Механический парнишка

От автора: Простите, что так долго не появлялась и что так медленно пишу. Работа почему-то идет тяжело, поэтому на каждую главу приходится затрачивать уйму времени и сил. Если можно, то пожалуйста, высказывайтесь. Я устала сомневаться. Искренне ваша, Waka Baka. _______________________________________________________________________ - Да где же он?! Был где-то здесь, я помню… - чертыхаясь, я рылся в деревянном ящике, на дне которого нашлось множество маленьких пакетиков, бутылочек и инструментов неизвестного мне применения. На полу уже скопилась небольшая кучка сопутствующих деталей, но единственно нужного предмета – устройства для зарядки робота, найти я никак не мог. Вспомнив о том, что не имею ни малейшего понятия, как оно выглядит, я быстро поднялся на ноги и стал оглядываться в комнате в поисках инструкции. Потратив на это битых десять минут, я догадался заглянуть под диван. Такую махину трудно не заметить! Нервно пролистав страницы, еле-еле нашел нужную, и вернулся к ящику, сверяя изображение на странице с тем, что лежало передо мной. Найдя, наконец, нужный шнур и блок питания, я быстренько вставил его в розетку, и присел перед креслом у стены, на котором сидел, развалившись, Куроко. Его руки безвольно висели по обе стороны от подлокотников, колени сведены, а ступни разъехались в разные стороны. Бессмысленный взгляд стеклянных голубых глаз бурил пространство из-под полуопущенных ресниц. В таком виде он сильно напоминал фарфоровую куклу – хрупкую и дорогую. Вот только мастер её, похоже, был чернокнижник, продавший душу дьяволу, если ему удалось создать существо самостоятельное, мыслящее. Просунув руку между поясницей и спинкой кресла, я наклонил Куроко вперед, от чего его голова упала на грудь, и тело чуть качнулось, повисло, замерев в одном положении. Если я правильно помню слова Аомине, то разъем должен находиться где-то на шее. Осторожно приподняв мягкие, и еще влажные после ванной волосы, у самых корней, на затылке я нащупал миниатюрное отверстие. Взяв другой конец провода, я задержал дыхание и с опаской подсоединил его. Аккуратно облокотив робота на спинку, выпрямился, и стал ждать. Первое время ничего не происходило. Сохраняя безмолвие, Куроко сидел на месте и не дышал. Затем что-то тихонько щелкнуло, мышцы на лице дернулись на долю секунды, и прежде чем веки опустились, я увидел, как в равнодушных глазах промелькнуло что-то неуловимое. Голова склонилась на бок, и он расслабился, как будто уснул. Скрестив руки на груди, я рассматривал парня перед собой. Странная все-таки была картина. Все в его позе говорило о том, что его сознание сейчас в фазе глубокого сна, однако черный проводок, тянущийся от тонкой изящной шеи, придавал его виду какую-то потустороннюю загадочность. Он спал совершенно бесшумно – без стонов, сапа и глубоких сонных вздохов. Грудная клетка не вздымалась, а оставалась на месте. Любой нормальный человек хмурился бы или дергался время от времени из-за неудобности сна в сидячем положении, Куроко же был абсолютно безмятежен. Ощущение какой-то нереальности происходящего саднило где-то внутри. Пожав плечами, я закинул полотенце на плечо и отправился убирать в ванной. На утро следующего дня я обнаружил Куроко у окна. Похоже, он наблюдал за чем-то снаружи, но следить за этим было неинтересно, поскольку положение его оставалось неизменным часами, и он мог простоять так целую вечность. Нажав на кнопку пульта, я включил телевизор, чтобы послушать утренние новости. Бросив пульт на диван, я сладко потянулся. Куроко хватило вежливости, чтобы не начать меня игнорировать, и он развернулся ко мне – сначала только головой, а затем всем телом. - Доброе утро, Кагами-кун, - кивнув, сказал мне он. – Прости за вчерашнее. - Нет, не стоит извиняться, я сам виноват, – махнув рукой, я зевнул так, что в глазах выступили слезы, и по дороге в ванную заметил аккуратно свернутый шнур, лежавший на столе в гостиной. - Можно мне пойти с тобой на работу? – Бледное лицо отражалось в заляпанном зубной пастой зеркале, вода лилась из открытого крана, а мой рот был занят щеткой, и я промычал, что он будет только мешаться, а поручить нелепого андроида мне было некому. Мои объяснения он не разобрал, и попросил повторить. Прополоскав рот водой из стакана, я выплюнул пену и ответил: - Нет, нельзя. - Тогда может быть, я могу помочь тебе по дому? - Нет, я со всем справляюсь сам. - Ну хоть чайник вскипятить для тебя можно? - Только под моим наблюдением. Поджав губы, Куроко без слов закрыл дверь за собой. Обиделся что ли? Мои опасения на счет того, что доверять электроплиту роботу небезопасно, оказались бессмысленными. Если с техникой он был на «ты», то и с такими простейшими функциями, как поджарка тостов или заварка чая он справился на отлично. Я уже начинал привыкать к тому, что он живет в моем доме. Позже, уже на работе, я позвонил Аомине, чтобы отчитаться. - Что-что он сказал, перед тем, как отключиться? – Переспросил он, выслушав мой краткий пересказ. - Сказал, что хочет спать, - сказал я. Выслушав длинную череду придирок и насмешек о своей забывчивости, я замолк, потому что вступать с ним в полемику не было желания. - Хм-м-м, - протянул в трубке Дайки. – Спать, значит. Хорошо. В динамике послышался чей-то голос: - Аомине-сан, нам нужна ваша помощь! - О, извиняй, мне пора. – Дайки положил трубку. Меня посетило неприятное чувство, что Аомине чего-то недоговаривает. Этот парень всегда был себе на уме, и не считал своим долгом изъясняться, как следует. Наверное, ему не хотелось посвящать меня в подробности своих исследований, или ему было просто лень. Вероятнее всего второе. Это же Аомине, в конце концов. Штаны и футболка висели на веревке во внутреннем дворе. На них не осталось следов моих кулинарных экспериментов, пятна и разводы погибли в тазике мыльной воды, и остались сушиться. Вода успела испариться за ночь, но одежда все еще висела. - Куроко, ты уже можешь переодеться, - вместо приветствия в ответ на «с возвращением, Кагами-кун», сказал я. Когда я пришел с работы, робот смотрел телевизор. На не переключенном еще с утра канале плешивый ведущий с рыбьими глазами вещал мрачные новости. «Сегодня в Токио было совершенно самоубийство. Погибший Соичиро Такуми, 38 лет, работавший клерком в бизнес-корпорации, бросился на рельсы возле станции Хоккайдо. По словам близких, Соичиро-сан был не женат, детей не имел, и жил один с престарелой матерью, страдающей болезнью Альцгеймера, за которой осуществлял постоянный уход. Скорей всего, стресс на работе и постоянное нервное напряжение, вызванное состоянием матери, и толкнуло его на этот поступок». На экране замелькали кадры с места происшествия: желтые ленты, полицейские, остановленный в аварийном порядке поезд, накрытое брезентом тело. Высветились лица родственников, на чьих губах лежала печать скорби. Ничего не понимающая мать, кулем полулежащая на старой софе. Парень разменял четвертый десяток, а его жизнь – пара сухих предложений в сводке городских хроник. Я посмотрел на Куроко. Он сидел, подняв ноги на диван, и как будто думал о чем-то своем. Достав из холодильника пакет молока, я принес его в гостиную, сел рядом с андроидом, взял пульт и переключил канал, присасываясь к горлышку пластмассовой бутылки. Наткнувшись на какой-то старый боевик, я прибавил звук и с усталым вздохом откинулся на спинку, от чего пружины подбросили Куроко. - Кагами-кун, а зачем люди убивают себя? Этого вопроса я не ожидал, и сразу же растерялся. Моргнув, я подумал, что с такой статичностью эмоциональных выражений и в этой голове иногда возникают мыслишки. Телевидение – не лучший способ познать людей, но я сам виноват, что поручил ему воспитание навязчивого робота. - А черт их знает, - я пожал плечами. – Бытует мнение, что самоубийство является проявлением слабости. Легче порезать вены, выпить яд или сброситься с крыши, чем бороться с проблемами, что сыплются на тебя ежедневно подобно проливному дождю, ты так не думаешь? Не у всех хватает сил выдержать это. Но я все же не знаю, каким храбрым надо быть, чтобы решиться на такое. - Но зачем же уходить из жизни так печально? Руки лежали на коленях, ладонями вниз. С едва слышным шелестом ресницы порхали вверх и вниз, когда голубые глаза моргали. Закусив щеки изнутри, я услышал, как выходит воздух из моих ноздрей, и поскреб ногтем переносицу. Я не нашел, что ему ответить. Вопросы жизни и смерти перестали меня волновать, как только романтическая пора юности осталась позади. Повода для размышлений не было. Да и зачем они мне? Я никогда не любил философию и прочую дребедень об эфемерных вещах. - Этот Такуми, должно быть, устал от своей бесполезной работы и дома, в котором его никто не ждал, кроме его полоумной мамаши. Человек приходит в отчаяние, когда понимает, что вся его жизнь бессмысленна. Надоело тратить годы впустую, бросился под поезд – вот и вся история. - Я считал, - после недолгого молчания, сказал Куроко, - что инстинкт самосохранения самый важный у людей. Это же так кощунственно, расставаться с такой важной вещью, как… - Инстинкт продолжения рода – вот что движет современными людьми, - перебил его я. – Проблема поиска того, с кем можно разделить постель занимает людей сильнее мыслей о ценности жизни. Пускай это цинично, зато правда. - Но… - Я не лучший советчик в таких делах, Куроко, - я повернул лицо к потолку, вжавшись затылком в край дивана. – Если так хочется докопаться до истины, загляни в энциклопедии или философские трактаты. Выпрямившись, я взлохматил голубую макушку, желая разбавить неловкость повисшей тишины. Вопросительно приподняв брови, робот глянул на меня. - Пожалуйста, объясни свое действие, - неизменным ровным тоном произнес он. - Вот же заладил, - устав от постоянных просьб что-то рассказывать, я встал с дивана. Посмотрев на часы, я выглянул в окно. Вечер был еще не поздний, погода стояла ясная, а просиживать время дома надоело. Нужно дать его электронным мозгам отдохнуть от всей чуши, что вбивает в него телевизор. Да и я стал подзабывать, что со своей неопытностью во всех сферах жизни Куроко походит на ребенка. А с детьми надо заниматься постоянно. - Что-то ты засиделся в четырех стенах, не так ли? – Бьюсь об заклад, что он вздрогнул, когда я сказал это. – Пойдем на улицу, прогуляемся. Недалеко отсюда есть красивый парк. - Да, Кагами-кун. – Куроко встал, не дождавшись, пока я закончу говорить. Длинная футболка висела на худых плечах, и еще чуть-чуть, и она прикрыла бы бледные коленки. Эй, парень, тебе что, нравится ходить в чужих шмотках? - Твоя одежда уже давно высохла. Переоденься, эта футболка тебе как туника. Оглядев себя, Куроко замялся. - Но это же… Кагами-куна… - Просто переоденься, и всё, - содрогнувшись от странных чувств, из-за которых по спине к затылку пробежала толпа мурашек, я обул ноги в привычные кроссовки. – Я подожду тебя снаружи. Странно, как преображает мир вечер. Невидимые птицы, прячущиеся в кронах деревьев, издают свои незамысловатые песенки. Дневная жара постепенно спадает и все вокруг успокаивается. Тени от предметов вытягиваются, становятся длиннее. Мы шли с Куроко рука об руку, и я ненамеренно следил за каждым движением его глаз и головы. Если подумать, если бы не он, я бы не заметил и сотой части того, на что он обращал внимание. Ну конечно, ведь для меня это были обычные вещи. А вот он… Интересно, не страшно ли ему сталкиваться со своим незнанием мира? Его создали и выбросили в общество – вот тебе руки-ноги, сознание, мысли, речь, иди и живи! Но как же, должно быть, сложно не понимать этих причудливых существ вокруг, и те противоречивые законы, по которым они живут. - Куроко, ты не хочешь вернуться в лабораторию? – Когда мы подходили к воротам парка, спросил я. Ему потребовалось с полминуты, прежде чем подобрать слова для ответа. - Нет. – И когда я подумал, что это все, он неожиданно распространил ответ: - Там я почти все время находился в спящем режиме. И там никого не было. А здесь я не один. Вот оно как. Ему явно надоело находиться в изолированном помещении. Каждый день он провожал меня, стоя у окна до тех пор, пока моя машина не скроется из виду, и встречал, ощущая мой приход задолго до того, как мои шаги послышатся на лестнице. Может ли быть, что он ждал меня? Погодите. «Так я покажу, как ждал твоего возвращения» Нет, такого просто быть не может. «Можно мне пойти с тобой на работу?» Бред. Аомине говорил… Он говорил, черт возьми, что Куроко не может испытывать привязанности! «Прогресс уже есть. Просто ты его не замечаешь» Черт возьми, Дайки! «Кагами-кун, а зачем люди…» Куроко смотрел на детей, что пронеслись мимо нас на велосипедах и о чем-то громко перекрикиваясь, ехали по направлению к фонтану, установленному в центре парка. Интересно… Спица на колесе одного из них сломалась, и мальчишка слетел с дороги. Ударившись о землю, он схватился за ушибленную ногу и громко заплакал. Интересно, а роботы могут… Другие ребята остановились, и к мальчику подбежало несколько взрослых. Образовалась небольшая толпа. Куроко с интересом наблюдал, как одна из сердобольных старушек дует на ранку, успокаивая ребенка. Интересно, а роботы могут совершить суицид? - Кагами-кун, ты что? Его бесстрастное лицо вдруг оказалось прямо передо мной. По венам будто прошел электрический ток, и я отшатнулся. - Не пугай меня так! – схватившись за сердце, похрипел я. - Ты побледнел. Что с тобой? Он что, черт возьми, читает мои мысли?! - Нет, я… - не сумев придумать годной отговорки, я выбрал наиболее правдивый ответ. – Мне просто в голову пришла одна дурацкая вещь, и мысли потекли не в ту сторону. - Что это значит? - Я просто волнуюсь. - За что? Я закатил глаза и вымученно улыбнулся. - За тебя, идиот. Это было чудно – видеть удивление на этом обычно безэмоциональном лице. Не знаю как, но в его взгляде что-то незаметно переменилось. Мы прошли мимо детей, но редкие всхлипы все еще раздавались за нашими спинами. Фонтан был окружен лавочками, и мы сели на одну из них. Воздух пах цветами и водой, людской гомон затих, солнце освещало глаза Куроко изнутри. Меня поражало то, каким чутким был мой сосед. Оно и неудивительно, когда его внимание сконцентрировано вокруг сбора данных и постоянного анализа. Мы изучали друг друга, и каждый из нас воспринимал другого как инопланетянина. - Я еще не осознал полностью, когда в людях зарождается мысль о том, чтобы лишить себя жизни, - пониженным (или мне это показалось?) тоном произнес Куроко, взяв паузу. – Поэтому понятие самоуничтожения мне незнакомо. Думаю, создатель вложил в программу код, хранящий мое сознание от возникновения любых психических отклонений, тяги к насилию в том числе. Я уверен, система защищена от нежелательных воздействий, допущенных по моей воле, поэтому моему функционированию теоретически ничего не угрожает. Слава богу, он понял мои волнения, и поспешил их разрешить. Втянув воздух носом, чтобы провентилировать легкие, я похлопал робота по плечу и кивнул. - Тебя сделал Аомине, так что я верю, что шестеренки в твоей голове крепко завернуты. – Поймав его взгляд, на секунду упавший на мою руку на его плече, я снял ее, и случайно коснулся кончиков его пальцев на левой руке, которая лежала на деревянной поверхности лавочки. Пальцы дрогнули, согнулись, а затем очень медленно вернулись в привычное положение. Прикосновения. Я никогда не придавал им особого смысла, ведь в повседневной жизни за день одного человека происходит тысяча случайных прикосновений. Но зная, что рядом со мной – неживой организм, я задумался: а чувствует ли он тепло, исходящее от моего тела? Мне стало так любопытно, что я накрыл его пальцы ладонью, и сжал их рукой. Они были холодными, как и всегда. Уже ожидая привычного вопроса об объяснении своих действий, я уставился на носы своих пыльных кроссовок и шмыгнул носом, делая вид, что мои руки живут отдельно от меня. Неподалеку от фонтана яро выясняла отношения молодая парочка. Шум воды в фонтане заглушал их крики, донося до нас лишь обрывки фраз. Они все активнее жестикулировали, тыкали друг в друга пальцами, доказывали свою правоту и требовали, пока девушка не выдержала, и не дала своему парню пощечину. Всплеснув руками и выкрикнув что-то напоследок, она бегом удалилась из парка, видимо, уже начиная плакать. Парень остался на месте, рукой держась за пострадавшую щеку, и глаза его растерянно бегали. - Ох, нехорошо получилось… - Я прищурил глаза, глядя через всплески воды. В этот момент на Куроко я не смотрел, и не мог судить по его реакции. – Ему следовало броситься за ней. - Что произошло? – Его голос был само спокойствие. Я поймал себя на мысли, что мне нравится слушать его, ведь он был так же спокоен, как мягкий шелест моря. - Похоже, Куроко, мы с тобой стали свидетелями ссоры. - Ссора? – Он замолчал. Кажется, снова искал информацию в сети. – Своего рода конфликт? - Угу. - Зачем она ударила его? - Не могу знать. Может, он ей изменил, или еще как-то обидел. Хотя некоторые девушки скандалят на пустом месте. - Изменил? - Ну… это когда у тебя вторая половина, а ты вступаешь в интимные отношения еще с кем-то. - Вторая половина? Господи, ты, боже мой, как же с ним сложно! Мало того, что ему приходится пояснять каждое второе понятие, так еще пояснять приходится мне, «мастеру внятных объяснений»! Умоляю, кто-нибудь, подарите мне толковый словарь! - Иными словами «вторая половина» - любимый человек, - с трудом сдерживая желание убежать вслед за девушкой, ощущая беспомощность перед этим парнем, ответил я. - Ах, прости меня, Кагами-кун, - я услышал в его голосе нотки сожаления. Посмотрел краем глаза – его голова была опущена. – Прости, что задаю тебе такие глупые вопросы. - Да ничего страшного… Чуткий, он чертовски чуткий. А еще очень чувствительный. Как оголенный нерв. - Я не знаю, что такое любовь. - Ты можешь перерыть все поисковые системы мира, прочитать все книги и расспросить всех людей – не один из них не даст тебе точного ответа на этот вопрос. - Я не знаю, что это такое – любить. Здесь я снова не смог ему ответить. На меня свалился груз собственной ограниченности, заставивший триста раз покаяться, что я во все это ввязался. Я каждый день вдалбливал в свою и чужие головы какие-то знания, но в итоге оказался так слаб, когда дело коснулось вечных, казалось бы, тем. Учуяв, как запахло жареным, мне хотелось только уйти от ответа, и повести себя как последний трус. Впрочем, как я мог объяснить ему то, чего сам совсем не понимаю? Когда-то я посмотрел сопливую мелодраму, и это только потому, что моей двоюродной сестре не с кем было пойти в кино. Фильм, кстати, не вызывал у меня никаких эмоций, кроме смертной скуки и вязкого привкуса сахарной ваты на зубах. Тогда я уже знал, что просмотр этой ленты ничего нового мне не даст. И теперь, когда волей-неволей, но я был вынужден задумываться о том, что раньше меня не волновало, я понял, насколько все это трудно и не поддаваемо никаким объяснениям. Если бы я мог, ради Куроко я бы поменялся мозгами с любым другим, кто мог бы рассказать ему хотя бы половину из тех вещей, о которых он спросил меня за эти несколько дней. Легче было показать, чем объяснить словами. Немыслимое дело – машина, способная испытывать чувства. Куроко сам говорил, что может запомнить человеческие эмоции и их обозначения, но непосредственно чувствовать он не может. Так что – тухлый номер. - Тебе следует общаться с другими людьми, а не только со мной. Так бы ты узнал о мире куда больше. Его губы приоткрылись, но голосовые связки не издали ни звука. - Мне жаль, что я уделяю тебе мало времени, - тем временем продолжил я. – Когда Аомине вернется, скажу ему, чтобы он проследил за тем, чтобы круг твоего общения расширился. Пальцы Куроко сжались под моей ладонью. Сильнее и как-то даже судорожно, совсем не так, как в первый раз. Он выглядел так, будто жаждет мне что-то сказать, но не может, потому что ему не хватает слов. Выражение какого-то безмолвного послания проскользнуло в его ледяных глазах, и корпус наклонился в мою сторону, и так и замер, не выпустив свои мысли наружу. Когда лицо его приняло прежний вид, и плечи расслабились, я подумал, что упустил что-то важное. Что ж, я никогда не отличался особой догадливостью. - Зайдем куда-нибудь перекусить? – Предложил я, когда желудок напомнил о себе. – Маджи Бургер как раз по дороге домой. Куроко не возражал. Куроко не возражал, когда я, с нагруженным своим обычным ужином из полсотни гамбургеров подносом, продирался сквозь толпу, и сел за занятый им столик. Я не заметил его на стуле напротив, и стал искать по ресторану знакомую светлую макушку, и мои поиски приобрели бы куда более серьезный оборот, если бы андроид во время не подал бы голос. - Кагами-кун, я здесь. Икнув, я опустился, чудом не промахнувшись мимо сидения. - Не мог бы ты прекратить играть в чертовых ниндзя! Твою же материнскую плату, я же так заикой стану. – Разворачивая обертку первого бургера, я с трудом унял сбившееся сердцебиение. Он опять промолчал. Конечно, он уж точно не мог быть расстроенным тем, что лишен удовольствия вкушать пищу, но то, как он смотрел, поубавляло мой аппетит и будило совесть. Я вспомнил, как он наблюдал из гостиной за тем, как я готовлю, как раскладываю блюда по тарелкам, смотрел, как я пью, и как убираюсь в холодильнике или вытираю стол. Я мог допустить, что толкает его на это чистый интерес, но будь я на его месте, мне бы непременно захотелось бы попробовать все самому. Вы можете сказать мне, что это глупо, но я не мог оставить это просто так. Взяв с самой вершины горы один из бургеров, я подал его Куроко. Сдвинув брови, он посмотрел на меня. Откуда он взял этот жест? Неужто скопировал с меня? - Можешь попробовать один, - снисходительно произнес я. – Если не понравится – оставишь. - Спасибо. – Неуверенно, он взял еще теплый бургер в руки, и неумело его развернул. Поднес ко рту, откусил, и его лицо все так же не меняло своего выражения. Пока я один за другим уминал свои, Куроко маленькими кусочками ел свою порцию, и ничего, абсолютно ничего в нем не менялось. Наконец, когда этот театр наскучил нам обоим, он отложил бургер, и сказал: - Я не чувствую вкуса, Кагами-кун. Совсем. Я ждал этих слов последние минут пять, пока длилось его молчаливое мучение. Отодвинув недоеденный бургер в сторону, я протянул Куроко молочный коктейль, изобразив на лице нечто вроде дружелюбия. Черты моего лица были слишком грубы, чтобы смягчиться, потому попытка получилась жалкой. - На, запей этим, - сопроводил я свое предложение, и постарался улыбнуться. Может, моя улыбка отразится и на его неменяющемся лице? Он принял стаканчик молча и взял в губы соломинку. Шейк, однако, он допил до конца, оставив меня без напитка. Мне было не жалко. Когда ночью, перед тем, как разойтись по комнатам, и погасить в доме свет, перед сном я загреб Куроко, по-дружески обняв его за шею рукой, то недавние мурашки напомнили о себе, заново пробежавшись по тому же маршруту. Не знаю, может, это было из-за разницы температуры наших тел, может еще из-за чего-то, но мурашки эти сопровождались очень необычным ощущением, которому я не мог дать название. Мы пожелали друг другу спокойной ночи. Я видел, как он укрылся пледом, сворачиваясь на диване калачиком, и вспоминал его маленькую фигуру, прежде чем уснуть. Не помню, что мне снилось, но сон был некрепким, потому что вскоре я проснулся. Я проснулся от холода. От того, что ледяное тельце робко жалось ко мне, уместившись на маленьком участке кровати, на самом её краешке. Я открыл глаза, и сразу же закрыл, потому что не поверил тому, что увидел. Куроко, положив ладошку на мою ключицу, осторожно, боясь разбудить, укладывал свою голову на моей груди. Через тонкую ткань ночной майки я чувствовал очертания его маленького уха, припавшего к левой стороне моей груди, чуть ближе к центру. Я боялся вздохнуть и смотрел на него сквозь ресницы. Мне было страшно его спугнуть. Ужасно, ужасно страшно. Поморгав, Куроко закрыл глаза и сосредоточился. Он слушал биение моего сердца. Тук-тук, тук-тук. Слышишь, как оно бьется, Куроко? В ночной тишине раздавалась сонная стрекотня цикад. В тот момент я не чувствовал ни пресловутого порхания бабочек в животе, ни потери ощущения времени. Я считал секунды по стукам, отдававшихся в голове. Тук-тук, тук-тук. Меня засасывала какая-то страшная, чудовищная бездна – вот чему были сродни мои чувства. Я проваливался куда-то вниз. Вниз, вниз, вниз. Меня увлекала в пропасть тяжесть чужой головы с пушистыми лохматыми волосами, щекотавшие открытые участки кожи. Когда воздух в легких закончился, я, наконец, вспомнил, как надо дышать. Я думал, что умираю. Наверное, я действительно умер и ожил снова, потому что на минуту пульс пропал, чтобы потом с неистовой силой и громкостью возродиться в моей голове. Я умолял время остановиться, но оно было глухо к моим мольбам. Я не мог пошевелиться и недвижно лежал, как распятая букашка под толстой лупой ученого. Сердце отзывалось. Оно нежно, трепетно рассказывало Куроко о том, что есть радость человеческих чувств. Тук-тук, тук-тук. Я расскажу тебе, все, что ты хочешь узнать. Я расскажу тебе, как научиться любить.