Алхимик

— Ноев ковчег, — прокомментировал Агар, глядя на список группы. — Каждой твари по паре. Твари, они же — приматы, они же — студенты сто седьмой группы специальности «Прикладная математика», уже покинули ковчег, то есть аудиторию, отправившись пастись на тучные буфетные земли. Агар смотрел на список из двадцати семи фамилий и мысленно пытался соотнести их с оставшимися в памяти лицами. Перекличек на лекциях он не проводил принципиально, полагая, что пропущенные часы теории сполна отольются на практике потом и кровью прогульщиков. А уж после разговора с ректором, разрешившим головы откусывать, он церемониться не собирался. Среди всех тварей, разбившихся на пары (и парты) по склонностям и интересам — умненькие девочки, мальчики-хикки, нагловатые приезжие из глубинки и прочий зверинец, который Агар уже привычно рассортировал по категориям, — выделялась тварь без пары. Тварь была белобрыса, сидела в одиночестве у окна и взгляд имела такой, будто он не на химии, а под химией. Агар снова проглядел список, откидывая пятерых девушек (что-то много в этом году у приматов дам случилось), одного -оглы, которым навряд ли мог оказаться круглоглазый светловолосый истинный ариец, и еще нескольких равилей и сулейманов. Среди оставшихся имён выбрал наугад: Кузнецов Игорь Юрьевич. Самое подходящее, на Агаров взгляд. Конечно, это было низко и недостойно гордого звания «преподаватель». Это противоречило профессиональной этике. Пожалуй, это было даже подло. Но, с другой стороны, а не подло отрывать доктора наук, завкафедрой общей химии от исследований и работы с магистрантами и аспирантами, чтобы бросать к первакам-непрофильникам? В общем, Агар выбирал себе жертву. Жертва весь семестр считалась мальчиком (реже девочкой) для битья, то есть колкого остроумия, придирок и бдительного контроля. Это, как давно заметил Агар, позволяло держать всю группу в бодром состоянии борьбы за выживание: студенты нутром чуяли, что жертва может и поменяться, и из кожи вон лезли, чтобы не оказаться на месте бедолаги. А жертвы… ну, обычно они даже сдавали зачёты. Если нервов хватало до сессии дотянуть. Бывало, что сдавали совершенно блестяще и даже говорили, что назло гаду-преподу умудрялись полюбить его предмет. Впрочем, едва ли этот Кузнецов из таких. Агар всё-таки усовестился и мысленно дал ему шанс. Если, скажем, белобрысый всё-таки окажется не Игорем Кузнецовым, он переключится на… да вот, например, на этого самого -оглы. Не расист же он, в самом деле: при выборе жертвы национальность роли не играла. Поставив в списке сто седьмой приматской группы косой крест напротив фамилии Кузнецова (и на всякий случай — вопросительный знак рядом с -оглы), Агар отправился снимать педагогический стресс в лабораторию.

***

Когда-то давно Агар, тогда сам наивный аспирант, действительно любил работать со студентами. То ли полтора десятка лет не прошли даром, то ли система высшего образования в самом деле изжила себя, но с тех пор всё поменялось. Понятно, что раньше и трава была зеленее, и первокурсники умней… и Аламар стройней, и сам Агар сединой на полбороды не обзавёлся. Но кайфа, вот того, смутно вспоминающегося вдохновения, упоения, полного погружения в лекцию не было давно. С аспирантами — ещё куда ни шло, Агар со своим именем и репутацией мог себе позволить выбирать тех, у кого глаза горели… хотя у таких, случалось, горели не только глаза, но и университетская лаборатория. Но бакалавры-непрофильники — а в последние годы и свои химики тоже — вызывали только глухую тоску. Выкидыши ЕГЭ шли по баллам, и порой водород от кислорода отличить не могли, а химию алхимией называли… Агар поначалу пытался с системой воевать, но сдался и бросил, опустив руки. От тоски и бесперспективности с каждым годом всё больше зверел, срываясь на студентах, вроде нынешних приматов, и, по-хорошему, с таким настроем валить бы из вуза куда подальше — но подлец Аламар взамен лекционной повинности не скупился на оборудование лаборатории, да и аспирантов бросать было жаль. В лаборатории Маринка — как раз из тех, кого жаль бросать — созерцала, не отрываясь, экран хроматографа, как её сверстницы, наверное, сериалы смотрели. Агар покосился мельком — пики были отличные, данные как по учебнику. К зиме выйдет на защиту. — Кофе, Агар Виссарионович? — не оборачиваясь, спросила Маринка. — А у меня вот… Агар не особо вслушивался — что у неё всё нормально, он не сомневался. Маринка для его педагогической совести была как целебный бальзам: настырная девчонка прошла путь от любимой Агаровой жертвы до его же любимой аспирантки, причём добрую половину пути — ему же и назло. Агар отхлебнул чернющего горького кофе и задумался. Едва ли та же методика сработает с нынешними первокурсниками. От Кузнецова, например (если он всё-таки был Кузнецовым, а не -оглы), бойцовских качеств ждать очевидно не приходилось; с такими ромашками скорей уж бойся, как бы вены себе не вскрыли от пары-тройки едких замечаний. Успокаивающе гудели центрифуги — лаборатория жила своей жизнью, свободной от педагогических дилемм и робких уколов совести. Агар уцепил со стола описание одного из проектов по обязательной для вуза НИР — на удивление, даже не совсем тупикового. Запустить бы анализ полупродукта, но это ж на всю ночь. Не на Маринку же сваливать, у неё и так перед защитой круги под глазами, как у редкого зверя панды. — Марин, домой иди, выспись хоть, — сказал Агар, поднимаясь. — Не волнуйся, присмотрю за твоим хроматографом. Для приличия немного поспорив, Маринка действительно отправилась домой; ждал ли её там кто-то, Агар не знал, да и не особо интересовался. Ему точно дома делать нечего, особенно с тех пор, как купил Уёбищу автоматический кормильник, выдающий прожорливой твари еду строго по расписанию. В принципе, можно было позже позвонить Аламару — тот порой сбегал от бесконечных ректорских обязанностей, прихватив коньяку, и приходил в лабораторию ностальгировать и жаловаться на жизнь. Впрочем, на своём месте — администратора, а не учёного, — Сашка был счастлив; его нытьё могло бы кого-то и обмануть, но уж явно не Агара. Слегка подобрев и успокоившись над чашкой кофе в пустоте лаборатории, Агар пообещал сам себе, что не будет особо лютовать. Если, конечно, Кузнецов сам не нарвётся и удача его хоть чуть-чуть любит.