он не отказался. И не пожалел: такой крепкий, насыщенный пил давно, ещё до войны… Когда-то и папа был жив. Собирались Миреши вчетвером и болтали. Вельес не очень хорошо учился, хотя уроки не прогуливал, но ленился зазубривать правила. Иное дело Теуш, светлая голова (в переносном смысле), сообразительный и жадно вбиравший в себя знания. — …светлая голова, — повторил мысль Ланко. Вельес вернулся из прошлого в настоящее и уставился на него. — Эвко, говорю, светлая голова. Надеюсь, это ты ценишь. — Папа! — Ценю! — Вельес решил согласиться, заодно и перебить мысли о прошлом. От тёплого чая его разморило. Он сделал последний глоток и поднялся. — Где у вас можно покурить? — Снова тяжёлый взгляд Ланко, неприятно поджатые губы. Эвко, зачерпнув воду из кастрюли, замер. — Ясно. В семье врачей курить нельзя. — На балконе можно, — сухо ответил Ланко. — Но не вздумай бросать вниз окурки. И-и-и… — опять искривлённый рот, — попрошу вымыться. Бани нет, но ополоснуться хватит. — Я покажу, где балкон! — Эвко — не надо родиться ясновидцем — хотелось удрать от папаши. Вельесу куда сильнее хотелось смыть с себя дневной пот, покурить он мог после. Но он послушно поплёлся, чтобы не уточнять, где ему уединяться. Сначала пришлось проковылять к висевшему на крючке кителю, вынуть папиросы, затем пройти через тёмную гостиную. Эвко распахнул открытую по причине жары узкую дверцу шире и вышел. — Здесь, — донеслось приглушенное. Но уйти не торопился, опёрся на перила и замер. Устал от жары или нет, но мешал. — Я, конечно, не хозяин, — как можно мягче намекнул Вельес, — гнать не имею права, но… Очень хочется, после еды — особенно. Он заговорщицки подмигнул, хотя сомневался, что Эвко заметит это в ночи. — А-а, — протянул тот и протиснулся к двери. Балкон оказался слишком маленьким для двоих. Даже не так: в самый раз для двоих, если эти двое — влюблённая пара, потому что почти соприкосновение телами — почти интим. А ведь Вельес и Эвко даже не друзья. Нашли выход, как помочь друг другу — только и всего. Деловые отношения, не более. Которые пахнуть не должны. Вельес раз за разом вдыхал тёплый запах. Эвко удалился, а он всё равно сделал глубокий вдох. После закурил, чтобы перебить приятное послевкусие. Вспомнилось требование Ланко, когда он швырнул окурок вниз. «Да и… Не жрать же мне его!» — оправдал себя Вельес и, как обычно, опираясь на трость, покинул балкон. — …хорошую перспективу, породнившись с нашим главным. Думаешь, простит тебя его братец? — Ланко говорил негромко — едва различимо. — За что меня прощать? Я перед его братцем не провинился! — Эвко высказался более эмоционально. — Я не обещал ему хранить себя до брачной ночи!.. Вельес замер. Получается, молодой студент с приятным лицом и удивительно тёплым запахом помолвлен, более того, изменил будущему мужу. Теперь ярое желание избавиться от ребёнка объяснимо: если потерявшего невинность ненаглядного простить можно, то чужого ублюдка мало кто согласится растить. — Мозгов у тебя нет. Совсем! — Ланко, судя по тону, вышел из себя. — Ну так разведись с отцом и выходи за брата вашего главного сам. Тебе он нравится, а не мне! — Язык у Эвко подвешен что надо. За такими словами должен последовать звук пощёчины, но не прозвучал. Получается, Левицы-старшие попытались устроить личную жизнь сына, а тот запротестовал. Вельес выдохнул и несколько раз моргнул, чтобы прийти в себя. Заигрался в будущего мужа — настолько, что ощутил укол ревности, когда подслушал разговор. Ничего у него с Эвко, носившего в себе невесть чей приплод, быть не могло. С одной стороны, такое ощущение играло на руку, потому что чувства, можно сказать, неподдельные. С другой — Вельес рисковал привязаться к неприятной семейке. Левицы больше не произнесли ни слова. Возможно, услышали шарканье или увидели тень. Задаваться вопросом — глупо, прятаться — тоже, поэтому Вельес позвал: — Эвко, покажи ванную! Дверь, что отделяла вход в одну из комнат, спальню родителей, наверное, скрипнула. Эвко ловко подскочил к одной из дверей и немного приоткрыл. — Это нужно было выяснить гораздо раньше, — это сказал Ланко. — Мыть руки до еды не приучен? — Папа! — Эвко повернул голову. Вельес моргнул несколько раз, чтобы заявить, что его, солдата, валявшегося в грязи, чьи руки побывали в крови, которыми спокойно ел, не просидевшему в безопасном месте зад врачишке попрекать. Но промолчал. — Что — «папа»?! — передразнил Ланко. Вот-вот разгорится ссора, быть причиной которой Вельесу ой как не хотелось. Поэтому он попросил Эвко порыться в его рюкзаке и поискать бритву и остатки мыла, после удалился в ванную. Несмотря на тусклую мигавшую — наверное, сырость подмочила проводку — лампочку, он не смог не оценить то, что можно назвать роскошью. Санузел не раздельный, Вельес не выяснил до этого, потому что нужды не появилось: жара стояла невыносимая, а выпил воды за день он катастрофически мало. Но чай дал о себе знать. Размеры ванной впечатлили: с целую комнату, не меньше. При внимательном рассмотрении оказалось, что роскошь на деле не так уж и велика: плитка местами скололась, унитаз безнадёжно проржавел. Берегли здесь воду. Об этом дали понять вёдра, занимавшие добрую половину ванной. Левицы набирали её впрок. — Ох уж эти врачи! — хохотнул Вельес и открутил кран. Как ожидалось, ни капли, только захрипело где-то в трубах. — От жажды сдохнут, но чистыми! Ванной, скорее всего, по назначению не пользовались уже давно. Всё, что могли себе позволить Левицы, — тазик с тёплой водой. Благо из-за жары та не остыла. Вельес присел на краешек и расстегнул первую пуговицу. Вторая, третья… Вещи он сбросил на пол как раз тогда, когда Эвко (неясно, для чего постучался: всё равно вошёл, не дождавшись позволения) вытаращился на голую грудь. — Я всё принёс, — доложил тот и протянул помазок и бритву, а также чистое полотенце. — Мыла не нашёл. Бери наше. Последние два слова Эвко прошептал и выскочил. Вельес хмыкнул и уставился на собственную грудь. Ничего необычного: розоватые соски, кожа куда бледнее, чем на лице — настолько, что сквозь неё просвечивали вены, редкие рыжие волоски. Плечи усыпаны веснушками. Ничего такого, что могло заставить броситься прочь. И ладно Эвко был бы подростком невинным, а то ведь… Опять треклятый укол едкого чувства. Вельес всего лишь хотел развлечься в поезде беседой, а тут на тебе, всего за день превратился в будущего мужа Эвко Левица, в придачу почти отца. Странная насмешка судьбы, ой какая странная! Вельес, поймав себя на том, что пока он думал, вода стыла, повернул голову и поглядел на пол, где стояло ведро. Наклониться бы, не поскользнуться на выложенном кафельной плиткой полу. Хотя не в первый раз мыться, но каждый раз опасение, что рухнет, ударится о пол и заработает сотрясение, одолевало. Едва Вельес так подумал, дверь открылась. Эвко бесцеремонно нарушил уединение. Теперь на нём красовалась рубашка — вроде бледно-голубая, в неясном свете не разобрать — без рукавов. Руки гладкие. Семейное у Левицев, что ли? — Папа отругал, что я тебя оставил. — Он сделал шаг вперёд, закрыл дверь на щеколду и шёпотом добавил: — Говорит, раз я спал с тобой, значит, всё видел. Кто бы сомневался? Папаша не мог не унюхать чужие нотки. Если уж Вельес, встретив Эвко в первый раз, понял, что тот траханный, то вырастивший сына Ланко — тем более. Тот одного не понял: сына трахал другой альфа. — Хорошо-то было хоть?.. — съязвил Вельес, чтобы разрядить обстановку. Эвко встал так близко, что на груди почувствовалось его дыхание. — Да, — шепнул и нахмурился. — Пожалуйста, не надо. Хочу поскорее избавиться от ребёнка… — он положил руку на низ живота, — и забыть о нём раз и навсегда. Последние предложения он произнёс достаточно громко. Вельес шикнул, чтобы их немаленькая тайна не раскрылась раньше времени, иначе придётся уйти из этой квартиры с больной ногой. Он тупо вытаращился на руку, лежавшую на животе. Приметив короткие волосёнки, понял: Левицы поддались моде выбривать кожу везде, кроме головы. Наверное, у Эвко и ноги гладкие, возможно, и пах. Глупо — думать об этом, выяснять всё равно Вельес не станет. Он стоял столбом, когда Эвко снял висевшую на стене тряпицу, смочил, затем намылил. Протянув, отвернулся. Вельес протёр грудь и вернул ветошь. Эвко каждый раз стыдливо отворачивался, что упорно подсказывало: не распутный он, скорее глупый. Влип в неприятность и пытался её решить любым способом, даже дурацким. Вельес попросил не поворачиваться только один раз: когда разделся догола. Благо намыленная тряпка лежала рядом. Можно отмочить присохшую намертво повязку, только перевязать больше нечем. С большего он обмылся, спину протереть не стал просить — уж слишком это личное. Любек и то никогда подобное не делал. Всё, о чём попросил Вельес, — подвинуть ведро. Эвко так и сделал, опустив голову, затем отошёл к раковине. Смыв с себя мыло, Вельес снял с края ванной кальсоны, затем натянул их. Остальные вещи напяливать на себя не стал. Теперь можно и выбриться. И тут на помощь пришёл Эвко: зачерпнул в ковш воды, поставил в раковину, после удалился. Вельес отложил бы бритьё до утра, однако не знал, как могла повернуться жизнь, поэтому, проковыляв к раковине, намылил лицо. И замер, услыхав неприятный голос. Ланко до сих пор не спалось. Судя по его твёрдому тону и неуверенному ответу, он снова цеплялся к сыну. Ничего удивительного, что Эвко боялся признаться родителям в том, что натворил глупостей. Закончив, Вельес ополоснул лицо, зачерпнул из баночки пахнувший мятой порошок и провёл по зубам, чтобы хоть так вычистить. После, как прежде, опираясь на трость, покинул ванную и направился в спальню, где ждала уступленная для него кровать. Войдя, он понял, почему здесь горел свет: Эвко лежал на кровати с задранной рубашкой, Ланко деловито ощупывал его живот. Ясно. Середина ночи, а ублюдочному папаше не спалось. Наверное, не уснёт, пока не выковыряет мозг и сыну, и «зятю» чайной ложкой. Только Вельес — не Эвко, сорваться может. — Чем-то опять не угодил? — Ну вот, не выдержал. — Возможно! — Ланко повернул голову и убрал руки от сыновнего живота. — Вы что, всерьёз подумали, что одурачите меня, акушера? Думал отложить этот разговор «на потом», но… — он цокнул языком, — вы разговаривали негромко, а в ночи, когда нет посторонних звуков, всё слышно, поэтому придётся побеседовать сейчас. Как давно вы трахаетесь? — Папа! — Эвко резко сел и обтянул рубашку. — Что — «папа»?! Спрошу по-другому. — Ланко повернул голову к Вельесу и неожиданно спокойно добавил: — Хорошо, попытаюсь оправдать и тебя, и дуралея-сына инстинктами: началась течка — и вы оба не удержались. Пойму даже то, что презервативов не нашлось: война идёт. — Он мотнул головой и зажмурился. Странно, но успокоился. — Как давно это было? Эвко открыл рот и тут же закрыл, явно не зная, что ответить. Какая, впрочем, разница? Месяцем или неделей больше-меньше — не имело никакого значения. Важно уверенно солгать. — Месяца два назад, — чётко ответил Вельес. Ланко нахмурил брови, покачал головой и усмехнулся краешком рта. — Совсем мало, но… Ладно. — Он поднялся и одёрнул рубашку. — Раз получилось всё так скоропалительно, то… — махнул рукой. — Когда придёт отец, будем решать, что делать. Ох, не завидую ему! Нелёгкий разговор ждёт после дежурства-то! Вельес с трудом отодвинулся, давая ему пройти. Он не завидовал Эвко, сидевшему на кровати и сложившему руки на злополучном беременном животе. — Иди, — тот поднялся и, поправив измятую рубашку, отправился следом за родителем, — я тебе постелил. Левицы вышли и плотно прикрыли за собой дверь. Вельес же, нащупав язычок выключателя, погасил свет, чтобы лишний раз не подниматься, затем, будто слепой, тростью начал нащупывать дорогу. Когда в конце концов улёгся на неожиданно для такой квартиры жёсткую кровать и укрылся одеялом, посочувствовал Эвко ещё больше, услыхав: — Постараюсь сгладить острые углы, но за реакцию твоего отца поручиться не могу. На всякий случай будь готов снять штаны для ремня. Если последовал ответ, то Вельес не расслышал, а вообразил. Вряд ли Эвко сказал что-то другое, а не произнёс шёпотом-вздохом: — Хорошо.