Алхимик

— Может, передумаешь? — осторожно спросил Аламар. Плюнув на министерскую проверку, они заперлись в ректорском кабинете и пили коньяк. Огорошенная — и, что удивительно, искренне расстроенная последними новостями — Танечка не только не возражала, но и бутербродов им принесла, и цербером уселась в приёмной, героически отбивая атаки посетителей. — Вряд ли, — осторожно сказал Агар, прекрасно понимая, что не передумает. Не в ближайшие пару лет. Несмотря на вязкий, дурнотный привкус, оставшийся после беседы с министерскими, мозги прочистились знатно. Пришлось вынуть голову из песка — из задницы, поправил себя Агар, — и посмотреть на вещи объективно. Он устал. Выгорел. Давно воспринимал преподавание не как любимую работу, а как досадную повинность, обязанность, которую продолжаешь тащить за собой из каких-то сентиментальных глупостей. Чемодан без ручки. И когда наконец решился, вслух сказал это непредставимое ещё вчера «ухожу» — словно огромный камень с плеч свалился. О, конечно, фантомные боли — лаборатория, проекты, аспиранты, парочка толковых магистров — уже начались; Агар не сомневался, что в ближайшие недели будет ещё хуже. Но фантомные боли, как он прекрасно помнил, отлично снимает алкогольная анестезия. Полмесяца блаженного ничегонеделанья в компании виски и Уёбища — заманчивая перспектива, кто бы отказался?.. — И как я без тебя? — неожиданно растерянно спросил Аламар. Агар отсалютовал ему пузатым коньячным стаканом. — Прекрасно, — не то сказал, не то пообещал он. — На работе только меньше нервов будет, дома молодая жена и Аламар-младший, любовничек. — Да уж, — задумчиво протянул Аламар. — И как только твой гадёныш мелкий раскопал? Столько лет прошло… — Пальцем в небо попал, думаю, — не особо уверенно сказал Агар. — Хотя кто его знает, странный он. По чьей-то протекции поступил? — Да вроде нет, по нему мне никто не звонил, — нахмурился Аламар. — Впрочем… Да нет, вряд ли связано, но… Арчибальд объявился. О тебе спрашивал. — Знаю, — кивнул Агар. — Звал к себе, проектом сверхважным соблазнял. Я его послал. — Почему? — с искренним любопытством спросил ректор. — А вот просто так. — Агар дотянулся, налил обоим ещё коньяку. — Что-то так задело… Я ему затёр про высокую миссию инженера человеческих душ, светлое звание педагога и служение чистой науке, а не презренной практике. И нахуй послал. Он вроде отстал. — Долбоёб ты, Агар, — припечатал Аламар, выпив семилетний коньяк залпом, как в голодном студенчестве палёную водку глушили. — Долбоёб и собака бешеная. Чем больше тебе чего-то хочется — тем сильнее ты протянутую руку кусаешь. Кстати, о хочется… Что там у тебя с Кузнецовым на самом деле вышло? — А ты иди записи с камер в лаборатории посмотри, — посоветовал Агар. — Ах, прости, камер же нет… Ректор не подписал распоряжение, сказал — дорого и бесполезно. — Ты бы сразу сказал, что собираешься там оргии устраивать со студентами, — хмыкнул Аламар. — Из своего кармана бы оплатил. Но всё-таки не увиливай. Подкатывал к нему? — Скорее уж, подъёбывал, — признался Агар. — Заёбывал. Ну, знаешь, выбрал на роль мальчика для битья, чтоб остальные не расслаблялись. В общем, тот седой хер из минобра прав был — сам я Кузнецова довёл. А не он бы сорвался — так следующая жертва. Да ещё, глядишь, оказалась бы поумнее и на блеф с камерами не купилась. — Тот седой хер, — неодобрительно сказал Аламар, поджав губы, как почтенная вдовица, услышавшая бранное слово, — знаешь кем до министерства был? Не знаешь? Вот и не знай. Но мужик умный, не поспоришь. И… мальчик-то, похоже, впрямь в тебя влюбился. — Ебал я в рот такие влюблённости, — торжественно сказал Агар. — И когда это он из гадёныша в мальчика превратился, а? — А вот тогда же, когда ты — из нормального человека в бешеную собаку. Боишься ты, что ли, даже мысль допустить, что тебе кто-то понравиться может? А уж не дай бог заподозришь, что и ты понравился — вообще с цепи срываешься. Агар помолчал. Взял без спросу у Аламара из пачки сигарету, закурил, закашлялся с отвычки горьким вонючим дымом. — Никаких «понравиться», — наконец сказал, глядя в глаза Аламару. — Он студент, я препод. Да и всё равно… за ним на таких машинах приезжали, на какие мне, с завтрашнего дня безработному, только облизываться. Аламар присвистнул, потом понимающе хмыкнул. — И ты, конечно, тут же приписал ему богатого любовника. — А разве не очевидно? — спросил Агар, затушив едва прикуренную сигарету. Коньяк начинал пробирать, принося с собой угрюмое мрачное веселье. — Какие тут ещё версии могут быть? — Да дюжина любых, и куда вероятнее, — вздохнул Аламар. — Но ты даже о них не подумал, так? О родственниках, о служебной машине с работы, о… ну, хоть о папе-водиле у большого босса. Агар уставился в стену. — Я — бешеная собака, — констатировал он. — И, похоже, моё бешенство заразно. Кузнецов вот тоже подхватил. Один ты иммунный, Саш. — Да уж за столько лет-то, — вздохнул Аламар. — Знаешь, хрен с ним со всем: с вузом, с приматом придурошным, с седым хером из министерства… Ты себя уже найди, к сорокету пора бы. Агар достал телефон, долго и с пьяной внимательностью его разглядывал, потом решительно набрал номер такси. — Ладно, Саш, я уже пьяная бешеная собака, поеду домой, — сказал он, пока оператор искала машину. Аламар не стал удерживать. В приёмной на посту сидела, как верный цербер, Танечка. Глаза у неё были на мокром месте, и ставший от коньяка сентиментальным Агар обнял её и пообещал навещать. А потом неожиданно спросил: — Вот, Татьяна Дмитриевна, вы умный человек. Скажите, что с бешеными собаками делать-то? Танечка вытерла слёзы уголком платочка и вздохнула. — Вы, Агарчик, не бешеный. Вы просто дикий. Неприрученный. Вас бы в добрые руки… Домой Агар ехал в крайне задумчивом настроении. Даже протрезветь успел за дорогу.