Алхимик

Агар посмаковал тишину, вволю понаслаждался испугом пополам с подступающим осознанием поражения на бледном кузнецовском лице. Но затягивать паузу дальше было бы уже откровенным дурновкусием. — В лаборатории, где я так грязно до него домогался, круглосуточно идут сложные процессы, синтез, анализ, работают приборы… — спокойно сказал он, разглядывая собственные ногти. — И установлены камеры наблюдения. О чём Игорь Юрьевич, очевидно, не знал. Камеры тоже, естественно, круглосуточные. Предлагаю всем заинтересованным, в придачу к столь захватывающему рассказу, ещё и кино посмотреть. Если Агар в тот момент о чём-то и жалел — так только о том, что камер не было в ректорском конференц-зале. Потому что лицом белобрысого выблядка, постепенно осознающего поражение, он мог бы любоваться вечно. И без того круглые Гариковы глаза всё расширялись и расширялись, становясь похожими на советские юбилейные рубли, рот приоткрылся — казалось, он вот-вот заплачет, как обиженный ребёнок. — Может быть, я… растерялся, не так понял, — выдавил он наконец. — Ну, там, в лаборатории… Он меня спровоцировал, он намекал! — Так что именно вы перепутали, Игорь Юрьевич? — заботливо сказал председатель министерской комиссии, мужик, на Агаров взгляд, на удивление адекватный для своей должности. — Уверен, все… перепутанности можно объяснить. — Кузнецов вообще часто допускает незначительные ошибки, — спокойно сказал Агар, ни к кому конкретно не обращаясь. — И в лабораторных, и не только. Например, слегка перепутал порядок действий. И инициатора. Я действительно его ударил, и действительно порвал ворот его рубашки — но после того, как он полез ко мне целоваться. Действовал, можно сказать, в целях самообороны. — Игорь Юрьевич, это так? — уточнил Аламар. Гарик уставился на него, поджал губы… И Агар каким-то глубинным чутьём понял, что сейчас будет продолжение. Кузнецов собрался сплясать на все деньги. — А вы его, конечно, защищать будете? — зло спросил он у Аламара… не забыв, правда, убедиться, что зрители из министерства внимательно слушают. — Я знаю, что он ваш любовник! Агар едва сдержал смешок. — Молодой человек, ваши… фантазии выходят из-под контроля, — почти даже с сочувствием сказал Аламар. — Не знаю, что вас навело на такие мысли, но я женат, и, уверяю, счастливо. Моя супруга ждёт ребёнка. И, как бы смехотворны ни были ваши домыслы, повторять их я вам не советую: женщины в её положении не отличаются чувством юмора. Если эта нелепица дойдёт до её ушей — мы с вами встретимся в суде по делу о клевете, Игорь Юрьевич. Приятнее, чем смотреть, как гадёныша добивает Аламар, решил Агар, только самому в этом участие принимать. — У них это называется «шипперить», — громким шёпотом сказал толстый из министерства Людочке. — Целые субкультуры, представьте только, построены на выдумывании… всякого о персонажах книг, фильмов, даже о живых людях! Вот с чем бороться надо, вот где корень зла!  — Игорь Юрьевич, — твёрдо сказал председатель комиссии, — я вынужден спросить вас прямо: ваш преподаватель вас домогался? Не что-то, что вы могли бы посчитать туманными намёками, не ваши… предположения и не обвинения его в связях с другими? Гадёныша явно корёжило: отступать было стыдно, продолжать — страшно. — Имейте в виду, — продолжил председатель, тоже заметив кузнецовские терзания, — что ответ «да» повлечёт за собой официальное судебное расследование, раскрытие личной переписки, снятие записей с камер наблюдения… — И встречный иск о клевете, уже от меня, — добавил Агар. — Но мы гарантируем, что будем лично следить, чтобы на вас не оказывали давления, Игорь, — проворковала Люда, не желающая так просто сдаваться. — Можете никого не опасаться и говорить открыто. — Если же вы ответите «нет», Игорь, — кивком подтвердив её обещания, продолжил седой, — то, пожалуй, мы решим, что… вы переволновались, немного увлеклись, были расстроены… Что в вашем возрасте простительно и объяснимо. От такой наглости Агар сперва утратил дар речи. Гадёнышу на блюдечке подносили шанс выйти сухим из воды — и после того, что он тут устроил! Стерпеть такое… Холодный взгляд Аламара заставил заткнуться. Сашка переплёл пальцы замком, спрятав большие внутрь — давний-давний условный знак, принятый между ними ещё со студенческих времён: «помолчи». Или, по ёмкому выражению Корла, «засунь язык в жопу и не вытаскивай, блядь!» И Агар — не иначе как невероятным чудом — промолчал. Гарик вдруг поднял глаза, уставился прямо на него. Агар встретил взгляд, смотрел не моргая — и никак не мог понять. То ли Кузнецов был чертовски хорошим актёром, даже на пепелище собственного Рима продолжавшим игру… То ли неподдельная, живая тоска его действительно грызла заживо. — Нет, — тихо сказал Гарик. — В поведении и словах Агара Виссарионовича не было ничего, что можно назвать домогательством. Простите, я… погорячился. — В таком случае, предлагаю считать инцидент исчерпанным, — припечатал председатель. — Молодой человек сделает выводы, я уверен, и научится лучше контролировать свои эмоции. Наши взрослые коллеги наверняка вспомнят, что и сами не всегда были взрослыми, и проявят понимание. Мы же, со своей стороны, хоть и оказались посвящёнными во внутренние дела вуза, предпочтём это маленькое недоразумение оставить за скобками. Все согласны? — Внутренние дела вуза, — протянул Аламар, явно задетый тем, что министерский перехватил у него управление. — Впрочем, нам действительно нужен был взгляд со стороны, вы правы. Согласен. — Надеюсь, что маленькое недоразумение, — едко сказал Агар, — действительно сделает выводы. И не превратится в большую проблему. — Извините, — сказал Гарик, не поднимая глаз. — Я всё понял. Можно идти? — Идите, молодой человек, — милостиво кивнул председатель. Стерва Людочка всё-таки сунула ему визитку и напутствовала звонить, если вдруг что, в любое время, а третий, толстый, облизал выходящего Кузнецова липким взглядом и пробормотал что-то про распущенность юного поколения. Агар отодвинулся, пропустив уставившегося в пол Гарика, скривился, будто учуял дурной запах. Хотелось пойти за ним следом и… Нет, морду набить не хотелось — руки только марать. Но вот разнести к хуям какое-нибудь не очень дорогое лабораторное оборудование, вымещая злость… — А теперь, — уже другим тоном сказал седой, когда за Кузнецовым закрылась дверь, — Агар Виссарионович, уделите и вы нам несколько минут. Давайте поговорим о профессиональной этике, вежливости и равном ко всем отношении. Я так понял, ни вы, ни уважаемый Александр Маркович не увидели ничего необычного в том, что преподаватель — неважно, при каких обстоятельствах, — ударил студента? Присядьте, пожалуйста, Агар Виссарионович. И, сука такая, демонстративно указал на стул, наверняка до сих пор тёплый от кузнецовской задницы. И хорошо если следы позора на нём не остались. Аламар расцепил «замок безмолвия» и ещё одним до боли знакомым жестом потёр ладони: «я умываю руки, выкручивайся сам». — Вот же блядь, — тихо сказал Агар.