После дождя будет радуга

      Андрей Сергеевич Заруднев поджидал сына на крыльце дома. Завидев Игоря, двинулся ему навстречу и, взяв под услужливо подставленный локоть, предложил:       — Давай прогуляемся, пока не пошёл дождь.       — Пап, может, коляску? — позаботился старший сын.       Отец по-доброму усмехнулся:       — Я ещё могу на своих двоих, — и увлёк молодого человека по мощёной дорожке в сторону зарослей боярышника, горящего рубиновой россыпью ягод и осыпающегося жёлтой листвой. — Давно мы по душам не разговаривали, — начал Андрей Сергеевич мирную беседу: — Как твоё дело?       — Дело процветает, ты как всегда прав, разумная организация — минимум проблем.       — Как на любовном фронте? Есть кто на примете?       — Я тебе не рассказывал, но месяц назад, по твоему совету, сдал комнату. В какой-то степени мне это действительно помогло, на меня больше не давят стены пустой квартиры. Но, с другой стороны, это стало почти невыносимым.       — Почему?       — Потому что мой сосед очень привлекательный парень и я хочу к нему не только прикоснуться. Пап, делая выбор, я искал кого-то совсем некрасивого, но кто бы мог подумать, что будущий квартирант настолько нефотогеничен, — хохотнул весело старший сын.       — И что ты намерен делать? — спросил Андрей Сергеевич, широко улыбнувшись.       — Да ничего, я уже попросил его съехать, — ответил Игорь и, предупреждая следующий вопрос родителя, став серьёзным, перевёл беседу в новое русло: — О чём ты хотел со мной поговорить?       — Я вчера получил результаты обследования, — сообщил Заруднев-старший и, помолчав немного, продолжил: — Совсем скоро я стану овощем.       — Пап, почему ты не хочешь попытаться? Есть же отличные клиники за границей.       — Слишком поздно, если бы рак диагностировали раньше, возможно, у меня был бы шанс. Но сейчас во мне нет ни одного нормально функционирующего органа, сплошные метастазы. Так что… — и глубокомысленно замолчал.       Мужчины неспешно брели по осеннему парку, наблюдая за тем, как совсем по-летнему тёплый ветерок гоняет ржавую листву по мощёной дорожке, солнечные лучи играют в голубых лужицах, разлитых ночным дождём. В густых зарослях боярышника заливался одинокий воробей, разрывая окружающую тишину надрывным щебетом, и было в этом что-то необъяснимо-пугающе-тоскливое.       — Игорёша, давай присядем, что-то я утомился, — предложил Андрей Сергеевич, тяжело оседая на лавочку и похлопывая иссушенной ладонью рядом с собой в приглашающем жесте. После того, как старший сын разместился рядом, заявил: — Я вчера не шутил. Я действительно намерен оставить всё тебе.       — Пап, так нельзя, — попытался образумить его Игорь: — Нельзя с Серёгой так поступать.       — Я не хочу обидеть Серёжу, а намерен его защитить. Ты же сам видишь, что он ни в чём не может отказать ни матери, ни жене. Да и тёща у него та ещё дрянь. Эта троица быстро пустит его по миру с протянутой рукой. Они разбазарят семейный бизнес в два счёта.       — Пап, всё равно это не выход. Ты же прекрасно знаешь, что я не смогу встать во главе семьи в силу своих особенностей.       — И не надо, живи, как тебе нравится, а президентское кресло оставь Серёже, он справится, я хорошо его натаскал. Ты же будешь его курировать, без твоего одобрения он не сможет принимать решения и распоряжаться активами. Игорь, пообещай мне, что ты о нём позаботишься.       — Пап, тебе не нужно беспокоиться, он же мой младший брат, — улыбнулся Игорь. — Мне, не скрою, это совсем не нравится, но если ты принял такое решение, то я сделаю всё, что в моих силах, — пообещал он отцу и, взглянув на потемневшее небо, предложил: — Пойдём в дом, кажется, дождь собирается.       Андрей Сергеевич при помощи наследника поднялся с лавочки и, опираясь на его крепкий локоть, направился в сторону дома, думая о том, что его мальчик вырос и стал настоящим мужчиной. Вся та боль и горечь, что он причинил сыну, по закону жанра должны были породить в сердце мальчика ненависть и злость, но, как ни странно, именно Игорь стал для него тем человеком, на которого он всегда и без сомнений мог положиться в трудную минуту.       — Ты останешься на обед? — спросил Заруднев-старший у сына.       Тот широко улыбнулся:       — Конечно. И, пожалуй, на ужин тоже.       Подъезжая к дому, Игорь взглянул на тёмные окна своей квартиры: «Похоже, Павлуша всё же сбежал». Эта мысль вызвала у него двойственное чувство: с одной стороны, он был как бы и рад, но с другой — его сердце защемило что-то такое… нудно тоскливое.       Рассчитавшись с водителем такси, он зашёл в подъезд, поднялся на свой этаж. Переступив порог квартиры, захлопнул входную дверь, стянул с ног обувку, повесил на крючок в прихожей куртку и сразу направился в ванную. Пересекая кухонную зону, Игорь вздрогнул от неожиданности:       — Черт, напугал. Что ты здесь делаешь в темноте?       — Тебя жду, — жалобно промямлил Паша. Он сидел за столом, притянув к груди и обхватив руками колени.       — Надо же, я надеялся, что ты уже собрал вещички и сбежал, сверкая пятками, — скривился хозяин апартаментов, щёлкнув выключателем. — Ты отчаянный? Ничего не боишься? Или уверен, что у меня не хватит сил тебя принудить?       — Зачем меня принуждать? Я по доброй воле отдамся, — пообещал квартирант, щурясь от яркого света.       — Да ну? Задницу-то не жалко? — Заруднев позволил себе непристойную грубость в расчёте на то, что парень передумает, вот совсем он не желал подобной жертвенности.       — Игорь, если это твоё условие, то я не против, — подтвердил Пашка своё решение.       — Тогда иди к себе и терпеливо жди, — злобно рявкнул Заруднев и скрылся за дверью ванной комнаты — этот парень обезоруживал его своей наивностью, в данный момент граничащей с глупостью.       Вымыв руки, он брызнул в лицо прохладной водой и собрался было покинуть ванную, но передумал, скинул одежду и встал под душ. На секс, понятное дело, он не рассчитывал, уверен был, что квартирантик в последний момент сдаст назад, но на всякий случай решил освежиться, кто его знает, как всё вдруг обернётся.       Тщательно смыв ароматную пену, он промокнул волосы полотенцем и, как был нагишом, сграбастав одежду в охапку, поднялся наверх. Закинув свёрток к себе, распахнул дверь в соседнюю комнату и чуть не расхохотался: Павел его действительно ждал, лежал на кровати, как оловянный солдатик, вытянув ручки вдоль тела, и, что примечательно, совершенно голенький, как младенчик.       Принуждать парня к интиму Игорь, естественно, не собирался, просто хотел напугать до усрачки и, преодолев расстояние до кровати, навалился на него, рассчитывая увидеть на лице признаки страха и смущения, но растерянно отпрянул: вопреки ожиданиям, на губах Павлуши играла фривольная улыбочка.       — Ну что — приступим? — прошептал мнимый жертвенный агнец. — И да, можешь не церемониться, я давно не девственник. — И притянул голову Игоря в попытке сорвать поцелуй с так давно желанных губ.       Заруднев, в ответ на столь восхитительную провокацию, рыкнул, как голодный зверь, которому на блюдечке с голубой каёмочкой преподнесли вожделенный кусок свежего мяса, и впился в приоткрытые губы кусачим поцелуем, с трудом сдерживая желание с ходу проникнуть в горячее тело, распластанное под ним доверчиво-беззащитно. Он действительно не планировал вступать с квартирантом в интимные отношения, но отказываться от того, что само плывёт в руки, посчитал верхом идиотизма и неважно, что будет потом — утро вечера мудренее.       — Нежным и ласковым я не буду, — выдохнул он, прервав поцелуй, и снова впился в Пашкины губы, проникая глубоко скользким языком в жадно отвечающий горячий рот.       Целовался Игорь восхитительно, он словно вынимал из Пашки душу, разум парня уплыл в дальние дали, да сам он размяк и расплылся по кровати гигантской лепёшкой чувственной плоти.       Жёсткая властность сменялась нежной лаской, Игорь творил с Пашкиным телом невероятные вещи: порывисто покрывал крепкими поцелуями загорелую кожу с ароматом персиков и ванили; страстно вылизывал плоский живот, сжимая сильными пальцами бока; осторожно покусывал внутреннюю часть бёдер широко разведённых в стороны ног, посасывал яички, кружил языком по нежной кожице сфинктера. И снова впивался в саднящие губы; ласкал языком беззащитную шею. Легко, словно крылья хрупкого мотылька, касался губами ключиц. Настырно, порывисто забавлялся с набухшими от возбуждения твёрдыми сосками…       Плиев полностью растворился в чувственной эйфории, эгоистично плавясь от удовольствия, и не заметил, когда и сколько пальцев проникло в его тело. Но, почувствовав головку твёрдого, как сталь, члена у своего ануса, разом пришёл в сознание, непроизвольно зажмурил глаза и стиснул зубы.       — Ты чего так напрягся? — ухмыльнулся Игорь, рассматривая враз побледневшего парня.       — Так больно же будет, — выдавил тот из себя, приоткрыв один глаз.       — Почему? — спросил Заруднев, лёжа на нем неподвижно, упираясь локтями в матрас. — Ты же не девственник.       — Ну, в начале всегда больно.       — Когда вначале?       — Когда член входит.       Игорь качнулся на Пашке, не разрывая зрительного контакта.       — Ну вот, я весь в тебе, — подался с оттяжкой назад, и снова толкнулся в жаркую тесноту, — больно?       Пашка округлил глаза в немом изумлении — его будто прошило внутри, но не привычной резью, рвущей нутро, а сладким наслаждением, и он дёрнул ответно бёдрами в желании испытать ещё раз удивительное ощущение. И вновь осторожный толчок, и скользящий удар по странному месту, о наличии которого он не подозревал, и снова Пашка подался навстречу, и снова зажмурил глаза, но уже от нестерпимого удовольствия.       — Ты такой искренний, — улыбнулся Игорь. — Больше сдерживаться не могу, прости, — и сорвался на бешеный темп, выбивая из партнера стоны и охи, и судорожные спазмы, и сладкую дрожь, прокатывающуюся от кончиков пальцев на ногах до волос макушке; смертельную воронку жгучей лавы и взрыв, сотрясающий чувственное тело; фиолетовый звездопад перед глазами и после мягкие волны, на которых он отплывал в неизвестность, окончательно потеряв связь с реальностью, бесконечно долго изливаясь каплями вязкой спермы на подрагивающий живот.       Вынырнув из космической нирваны, Пашка распахнул глаза и уставился осоловевшим взглядом на Игоря. Тот лежал рядом, уютно расположив чернявую голову на его подушке.       — Ты всегда такой? — спросил Заруднев, заметив, что Пашка пришёл в себя.       — Не знаю. Ты про что? — промямлил разморено Плиев.       — Тебя просто уносит, — прошептал Игорь и поцеловал его в висок.       — Уносит? Вообще-то я бревно, — признался Пашка.       — Кто тебе это сказал?       — Мой бывший.       — Дурак он, твой бывший.       Пашка засмущался и отвернулся, а Заруднев принялся выцеловывать его ухо, которое он подставил ему непреднамеренно, покусывать мочку, ласкать языком нежную раковину. Пашка аж скрутило от такой странной ласки, у него даже соски на неё отреагировали, не говоря об остальном.       — Где ты научился готовить? — неожиданно спросил Игорь шёпотом.       Пашка поёжился от горячего дыхания и, собравшись с мыслями, забубнил:       — Мама меня одна растила, с работы приходила уставшая, тяжело оседала на диван, вытягивая ноги. Немного отдохнув, шла на кухню готовить ужин. Мне не больше тринадцати было, когда я решил ей помочь. Супчик у меня тогда вышел, мягко сказать, неважный. Курица разварилась в тряпку, вермишель расквасилась, да и соли я не пожалел. Но мама кушала склизкое варево с подозрительной влагой на глазах. Знаешь, что она мне тогда сказала? Спасибо, сынок, ты у меня самый лучший. Тогда я решил попробовать снова и в следующий раз у меня получилось нечто более аппетитное. Потом потихоньку втянулся, стал выискивать новые рецепты, чтобы порадовать маман, придумывать свои.       — Значит, ты у нас самоучка? — так же в ухо прошептал Игорь.       — Можно и так сказать, — ответил Пашка разнеженно, но вдруг оживился и даже подскочил и уселся на кровати по-турецки. Рассматривая умопомрачительное нагое тело хозяина квартиры, он попросил: — Я знаю, никаких личных вопросов, но все же ответь, — и выставив кверху указательный палец, жалостливо улыбнулся, вздёрнув домиком брови: — На один.       Игорь усмехнулся:       — Валяй.       — Где ты ешь? — выпалил Пашка на одном дыхании. Заруднев непонимающе на него уставился, и он пояснил: — Я имею в виду, кто для тебя готовит?       Игорь вновь усмехнулся и неожиданно благодушно ответил:       — Здесь неподалёку есть неплохой ресторанчик.       Воодушевлённый тем, что нелюдимый хозяин снизошёл до простой человеческой беседы, Плиев уже не смог остановиться и возбуждённо затрещал.       — Как можно питаться в ресторанах?       — Что в этом плохого?       — Во-первых — это дорого. Во-вторых, ты понятия не имеешь, из чего тебе приготовили еду, и, в-третьих, ты не можешь быть уверен в том, что повар или официант, из обиды или просто так от дури, не плюнул в твою тарелку.       — Боже, какие страсти, — улыбнулся Игорь, рассматривая Пашку как нечто уникальное, совершенно нечаянно обнаруженное в старом мусоре на чердаке.       — Разве я не прав? Да и готовить самому намного выгоднее! — возбуждённо воскликнул Плиев, восторженно уставившись на его губы: он впервые увидел, как хозяин квартиры искренне улыбается, и эта улыбка его совершенно преображала. Пашка и так находил его чертовски красивым мужиком, но улыбающийся Игорь — это нечто из ряда вон, у Пашки аж желудок скрутило от восторга.       — Хорошо, допустим ты прав. Но я человек одинокий, готовить не умею, что мне в таком случае остаётся? Нанять личного повара? Но этот шаг не исключает всего того, что ты перечислил. А осваивать поварское искусство я не намерен, нет у меня для этого свободного времени, да и желания тоже. А что касается выгоды, так я за ней не гонюсь.       — Вот здесь ты не прав, выгода она и есть выгода. Что плохого в разумной экономии?       — Наверное, ничего, — равнодушно ответил Заруднев.       — Знаешь, я никогда не готовил только для себя, и у меня это плохо получается, всегда остаётся лишняя еда, — пожаловался Пашка.       — И к чему ты клонишь? — усмехнулся Игорь, рассматривая раздухарившегося квартиранта.       — Давай есть вместе, — выпалил Плиев и тут же одёрнул самого себя, решив, что слишком многого просит: — Хотя бы ужинать. Честное слово, сидеть за столом в одиночестве очень тоскливо. Обещаю личных вопросов не задавать и вообще к тебе не лезть.       — Хорошо, я подумаю, — согласился Игорь и, положив ладонь на свой вполне активный орган, принялся его наглаживать, таким образом давая понять, что пора бы любовнику от пустой болтовни перейти к делу.       Женька всегда так делал, когда хотел, чтобы Паша ему отсосал, и Плиев собрался с духом и склонился над торчащим колом членом, рассматривая набухшие венки и аккуратную мошонку, признавая, что этот орган очень отличается от Женькиного. Зорин перед минетом всегда мыл причиндалы, но от них всё равно несло какой-то тухлятинкой, этот же не источал никакого запаха, абсолютно никакого. У Женьки в возбуждённом состоянии он был круглый, как палка, сантиметра три в диаметре с крупной головкой-шляпой, как у гриба, а член Игоря намного длиннее и шире, чуть уплощённый и заострённый, в целом похожий на кинжал. «Очень красивый, в этом мужике всё красиво», — подумал Пашка, оттянул крайнюю плоть, обнажая маленькую острую головку, и осторожно её лизнул. Она оказалась гладкой, словно отполированной, и чуть солоноватой, и он опять вспомнил бывшего, у того вечно на шершавой шляпе были какие-то противные катышки, и ему всегда хотелось прервать процесс и убрать их с языка.       «Хватит думать о глупостях», — решил Плиев и принялся вылизывать член так, как когда-то учил его Женька, и не заметил, как втянулся. И вот он уже причмокивает, захлёбываясь собственной слюной, посасывает горячий стержень, осторожно вбирая неглубоко и, как ни странно, почти с удовольствием.       Игорь дёрнул бёдрами, давая понять, что этого мало, и положил ладонь на Пашкин затылок. Плиев внутренне сжался и приготовился к тому, что сейчас он насадит его на елду, как обычно делал бывший, проникая чуть ли не в пищевод, и Пашка опростоволосится, задыхаясь, начнёт давиться и рыгать чуть не до блевотины. Но ладонь мягко прошлась по затылку и шее и это была приятная ласка, вызывающая волну возбуждающего озноба.       И Пашка решился, взял поглубже, потом ещё глубже, и вот уже не то чтобы с особым кайфом, но с какой-то необъяснимой радостью он сам насаживался на орган Игоря, и не заметил, как горло расслабилось, впуская член без унизительных рвотных позывов, и тихо постанывающий партнёр вызывал странное желание — захотелось доставить ему ещё больше удовольствия. Но ласковая рука снова легла на затылок, тут же переместилась на лоб, осторожно надавила, вынуждая Пашку выпустить член изо рта.       — Хватит, — выдохнул Игорь, — иди сюда.       Подтянув Пашку к себе, он нежно поцеловал его в губы, и Плиев чуть не расплакался от благодарности — Женька никогда такого не делал, после того как его член побывал во рту у сожителя.       — У тебя когда последний раз был секс в принимающей?       — Месяца три назад, может, больше, — ответил смущённо Павел, слегка покраснев щеками.       — Тогда предлагаю шестьдесят девятую и на этом хватит.       — Почему?       — Если сейчас перестараемся, наутро тебе будет некомфортно.       И сердце Плиева снова сжалось, никогда бывший любовник не заботился о его самочувствии, будучи в настроении трахаться, брал его жадно по нескольку раз за ночь, пока сам обессиленно не падал навзничь. А на следующий день, поглядывая на стонущего от простреливающей боли в пояснице сожителя, неспособного нормально присесть от саднящего ощущения в заднице, торжествующе улыбался.       Игорь повалил любовника на бок, пристроился рядом, ткнулся головкой ему в губы. И Пашка, обхватив ладонью длинный орган, приоткрыл рот и всосал сильно с громким причмоком, ощущая и на своём члене горячую вязкую слюну.       Вбирая, как можно глубже, Пашка наслаждался ласковыми пальцами, поигрывающими с его мошонкой, поглаживающими и давящими на набухшую промежность, осторожно проникающими неглубоко в немного побаливающую дырочку между ягодицами. И вскорости он поплыл и задвигал тазом, толкаясь в глубину потрясающего рта до самого горла, при этом позволяя и Игорю вбиваться в гортань почти до упора.       Вдруг Игорь замер на мгновение и, застонав, излился Пашке в рот. А Плиев, глотая сперму, подумал о том, что у неё совершенно нет вкуса, и пахнет она совсем чуть-чуть будто бы мелом, не то что у Женьки, сперма горькая, разъедающая небо и гортань… Дальше он додумать не успел, так как Игорь вонзил в него пальцы, потом ещё раз, и ещё… Пашка взвыл от восторга и забился в пароксизме невыносимого удовольствия, запульсировал, ритмично сжимая мышцами ануса волшебные пальцы, и, судорожно дёргая бёдрами, излился в глотку своему секс-партнёру.       Расслабленно развалившись на спине, Плиев пытался прийти в себя после столь ошеломительного события, признавая, что эта ночь стала для него настоящим открытием — оказывается, секс может быть очень волнующим и невыразимо приятным.       Игорь привалился рядом, подмяв под голову подушку, притянул к себе любовника и втянул в нежно-благодарный поцелуй, сплетая языки и обмениваясь спермой, и Пашке было совсем не противно, наоборот, он почувствовал, как тело обмякло и расслабилось, веки налились тяжестью. С сожалением оторвавшись от мягких губ, он уткнулся лицом в твёрдую мускулистую грудь и закрыл глаза, уплывая в мир сказочных сновидений.