Грозовые тучи

Одного толком не завершившегося раза мало, поэтому Вельес вскоре решился на второй. Эвко не воспротивился, наоборот, потянулся к губам, уверенно разомкнул их языком, выпросив глубокий страстный поцелуй. Вельесу хотелось на него навалиться, но… он вспомнил, что нельзя этого делать, поэтому они остались на боку. Зато ничто не мешало погладить бедро, что Вельес и сделал, закинув ногу Эвко на собственный бок. Омрачало одно — что старшие Левицы вернутся. Не их гнева Вельес опасался, а того, что они прервут столь сладостный миг. — Они нескоро придут, — успокоил Эвко, чем раззадорил пыл. Раз никто не помешает, можно отлюбить его хорошенько, чем Вельес и воспользовался: попросил перекатиться на другой бок, прижался к откляченным ягодицам, провёл членом по расщелине. Найдя расслабленный после прошлого раза вход, толкнулся. В этот раз не хотелось торопиться, поэтому Вельес позволял себе передышку: глубоко, на всю длину, входил, порой останавливался и утыкался носом в затылок, глубоко вдохнул омежий запах, от страсти необычайно сильный. Иногда покусывал заднюю часть шеи — легонько, чтобы, чего доброго, не стиснуть зубы и не оставить метку. Вот этого как раз таки делать нельзя, иначе окончательно испортит Эвко жизнь. …ещё Вельес воспользовался заминкой, чтобы приласкать удивительное, отзывчивое на ласки тело: погладил плечо, бедро, живот. Соски, позабыв, тронул, но Эвко смахнул его руку. Вельес сместил ладонь на грудину, затем ниже — обвёл пальцами пупок, положил ладонь чуть выше паха, будто пытался защитить то, что внутри, пусть и не своё… В конце концов обхватил напряжённый ствол и довольно сильно сдавил. Эвко ни стоном, ни словом не дал понять, что ему больно, напротив, толкнулся в руку, после подался назад, насаживаясь на член до самого узла, пока ещё не раздувшегося. …и этого тоже нельзя допустить. Придётся пожертвовать собственным удовольствием. Но ощущать, как накрывает любовника экстаз, не меньшее диво, чем кончать самому. Эвко тихонько пискнул, выгнулся и задрожал. На мгновение он обжал собой конец, затем расслабился, потом ещё раз... До конца Вельесу, увы, наслаждения не довелось испытать: ощутив, что узел вот-вот раздуется, он, перехватив член у основания, резко вышел. Придётся помочь себе руками. Второй раз… Эвко опомнился довольно скоро. — Погоди. — Он поднялся и на подрагивавших нетвёрдых ногах удалился. Вельес остался в одиночестве. Лучше дрочить, когда рядом никого, и он положил руку на ствол, погладил его, натянул — почти до боли — крайнюю плоть на головку, затем оттянул… Застал его Эвко именно таким — лежавшим на спине, с раскинутыми ногами и напряжённым донельзя концом. Благо не смутился, скорее наоборот: с любопытством уставился. Волосы влажные и прилизанные, отметил Вельес. Ох уж эти чистюли! Эвко милее встрёпанный, с раскрасневшимися скулами и потемневшими от страсти глазами. Щёки и сейчас розовые, а вот глаза посветлели, взгляд осмысленный — настолько, что Вельес стало неуютно, поэтому он убрал руку. — Я хочу… — Эвко раскраснелся сильнее. Смутился? Пожелал чего-то постыдного? — Сейчас ты можешь изъявить самое неприличное желание. Ситуация подходит, — подбодрил его Вельес, гадая, о чём просьба. Эвко захотел, чтобы его поцеловали туда? Вельес этого не делал даже мужу. Но Эвко удивил: — Ты мне делал подобное. И я хочу попробовать это, хотя негигиенично… Из-за последнего слова, неуместного, не сразу Вельес понял, чего от него хотели. И об этом Эвко ещё и просит? Вельес однозначно согласен! Он любил ласки ртом и не знал того, кому бы они не понравились. Если бы Эвко позабыл о клятой гигиене, было бы бесподобно. Впрочем, в контрасте от прикосновения прохладной мокрой тряпицей к разгорячённой плоти что-то было. Мышцы живота судорожно сжались, пока Эвко обмывал член. Ещё и крайнюю плоть оттянул, после вытер и там. — Прости, если что не так. Но я никогда этого не делал, — донёсся шёпот. Хоть в чём-то Вельес стал у Эвко первым. — И не целовался, — едва удалось расслышать. От этой мысли едва не сорвало крышу. Конечно, Эвко мог солгать. Но зачем? Мысли враз вылетели из головы, когда Вельес ощутил прикосновение — сначала губ, потом языка к головке. Ладонью Эвко взялся за ствол, провёл снизу вверх. Вельес перехватил его руку — не с целью остановить, а задать нужный ритм, помочь понять то, что ему нравилось. Эвко оказался способным учеником. Он ускорялся, сильнее сжимал конец по просьбе и, наоборот, ослаблял хватку. Глубоко в рот не пытался взять, Вельес с него этого и не требовал. Эвко научится со временем делать минет хорошо. Увы, с кем-то другим… Почему? Почему треклятые мысли лезут в голову именно в такой сладостный миг? Почему всё портят? Эвко расстроился — заметно по обиде в глазах, как беспросветное серое небо, — когда Вельес попросил его отстраниться и сел. Пришлось оправдаться, дескать, хочется иного в первый и последний раз, когда они вместе. Хочется стать как можно ближе. Вельес оправдал враньё и, притянув Эвко за руку, попросил устроиться на бёдрах как можно ближе к паху — так, чтобы тот насадился на напряжённый донельзя член. Эвко послушался и, перекинув ногу, уселся верхом. Вельес ощутил, как вздыбленный — вот же страсти сколько! — омежий член мазнул по животу, оставив влажный след от предэякулята. Одной рукой он придержал Эвко за поясницу, второй направил ствол туда, куда следовало. Эвко опустился на конец медленно, но до самого конца. Не забоялся. Беременный Любек если и позволял во время одного из редких соитий войти в себя, то наполовину. Эвко другой. Он не опасался ничего, но Вельес всё же придерживал его ягодицы, чтобы не насаживался слишком резко. Незавершённый прошлый раз дал о себе знать, поэтому первым кончил Вельес: отстранил Эвко до того, как его накроет экстаз, небрежно опрокинул на кровать, после навис и спустил рвавшееся наружу семя на немного выпуклый живот, на безволосый пах. Испытать бы облегчение, но не вышло. Неприятное оно, когда узел раздут не в теле. Не болезненное, но в паху тяжесть. Эвко сел и, наспех вытеревшись давешней тряпицей, заявил: — Поставлю чайник. — И, подойдя к шкафу и вынув халат, удалился. За окном медленно, но верно темнело, даже не различить, какого оттенка взятая Эвко одежда. Хотелось курить, поэтому Вельес поднялся. Надо найти штаны хотя бы. И торс прикрыть, чтобы не подводить Эвко. Штаны нашлись на полу. Надев их и набросив рубашку на плечи, а также достав папиросы, Вельес ушёл на балкон. Перестарался. Нога ныла после насыщенного дня — из-за прогулки и не только: Вельес слишком бодро двигал бёдрами. Он всласть накурился и вернулся на кухню, где его ждал крепкий чёрный чай и недоеденные гренки. Эвко встрёпан, отметил Вельес, с раскрасневшимися щеками и яркими припухшими губами. Стесняться перестал, не считая того, что запахнул шторы, будто боялся, что снаружи кто-то что-то увидит и всё поймёт. Зато вырез халата свободный. Когда Эвко наклонился, удалось рассмотреть припухший сосок. А ещё он то и дело облизывал губы, и это будоражило кровь, как и мысли, что под одеждой ничего нет. Воображение нарисовало яркую картинку, как Эвко лежал лицом вниз на столешнице, а Вельес входил в разработанный зад. Ну и прыть, как в течку! Вельес перевёл дыхание. Оба всего лишь дорвались до уединения, успокоил он себя. Остудило пыл то, что чистюля Эвко удалился в ванную. Хорошо, что не утащил с собой Вельеса, иначе бы тот поимел его прямо там. Тот удалился в спальню, после разделся и забрался под тонкое одеяло. Пахло Эвко и похотью. Очень сильно пахло, поэтому в сон провалиться не получилось: сердце заухало с новой силой. Проветрить надо. Или… Вельес поднялся и направился к выключателю. До окна он так и не дошёл: когда появился Эвко, поднялся и, подхватив на руки, уложил на кровать, после дёрнул за поясок. — Я только хотел позвать тебя ополоснуться, — залепетал Эвко, вздрогнул и выгнулся, когда Вельес погладил грудину. — Ополоснусь, — пообещал тот, — но потом. …когда вдоволь насмотрится на голое тело, гладкое, нежно-розовое. Вельес просунул ладонь между коленками, чем дал понять, чтобы Эвко раздвинул ноги, затем погладил внутреннюю поверхность бедра, ещё влажную — от пота или мытья. И, пробравшись выше, подушечками провёл по промежности и, нащупав вход, вошёл сразу двумя пальцами. Эвко впустил в себя легко, потому что растянут донельзя, но Вельес на всякий случай ввёл пальцы до основания и замер, чтобы запомнить ощущение жара и влаги, а также глаза, темнеющие, будто небо перед грозой; часто вздымающуюся грудную клетку… Эвко не воспротивился, когда Вельес попросил встать его на четвереньки. Вот что ещё запомнится — задок, упругий и округлый. Вельес вошёл неспешно и неглубоко, но Эвко подался назад и насадился до самого основания. Что он делает? Вельес, которого не покидало ощущение незавершённости, опасался сорваться и с трудом сдерживал себя, чтобы не толкнуться резко и глубоко. Зря опасался: Эвко, судя по тому, что попытался насадиться по самые яйца, этого и хотел. …и Вельес перестал себя держать в узде. Он замедлялся лишь тогда, когда хотел поглядеть, как член входил в раскрасневшийся зад, на ягодицы, на багровые отметины после вжатых в них пальцев. Мало… Хотелось больше — и это было выше Вельеса. Тот не ведал что творил. Мысли улетучились. Сладостное ощущение, когда узел туго обжала горячая плоть, выбило их. Дурак, что наделал?! Было бы гораздо хуже, если бы встретил не беременного Эвко, а пусть и не невинного. Омег течка нередко накрывала не вовремя… для альф. Хуже было бы, если бы Эвко понёс от несвободного альфы, у которого подрастал сын. …Так и должно статься: Эвко и Вельесу природой дано соединиться. И никому — даже Францишку — не разбить эту пару. Вельес лёг на бок и уволок за собой Эвко, зарылся носом в светлые, влажные от пота волосы, с рыком потёрся носом о затылок, затем левее… Припал губами к коже, втянул в себя, чтобы прокусить… …Чем сладостнее экстаз, тем дурнее мысли. Благо узел быстро опал. Вельес покинул тело Эвко, которого ещё била мелкая посторгазменная дрожь, перехватив член у основания. Некоторое время он глядел на распластавшуюся фигуру, на растянутый раскрасневшийся вход с поблёскивавшим белёсым семенем; на… Погань! Вельес настолько потерял голову и едва не оставил метку. Хватит-хватит-хватит!.. Эвко перевернулся на бок и, подтянув ноги, обхватил колени руками. Вельес поглядел на цепочку позвонков и подобрал рубашку и кальсоны. Выйдет на балкон в таком виде, всё равно никто не увидит, что на нём ниже пояса. Покурив, он удалился в ванную, взял ведро, тряпицу и мыло. Загодя набранной в ведро воды он не пожалел, несмотря на то, что из крана раздался хрип. Прохлада остудила пыл, прогнала остатки похоти. Вымывшись, Вельес покинул ванную. Эвко постелил на диване в гостиной. — Смысл спать раздельно? — хохотнул Вельес. — Только рядом осталось уснуть для полного счастья. Эвко поднял голову. Под глазами пролегли тени. Его измучил сегодняшний вечер? — Родители могут вернуться утром. Простыню я сменил. Иди спать, — прошелестел он. «Иди спать». Будто и не было ничего. Может, они уснули бы рядышком, если бы не страх перед родителями — настолько сильный, что Вельес ощутил холодок от сквозняка. Эвко открыл все окна, чтобы выветрился запах похоти? Он, беременный, забоялся, что родители осудят за какой-то трах? Вельес удалился в спальню. Так и есть: форточка открыта. Он не стал её закрывать и, сбросив рубашку, улёгся. Пахло Эвко. Возможно, так казалось, потому что губы хранили вкус его поцелуя. Лучше бы они легли рядом: после близости одному в постели неуютно. Вельес обнял бы Эвко, чтобы укрыть собой от невзгод и войны, уткнулся носом в затылок… Но обнял он только пустоту. Благо суматошный день и бурный вечер сказались, поэтому он быстро уснул. Сны видел редко, чему радовался: иные солдаты кричали, когда призраки войны одолевали их во сне. Иногда отсутствие сновидений огорчало, потому что хотелось увидеть Францишка хотя бы в грёзах, но Любек будто и в них загородил собой сына. Сегодняшняя ночь — исключение. Пахло одновременно хлебом и лекарствами, хотя Вельес находился не на пекарне и не в больнице, а дома. Он, грызя кончик карандаша, утыкался в лист, исписанный числами, гадая, в чём ошибся. Теуш уехал, как назло, взвалив на него всё. Ещё пахло, помимо хлеба и лекарств, картофелем и колбасками, что делали и продавали жители ближайшего села. На кухне скворчала сковорода и громко разговаривал сын. Вельес проголодался, поэтому поднялся, чтобы уточнить, когда будет готова картошка. Рот наполнился слюной. — Почти готово. Чуть-чуть потерпи, — услышал он спокойный ответ. Потерпеть осталось немного: сын, дорвавшись до отцовского внимания, повис на шее. Вельес обнял лёгонькое тельце и замер, глядя на помешивавшего лопаткой в чугунной сковороде картошку мужа… Сын требовал внимания, поэтому Вельес потрепал рыжие волосёнки и уткнулся носом в пухлую щёчку. Ребёнок мелкий и худенький. Наверняка вырастет красивым омегой, пусть даже рыжим и веснушчатым. Одни глаза, серые, будто грозовые тучи, сведут с ума кого угодно… Вельес долго глядел бы на сосредоточенного Эвко, если бы не треклятая родня, в частности — Альфельд. — Похотью воняет! — категорично заявил тот. Дверь со стуком закрылась. — Родители за дверь, а он… Кого мы вырастили? Вельес открыл глаза — до того как подумал, что надо бы зарвавшихся Левицев, вздумавших упрекать Эвко у него дома, поставить на место. …и, увидев местами потрескавшийся потолок, вспомнил, что он находился в квартире у чужих людей, поэтому сделать замечание не сможет. Вельес поднялся и, откинув штору, понял, что ошибся: из-за пасмурного, как глаза Эвко, дня показалось, что ещё рано. Ничего подобного: время наверняка приблизилось к полудню. Кто-то закрыл форточку, поэтому Вельес не замёрз. Крохотная, но такая трогательная забота Эвко. Сердце ёкнуло от мысли, что надо уехать… …иначе, при повторении вчерашнего, Вельес не удержится и оставит проклятую метку. Он спешно поднялся и как был, в кальсонах, вышел из спальни ровно в тот миг, когда Альфельд распекал сына за разврат. Ланко, привалившись к стене, только стоял. Пахло похотью, это правда… Но не той, которой предавались Вельес и Эвко. Ланко потому отрешённый, что заметно устал. Под тёмными глазами синева. Чудаки, мелькнула мысль, которые удрали из квартиры, где места более чем достаточно, чтобы справиться с течкой. Ничего удивительного: Ланко далеко не стар, но такой сухарь, что казалось, будто подобного у него не бывает. Да и Альфельда сложно представить рычавшим от страсти во время соития. Как бы то ни было, Эвко у Левицев появился, а это означало, что любовью они занимались. В таком случае почему они попрекали страстью сына? Альфельд резко замолчал, завидев Вельеса. Тот сунул папиросу между зубами, чтобы дать понять: плевать хотелось на ругань. — Яйца я разбил, чтобы не испортились. Холодильник сломался, — резко сменил тему Эвко. — А ещё молоко подвезли к дому, я купил. Сейчас омлет сделаю. Вельес спешно, чтобы, в случае чего, пресечь Альфельда, покурил и пошёл на кухню. Никто никого не бранил. Эвко взбалтывал яйца, Альфельд думал над большой кружкой с кофе. Ланко не видно, возможно, он удалился спать. Все устали за эту ночь. Вельес тоже, но всё же собрал нехитрые пожитки, оделся и поставил сапоги так, чтобы сунуть в них ноги, после — покинуть эту квартиру навеки. К завтраку его никто не звал, он появился сам. Эвко понуро стоял, привалившись спиной к выложенной плиткой стене. Таким, в свободном домашнем льняном костюме он и запомнится. Жаль, что в глазах не радость, а… обречённость. Вельес навидался её и смог распознать сразу. Омлет, наверное, вкусный. Пышный, во всяком случае: Эвко не поленился взболтать. Распробовать помешала гнетущая тишина и упрёк в глазах Альфельда. Невыносимо — настолько, что Вельес последний кусок затолкал в рот и с трудом прожевал. Он пихал в себя омлет, потому что не знал, когда поест. Альфельд положил крупные, поросшие тёмными волосками руки на столешницу. Даже рубашку успел сменить, пока Вельес одевался, не остался в пропахшей похотью. — Что? — Вельес пододвинул поставленную кружку с мутной жижей, именуемой кофе. Лучше бы Эвко заварил чай. — Мне не стыдно за то, что я трахал вашего сына, если вам это интересно. Альфельд не пошевелился, только скривился от неприятного словечка. — Оно и видно. — Повернув голову к сыну, добавил: — Ему тоже. Попытки спрятать улики вроде застиранной простыни глупые: я не мальчик… «Не мальчик, но не знаешь, что любовью можно заниматься не в течку. Потому такой сухой, что семя бьёт в голову. Как вы называете? Инта… Да, «интоксикация», — вспомнил Вельес нужное слово. — К слову, — Альфельд повернул голову к нему, — сколько вы собираетесь тянуть? Пока пузо не вырастет? Он говорил на удивление спокойно. В голосе усталость. Ланко заездил его ночью? Вопрос как нельзя к месту. — Всегда! — Вельесу короткое слово далось удивительно легко. Эвко не то подыграл, не то всего лишь оступился: тарелка грохнулась на пол и разлетелась на осколки. Он взялся за веник. Альфельд, полумёртвый от усталости, не пошевелился. Глаза за стёклами очков округлились, он открыл рот. Взяв себя в руки, удивительно спокойно уточнил: — То есть ты признаёшься, что связывать судьбу с Эвко не собираешься. Помимо шороха, до ушей донеслось то ли шмыганье, то ли всхлип. Даже врать не пришлось. — Именно, — Вельес горько рассмеялся, — да и не смог бы, даже если бы захотел. — Он вмиг посерьёзнел, когда пояснил: — Видите ли, у меня есть семья, есть ребёнок. Вы предлагаете бросить их на произвол судьбы?.. «…ради вашего драгоценного сыночка?» — просилось, но язык не повернулся сказать это. Если бы Эвко подыграл — расплакался, что ли, — то Альфельд не ухмыльнулся бы и не поглядел на него так скептически. Хотя бы стоял спиной, а не лицом к говорившим, на котором не отразилось ровным счётом ничего. Эвко не умел играть на публику. …и это восхитило Вельеса. Однако сейчас это качество им обоим не на руку. Альфельд поднялся и, подойдя к сыну, взялся пальцами за подбородок и приподнял, вынудив поглядеть себе в лицо. Эвко вздрогнул и выронил веник, но не отвернулся. — Понятно. Знал, — заключил Альфельд. — Ланко! Всё пошло не так, как задумывалось. Так не должно быть, но Вельесу стало немного легче оттого, что он останется не абсолютным мерзавцем в глазах Левицев. …но Эвко жаль. — Он узнал позже, чем… — предпринял Вельес попытку заступиться. Актёр из него никуда не годился. Себя раньше не выдал только потому, что семья стала чем-то… Придуманным, приснившимся, привидевшимся в пьяном угаре — да чем угодно, но не явью. Даже Францишк, которого Вельес, в общем-то, любил. Альфельд, судя по тяжёлому взгляду, не поверил ему. На кухню вошёл заспанный, непривычно встрёпанный и босой Ланко Левиц. Взгляд отрешённый, халат запахнут, чтобы посторонние не увидели то, что не предназначено их взгляду. — Что, без меня никак? — сонно уточнил Ланко и подавил зевок. — Никак, — спокойно поддакнул Альфельд. — Продрыхнешь самое интересное. А именно: вскрытие факта повышенной блудливости нашего с тобой ненаглядного единственного ребёнка! — Он вышел-таки из себя. Серые, как у Эвко, глаза метали молнии. Руки подрагивали. — Ну, расскажи папочке, как ты ухитрился забеременеть от несвободного альфы! Втемяшил в голову с проседью, что Эвко знал обо всём. И ведь прав! — В туалете, — перешёл Вельес в наступление и зло рассмеялся. Ланко мгновенно проснулся и вытаращил тёмные глазищи. — Что вы так смотрите? Я трахнул Эвко в вонючем больничном нужнике! Он рассказал правду, не считая пары моментов: туалет не больничный, а клубный, куда он, изрядно выпив, пришёл пописать. И не Эвко, а Любека, красивого, неподходившего грязному, вонявшему испражнениями месту он трахнул над разбитым унитазом. Хоть что-то общее у Эвко и мужа — оба не заслужили, чтобы их трахали в грязных туалетах. Вельеса перекосило. Он будто ощутил приятный запах Любека, который не перекрыла даже вонь нужника. Он мгновенно протрезвел, когда их застали… …а потом Любек перестал появляться на людях. Вельес чувствовал себя виноватым за то, что опозорил его, потому что по неопытности запечатал узлом и они не смогли расцепиться. Как выяснилось, у Любека через пару-тройку часов всего лишь началась течка… «Лучше бы мы, как все, в постели провели её вместе, — вспомнился брошенный упрёк. — Я зря промучился, но всё равно остался с приплодом». Надрыв в речи резанул по сердцу… — Не понимаю, какое имеет значение, где вы случа… — Ланко окончательно проснулся. — Как — несвободного?! — А вот так! — Вельес вынул из кармана рубашки фотографию Францишка и выложил на стол. — Знакомьтесь: это мой сын. Полигамные браки запрещены, что ж поделать? К сожалению. В этот раз получилось искренне. Едко и хлёстко. — Только не говори, что поверишь, будто он… — Альфельд кивнул в сторону сына, — не знал. — Если и так, то какова цель? — Ланко больше склонен поверить Эвко, чем мужу. …Какова бы ни была, важно, чтобы они не усомнились, что ребёнок от Вельеса. — Так получилось! — развёл тот руками. — Я сделал ребёнка — я не оставил Эвко расхлёбывать одного. — Заодно узнал, что его отец — один из лучших хирургов. Верно? — Альфельд едко усмехнулся. — Не буду строить благородную оскорблённую невинность: и это тоже правда, — вспомнился первый день знакомства, — но, чтобы вы знали, я не откровенное чудовище: я собрался остаться с Эвко до самого аборта. Но вы… — кивнул он в сторону Ланко, — чините препятствия. Ждать я не могу: слишком долго не виделся с сыном. С единственным, и другие дети, тем более внебрачные, мне не нужны. Вельес убрал фотографию в карман. Глядеть на Эвко страшно: в нём проснулся актёр, когда стало поздно. Лицо бледное, губы и руки подрагивали. В серых глазах отчаяние. К чему сейчас игра? Вельес сделал шаг из кухни, чтобы не мешкать и покинуть эту квартиру. Уйти и не оглядываться. Куда там? Ланко преградил дорогу. — Да? Тогда для чего легли в постель вчера? Уж кто бы спрашивал! Запах-то силён. Не привлекателен, Вельес остался безразличен, однако похотью несло очень сильно. Ошибся Вельес в Левицах: всё у них горячо, запах Альфельда невероятно сильно отпечатался на Ланко. Дурак… Эвко наверняка пах Вельесом, это и учуял его отец. — Потому что захотелось! — Вельес оттолкнул Ланко. — Потому что Эвко на диво страстный. А вы, подавляете его темперамент и губите предрассудками. Да за него, даже не невинного, этот… Гедеон вроде… голову оторвёт! К горлу подкатил ком от упоминания имени соперника. Гедеон не просто так уволок Эвко. По взгляду заметно: нравился тот ему. Очень. …только Эвко его, Вельеслава Миреша, омега. …и это хуже всего. С этим надо порвать. Вельес споро, несмотря на боль в бедре, понёсся в спальню, схватил в охапку рюкзак, китель и фуражку. Никто его не задерживал. Левицы говорили громко, но он не прислушивался, разобрал только: — Пусть идёт. Наконец-то избавились от него! — Альфельд прав: так всем будет легче. Вельес сунул ногу в сапог, когда услышал тихое: — Поздравляю, вы меня убедили! — Ланко явно не обрадовался. — Валаш всё сделает. Берёт немало даже с коллег, но сделает всё так, что останется надежда на появление внуков. Наконец-то крепость пала. — Спасибо, папа, — тихо, но облегчённо ответил Эвко, когда Вельес сунул вторую ногу в голенище. — Не за что. Подойди, когда проснусь, чтобы я тебя осмотрел. Благо стены в этом доме надёжные, как пресловутая крепость. В иных местах то, что творилось в чужой квартире, нередко становилось достоянием всех. И дверь тяжёлая… Вельес повернул ключ и, нахлобучив фуражку и перекинув китель через плечо, переступил порог и пошёл по лестнице, как и обещал себе. Не оборачиваясь.