Алхимик

— Здравствуйте, Агар Виссарионович, проходите, — бесстрастно сказал ректор, когда скрипнула дверь. — Мы с коллегами решили, что вам стоит присутствовать при разговоре. Знаком вам этот молодой человек? Гарик наконец поднял глаза. Агар стоял, прислонившись плечом к дверному косяку, скрестив на груди руки. На лице застыла презрительно-насмешливая гримаса. — Этот молодой человек, — выделил он голосом, — мне, безусловно, знаком. Но быть зрителем нелепых шоу у меня нет ни времени, ни желания. — Агар Виссарионович, — резко сказал Аламар. — Боюсь, в этом шоу вы уже стали участником, а не зрителем. Гарик сидел за длинным конференц-столом в приёмной ректора, лицом к двери. Напротив него рядком, как судьи, восседали трое: моложавая брюнетка с умным лицом, полный мужик с бегающими глазками и ещё один, постарше, с аккуратной седой бородкой — та самая проверка из минобра, в полном составе. Ректор демонстративно устроился поодаль, выбрав роль наблюдателя. Сейчас вся тройка вывернула шеи, с жадным любопытством разглядывая Агара. Он ответил им прямым взглядом в глаза, каждому по очереди, скользнул, как по мебели, по замершему Гарику и остановился на Аламаре. — Чему обязан? — холодно спросил он. Гарик под столом сжал кулаки и глубоко вдохнул. — Игорь Юрьевич Кузнецов, студент сто седьмой группы специальности «Прикладная математика», — бесстрастно сказал, как по бумажке прочитал, ректор, — буквально пятнадцать минут назад решил рассказать нам удивительную историю… — Александр Маркович, — резко сказала ему моложавая брюнетка из минобра. — Воздержитесь, пожалуйста, от подобного тона. Игорь Юрьевич, будьте добры, повторите все в присутствии этого… Она явно поверила, купилась и готова была встать на защиту бедного мальчика — то ли материнский инстинкт, то ли ещё что-то взыграло. Оба министерских мужика держались куда настороженней. «Один-два», ухмыльнулся кто-то в пустоте Гариковой головы. Других мыслей не осталось, и отчаянно захотелось сказать, что он пошутил, и спрятаться куда-нибудь в уютный тёмный чулан… Чтобы, видимо, там и повеситься. — В присутствии этого… человека, — договорила наконец брюнетка. Багровая пелена злости, застилавшая глаза, спала, отозвалась внутри глухой обречённой тоской. Под презрительным Агаровым взглядом, словно в снайперском прицеле, сердце ёкнуло и провалилось куда-то в пустоту. Гарик машинально прижал руку к щеке — казалось, что след пощёчины отпечатался там навсегда, как татуировка. Злое, болезненное вдохновение накатило снова, за язык будто чёрт тянул… — Агар Виссарионович вёл… ведёт у нас химию, — сказал Гарик негромко. — Он меня невзлюбил с самого начала, придирался, издевался, оскорблял… Я не понимал сперва, к чему это… Потом мы списались в вайбере… — Он вам первым написал или вы ему? — прервал ректор. — Я, — не стал отпираться Гарик. — Он оставил телефон, велел, чтобы я… Ну, передал через Дашу, нашу старосту. Я написал… Там были всякие намёки, странные требования. Я не знал, как быть. — Какие требования? — снова перебил Аламар. — Чтобы я… убил Волан-де-Морта, — пояснил Гарик, выдавив нервную улыбку. — Я… прислал ему фото яйца. Гарик, действуя по наитию, умудрился поймать волну. Дал слушателям время осмыслить, помялся и продолжил: — Ну, куриного, обычного. Не знаю, на что он, Агар Виссарионович, рассчитывал, честно. Но он сказал — прийти к нему в кабинет, чтобы переписать лабораторную. И сказал, что у меня минус балл, заранее. — И вы пришли? — уточнил толстый министерский. — Конечно, — кивнул Гарик. — Ну, он же преподаватель, доктор наук, ну, понимаете, как бы я не пришёл? Он заводил какие-то странные разговоры, предложил мне кофе с конфетами… «Не переигрывай, — вмешался внутренний голос… почему-то с интонациями шефа. — Ты всё-таки не жертва педофила». — И вы тогда ничего не заподозрили, Игорь? — ласково спросила брюнетка, не скрывая жадного, почти извращённого интереса. — Он делал вам какие-то намёки? — Ну, мне было странно с ним наедине, и он меня разглядывал, и сам как-то так вставал, чтобы я на него тоже смотрел, — задумавшись, «вспомнил» Гарик. — Теперь-то мне кажется, что… Ну, было что-то. Он мне опять снизил баллы за работу, но в тот раз отпустил. Правда, на практических занятиях продолжал придираться — видимо, хотел, чтобы я снова пришёл переписывать работу. Я… начал что-то подозревать. И так — три недели. Снимал баллы мне, и из-за меня — всей группе, настраивал против меня. — Думаю, мы можем опросить одногруппников Игоря, — предложила брюнетка. — Если у кого-то вдруг ещё остались сомнения. — Людмила Сергеевна, — насмешливо сказал третий, седой, до сих пор молчавший. — Вы уже сделали выводы, не выслушав обвиняемого? Нехорошо, Людочка, нехорошо. Людочка скривилась, но замолчала. — А сегодня, почти сразу после новой контрольной, пригласил к себе в лабораторию, — сказал Гарик. — Я пришёл — очень боялся, что не смогу зачёт ему сдать. Ну и… у меня были ошибки в работе, по его словам — но он всё равно мне поставил «отлично». За… красивые глаза, сказал. А потом… Любой актёр бы гордился, если бы его игре так внимали, как сейчас Гарику. Он быстро огляделся: Аламар хмурился, министерские переглядывались, Агар, так и стоявший у двери, пристально изучал собственные ногти. — Он схватил меня за рубашку, — Гарик потеребил ворот, — оторвал пуговицу. И поцеловал. Я стал отбиваться, он меня ударил по лицу, оскорблял, называл… Извините, я не буду повторять, как. Я убежал, и… вот. Не могу, как другие его жертвы, молчать. — Вы правильно сделали, Игорь, что обратились за помощью, — начала было министерская Людочка, но седой смерил её холодным взглядом и повернулся к Агару. — Вам есть что добавить, профессор? — спросил он бесстрастно. Гарик замер, и замер мир вокруг него, как маятник в хрупкой точке пред-движения. Злость и обида разъедали изнутри, и он сам уже запутался, почти поверил собственным словам… — Игорь Юрьевич в самом деле рассказал нам замечательную историю, что тут добавишь, — с ленцой откликнулся Агар. Только побелевшие поджатые губы выдавали, насколько он взбешён. — Но, увы, Игоря Юрьевича подвело махровое невежество… Маятник качнулся в другую сторону и с треском врезался в хрупкие стены Гарикова мира. А на осколках этого самого мира стоял, криво ухмыляясь, ненавидящим взглядом в грязь втаптывая, Пиздец Виссарионович.