Грозовые тучи

Насколько хороши руки во время операции, настолько кривы, когда дело касалось домашних дел. Диван починить несложно, однако Альфельд не сподобился на это. Вельес дёрнул за ножку, проверив, не шатается ли. Ножка не шаталась, диван больше не скрипел. А вот на шелковистой обивке в коричнево-бежевую полоску — заплатка. Руки у Ланко выросли из предназначенного для них места. В последнее время Левицы обижались друг на друга: Эвко — на Ланко за то, что не позволял сделать аборт; тот в свою очередь — на сына и мужа за желание избавиться от ребёнка; Альфельд — на сына и мужа за возможное появление на свет никому не нужного будущего внука. Ещё старшие Левицы дружно не любили Вельеса и дружно сошлись во мнении, что тому придётся поискать работу в этом городе. Тот отмалчивался, не вёлся на провокации. До поры до времени, пока не покинет эту квартиру, дом и город в целом. …а также Эвко. Его тяжелее всего оставить. Каждый день Вельес находил занятие. Мебель хоть и дорогая на вид, но старая. У одного из кресел отвалилась ручка, и он прибил её. Найдя в кладовой ненужные доски, молоток, гвозди и лобзик, сделал полки и повесил их в спальне Эвко. А ещё починил радиоприёмник, и тот теперь передавал новости, чаще радостные — о том, что удалось выиграть битву, что врага оттеснили к границе. Диктор подарил надежду, что войне конец. Вельес даже радостно подпрыгнул. Когда появился переполошенный Эвко, подхватил на руки и закружил, благо это сделать уже мог, хотя ещё испытывал боль, когда уступал на раненую ногу. Швы Альфельд снял, остались уродливые багровые рубцы… Вельес, поймав себя на том, что витал в облаках, дёрнул ножку. Прибил крепко, диван не сломается в ближайшее время. Мысленные отвлечения помогали, по крайней мере, не прислушиваться к спорам. Как Левицы вообще уживались друг с другом? Они, казалось, старались превзойти друг друга. По счастью, сегодняшняя стычка из-за проблем на работе. В медицинских делах Вельес не разбирался, поэтому не прислушивался. В доме, где разлад, находиться неприятно, поэтому он старался помириться с Любеком как можно скорее после ссоры. Ещё неприятные, если дом чужой. Чувство, что лишний, удвоило гадкое ощущение. Уйти бы хоть куда-нибудь. На прогулку, например, как Вельес это делал с Эвко, прохаживался по парку, где к фестивалю вовсю готовились: сколачивали прилавки и обустраивали сцену для оркестра. Порой встречались знакомые Эвко, и тот представлял им Вельеса как своего будущего мужа. И улыбался — настолько непринуждённо, что, казалось, счастлив от любви. Вельес так играть не умел. Он сжимал губы, зная, что эти люди запомнят его как подлеца, обманщика, бросившего беременного от него омегу. Зря ввязался во всё это. Лучше бы уехал. Как-нибудь выздоровел бы, но сохранил бы честное имя. …и не узнал бы, кто для него Эвко. Чем дальше, тем больше невыносимо вдыхать мягкий запах. Ненавязчивая забота, например, просто так заваренный и поданный чай с печеньем, испечённым из того немногого, что нашлось в кухонном шкафчике, трогательная донельзя. Любек точно так относился, но к Францишку. Папа так заботился об отце. О Вельесе — только Эвко. Невыносимо… — Это невозможно, — раздалось за спиной. Вельес повернул голову и уставился на босые ступни, видневшиеся из-под бордовых штанин. — Может, сходим в сквер, хм? Чем терпеть это, не лучше ли музыкантов послушать? Ах, да, фестиваль уже сегодня… Деньги стоило поберечь. Стыдно сидеть на шее: Вельес лечился, ел за счёт Левицев. Он, выздоравливая, без дела не провёл и дня: что требовало починки, починил, познакомился с соседом-вдовцом, чей муж погиб на войне, кому без крепкой альфьей руки стало тяжело жить. Тот сам пришёл, искренне поблагодарил за помощь и принёс морковный пирог. Затем попросил помощи — заменить разбитое стекло. Где взял цельный кусок, осталось загадкой, но это не имело значения. «Мой Болик был точно таким: чинил всё. Левицы нас и детей лечили, а Болик им что-то чинил, если ломалось», — выдал Мешко — так звали вдовца — секрет, как и почему у Левицев до сих пор всё не развалилось. Сидеть взаперти в чужом доме, где Вельеса терпели ради сына, но не ему рады, невыносимо. — Хорошо! — Вельес на мороженое — если продаётся — не пожалеет немного, что осталось: Эвко сделал для него гораздо больше, чем он смог дать. — Тогда я переоденусь! — Эвко живо удрал в спальню. Голова закружилась оттого, что Вельес слишком резко поднялся. Ему бы тоже не помешало сменить одежду, коей, стараниями Мешко, отдавшего вещи покойного мужа, теперь хватало. Модные несколько лет назад зауженные книзу штаны Вельес никогда не любил, поэтому решил надеть военную форму. Эвко появился в том же наряде, в каком был при первой встрече. Только белую кепку надел и волосы собрал в хвост. А так… Совсем не тот приунывший паренёк, которого Вельес, пожалев, усадил рядом. На лице улыбка, в глазах, серых, радость, отчего они походили не на грозовые, а на тучи, которые вот-вот рассеются, через которые сочились солнечные лучи. Окажись Эвко таким жизнерадостным в день знакомства, Вельес потерял бы голову с первого взгляда. Тот удрал, чтобы не глядеть в сиявшие глаза, придумав повод, дескать, надо переодеться. Собираться быстро не привыкать, поэтому Эвко долго не прождал. Вскоре они покинули квартиру, спустились и вышли из подъезда. Вельес не придержал дверь, отчего та стукнула. Сидевший на скамье старик вздрогнул и повернул голову. — Здравствуйте, Добреш Верович! — поприветствовал Эвко. Вельес опешил: тот самый старик, бранивший его за выброшенные с балкона окурки, со злым взглядом вечно прищуренных глаз, носил невероятно приятное имя. Старый хрыч не ответил, пробурчал под нос нечто невнятное — явно о нравах нынешней молодёжи. Плевать на злобного старикашку. День-то хорош! Не такой жаркий, как предыдущие. Вельес вышел за ворота. Этот город ничем не отличался от остальных: главную улицу к фестивалю перекрыли. Никаких ленточек, плакатов и прочей ненужной дребедени. Ощущение, будто и не было никакой войны. Горожане двигались в сторону сквера, Вельес и Эвко влились в поток… и едва не разминулись, когда, расталкивая толпу, мимо пробежали выпившие молодые люди. Пришлось взяться за руки, чтобы никто не смог разлучить. Но только на этот вечер. Эвко крепко стиснул пальцы, будто забоялся потеряться, хотя вёл как раз таки он. Вельес чужой в этом городе, чтобы просто разгуливать, не то что кого-то повести в парк. Вскоре он понял, что решение Эвко крепко держать за руку верное: их толкнули так, что даже его, крепкого солдата, отшатнуло в сторону. Кучка подвыпивших юнцов уволокла бы Эвко, если бы тот не сжал пальцы. Вельес прижал его к себе и обнял. Уберёг своего омегу от травм. Так можно наврать себе. Правда же в том, что Вельес пожелал вдохнуть запах Эвко, ощутить сердцебиение… Впервые они близки — не столько физически, сколько… Берегли, что ли, друг друга, не пожелали разлучиться ни на мгновение. Позднее Вельес решился приобнять Эвко за плечи и легонько прижать к себе. Вскоре они миновали распахнутые, проржавевшие ворота парка. Если в предыдущие дни только пустые прилавки напоминали, что здесь произойдёт празднество, то теперь не протолкнуться, не пролезть к торговцам. Непривычно — очутиться по другую сторону прилавка. Некогда на фестивале Вельес хотел, как все, погулять, выпить и поучаствовать в состязании, например, залезть на шест, чтобы снять… Что болталось в суме, снизу не разглядеть. Это не имело значения. Важно — победа. Как на войне… Теперь Вельес — обычный гуляка, который мог позволить себе развлечься. Как назло, он прихрамывал, бедро при ходьбе отзывалось болью. Он отвернулся и поискал глазами мороженщика. Жарко… Даже не так: завидно — настолько, что Вельес с удовольствием встал бы по ту сторону прилавка, поливал маслом хлеб, затем угощал желающих, не забывая упомянуть, что в булочной Мирешей можно купить именно такой, всегда свежий. И адрес бы всем давал... Прибыли бы увёз домой немало. Нерадостно. Неуютно в разноцветной толпе. Розовая лента на высоченном шесте, которой к верхушке привязана торба с призом, и та неприятна глазу. Кроны деревьев дарили тень, однако жарко, потому что многолюдно. Хотелось пить, однако у фонтанчика в виде крохотного пузатого человечка, лившего воду из кувшина, собралась очередь из жаждущих. Дурная затея… Ещё и Эвко, как назло, потянул за рукав, когда Вельес надумал отойти покурить. — Посмотри! Не ожидал от него. — Он громко рассмеялся. — Подумать только: в аптеке он в выглаженном халате, очень чопорный — даже не улыбнётся. А тут… Вельес проследил за его взглядом. Хотя одетый в клетчатую рубашку и бежевые штаны человек повёрнут спиной, однако Гедеона он узнал по шапке вьющихся волос. Или поверил Эвко? Тот лучше знал приятеля. Или будущего мужа. Всё-таки Гедеон — не зануда. Эвко с ним не заскучает. Тем лучше: быстрее забудет о том, что едва не сломало ему жизнь. Вельес, задумавшись, неосознанно крепко прижал его к себе. Никаких Гедеонов. Эвко — его, Вельеслава Миреша, омега. Долой природу. Что сделано, то сделано, поэтому Вельес отпустил Эвко и, растолкав толпу, ушёл в сторону покурить. Одному ему побыть, само собой, никто не позволил: кто-то хлопнул тяжёлой ладонью по плечу. — Здорово, служивый! Почему прохлаждаемся, хм? — Кому-то явно захотелось прицепиться, дескать, пока остальные гибнут, кто-то развлекается. Не снимать же штаны и не показывать всем багровые свежие рубцы! Вельес повернулся. Незнакомец хлопнул его по плечу единственной рукой. Свободный рукав голубой, в горошек рубашки заправлен в карман просторных штанов. Левая половина лица будто оплавлена. Кепка сдвинута набок так, чтобы прикрыть глаз — наверняка отсутствующий. — В пекле перебывал. Пришло время прохладиться, — увильнул Вельес. — И порадоваться, что на двух ногах хожу, — намекнул он на причину. — Думал, отпилят одну по самые яйца. Но… — зажмурился и качнул головой, — повезло. Сильно повезло. Он не слукавил. Ему на самом деле повезло. Хромает, быстро передвигаться не может, однако ходит на двух ногах. В подтверждение мыслям только что провезли бедолагу в возке для инвалидов. Вельес проводил его взглядом, затем уставился в единственный карий глаз собеседника. — Да тебе только позавидовать. Кто-то завидует мне: пуля скользнула по виску. А я, когда валялся на больничной койке, думал: лучше бы в голову, чтобы не жить калекой, — отозвался тот. — Закурить есть? Для солдат всегда находился табак. Вельес не только дал папиросу, но и поджёг спичку. — Тебя в самом начале протащило по краю могилы, — сделал он вывод. Собеседник кивнул. — А ты с востока, да? — тот то сделал вывод и затянулся. Поймав кивок, добавил: — Далёконько тебя занесло — на юг! Случайно занесло. Волею судеб. Когда прямой дороги нет, пришлось проколесить по стране. …Говорят, истинные встречаются, когда пора им сойтись. Но в это слабо верилось: не быть Вельесу с Эвко. — Да, неслабо. Да я даже не в обиде на поганых тварей за подорванную железную дорогу. Если бы не это, спустя время скакал бы на одной ноге или лежал в могиле из-за заражения крови. Вельес сплюнул. Зло. Если бы не «поганые твари», он бы растил пшеницу, рожь, сына в конце концов. Не думал бы, как отец и Теуш потянут дела сами. И не растравил бы себе душу встречей с Эвко. — Вот ты где? — Тот тут как тут. Голос узнаваем. — Я тебя обыскался: был и пропал! Собеседник, чьё имя осталось неизвестным, кивнул: — Вот оно что! Ничего удивительного, что не в обиде на западных выродков, — съязвил он. — Я бы тоже был не в обиде. Ещё и к Левицу, наверное, ухитрился… Краем глаза Вельес заметил, как смутился Эвко. — К нему, — поддакнул он. — Поэтому с двумя ногами… и вовремя, а не безнадёжным, как я… Эвко прикрыл ладонью улыбку. Гордился он отцом, несмотря на то, что тот ему мозг выел. Альфельда Левица ценили, несмотря на грубость. Разлёживаться он позволял ровно столько, сколько нужно, вскоре после операции заставлял ходить. И сыну приказал согнать Вельеса с постели, когда пришло время. — Да, я более везучий, чем ты, — согласился тот. — Ладно, бывай, — спешно попрощался Вельес и увёл Эвко. Мороженым он угостить не передумал. Только где этот клятый мороженщик? Судя по тому, что никто, даже дети, не прогуливался с мороженым в руке, нет. Незадача… Раз нет мороженого, то, возможно, на прилавках отыщется сладость. Вельес было потащил Эвко в нужную сторону, но тот воспротивился и указал на подмостки, где стояли музыканты. Скрипка, флейта, барабан — всё, что удалось разобрать. Вельес не хотел слушать музыку, потому что не сможет повести Эвко в танце. Поэтому они немного поспорили. Любек бы настоял на своём, обиделся и испортил поганым настроением праздник. Эвко же согласился, но на своих условиях: — А потом послушаем музыку. Хорошо? Пришлось кивнуть. Вот в чём причина того, что он не утомлял: Эвко умел приходить к согласию, понял Вельес, направляясь к прилавкам. У одного такая толчея, что не пробиться. Много детей. Значит, сладости там: мёд, леденцы, а то и сахарная вата. Нет, последнее вряд ли — никто с огромными пушистыми комьями не ходил. Бочка на колёсах и разнузданные молодые люди, подвыпившие, ясно дали понять, где пиво. Вельес сглотнул. От пива, даже тёплого, он бы не отказался. …но сначала хоть чем-нибудь угостит Эвко, после выпьет. — Ты пиво когда-нибудь пил? — уточнил он. В ответ получил смешок. — Ага. Первый раз едва не вырвало от горечи. Потом втянулся. И-и… Развезло очень быстро: будь я пьянее, лишился бы невинности тогда, а не позднее. — Что Эвко несёт? Зачем, главное? Неприятно слышать, что истинный едва не переспал с посторонним. — Лучше бы тогда… Вельес сжал губы. — Понятно: предлагать не стоит, — решил он и повёл Эвко вдоль очередного прилавка. Пряники — вот чем можно угостить. Настоящие, южные. Францишка бы сюда, чтобы отведал. Сына, но не Любека. Вельес бесстыдно растолкал зевак и купил пару свежих пряников, после с кульком направился к Эвко. — Ох, зачем? — удивился тот и широко распахнул пасмурные, совсем не подходившие к сегодняшней погоде глаза. Но пряники взял и надкусил. И поперхнулся, закашлялся. Вельес было хлопнул по спине, но его опередили. — Доброго здравия! И вы здесь. Я рад! — Улыбка искренняя, широкая, что не удивительно с такими зубами. Вельес скрипнул зубами: от треклятого Гедеона он вряд ли избавится. Он не сможет развлечь Эвко, потому что нет денег, тот — сможет. — Здорово, — фыркнул Вельес. — А что в одиночестве? — Уже не в одиночестве, — улыбнулся Гедеон. — Уже нашёл, кого бы угостить мороженым. Идём, я знаю, где продают. Он, держа в одной руке бумажный пакет, свободной схватил Эвко за предплечье и уволок в толпу. …а тот только рад стараться улизнуть. Эвко не обязан посвящать весь день Вельесу. Умом это понятно, но внутри всё равно кипело. Успокоиться удалось только после выкуренной папиросы. Со спокойной совестью можно выпить пива, никто не помешает. Если, само собой, оно достанется — очередь-то длинная. Но Вельес всё же встал в конце. Скорее всего, пиво окажется до противного тёплым, но хоть какое бы глотнуть: жажда измучила донельзя. Стоять долго не пришлось: Вельес, задумавшись, опешил, когда в его руку сунули бокал. — На! Ух, еле упросил продать два. «Раз приятель, то почему не с тобой рядом?» — Некрасивое лицо искривилось, когда говоривший передразнил продавца. — Сколько с меня? — Вельес решил не тратить время на ненужное приветствие, тем более, что собеседника он узнал. Ванок, сосед по палате, пышущий здоровьем, не считая пропитого лица и излишней худобы. Красная рубашка, некогда яркая, а теперь вылинявшая, смотрелась до нелепости смешно. — Смеёшься? — Ванок махнул жилистой рукой. — Не брехал ты. Вижу: действительно вояка. — Он жадно отпил из своего бокала. — Вашего брата до смерти поить буду. Ух, натерпелись страха в начале войны. Неясно, сколько ему лет. Неопределённого возраста — так называли подобных Ваноку. — Эй, если взяли, отойдите, — раздалось сзади. Дельное замечание. Вельес и его собеседник отошли в сторону и закурили. — Где твой? — Ванок улыбнулся. Не все зубы. Те, что остались, плохие, не считая крепких клыков. — Мороженое жрёт, — увильнул Вельес. — А, ну это хорошо, что отпускает попить пива. Не в отца. Нет, Альфельд Горьевич как врач хорош на диво, но занудничает со своими советами, пить мне или нет. По делу занудничает, согласился Вельес в ком-то веки с Левицем-старшим. Но как бы то ни было, хоть с кем-то мало-мальски знакомым он рад поболтать. Беседа закончилась вместе с пивом. Если бы бочка была бездонной! Но продавец, румяный круглолицый бета в белой косынке, гаркнул: — Пива нет. Не стойте! Под недовольный гул Вельес вернул ему бокал и, распрощавшись со щедрым Ваноком, ушёл. Из-за того, что он давно не выпивал, немного развезло. Или из-за жары. Или из-за табака, который надо бы поберечь, потому что покупать на что-то надо. И так Вельес потратился на пряник для Эвко. Странно, но сожалений не испытал: он сделал это, потому что захотел. Жаль, что для Эвко угощение ничего не значило. Он наверняка ест то, что вкуснее: сладкое прохладное мороженое. Вельес угостил бы, если бы наверняка знал, что оно продаётся (и где). Но его опередил клятый Гедеон, богатый и щедрый, осмелившийся позариться на чужого омегу. Чтоб его омегу лапал чужой альфа, мысленно пожелал Вельес и пошёл по выщербленной, выложенной бетонными плитами дорожке. Траву скосили совсем недавно, чтобы привести парк в порядок. Пока он шёл, музыка становилась громче. Ясно: к танцплощадке занесло. Зачем? Если бы и мог сплясать, то не с кем. Ничего страшного: обойдёт танцующих, музыкантов и покинет сквер. Потом что? Терпеть победный взгляд Левицев? Вельес может передвигаться на своих двоих. С болью и хромая, но без трости. Во время праздника можно отыскать того, кто подвезёт — хоть куда-нибудь, — а лучше — до вокзала. Можно заночевать на сиденьях, не зима, в конце концов. Или умчаться на первом паровозе: Вельесу как солдату проезд обойдётся бесплатно. Дойдя до танцплощадки, он остановился. Кто-то плясал, кто-то стоял на месте и хлопал в ладони, а Вельес думал, как поступить. Рюкзак Левицам оставлять не стоило. Нечего из-за ревности разбрасываться немногочисленными вещами. Музыка стихла. Очевидно, инструмент подвёл, потому что так резко не заканчивается ничто. И Вельесу следует распрощаться мягко, плавно… Не тут-то было: сквозь недовольный гул удалось разобрать: — Наконец-то! Я уже не надеялся… Вельес тоже не надеялся, что услышит голос Эвко здесь и сейчас. На то, что тот искал его, вообще не рассчитывал. — Зачем? — усмехнулся он. — Я ни к чему не принуждаю. С Гедеоном, наверное, лучше. Эвко замотал головой ровно в тот миг, как кто-то засвистел, требуя музыку. — Не лучше, — ответил, когда свист прекратился. — Нельзя так настырно тащить… Ты отстал, а я отругал его и побежал искать тебя. Даже мороженого не поел? Знал бы, что Вельес не отстал, а намеренно не пошёл следом, не искал бы. И нашёл же! Пожертвовал мороженым, но нашёл. К горлу подступил ком — оттого, что поступок Эвко тронул или от безграничной грусти в серых пасмурных глазах. Такого омегу не стоит отпускать с чужими альфами. Никогда… Вельес взял Эвко под локоть ровно в тот миг, когда один из музыкантов заиграл на флейте. Сцена новёхонькая, доски свежие, отметил он, когда толпа разошлась. Она выдержала и людей, и тяжёлые инструменты. Голова кружилась, но Вельес нашёл в себе силы ещё раз взглянуть на Эвко. …который пожертвует чем-то хорошим, возможно, важным, но не позволит себя уволочь, будто тряпичную куклу. — Что? Что с тобой делать? — Слова потонули в медленной, но громкой мелодии. Толпа радостно загалдела. Кто-то бесцеремонно толкнул Вельеса с криком: — Танцевать, молодые! От неудачного шага бедро разболелось. Не подумал наглец о причине, из-за которой трудно пуститься в пляс. …Эвко в этот раз не потерялся, потому что Вельес его не отпустил и поволок через толпу танцующих пар. Кто-то толкался, кто-то наступал на ноги, поэтому он приобнял за талию своего истинного, чтобы уберечь от падения. Вместе они выбрались и спешно покинули треклятую площадку, сошли с дороги и побрели по траве. Когда громкие голоса и музыка слились в нечто невнятное, а шум листвы стал отчётливым, Вельес отпустил Эвко. Надо что-то придумать… — Куда пойдём? — уточнил он. Судя по выражению лица, Эвко не хотелось развлекаться. В глазах будто молнии сверкали. Если бы не обречённость во взгляде, можно было бы их сравнить с небом перед грозой. Верхняя губа подрагивала, зубы то и дело обнажались. — Никуда. Давай уйдём! — Эвко спешно двинулся неясно куда — едва ли не побежал. Хромой Вельес едва не отстал от него. Странная перемена… Эвко, наверняка знавший, что по газонам не ходят, запетлял между деревьями. Сегодня всем на правила плевать: то тут, то там кто-то сидел на траве — на расстеленном пиджаке, покрывале или на голой земле. Кто-то пил, кто-то просто отдыхал. Эвко остановился у кривой рябины, упёрся лбом и руками в ствол, пока Вельес его не нагнал. — Что? — забеспокоился тот. — Тошнит? Хорошо чувствовал себя Эвко или нет, но о его положении забывать нельзя. Тот резко развернулся и, по-прежнему обречённо глядя, глухо произнёс: — Всё хорошо. Просто надоело. — И, неожиданно повиснув на шее, шёпотом добавил: — Давай уйдём. Ну пожалуйста! Дыхание тёплое. Запах одуряюще-дивный — настолько, что сердцебиение участилось. Завалить бы прямо в траву, содрать светлые брючки и войти в горячую плоть… Лучше не думать об утехах, потому что член ожил. Благо под одеждой не видно возбуждения. Эвко прав: лучше уйти и остаться в этот вечер «под надзором» его родителей. Завтра Вельес уедет и раз и навсегда заработает недоброе имя обманщика, бросившего беременного от него омегу на произвол судьбы.