После дождя будет радуга

      Согревшись и нанежившись в пенной воде, Паша укутался в матушкин банный халат и отправился на кухню. Там его уже поджидала кружка чая с мёдом и лимоном, источающая пар и дивный аромат.       — Кушать хочешь? — поинтересовалась Зинаида.       Усевшись за стол, он отрицательно мотнул головой и обхватил ладонями горячую чашку, любуясь своей ненаглядной маман, наблюдая за тем, как она выставляет вазочку с печеньем и присаживается рядом.       Мать свою Пашка любил безумно, что неудивительно, у него на всём белом свете не было человека роднее и важнее. Зинаида, будучи круглой сиротой, не имея поддержки родни, вырастила и воспитала его в одиночку, и Пашка был безмерно благодарен за тёплую материнскую заботу, за то, что она никогда не отмахивалась от него, несмотря на извечную усталость находила время и силы для того, чтобы выслушать, пожурить, если надо оказать посильную помощь. И его ненормальность мать приняла с философским спокойствием, обронив короткое: «Что ж, и так бывает, ничего не поделаешь, но как бы там ни было, помни, ты всё же мужик», и после никаких упрёков или косых взглядов, продолжала его любить и поддерживать, как всегда.       Отца своего Пашка не знал и никогда не видел, даже на фотографиях, всё, что от него получил, так только отчество. Зинаиде было около двадцати, когда она влюбилась без памяти в командированного в их городок молодца, вскоре растаявшего в сумраке дождливого вечера, не оставив контактов. Узнав о своей беременности, молодая женщина и не подумала сделать аборт, а когда подошёл срок, родила крепкого мальчишку, как две капли воды похожего на свою родительницу, такого же светленького и миленького, но с большими фиолетовыми глазами, ставшими впоследствии удивительно голубыми, как прозрачное июльское небо.       Чтобы выжить и вырастить сына Зинаиде пришлось устроиться на железную дорогу и не кем-нибудь, а рабочим-путейцем — профессия для женщины далеко не простая, настоящая проверка на выносливость, но всевозможные льготы, приличная зарплата и комната в общежитии, что матери-одиночке выделили без вопросов, были для неё тогда очень веским аргументом.       Со временем она приработалась и обвыклась: шпалы таскала наравне с мужиками и не отлынивала от своих обязанностей. Невзирая на метели, морозы, проливные дожди и жуткую жару, без жалоб и бабьего скулежа отбивала лёд с застуженных рельсов, очищала крепления от мусора и мазута, помогала ставить щиты снегозащиты и всякое другое прочее, в общем, мало в чём уступала коллегам мужского пола.       Зина с младых ногтей усвоила, что с жизненными тяготами справляется лишь упорный и, выработав в себе крепость духа и жёсткую хватку, трудностей не избегала, шла по жизни уверенно, прилагая порой нечеловеческие усилия. В конечном итоге и квартиру смогла выбить отдельную и вскоре из полуторки сделать двушку и не ради себя старалась, ради сына.       Сыночка же она обожала до крайности, но воспитывала крепким уставом, наставляла добрым словом, а надо, так и подзатыльником тяжёлым, при этом никогда не отмахивалась от детских забот и поддерживала в сложных ситуациях, ну и конечно же баловала, но по возможности. В жизнь уже взрослого Павлика не вмешивалась, советы давала по необходимости, искренне считая, что только ему самому решать, где, с кем и как жить, и чем в жизни заниматься.       Вернувшись из армии, Пашка обнаружил в родном доме постороннего мужика, которого маман представила, как своего жениха. Поначалу дядя Сёма показался ему вполне приличным человеком, и он не стал возражать, и даже обрадовался тому обстоятельству, что мать нашла свою половину.       После того, как сыграли свадьбу, отчим окончательно переселился со своим нехитрым скарбом к супруге с пасынком, и у них даже образовалось, что-то очень похожее на семью. И всё было почти замечательно, но до тех пор, пока Семён не узнал, что Паша гомосексуалист, тут он и проявил свою пакостную натуру в полном формате. В присутствии жены, Семён исправно играл роль добродушного мужика, понимающего и принимающего Павлушину особенность, но стоило ему остаться с пасынком наедине, начинал исходить злобным ядом, выворачивался наизнанку, чтобы больнее ужалить, выразить всю степень своего отвращения к поганому гею. И Пашке безумно хотелось переломать ему кости, но, сжав кулаки, он молча уходил и закрывался в своей комнате — мать огорчать не хотел, потому на отчима ей не жаловался, а терпеливо сносил пакости и издёвки, и все его безобразия, а когда доходил до предела бежал в тренажёрку, где отчаянно долбил кулаками по боксёрскому мешку, представляя на его месте Семёна.       Так бедный парень и влачил день за днём, а потом встретил Евгения Зорина. Закрутился бурный роман и через некоторое время, Пашка собрал свои вещички и упорхнул из отчего дома к своему любовнику, и со временем почти позабыл, как страшный сон, нервно изнуряющую жизнь под одной крышей со злобным мужиком.       — Ну, так что случилось? — спросила Зинаида у сына, с нежностью рассматривая разрумянившееся после горячей ванны лицо драгоценного чадушки.       Пашка глотнул целебного чая и, не вдаваясь в подробности, ответил:       — Он мне изменил.       — Плохо тебе? — сочувствующе поинтересовалась мать.       — Как ни странно, вовсе нет, — улыбнулся Паша.       — Ты правду говоришь?       — Мам, не переживай, я в порядке. Даже, наверное, рад, что так всё обернулось. Конечно, измена больно ранит, но, кажется, мне самому хотелось перемен, устал я подстраиваться под его желания, не получая отдачи. — Он сделал короткую паузу и добавил: — Вообще-то уже давно надо было ставить точку, только я решиться не мог, страшно было нарушить привычный уклад.       Пашка сделал ещё один глоток из кружки и посмотрел на мать. Она молча сидела за столом, и он прекрасно понимал, что эта её молчаливость не признак равнодушия, а способ дать ему возможность выговориться до конца, излить всё, что наболело и местами покрылось сухой коростой. И он без стеснения принялся обнажать перед матерью душу:       — Знаешь, отчим прав, у такого, как я, по-людски быть не может. Нормальные пары пусть и цедят приветствие сквозь зубы, но терпят, прощают обиды и предательство ради детей, ради будущего своего потомства. Я так не могу. Вернее, могу пойти навстречу, когда внутри всё кипит от негодования, могу наступить на горло собственной песне, признать вину, даже если не виноват… Но простить измену? Никогда, нет у меня для этого веских причин. — Он снова сделал глоток уже тёплого чая. — Беда в том, что меня поглотила глупая мечта. Я мечтал и очень старался создать с Женькой что-то крепкое на всю жизнь. Только ошибся, не взял в расчёт того обстоятельства, что хотел прочных уз только я один. В результате три года коту под хвост.       — Хорошо, что не десять, — ласково улыбнулась маман, ободряюще накрыв ладонью длинные пальцы сына. — Что теперь делать собираешься?       — Пока просто жить и работать, других вариантов нет.       — Правильно, — согласилась она, и поднявшись из-за стола, взяла в руки тряпку.       — Мам, ты иди отдыхай, я уберусь, — предложил Пашка.       Зинаида благодарно улыбнулась и попросила:       — Павлуша, ты можешь с Семёном не цапаться?       — Мам, ты же знаешь, я к нему сам никогда не лезу.       — Вот и хорошо, постарайся, — и, оставив уборку на сына, женщина покинула кухню, напоследок печально вздохнув.       Утром Пашку поглотила хандра, что ни говори, а Женьку он всё же любил, в противном случае разве старался бы обустроить его быт, стал бы закрывать глаза на недостатки? А теперь пусть Пашка и свободен, но свободу эту он ощущал, как рыбную кость в горле — ни вынуть, ни выплюнуть, ни проглотить.       Послонявшись без дела по квартире, он засел за ноут. Сначала проверил счёт и улыбнулся пополненному балансу, что подтверждало тот факт, что статью его приняли и заплатили, как обещали. После открыл почту, пробежался по темам писем, большая часть которых была от потенциальных заказчиков. Немного подумав, зашёл в папку «Отложено» и кликнул по верхней строчке. Тут же ему открылось сообщение с предложением написать цикл статей о местных ресторанчиках. Пашка в этой теме совсем не разбирался и, зная прекрасно, что вникать придётся долго и натужно, полюбовался красивой цифрой высокого гонорара и отложил заказ на потом.       Вернувшись во «Входящие», он выбрал предложение попроще и принялся строчить некоему Игнату Васильевичу, выдвигая свои условия и не без оснований — Павел Плиев копирайтером был от бога. Обладая изящным стилем с долей здорового юмора, тексты Плиев писал лёгкие для восприятия, но к содержанию относился серьёзно: тщательно вникая в тему, глупых промахов не допускал, а если надо, то и в полевых условиях искал ответы на вопросы — организовывал тест-драйвы, брал интервью у профессионалов и мастеров. При всем прочем Павел никогда не срывал сроки и всегда находился на связи, что очень ценили его работодатели.

***

      Месяц прошёл как в тумане по заведенному распорядку. Паша бегал по утрам по тихим улочкам микрорайона. После пробежки — душ и завтрак, а затем садился за компьютер и писал. После полудня обедал остатками ужина, заодно потчуя отчима, и снова садился за писанину, а к вечеру оккупировал кухню и стряпал вкусную еду для любимой маман. И всё это время он старался не думать о Женьке, о том, чем тот сейчас занимается, и не привёл ли в свою квартиру некоего Илюшу в качестве нового сожителя.       С Семёном пока удавалось сохранять подобие напряжённого нейтралитета, Паша к нему без повода не совался, тот в свою очередь хоть и шипел, и брызгал ядом, но помаленьку, под шкуру лез осторожно, не переступая грань. Пашку его отношение, конечно же, задевало, но он старался изо всех своих сил игнорировать ехидные издёвки и оскорбления, искренне не понимая, что маман нашла в столь неприглядном и в принципе бесполезном человеке? Дядя Сёма ведь немолод и далеко не красавец, денег не зарабатывал, обходился скудной пенсией по горячей сетке. В доме от него тоже проку ничуть, всё, чем он занимался целый день, так это ползал по квартире, как сонная муха, в неизменной майке-алкоголичке и неопрятных трениках или пялился в телевизор, лёжа как тюлень на диване.       Последний день дождливого августа стал переломным в однообразии Пашкиных будней. Закончив работу над очередной статьёй, он сладко потянулся, снял очки и, захлопнув ноут, взглянул на часы. Прикинув, что скоро должна вернуться маман, подорвался со стула и помчался на кухню.       Осмотревшись по сторонам в узком, как коридор, помещении, нашёл взглядом передник, висящий на крючке рядом с кухонным полотенцем, широко улыбнулся мысли, что матушкин фартук гигантский, как простыня, взял его в руки и, подпоясавшись, прошёлся с ревизией по шкафчикам, заглянул в холодильник и морозильную камеру. Обнаружив искомое, выставил продукты на стол и принялся за готовку импровизированного плова, тихонько напевая весёлую мелодию.       Когда аромат специй, жареного лучка и мясца потянулся по квартире, на кухне объявился отчим.       — Чё, кухаришь? — спросил тот вполне миролюбиво.       Пашка согласно кивнул:       — Маман скоро с работы вернётся. Уставшая, как всегда, буду кормить.       Его ответ отчим, видимо, посчитал упрёком в свой адрес и скривил тонкие губы:       — Не мужик ты и не баба, а так, не пойми что. И, как вас, педиков, земля носит?       Пашкино нутро затряслось от раздражения, но, взяв себя в руки, он продолжал улыбаться, заглядывая под крышку в кастрюлю. Убедившись в готовности плова, выключил конфорку и почти дружелюбно спросил:       — Никак в толк не возьму, что мать в тебе нашла?       — То, чего у тебя нет, — ехидно высказался мужичок.       — И чего это, интересно, у меня нет?       — Ты же дырка, не мужик, — осклабился Семён пожелтевшими от никотина зубами.       — Ах ты козел! — мгновенно взвился Пашка, махом позабыв о своём обещании не цапаться с уродом. Он почти месяц безропотно сносил оскорбления, а это заявление стало той самой последней каплей: — Я не мужик? Готовь жопу, тощий червь, я покажу тебе, какой я мужик! — заорал он, приходя в бешенство.       Дядь Сёма ломанулся в спальную и, хлопнув дверью, упёрся в неё своим субтильным тельцем. Пашка ринулся за ним и принялся колотить кулаками по хлипкому дверному полотну.       — Вылезай из своей пещеры, скелет ходячий! Мечта археолога!       — Я расскажу Зиночке, что ты угрожал меня изнасиловать, — пыхтел по ту сторону Семён, с трудом сдерживая яростный напор пасынка, при этом его мелкая душонка пищала от восторга: наконец-то он достал мерзкого гомика.       В замке клацнули ключи и на пороге объявилась маман.       — На улице снова дождь, — поставила она домочадцев в известность и, взглянув на сына, спросила усталым голосом, тяжело склоняясь в попытке снять туфли на шнуровке: — Что тут происходит?       Пашка, раскрасневшийся от злости, ринулся ей на помощь, стянул с натруженных ног мокрую обувку и, не сдержавшись, впервые за всё время выплеснул накопившееся раздражение:       — Он заколебал, все время под шкуру лезет. И, знаешь ли, выражения совсем не выбирает.       Мать тяжело вздохнула, снимая плащ и передавая его в руки сына:       — Ты пока иди к себе, — практически приказала Павлу и, подхватив сумки, направилась на кухню, выкрикнув на ходу: — Сёма, выходи, подлый жук, разговор есть!       Дверь спальни приоткрылась, в щель пролезла рука с оттопыренным средним пальцем, Пашка в ответ покрутил у виска и скрылся в своей комнате, где уселся за стол, открыл ноут, пробежал взглядом по набранным строчкам, не вникая в суть написанного, и, нервно взъерошив волосы, обрушил кулак на столешню:       — Этот дрыщ сам не работает и мне не даёт. Все нервы вымотал, козёл! Однажды убью его на хрен. Съезжать отсюда надо от греха подальше, — злобно пробухтел парень и тут же решил пошариться в сети в поисках подходящего жилья, вернее, комнаты на подселение.       Павел Плиев на сегодняшний день мог позволить себе купить небольшую студию, но у него была странная фобия — он не мог жить один. Тишина пустого помещения вызывала у него жуткую тоску, его охватывал беспричинный страх настолько сильный, что горло начинало сжимать стальным обручем, а сердце почти прекращало биться. И если выбирать между отдельной квартирой и жизнью с поганцем-отчимом, то он безусловно предпочёл бы последнее, несмотря ни на что.