Алхимик

— Какого хрена, Саш? — почти вежливо спросил Агар, когда Аламар всё-таки соизволил взять трубку. — Это что ещё за хрень, а? — Я не имею представления, что такого интересного происходит в вашей жизни в семь утра в субботу, Агар Виссарионович, — холодно ответил тот. — И тем более — почему вы обращаетесь с этим вопросом ко мне. — Саш, хватит, — устало вздохнул Агар. — Я стою на проходной, пытаясь попасть в лабораторию, но меня не пускают. По личному, заметь, распоряжению ректора. Вот какого хрена? Аламар, судя по звукам, завозился, скрипнула кровать, хлопнула дверь, потом чиркнула зажигалка. Агар ждал. На третьей затяжке ректор решил продолжить разговор. — А я тебе сколько раз говорил обновить расписание, а? — злорадно сказал Аламар. — Предпочитаешь всеми этими, как ты выражаешься, писульками подтираться? Вот и получай. В последнем утверждённом — заметь, ещё твоим предшественником — расписании работы лаборатории написано: по будням с восьми до пяти. В остальное время — извини, опечатано, пущать никого не велено. Не поло-о-ожено, Агар Виссарионович. В таком вот аксепте. — Ты мне Модеста не включай, — огрызнулся узнавший шутку Агар. — У меня там процесс стоит… — Агар, дорогой, — проникновенно сказал Аламар. — Меня, знаешь ли, уже давно не волнует, что и как у тебя стоит по утрам в выходные. Агар выругался про себя; Аламар, сука такая, даже курил хоть и молча, но язвительно. — Ты один сейчас? — неожиданно сам для себя спросил Агар. И тут же пожалел, конечно, но слово не воробей… Аламар, судя по звукам, взял вторую сигарету. — Нет, — спокойно сказал он. — И тебе искренне советую. Ты уже двинулся на работе, Агар, серьёзно. Выходные же. — То есть не пустишь? — уточнил Агар. Аламар снова помолчал. — Нет, — наконец сказал он. — В лабораторию — точно нет. Извини, у нас, если ты забыл, большая проверка из минобра. И они, в отличие от тебя, писульками, то есть официальными, утверждёнными на ректорате расписаниями работы лабораторий не подтираются. А ко мне… Подъезжай через часок, познакомлю. — Спасибо, обойдусь, — холодно откликнулся Агар. И добавил, сам удивившись неожиданной искренности: — Рад за тебя, Саш. Аламар поражённо замолчал. — Хмм… Спасибо, — наконец тихо сказал он. — Отдохни там. В понедельник утвердишь новое расписание, а пока… Агар ещё послушал гудки, ругнулся в сторону и вышел с проходной.

***

Чем занять внезапно пустые выходные, было решительно непонятно. От перспективы целую субботу, а следом и воскресенье просидеть в обществе Уёбища воротило с души. За углом приветливо сверкала огоньками вывеска книжного. Круглосуточного: видимо, какой-то гений маркетинга решил, что в самом читающем народе внезапная тяга к знаниям может и среди ночи проснуться. От нечего делать Агар туда заглянул. Постоял у витрины с профильной литературой, полистал книги под яркими обложками… Мракобесие и джаз, как пел Шклярский. Джаз, кстати, тоже был: негромкий и приятный. Видимо, по утрам скучающему персоналу разрешалось подбирать музыку на свой вкус. Агар покосился на молоденькую продавщицу с интересом: если не удастся раздобыть развлечение на полках, может, у кассы стоит посмотреть? Похоже, Аламаровы советы что-то разбередили внутри. — Здравствуйте, Агар Виссарионович! — улыбнулась продавщица, встретив его взгляд. — А вы у нас на первом курсе вели, я до сих пор про валентности помню! Фамилия на бейджике, как и хорошенькая простоватая мордашка, никаких ассоциаций не вызвали. Зато вспомнился дурацкий анекдот про то, что преподаватели никогда не вызывают проституток, потому что боятся: придётся у них зачёты в нерабочее время принимать. — Рад, что вам в жизни пригодилась химия, — не скрывая сарказма, ответил Агар. — Посоветуйте мне что-нибудь из современной прозы, Оля. Что-нибудь не совсем бессмысленное. Оля, видимо, забыла, что на ней бейджик, и польщённо расцвела улыбкой, решив, что её вспомнили. Или, может, у них это в трудовом договоре прописано было — всем улыбаться?.. Но, как бы то ни было, желание продолжать — возобновлять? — знакомство пропало. Студенты для Агара всегда были табу, полным и абсолютным. Причём как раз в том самом, фрейдовском изначальном смысле: запретное, потому что где-то глубоко в душе желанное. Седины в бороде было достаточно для дюжины бесов, только воли им Агар давать не собирался. Красоту он ценил, хоть и понимал её несколько по-своему: как блеск в глазах, как открытость миру, как жажду и страсть… С возрастом вино обретало глубину и насыщенность, но только от молодого хотелось петь, жить, забывая о годах, усталости и общей паскудности мира. И от молодого же — куда проще голову потерять. Агар давным-давно решил, что до шашней со студентами никогда не опустится, больше того — и мысли такой не допустит. Внутренние барьеры возводились с трудом, на ошибках, периодически проверялись студентами на прочность — но держали. Жена Цезаря должна быть вне подозрений, что в его, Агара, случае значило — даже тени увлечённости быть не должно. И в первую очередь — у него самого. Студент, бывший ли, нынешний, — существо бесполое, иного биологического вида, а лицом похож только на зачётку. И чёрт с ней, с улыбчивой Оленькой, решил Агар. Пусть даже она джаз ставит и валентности помнит. И, как самая порядочная цезарева жена, Агар даже карточку магазина с от руки написанным номером — «звоните, Агар Виссарионович, я вам всегда литературу подберу» — демонстративно выкинул в мусорницу на глазах у Оли.