Грозовые тучи

Светлая полоса в жизни всегда сменялась тёмной, и сейчас Вельес прочувствовал эту истину на собственной шкуре. Вечером он пребывал в отличном настроении — от искреннего счастья, выражаемого односельчанами, что он вернулся; от восхищения его заслугами и наградами; от песен под гитару. Утром ему было паршиво. До одури хотелось курить, но голова казалось отлитой из чугуна — вот-вот расколется, и мозг вперемешку с кровью вытечет наружу. Подобных картинок Вельес навидался, и они перестали вызывать чувство тошноты. В горле сухо, как тогда, когда он лихорадил, но санитары госпиталя были слишком заняты, чтобы принести ему воды, хоть крохотный глоточек… …хоть прикоснуться к губам мокрой тряпицей. — Мало мне Францишка, ещё и за тобой ухаживай! Крик резанул по ушам, вынудив Вельеса поднять тяжёлые веки. От яркого света глаза враз заслезились — как пить дать Любек раздвинул шторы, чтобы причинить ему страдания. — Не ухаживай… — просипел Вельес и, превозмогая тошноту, сел. — Сам… справлюсь! — Да уж, справился! — Любек сложил руки на груди. — Когда тебя приволок твой братец, ты на своих двоих стоять не смог, ещё и пол заблевал, пьянь подзаборная! Вельес смутно помнил, как добрался до дома. — Перестань выедать мозг, — выдохнул он и огляделся. Штаны не валялись, а висели на спинке стула — там же, где и китель, в который он обрядился вчера. — Налей рассола. Он намеревался как можно раньше приступить к работе. Чем раньше удастся возродить семейное дело, тем скорее вернётся былой достаток. Глядишь — и дом удастся отстроить в два этажа, о котором он мечтал, чтобы вся его семья могла уместиться. В просторном жилье не было нужды. Любек и отец не ладили, Теуш предпочитал жить один, а детей… Вельес сжал губы. Сколько абортов сделал Любек, он знать не хотел, а ему достаточно одного сына. Он, превозмогая головную боль, надел штаны, после принял кружку у вернувшегося Любека и с наслаждением выпил солёную жидкость. — Отпустило, пьянь? Хорошо! — в голосе Любека послышалась издёвка. — А теперь поделись с мужем, по которому тосковал на фронте, кто такой Эвко. В глазах вновь появилась резь, и Вельес сморгнул её. Он — проклятье! — даже семье не рассказал про встречу с истинным, но Любек каким-то образом узнал о ней, в придачу посмел произнести дорогое, мягкое на слух имя визгливым голосом, при этом искривив рот. Точно неприличное слово выплюнул! — Он ухаживал за мной, пока я валялся больным… — Вельес сочинять небылицы не намеревался, но и всю правду выкладывать не видел смысла. — Хорошо, видать, ухаживал, коль вспоминаешь его. — Как назло, папиросы куда-то запропастились — именно в тот миг, когда захотелось уйти курить, чтобы прекратить ссору. — Ты его трахал? Искомое нашлось в кармане кителя. — Мы квиты, если тебе это так нужно знать. — Вельес смял пачку и стиснул зубы, отчего было начавшая униматься головная боль разыгралась с новой силой. Похмелье — та ещё пытка, но на душе полегчало — оттого, что удалось сбросить с себя груз вины из-за неверности. Сев на кровать, Любек сунул руки между острыми коленками — сегодня он вырядился в серые холщовые шорты — и отрешённо посмотрел куда-то вдаль. — Трахал, значит… — он закивал головой. — Успокойся! — Вельес вовсе не желал его утешить: Францишк, стоя в дверях, таращил на родителей огромные глазёнки, а ребёнку рано знать о том, что происходит в постели между взрослыми. Любек в своих переживаниях измены мужа даже не заметил собственного сына. Понесла же его нелёгкая! — Хорошо он под тебя постелился, раз его имя вспоминаешь пьяный в стельку… — Вот, значит, что его задело — имя, произнесённое в беспамятстве. Вельес бросил взгляд на худые лодыжки. У Эвко более изящные ноги, пришло на ум сравнение. — Заткнись, кому сказал?! — Вельес не повышал голос на мужа, но сейчас головная боль, дикое желание покурить и присутствие сына, на которого Любек не обращал внимания, породили в нём ярость — настолько сильную, что Францишк подбежал к нему и ударил кулачком в бедро, не сильно, но попал аккурат в раненое место, отчего ногу прострелило болью. — Папа! — завопил тот, после неловко взобрался на кровать и зашёлся в плаче. Крепко обняв сына, Любек холодно проговорил: — Уйди. Ты напугал ребёнка. Вельес послушался, по пути прихватил спички и покинул дом, успевший стать для него чужим. Даже в квартире врачей Левицев, сраной интеллигенции, козырявшей образованием и воротившей от него нос, ему было гораздо уютнее. Выкурив папиросу, умывшись и успокоившись, он вернулся. — Дай поесть — и я пойду, — бросил он мужу. Позавтракать он решил дома, чтобы ни отец, ни брат не задавали ненужных вопросов. — Я ещё не готовил, — развёл Любек руками. Он выбрал не заботу о родных, а ссору… — Тьфу! — Вельес направился в спальню. Выбрав старенькую, но чистую клетчатую рубашку с коротким рукавом, надел её, не забыл и про подтяжки… У порога он задержался: Францишк таращил светлые глазёнки, и во взгляде уже не прослеживался былой испуг. Присев перед сыном на корточки, Вельес потрепал кудрявую головку. — Я попрошу дядю Теуша напечь булочек для тебя. Хочешь? — он подмигнул. Францишк улыбнулся и кивнул. Вельес взял его за плечи и, притянув к себе, чмокнул во вздёрнутый носик. Хоть что-то хорошее произошло за утро — стена между отцом и сыном рухнула… …но Любек снова начал воздвигать её. — Не дыши на него перегаром! — затребовал он. Обувшись, Вельес покинул дом. Благо он поднялся — точнее, его разбудили — рано. Ещё стояла прохлада, даже росинки кое-где блестели. Она-то окончательно отрезвила, в голове роились мысли. «Эвко», — вспомнил имя Вельес, завидев серую тучку. Он рассчитывал на то, что его жизнь вернётся на круги своя и встреча с истинным останется сном, пусть сладким и желанным. Увы, всё произошло наяву, и Любек сегодня напомнил об этом. От мыслей отвлекло тарахтение мотоцикла. Отказавшись от великодушного предложения Янко подвезти, Вельес продолжил путь. Пешая прогулка уняла похмелье, и всколыхнувшиеся за утро чувства окончательно улеглись. Теуш удивлённо присвистнул, когда Вельес ввалился к нему в дом: — Я думал, ты сегодня не придёшь, будешь отлёживаться после вчерашнего. У него вкусно пахло яичницей и жареным салом и луком, и Вельес сглотнул слюну. — А я говорил, что Любек не даст ему жизни. Нет бы радоваться, что война не забрала мужа, как у многих здесь!.. — И отец здесь, что не должно удивлять: он всегда приходил поесть к старшему сыну. — Ты хоть не зуди! — Вельес, пройдя на кухню, уселся на табурет и, ожидая, пока Теуш наложит ему поесть, вынул из кармана рубашки портсигар. — А что я? Наоборот, я рад: наконец-то разделите работу, как раньше. Теуш займётся пекарней, а ты — полями и мельницей. Хотя голова ещё болела, и находиться под палящим солнцем хотелось меньше всего, но Вельес не воспротивился. Чем раньше он вникнет в дела, тем лучше. Там, глядишь, и война закончится, и Миреши заживут, как до неё. Пусть они не интеллигенты вроде Левицев, но люди далеко не последние. Теуш отлично учился в школе и мог бы поступить в университет, но не захотел. Из-за отсутствия диплома он не стал глупее. Жирная еда помогла. Тошнота улеглась, только головная боль продолжила досаждать. Благо разговор зашёл не о семейной жизни Вельеса. Отец принялся расспрашивать, как прошёл вечер в клубе, заявил, что даже рад ранению. — …иначе бы ты мог не вернуться, — шмыгнул он носом и потёр пышные, с рыжими волосками усы. Позавтракав и высказав пожелание Теушу насчёт булочек для Францишка, Вельес поднялся. Прежде, чем уйти, он сложил из газеты шапочку, но до этого пробежался по строчкам. Как знать? Может, война закончилась. Из радиоприёмника-то второй день раздавалось хрипение! Гула самолётов и взрывов не слышно — и то благо, что из этих краёв врага вытеснили. Топать к полям пришлось пешком: тратить топливо и выгонять грузовик стал бы только последний дурак. Солнце палило нещадно, но на поле, где стрекотали кузнечики, похмелье окончательно отпустило. Колосья наливались, и головня их не жрала. Вельес потрогал упругие ости. — А, хороши… — заключил он. — Угу, — буркнул отец сквозь зубы. Вынув изо рта папиросу, добавил: — Только убрать это всё нужны люди, а платить нечем. Придётся муко́й… Батраки найдутся, в этом Вельес не сомневался: мука сейчас ценилась гораздо дороже денег, немалая часть пойдёт на уплату налогов. О большой прибыли и, соответственно, о двухэтажном доме и автомобиле мечтать наивно. — Муко́й, так муко́й… — буркнул Вельес. — Сами всё равно не управимся. Он вслушался в гул и уставился в небо. Понадеялся, проклятье, что война закончилась… Для него она не закончится. Никогда… Она останется болью в раненой ноге, и светлые воспоминания об Эвко, с которым Вельес бы не встретился в мирное время, не изгонят её. — Эк, захромал! Что, болит? — участливо спросил отец. — Вот же я, дурень, не подумал и притащил тебя сюда. — Брось, — отмахнулся Вельес. Не слабак он, в конце концов. Он скоро возьмётся за серп и вместе с остальными будет увязывать пшеницу в снопы. Работы предстоит много, но тем лучше: не придётся ни видеть, ни слышать Любека. На Францишка, сына родного, с которым предстояло найти общий язык, правда, останется мало времени, но Вельес выделит часок-другой на игру или… «Точно. Вырежу игрушку из дерева», — решил он. Но сначала уточнит, что именно хочет сын — солдатиков, самолёт, коня на колёсиках, а может, что-нибудь другое. Прямо сейчас Вельес вернётся домой, раз отец настаивает, чтобы он отдохнул. Прежде, чем вернуться к семье, он заглянул на пекарню и, получив вожделенный кулёк с булочками, увы, без изюма, отправился домой. Как и ожидалось, Любек не выразил ни радости, ни огорчения, точно ему было плевать на собственного мужа. Он перебирал огурцы, а Францишк носился по двору с воплями. Подозвав сына, Вельес вручил булочку, вторую решил оставить мужу: сам он, невзирая на то, что возился с пшеницей, к сдобе был равнодушен. Завопив от радости, Францишк вцепился зубами в угощение. — Ты что наделал? Сейчас он набьёт брюхо тестом и откажется от супа! — возмутился Любек. — После обеда вручить не мог? Эх!.. Опять началось, хоть не возвращайся в собственный дом. Положив кулёк на скамью, Вельес бросился к нему. Как назло, треклятая корзина подвернулась аккурат под больную ногу, и он отшвырнул её и придавил пару-тройку вывалившихся огурцов. — А теперь ответь, чем ты недоволен? — уточнил он, глядя в огромные голубые глаза. — Мной в целом или моей изменой? По счастью, Францишк с булкой в одной руке и лопаткой во второй копал землю и не обращал внимания на родителей. Некрасиво скривив губы, Любек отёр ладони о выцветшую косынку. — Я устал от… — он пнул ногой ни в чём не повинный огурец, — жизни здесь. Твой брат говорил, что вы хотели открыть пекарню и магазин в городе… Он мечтал уехать из посёлка, и Вельес это знал… Потому и спутался с Вацлавом Долгушем, который не собирался бросать семью ради него. — Ну-у, милый мой, я тебя в туалете клуба силой не нагибал, — съязвил тот. — Да и не до того сейчас. Сохранить бы то, что осталось. — Замолчи! — Любек посмотрел в сторону. Вельес проследил за его взглядом. Францишк, как и все дети, ухитрялся находиться одновременно везде. Сейчас он таращился на родителей и протягивал крохотный грибок. — Не вздумай его пробовать, а лучше выбрось, — спокойно произнёс Любек, — иначе заболит живот. С сыном он разговаривал спокойно. На муже же срывался… Вельес здесь и сейчас ощутил, как сильно устал, и дело не в отнявшем силы похмелье и долгой пешей прогулке. Желание расторгнуть брак сдулось так же быстро, как и вспухло, когда Вельес бросил взгляд на Францишка. Его сын не должен расти без отца и уж точно не виноват в том, что родился раньше, чем произошла встреча с истинным. — Что это ты такое нашёл? Скажешь? — ласково уточнил Вельес. Он не врач, но предполагал, что неразговорчивость сына — след войны. Навидался ребятишек, испуганно таращившихся, вздрагивавших от прикосновений и молчаливых. Эвко хотя ещё студент, но сказал бы больше. Ну вот, опять… — Гиб! — Францишк не выговаривал букву «р». — А покажешь, где нашёл? — Кивок в ответ. Вельес, улыбнувшись под вздох Любека, отправился за сыном. Грибы росли под яблоней. Похвалив сына за находку, он снял шапочку из газеты и водрузил на детскую головку. — Теперь ты командир взвода! — И отдал честь. Увы, как ни хотелось, но поиграть с сыном Вельесу не удалось. Обрадованный подарком Францишк с воплем: «Па-апа!» — понёсся к Любеку — только синие шортики замелькали. Вельес скрипнул зубами, подавив разочарование. Чувство, будто он не с войны вернулся, а ввалился в чужой дом, накатило как никогда явно. Выкурив одну из подаренных Янушем сигарет, Вельес отправился в дом. Остановился он на кухне, резко. Если признать сына Эвко, есть шанс, что Левицы смирятся с неподходящим, по их мнению, зятем. В висках застучало, кровь прилила к вискам. В этот миг и час Вельес был готов схватить рюкзак, побросать в него вещи и отбыть. Остановил его голод и осознание, что своим он для родителей Эвко не станет никогда. Поймав себя на том, что уставился на накрахмаленную занавеску, колыхавшуюся от ветерка, Вельес опомнился и потянул носом. На кухне пахло супом, и он вынул тарелку из шкафчика, набрал целый половник. После скромного обеда и кружки чая желание уехать отступило. Эвко наверняка уже избавился от ребёнка и ходил на свидания с Гедеоном, а если и нет, то менять собственного сына на чужого — верх подлости. Вельес ополоснул тарелку в тазу с водой и насухо вытер. Не оставил грязную посуду Любеку — терпеть очередной упрёк было выше его сил. Отыскав в кладовой инструменты, принялся за работу. Осмотрев табуреты, отметил, что те не требовали починки. Более того, гвозди не успели проржаветь, их шляпки блестели. — Хм! — Вельес поднял голову и уставился на вошедшего в дом мужа. В одной руке тот держал корзину с огурцами, второй — ладошку сына. — Отец помогал? — Он меня терпеть не может, и тебе об этом известно, — уклончиво ответил Любек. Выслушав очередное недовольство, Вельес сжал губы. Голова хотя и перестала болеть, но выслушивать претензии выше его сил. Хотя Любек не дал прямой ответ, но Вельес, осмотрев табурет ещё раз, убедился — не отец чинил. «Неужели офицеришка им настолько очаровался?» — осенило его. Если и так, не при ребёнке задавать подобные вопросы. И не тогда, когда Любек ласково уговаривал того съесть хоть пару ложек супа, пообещав напечь блинов. Чтобы избежать упрёка из-за скормленной сыну незадолго до обеда булочки, Вельес покинул дом и занялся починкой едва державшейся в петлях дверцы нужника. Справившись, закурил. Любек во двор не выходил — видимо, пёк блины — для сына, а не мужа. …которые у Эвко получались куда вкуснее и румянее. Тот вкладывал в самые скромные блюда заботу и любовь, и это чувствовалось. «Но он привычен к жизни в квартире, а не в доме с огородом и нужником во дворе», — в очередной раз убедил себя Вельес в том, что, выбрав Любека, поступил правильно. Как, как — и благодаря кому — на свет появляются двое, которые должны быть вместе? Одно дело, если они из одного посёлка или города, примерно одного возраста и положения в обществе. Но такая пара — редкость. Если истинные сходились, выяснялось, что они далеки друг от друга как небо и земля. Они жили на разных краях света. Или один оказывался сильно старше другого. О нищем и богаче папа рассказывал сказку. Почему Вельеслава Миреша угораздило сесть в тот же поезд, на котором ехал Эвко? На этот вопрос вряд ли отыщется ответ. «Может, учёные изучили этот… Как его?» — Вельес затушил сигарету и потёр наморщенный лоб. Феномен, вспомнил он слово, которое не единожды слышал от Эвко… …и на котором его размышления прервались — не потому, что в университете он не обучался. На него таращился Любек. Тот стоял, сцепив пальцы и выпучив красивые глазищи. Даже косынку снял, и кудри красиво обрамляли миловидное лицо. — Что-то случилось? — Вельес сжал ладони в кулаки. Нехитрое движение помогло унять подступивший гнев. — Нет… — Любек потоптался с ноги на ногу. Голубую рубашонку он не заправил в шорты, а края завязал, открыв пупок. — Я уложил Францишка и… — И?.. — …захотел посмотреть, чем ты занят. — Контролируешь? — Вельес усмехнулся краешком рта. — Ох, не то сказал… — Любек потупил взгляд. Тряхнув головой, бегло заговорил: — Я пришёл не следить за тобой и, тем более, не ссориться. Хочу просто поговорить. Вельес хотя и молод, но не наивный мальчишка. Он давно осознал, что «просто поговорить» зачастую порождало гораздо больше обид, чем самая громкая ссора. — Говори! — затребовал он. После кратких приказов гражданские люди впадали в ступор и не сразу выполняли то, что им велено. Любек не стал исключением. Сначала он вздохнул, затем почему-то огляделся, после, сунув руки в карманы шорт, тихо заговорил: — Мне было неприятно не столько узнать о твоей измене, сколько услышать чужое имя в похмельном бреду. Вельеса тянуло ответить той же монетой и заявить, что носить ветвистые рога ему противно, но он решил не порождать новую склоку. — Это то, что ты хотел сказать мне? — усмехнулся он. — Нет. Я хочу знать: ты его любишь? — Любек полез в самую душу. — Люблю, не люблю… Какая разница? Я-то вернулся к тебе и сыну, хотя мог бы ограничиться телеграммой, что встретил другого и остаюсь с ним. — Вельес не собирался делиться подробностями. Это его, личное. Он мог бы остаться с Эвко, если бы захотел. Левицы поверили, что тот носил его ребёнка, и им некуда было бы деться. — Значит, влюбился, — в голубых глазах мелькнула неподдельная грусть, — но останешься со мной. Я правильно понял? — Да. — Вельес не успел опомниться, как Любек повис на нём. Резко, слишком резко тот бросился в объятия. Более того, оказался тяжёлым, и раненая нога не одобрила такой груз. Невзирая на боль в бедре, Вельес не оттолкнул мужа, напротив, принял в объятия, вдохнул запах, ставший после встречи с истинным чужим. Кудрявая прядь щекотнула щеку, породив ощущение, что по лицу проползла муха. Любек отнюдь не щедр на чувства и до этого дня никогда не вешался на шею. Неужели его задело, что муж в беспамятстве произнёс не его имя? Или всё дело в боязни растить Францишка самому? Какова бы ни была причина, ответ он не дал. Отстранившись, он не отошёл, стоял близко-близко, и его сладко-приторный запах бил в ноздри. — Давай не будем ссориться, хорошо? — предложил он. Получив в ответ кивок, добавил: — Францишк спит… — И?.. — Вельес понял намёк. Облизав нижнюю губу и, взяв его за руку и потянув за неё, Любек шепнул: — У нас есть время только для нас. Когда-то Вельес много отдал бы, чтобы услышать что-то подобное, даже воображал, как в баньке заваливал мужа на полок, раздвигал ноги и нетерпеливо толкался в горячую плоть. Или нагибал, вынуждая того прижаться к столешнице. Или… Картинки и сейчас мелькнули, но теперь в них он видел Эвко. — Если Францишк проснётся и не застанет никого из взрослых, испугается, — нашёлся он. Поймав во взгляде голубых глаз разочарование, сгладил углы, предложив: — Давай оставим самое приятное на ночь. Идёт? — Идёт! — Любек, судя по раздражению в голосе, остался недоволен. Отпустив руку мужа, он заторопился к дому. Вельес собрал инструменты. В дом ему не хотелось, и он гадал, чем бы ещё заняться. Он поймал себя на том, что готов трудиться всю ночь… …чтобы уклониться от близости с Любеком. Одна осечка случилась, и он всерьёз опасался, что и во второй раз он не справится. «Что-нибудь придумаю. Время ещё есть», — утешил он себя и направился… Да хоть куда-нибудь… …только бы не домой.