***
Братья Железновы действительно были очень похожи — если смотреть не глазами, конечно. Вслушиваться в их интонации, следить за тонкими чуткими пальцами… Пальцами шулеров, жуликов, игроков. Пожалуй, даже Игроков — с большой буквы. Роланд Морганович выкладывал фотографии на панель своей машины. Некоторые Гарик уже видел, другие… Ну, они явно были из одной серии. — Мне кажется, Игорь, — тихо признался Роланд, — у нас с вами гораздо больше общего, чем вы думаете. — Это вы, — догадался Гарик. — Вы их снимали, да? — Я всегда был младшим, — словно сам себе, сказал тот. — И восхищался им. Может, в нормальной семье мы бы смогли… Не знаю. Подружиться? Но Арчи — умный, упрямый, безжалостный Арчи, — мог дружить только с тем, кто равен ему. В нашем случае это значило — достойный соперник. Иначе не получалось никак. Я отчаянно завидовал: когда он пошёл своим путём, вырвавшись от отца, когда… Это, наверное, смешно, но мне казалось — он поднял собственный флаг, собрал соратников, верных только ему… Я завидовал ему, собравшему вокруг себя друзей, завидовал его друзьям — потому что они были с ним рядом, но... Но мне осталась одна-единственная роль, Игорь. Роль врага. И всё, что я мог, — стать достойным врагом. Гарик вспомнил, как Арчибальд Морганович темнел лицом, вспоминая — редко, чертовски редко, по крайней мере вслух — отца. Не ему, конечно, судить, как общаются между собой братья в нормальной семье… но и не Железновым, очевидно. Пожалуй, искренне решил Гарик, быть безотцовщиной — не самый плохой вариант. — Как по-вашему, Игорь, — снова неожиданно сменил тему Роланд, — что такое любовь? — Ни хуя себе вопросы, — вздохнул Гарик, но ёрничать расхотелось совершенно. — Ну… Когда тебя замечают, когда ты что-то значишь, не один из… Роланд довольно — даже самодовольно — улыбнулся. — Я говорил, что у нас с вами много общего, — констатировал он. — По крайней мере, мы с вами одинаково погано выбираем людей, от которых хотим любви… И одинаково погано эту любовь понимаем. Гарик хотел было возмутиться — но уткнулся взглядом в фотографии и сник. Роланд, гад такой, действительно был прав. — Я могу дать вам шанс заслужить их уважение. Шанс… а как им распорядиться, решать уже вам. И, надеюсь, вам повезёт больше, чем мне.***
Гарик поднял глаза. Шеф сидел, глядя в стену, и его лицо напоминало каменную маску. — Он сказал, что если я принесу вам на блюдечке информацию, вы станете меня уважать. Вы все: и Корл, и… ну, вы. И Агар особенно. Можете не говорить, какой я дурак, уже осознал… — Не скажу, — прервал шеф. — Потому что не такая уж глупая причина, Игорь. Я ожидал — и от тебя, и от брата — чего-нибудь более… дурацкого. — А знаете, что я сейчас понял? — решился Гарик. — Вот думал-думал, всё как-то не сходилось, а теперь сошлось… Я думаю, что Роланду Моргановичу срать на мелианцин, на самом деле. И на меня срать. И он не ждал, что я приму его предложение. — Вот как, — снова задумчиво протянул шеф и уставился на Гарика своими глазами-лазерами. — Вот как… — Я думаю, он вам это передал. Просто меня использовал, чтобы до вас докричаться. Что восхищался и восхищается вами. Что… хотел бы, не знаю, помириться?.. Встретиться?.. Он мне фотографии показал, ваши. Он же шпионил тогда… А Агар сегодня рассказал, из-за чего вы поссорились, и вот… Роланд вроде как признался, что рассорил вас тогда, в прошлом. Может быть, это предложение мира? И ещё… Гарик встал, нащупал в кармане картонный прямоугольник, уже размахрившийся по краям, мятый, потёртый… — Я думаю, это для вас, — сказал он, положив визитку с золотым грифоном на стол шефу. Она напоминала белый флаг: не капитуляция, но приглашение к переговорам. — Номер, по которому он ответит всегда. Шеф посмотрел так, словно Гарик ему на стол гадюку положил, подарочным бантиком завязанную. — Что-то дохуя ты думать стал, Кузнецов, — вздохнул он. — Прямо даже пугаешь… Дверь кабинета скрипнула. Гарик резко повернулся, не зная, рад ли он, что изматывающий разговор наконец закончен, или наоборот. Агар, взлохмаченный, с горящими глазами и пачкой бумаг в руках, окинул их обоих тяжёлым взглядом и нахмурился. — Я не сказал, — быстро встрял Гарик, прежде чем тот успел рот открыть. — Мы не об этом вообще говорили… Но Агара, казалось, совершенно не интересовали ни оправдания… ни право рассказать о найденной ошибке. — Арчи, — резко предупредил он. — Отстань от Гарика. В душе не ебу, что ты задумал, но завязывай с ним играть. — Что? — прищурившись, спросил шеф, и взгляд у него сделался очень недобрым. — Это, — Агар, ничуть не впечатлившись, помахал бумагами, — найденная нами с Гариком ошибка в формуле мелианцина. И я сейчас пойду её исправлять. С одним но. Если ты, мать твою, Арчи, отстанешь от Гарика, перестанешь им манипулировать, играть им, ебать ему мозг и вообще оставишь в покое. Чего бы ты от него ни хотел — оставь это. Я не шучу. — А не охуел ли ты, Агар? — холодно спросил шеф. Гарик, в общем и целом, был с ним солидарен. — Охуел, — легко согласился тот. — Но оставь его в покое и не втягивай в свои ебанутые игры. Хватит. — Твой ненаглядный Кузнецов, — вздохнул шеф, сдаваясь… или успешно изобразив, что сдаётся, — сам кого хочешь в ебанутые игры втянет. Не собирался я ничего с ним делать, успокойся. И давай уже об ошибке. Нашёл? — Мы нашли, — всё ещё настороженно сказал Агар. Приобнял ошалевшего до полного онемения Гарика за плечи. — Ну, скорее всего, нашли. Сам понимаешь, нужно ещё проверить, заново, считай, весь цикл синтеза, стресс-тесты… А тему с Кузнецовым, его несостоявшимся предательством, культивированием чувства вины и прочей поеботой мы закрываем раз и навсегда. — Ты мне условия ставишь? — почти весело спросил шеф. Сам бы Гарик на этом месте уже б обосрался, наверное. Агар только кивнул и обнял его крепче. Ладонь его была горяченная, а пальцы сжали Гарикову руку до будущих синяков. — Охуевшие засранцы, мудаки, интриганы, плетущие заговоры у меня за спиной и выставляющие условия, — перечислил шеф. — Идеально. Всегда мечтал о таких… друзьях. На меньшее и размениваться не стоило. — Взаимно, — откликнулся Агар и вдруг добавил серьёзно: — Я рад, Арчи. Рад, что вернулся. — Рад он, — устало вздохнул шеф. — Рад — он, а нервы почему-то мои на это ушли… Ладно, показывай, что там за ошибка. И Кузнецова твоего драгоценного отпусти уже, не съем я его. Шеф вникал, разбирая до буковки найденную ошибку, пока спорил с Агаром, пока вместе решали, что дальше делать… И, хоть Гарик наконец по-настоящему поверил, что не съест — отпускаться от Агара не спешил.