Грозовые тучи

К вечеру горожан в парк хлынуло больше, чем днём. Вельес и Эвко на их фоне выглядели, будто плывшие против течения рыбёшки. — Ты угадал: за что люблю фестивали, так за наисвежайшие пряники, — поделился Эвко и крепко сжал руку, чтобы его не унесло «течением» толпы. — Сейчас их редко продают, а раньше… Мне хотелось попробовать все, но папа покупал мало. «Зубы портятся, — говорил, — а также влияет на обмен веществ». Ох уж эти врачи, мысленно позлорадствовал Вельес. Что такое «обмен веществ», он не знал. Но то, что Ланко не позволял сыну вволю наесться, его покоробило. Факт, что Эвко, как выяснилось, любил пряники, стал приятным сюрпризом. Вельес случайно угадал пристрастия. Угадал ли? Возможно, всё дело в том, что они с Эвко истинная пара. Купить бы больше, но деньги придётся поберечь, да и табак с неба не падал. Благо Эвко и так выручал, бегал за папиросами по просьбе и не занудничал, как его родители. Вспомнив о табаке, Вельес решил покурить, когда они с Эвко вернутся. У подъезда он это и сделал под злой взгляд старого беты с невероятно добрым именем. Тот подозвал Эвко. Вельес никогда не отличался повышенным любопытством, но ухо навострил. Что понадобилось старому хрычу? Добреш — вспомнилось ласкавшее слух имя — удивил: — Твои родители попросили передать, когда вернёшься. — Что-то зазвенело. Связка ключей, судя по звуку. — Я тебя полдня поджидаю, хотя не обязан это делать! Всем загулять, видите ли, приспичило! Мог бы не принимать ключи, позлился Вельес. Он терпеть не мог тех, кто сначала шёл на уступки, после возмущался, дескать, ничего никому не должен, но недобрые людишки осмелились о чём-то попросить. — Ох, спасибо. И доброго вам вечера, Добреш Верович! — Эвко поспешил так, будто забыл молоко на плите. Как пить дать не хотел задерживаться и выслушивать злые словечки склочного хрыча. Хромому Вельесу за ним не угнаться. Тот со стариком не поздоровался, прошёл мимо, но остановился у урны и затушил окурок, после юркнул в подъезд. Где нужная квартира, он прекрасно знал, поэтому спешить за Эвко не было необходимости. Остановился, чтобы перевести дыхание — не оттого, что прокуренные лёгкие отказались работать и разболелась нога. Вельес осознал, что они с Эвко окажутся в квартире одни. Это ничего не значило, взял он себя в руки. Старшие Левицы могли в любой момент вернуться. Мысли о родителях Эвко отрезвили, и Вельес отправился наверх. Дверь распахнута настежь. Вельес вошёл в квартиру и запер её. Хуже всего, что ключи остались в замочной скважине. Беспечен Эвко… Тот, судя по возне, на кухне. Надо отчитать, как дитё малое, чтобы не творил глупостей. Эвко, уже без кепки и жакета, выронил чайник, когда Вельес ворвался и на ходу сделал замечание: — Что, воры в вашем городе перевелись?! — О нет! — Эвко заметался — к окну, затем к столу, в конечном итоге обошёл Вельеса и скрылся в ванной. — Какие воры средь бела дня? — Те же, что орудуют ночью. Не подумал, что в подъезде мог спрятаться такой молодчик? Пока ты зевал, он мог сделать слепок и войти в квартиру в ваше отсутствие, не взламывая замок. Война порождает нужду, а нужда толкает на преступления. Не подумал об этом? Вернувшийся с ведром и тряпкой Эвко принялся собирать воду. Вытерев пол, заговорил — не о том, что хотелось услышать: — Вода сегодня из крана не течёт, а я ею разбрасываюсь. Если бы папа был дома, так отчитал бы, что неделю пришлось бы прятаться от него. Он что, попытался внушить чувство вины? — Ничего не скажу твоим родителям, — усмехнулся Вельес. — Знаю. — Показалось. Эвко выжал тряпку в ведро, бросил её на пол, после выпрямился и потёр виски. — Я растерялся — вот и всё. Давай прекратим этот разговор и попьём чая. Пряники я съел, прости. Попросил прощения за то, что съел купленное для него угощение? Забавный, но… Другой не очаровал бы до такой степени, чтобы захотелось помочь в первую же встречу. Что вообще произошло? После прогулки Эвко будто подменили. Эвко с чайником сходил в ванную, после вернулся и завозился с плитой. Руки подрагивали — так, что Вельес отобрал спички и поджёг сам, чтобы пожара, чего доброго, не случилось. Спросить или нет, что нашло на Эвко? Лучше неприятная правда. Вельес и так погряз во лжи — настолько, что ему не раз казалось: его место здесь. С Левицами нелегко найти общий язык, но привыкнуть к ним вполне возможно. К Любеку Вельес не привязался даже спустя немалое время. Не истосковался. Соскучился только по сыну. Он гадал, узнает ли его Францишк. Он попытался представить, какие чувства увидит на детском личике. Он думал об этом, пока не вскипел чайник. Эвко завозился с заваркой, после молча разлил кипяток. Заговорил только, когда открыл шкафчик и вынул бережно укрытую полотенцем тарелку. — Гренки, — обрадовался он. — Папа их делает, чтобы хлеб не пропадал зря. Хлеб здесь берегут. Отрадно и тепло на душе, хотя Левицы вряд ли знают, чего именно стоила буханка, особенно в это время. Вельес взял ржаную гренку и надкусил. Он проголодался, потому что в последний раз ел утром. Повезло, что солянка с грибами надолго насытила нутро. — Ой, подожди! — Эвко вскочил и отворил дверцу холодильника. — Что, опять не хочет работать? — Он сунул руку внутрь и пощупал стенку. — Тогда надо доесть, иначе пропадёт. В мирное время мало кто ценил еду. Испортились остатки? Не беда: съедят уличные коты. Эвко вынул резную стеклянную тарелку, наполненную недоеденной тушёнкой. На поверхности жирок. Выходит, мало времени прошло с тех пор, как холодильник вышел из строя. Вельес зачерпнул гренкой мясо и отправил в рот. Ему, голодному, вкусно с крепким чаем. Наевшись, он удалился покурить. Старый хрыч до сих пор не ушёл, заметил он. Окруженная седыми волосами лысина на темени отчётливо заметна сверху. Захотелось по-детски пошалить и плюнуть, потом ещё раз, пока не попадёт в серёдку. Но Вельес до такого не опустился и даже не вышвырнул окурок, а отнёс на кухню и выбросил в мусорное ведро. Он ожидал застать Эвко за мытьём посуды — здесь не принято накапливать грязь. Но тот сидел и глядел в жирное пятно на стене. Невыносимо… Эвко вздрогнул, когда Вельес сел напротив и, положив ладони на столешницу, категорично заявил: — Теперь делись: что тебя гнетёт? Кто-то успел помереть? Эвко часто заморгал, после встал, отошёл к окну, затем вернулся. — Не-ет, что ты! — На прежнее место он не сел, встал напротив Вельеса. — Даже не знаю, говорить ли… — Да что ты тянешь кота за яй… Хвост?! — Вельес от злости хлопнул ладонью по столу. — Говори, ну! На лицо он не поглядел, иначе пришлось бы задрать голову. Вытаращился только на измятую рубашку, что удивительно, заправленную в брюки, а не навыпуск. — Сложно это… — Эвко развёл руками и неприятно. — Либо говори, что тебя гнетёт, либо нет, — поторопил Вельес и всё же поднял голову. Он предпочитал глядеть собеседнику в лицо. — Думаю, пришло время разыграть спектакль с позорным расставанием. Как планировали: я во всеуслышание объявляю, что ты и твой приплод мне не нужны; что воспользовался тобой, потому что очень хотел жить с двумя здоровыми ногами. Твой папаша — ты сам говорил — не переживёт позора и согласится на аборт. Лучше бы не глядел в лицо. Потому что такой обречённости в пасмурно-серых, будто тяжёлые тучи, глазах не ждал. — Уже… — шепнул Эвко и взялся за виски. Он пошатнулся, пришлось придержать его за талию. Это вернуло ему рассудок. — Да, ты прав. Затягивать нет смысла, иначе… …вырастет пузо, хотел добавить Вельес. Хотя Эвко стоял уверенно, он руки так и не убрал. Раз решено распрощаться, надо насладиться прикосновением… …и разбавить горечь от предстоящей разлуки показным весельем. — Мне кажется, или ты приуныл? — хохотнул Вельес. — С таким лицом меня даже муж на войну не провожал. Он запнулся. Глупо — трогать чужого омегу и говорить о муже, пусть и правду. Любек мог бы сделать вид, что скорбел. Но нет: развернулся и поспешил покинуть вокзал, едва поезд тронулся. Торопился к оставленному на соседа сыну, оправдал его Вельес — перед остальными и собой. — Вот именно: у тебя семья, а я… — Эвко поглядел на собственный живот. — В последнее время корил себя за то, что втянул тебя во всё это. Даже порывался сказать родителям правду, но… — он замолчал, когда едва не сорвался на крик и добавил шёпотом: — трус я, не смог. — Не втянул. Если вспомнишь, это я всё придумал, — напомнил Вельес. — Да, захотел извлечь выгоду, значит, должен отплатить. Что не так? В серых глазах появился блеск. Грозовые тучи вот-вот изольются дождём. Рот неприятно искривился. — Да, но… — голос Эвко надломился, — я не думал, что всё зайдёт настолько далеко, что не представлю, как буду без тебя. Вельес скрежетнул зубами. Проклятая истинность! Эвко тоже её почувствовал, но не смог понять, отчего его так влекло к Вельесу. Лучше умолчать. — Эвко!.. — Как же приятно произнести это имя. Шепнуть бы в постели, выдохнуть, одновременно толкнувшись в упругий задок. Вельес хотел хоть что-нибудь добавить, что-то вроде: «С глаз долой — из сердца вон», — но от неожиданности потерял дар речи. Эвко уселся к нему на колени и обнял. — Эвко… — строгим тоном повторил Вельес, чтобы отрезвить его, вернуть рассудок. — Чш-ш, — шикнул тот. И отодвинулся, после, пасмурно глядя, уточнил: — Я противен? Ах, да… У тебя муж, у меня… Вовсе не противен. Вельес много отдал бы, чтобы поменять на него, даже беременного, Любека. Сына бы не отдал. И части семейного дела… Вряд ли: глупо — лишиться по доброй воле того, что приносит прибыль, ради сомнительной любви. А вот трахнуть напрашивавшегося на это Эвко он готов хоть сейчас, хоть на кухонном столе. — Наоборот: я едва сдерживаю себя, когда ты рядом. — Вельес запустил в волосы, на диво шелковистые, пальцы. — Твои родители… — Вернутся нескоро. В лучшем случае утром. После этих слов два раза просить не надо. Вельес крепко обнял желанное тело и жадно припал к губам. Дорвался: поцеловал нетерпеливо и глубоко. Эвко открыл рот и впустил в него язык, однако ответил неуверенно и робко. Не умел целоваться, хотя не невинен? Могло и так статься, если единственный раз случился в течку. От мысли, что мог стать первым, кто поцеловал Эвко, Вельес рыкнул и погладил спину. Треклятая ткань мешала, и он смял её, после дёрнул. Ну зачем Эвко именно сегодня заправил рубашку в штаны? Вельес запустил ладонь под край и прикоснулся к пояснице. Кожа горячая, приятная на ощупь. Пальцами он провёл вдоль позвоночника, погладил между лопатками… Придётся отстраниться, чтобы избавиться от одежды. Вельес оторвался от губ, поцеловал щеку, мочку, шею — аккурат в бившуюся жилу. Запах сводил его с ума, пробуждал животный голод, отчего хотелось впиться клыками, прокусить славную нежную кожу… Нет! Этого нельзя допустить — пометить омегу, с которым никогда не быть. Да и немодно нынче ходить со шрамами от зубов. Любек не раз предупреждал, чтобы Вельес не вздумал потерять голову, потому прикрывать шею платком не хотел. Вельес не горел желанием пометить собственного мужа. Он гордился тем, что мог держать себя в руках. Напрасно гордился, как выяснилось, когда встретил истинного… — Встань… — Вельес отстранил Эвко. — Я, конечно, могу спустить только штаны и уложить тебя на стол, но это наш с тобой первый раз… …и последний. Эвко скорее сполз, чем слез, потому что его колени подрагивали. Если бы Вельес не поддержал, упал бы. Дивный — с блестевшими глазами и пунцовыми щеками. Дыхание частое. Вельес не мог припомнить, чтобы его так желали. Если бы Любек оказался хоть вполовину таким же страстным, он стремился бы домой к нему, а не ради чего-то или кого-то — сына, семейного дела. Ну почему истинный встретился только сейчас? Вельес повёл Эвко к спальне, чтобы там продолжить начатое. Он спешил, отчего хромая нога подвернулась и он едва не упал. Ещё и Эвко воспротивился, хотя сам напрашивался, потянул за руку… Вельес понял причину, когда повернул голову. Эвко щёлкнул выключателем, чтобы зажечь свет в санузле. Ох уж эти Левицы! Готовы испортить сладостный миг ерундой вроде мытья. Но Вельес противиться не стал… и вскоре понял, что ничего не испорчено, напротив: в ванной тот самый сладостный миг. Эвко бодро расстегнул рубашку. Однажды замешкался, когда пуговица отказалась лезть в петельку. Вельес с наслаждением и любопытством — почти детским — глядел, как оголялся каждый кусочек кожи, бледно-розовой. Он перестал дышать, когда Эвко стащил с себя рубашку. Надо бы самому раздеться, однако хотелось впитать, запомнить каждый участок желанного тела. Красив Эвко. Грудь безупречно гладкая, соски слишком тёмные на фоне светлой кожи. И выпуклые, а не плоские… Опомнившись, Вельес принялся раздеваться, тем более в штанах стало тесно и жарко. Яйца попреют, пока он налюбуется. Тем лучше, что Эвко отвлёкся: взял висевшую на протянутой над некогда белой, теперь в пятнах ржавчины ванной верёвке тряпицу и макнул в ведро. Отжав, протёр грудь, подмышечные впадины, гладкие, без единого волоска. В висках застучало, когда Вельес заметил, что ширинка Эвко топорщилась. Тот хотел его, не просто решил подарить себя, но и взять желаемое. Вельес не выдержал и не просто снял, а сорвал с себя штаны, чтобы напряжённому члену плотная грубая ткань перестала мешать, спустил до колен… Он раздевался и одновременно глазел на Эвко, когда тот избавлялся от брюк… Ноги молочно-белые, гладкие. И стройные — настоящий идеал. Не худые, икры в меру полные, безупречно ровные, коленки не выпирали. Красивые ноги. Очень… Вельес отпихнул ставшую ненужной одежду. Он далёк от образца альфьей красоты и знал это. Однако Эвко видел его голым. Видел усыпанные веснушками плечи, рыжие волосы на груди и в паху. Видел всё, тем не менее, возжелал именно это неизящное тело. И это подогрело похоть. Вельес скрипнул зубами, но всё-таки принял от Эвко влажную тряпицу, смоченную — кто бы сомневался? — холодной водой. Та остудила похоть, вынудила мышцы живота напрячься. Член немного опал, открытая прежде багровая головка спряталась под крайней плотью. Вельес оголил её, после протёр, прошёлся по стволу… Отвлёкся: Эвко в это время отвернулся и стащил трусы, простые, отнюдь не вычурные, но безупречно белые, не считая расплывшейся капельки предсемени. Ничего, успокоил себя Вельес. Успеет рассмотреть всё спереди, а пока можно поглазеть на задок, не худой, в меру округлый. Пусть Эвко так, немного склонившись, постоит, мелькнула шальная мысль. Пусть оттопырит ягодицы. Пусть упрётся в борт ванны, а Вельес приблизится, пристроит головку ко входу и толкнётся, резко, с нетерпеливым рыком. Нет, осадил он себя. Первый — и последний — раз не должен стать нетерпеливо-грубым. Иное дело кровать, пусть и скрипучая. Можно зацеловать желанное тело, рассмотреть хорошенько, чтобы запомнить каждый плавный изгиб, потом медленно войти. — Прости, — шепнул Вельес с придыханием, — но ещё немного — и я спущу на пол. С этими словами он обнял Эвко за поясницу, вынудив выпрямиться и выпустить тряпку, после попятился к двери. В прихожей подхватил Эвко на руки. Нелёгкий тот, но и не слишком тяжёлый. Унести можно, даже несмотря на боль в бедре. Дойдя до спальни, Вельес толкнул дверь, после уложил — едва ли не бросил — Эвко на кровать, после устроился рядом и уставился в его лицо. Похоть в серых, будто тучи в очень сильную грозу, глазах. Блеск, как молнии. Губы, припухшие, приоткрытые, просили поцелуя. Вельес одарил им, заодно сорвал ответ: Эвко уверенно просунул язык в его рот. — Славный… — шепнул Вельес, когда оторвался и взглянул в серые глаза. — Желанный… …истинный, с которым не остаться навсегда, и от этой мысли примешалось чувство горечи. Сторонний запах добавил ощущения неизбежности расставания — запах чужака, наследившего в желанном теле. И это чужое Вельес берёг, потому что не хотел, чтобы Эвко пострадал из-за него. Он помнил, в каком тот положении, поэтому не навалился, а бережно уложил. Даже от соска убрал пальцы, почувствовав, насколько тот припухший и твёрдый. Любеку было больно, когда Вельес прикасался, даже легонько. Судя по тихому стону, Эвко тоже неприятно. Придётся одарить другими ласками. Вельес ненадолго отстранился и, попросив раздвинуть ноги, устроился между ними и погладил бёдра. Наконец-то он смог поглядеть на Эвко как следует — на вздымавшуюся от глубоких вдохов грудную клетку; на живот, плоский, не считая немного выпуклого низа, на пах… На пах особенно приятно смотреть, потому что член, по-омежьи некрупный, но достаточно толстый, возбуждён до предела. Головка немного темнее, чем ствол. Она оголена, причём раз и навсегда: кто-то, скорее всего, родители, избавил её от крайней плоти. Чистюли фанатичные… Ещё и пах, ожидаемо, выбрит. Вельес легонько провёл по нём костяшками. Любек избавлял себя от волос везде, а вот лобок аккуратно выстригал, пришло на ум сравнение. …которое надо выбросить из головы во время измены. Измены? Вельес не хотел назвать то, что сейчас происходило, так грубо. Любек лишний. Если бы он в своё время не привязал к себе Францишком, всё могло получиться с Эвко сейчас. …а пока осталось довольствоваться тем немногим, что получилось урвать. Хотелось доставить Эвко удовольствие. Раз соски не приласкать, то… Член открыт взгляду и рукам. Вельес обхватил его, неторопливо провёл ладонью от основания к головке, затем обратно. А ещё хотелось сделать то, от чего воротило, когда о подобном просил Любек. Тот любил ласки ртом гораздо сильнее, чем остальное. Любил, но одаривать подобными не торопился. Эвко заслужил их — хотя бы за заботу, потраченные время и силы. И ведь ни разу не попрекнул, делал всё так, будто должен присматривать за раненым Вельесом. Тот пристроился так, чтобы голова оказалась между ног Эвко, затем прикоснулся языком к головке. Получив в ответ вздох, уверенно вобрал её в рот, облизал, будто леденец, обвёл языком дырочку уретры. Эвко шумно задышал и — осознанно или нет — толкнулся в рот, намекая на продолжение. Вельес дал то, что он хотел и взял глубже, благо небольшая длина члена это позволяла. Он ощутил, как подрагивали ноги Эвко, как… Проклятье, собственные яйца, казалось, лопнут от желания толкнуться между ягодицами. Поэтому пришлось отстраниться и под разочарованный вздох попросить: — Дай подушку… — Эвко послушался и вытащил из-под головы подушку с посеревшей, с местами порванным кружевом наволочкой. Вельес принял и добавил: — Теперь приподними ягодицы. Эвко послушался — и подушка легла под поясницу. Так лучше. Так удобнее поглаживать бёдра, ягодицы, упругие, лишённые какой бы то ни было дряблости. Позиция, что занял Вельес, — лучшая, чтобы рассмотреть тело до мельчайших подробностей. Кожа в паху и на внутренней поверхности бёдер не молочно-розовая, а темнее. Пупок вогнутый. Но больше всего по душе то, что Эвко доверил собственное тело Вельесу. Тот не заставил себя ждать: погладил внутреннюю поверхность бёдер, легонько провёл ребром ладони по промежности, после нащупал вход. Края горячие, отметил он. Слабую пульсацию он ощутил, когда вошёл пальцем в плоть, неожиданно податливую — гораздо податливее, чем у Любека вне течки. Или всё дело в том, что Эвко искренне его хотел? Узкий, но не сжался, впустил палец глубже — до самого основания. Не сжался, когда Вельес вошёл уже двумя пальцами, когда развёл их, чтобы растянуть вход. Боль причинять не хотелось. Никакую. — Скажи, не молчи, — шепнул Вельес, — если будет неприятно. — Не… будет, — с придыханием ответил Эвко и шире развёл ноги, насадился на пальцы. Его грудная клетка судорожно вздымалась, щёки раскраснелись. Готов. Смазки выделилось немного, но в меру. Пальцы, во всяком случае, легко скользили. …и сердце Вельеса ухало — настолько не терпелось толкнуться. Он это и сделал: спешно придвинулся и, закинув ноги Эвко на плечи и приставив подрагивавший от напряжения член ко входу, нерезко вошёл. Остановился, чтобы дать к себе привыкнуть и насладиться приятной теснотой и жаром. Потому что этот, первый, раз наверняка врежется в память — пусть не навсегда, но надолго. Вельес сделал первый неторопливый, неглубокий толчок, когда Эвко нетерпеливо двинул бёдрами. Тесно, жарко… И запах одуряющий. Какой он в течку, лучше не представлять. Наверное, сведёт с ума — настолько, что останется рычать и не прерываться ни на мгновение. Вельес и сейчас с трудом себя сдерживал, чтобы не загнать член по самые яйца. Как знать? Может, так бы и получилось, если бы не нежелание хоть как-то навредить Эвко. Поэтому осталось довольствоваться неторопливыми толчками, ощущением тесноты, жара и… доверия. Эвко не сжался, напротив, раздвинул ноги шире. В паховых складках — пот, на лбу — тоже. Венки на члене набухли до предела, головка раскраснелась, прозрачная вязкая капелька выделилась из уретры и стекла по стволу к паху. Вельес растёр её пальцами, за что получил: Эвко судорожно дёрнулся и сжался. Невыносимо — настолько, что Вельес не выдержал и двинул бёдрами, загнав член глубоко, по самые яйца. Потом ещё раз. И ещё… В висках стучало. Бёдра Эвко повлажнели от выступившего пота, светлые волосы взмокли, на лбу, носу и над верхней губой — капельки. Хорош он, такой открытый. Жаль, уставился в потолок. Хотелось заглянуть в глаза — настолько, что Вельес, разведя бёдра шире, наклонился и попросил: — Посмотри на меня. Радужки Эвко потемнели от страсти. Сам он не воспротивился смене позы и обхватил поясницу Вельеса ногами, чем позволил проникнуть в себя глубже. Раз не воспротивился, значит, ему хорошо. Вельес не навалился — навис над Эвко и поцеловал, затем ещё. Неудобная поза для вязки, осознал Вельес, когда ощутил, что узел вот-вот раздуется… Донёсся вздох — разочарования? — когда Вельес покинул тело Эвко и перекатился на спину. Надо что-то сказать. — Нужен перерыв. Прости... — оправдался он и уставился в потолок. Побелка старая, но осыпалась совсем недавно. Ещё на днях на потолке была трещина, вспомнил он и обнял прижавшегося к нему Эвко. Тот поёрзал, потёрся членом о бедро и… вздрогнул, шумно задышал прямо в ухо. По бедру Вельеса потёк прозрачный эякулят. Эвко был на пределе — настолько, что кончил всего от одного трения головкой о кожу. Ну что с ним сделать, с обмякшим, ровно дышавшим? Этот раз стоит завершить собственной рукой, после — набраться сил и во второй всё сделать неторопливо. С такими мыслями Вельес обхватил собственный ствол.