Неправильная

      Мир почти не рушится в тот момент, когда Леншерр покидает школу, хотя Питеру казалось, что брось его отец снова, реальность разобьётся на тысячи осколков, а детские мечты и надежды взрослого парня, наконец, развеются в пепел по ветру. Нет, Эрик просто уходит, а Питер просто принимает это от Рейвен, кивком головы отвечая ей, что понял.       Магнето уходит тихо, не попрощавшись ни с кем, кроме Чарльза. — Не обращай внимания, — говорит тогда она, а парню кажется, что Даркхолм оправдывается. За что? За Леншерра? Она за него не в ответе, впрочем, не более, чем все вокруг, — Эрик просто боится, что захочет здесь остаться. Это место тоже что-то значит для него, — девушка, словно подавив вздох, быстро выдыхает и бросает взгляд на костыли, словно переводя тему. — Что говорит Хэнк? Когда их можно снять. — Не долго, — парень бросает слишком заинтересованный взгляд на разрисованный вдоль и поперек гипс, — ускоренная регенерация. — Тебе, наверное, непривычно быть таким медлительным? — ободряюще улыбается Даркхолм, но он видит, что она лишь пытается увести подальше от темы Эрика, поэтому Питер злится — не на нее, на себя. — Нет, — почти едко замечает парень, усмехнувшись, — то, что я «тормоз», я заметил уже давно. — И схватив покрепче костыли, торопливо направляется вглубь коридора, стараясь игнорировать сочувствующий взгляд Рейвен. Что бы она не хотела там сказать про Леншерра, парень этого знать не хочет. И плевать, что Мистик помнит, как он кинулся к лобовому стеклу самолета лишь при одном упоминании имени Эрика. Все это уже не важно. Мир стоит, он почти не разрушен — и это мир Питера, а не тот, что пытался разрушить Апокалипсис.       Питер натягивает привычную ухмылочку и тут же думать забывает, что Леншерр его бросил. Почти забывает. Что он сам ни словом не обмолвился о возможном родстве, парень не думает. Почти не думает.       На улице солнечно и птички поют, а он на этих дурацких костылях. Бросить бы, да бежать сломя голову, разлохматив на ходу седые пряди. Бежать в никуда. Просто бежать, оставляя лишь ветер и медлительных прохожих позади, ни зрение ни мозг которых просто не в состоянии обратить внимание на промелькнувшую вспышку. Может, где случайно наткнется на Леншерра. Почти случайно.       С Питером так было всегда: мамина любимая ваза падает и разбивается на осколки, когда он случайно задевает ее. Ваза падает медленно — поймал бы раз двадцать, но он этого не делает. Удивительная сверхспособность не сглаживается сверхскоростью, если ты не хочешь спасти уроненное. Мама качает головой, почти злится, а потом видит по телевизору очередное шоу, пропагандирующее опасаться мутантов и тихо садится у изголовья кровати сына, невольно залюбовавшись спящим чадом. Питер не спит — он все видит и лишь невольно продвигается ближе к матери.       Эрик в бегах из-за своей ненависти к роду человеческому, а Магда (человек!) крепче укутывает одеялом сына-мутанта и молится Богу, чтобы никто его у нее не забрал, ни люди, ни мутанты, ни тот, кого она даже упоминать боиться. Питер слышит ее шепот, продолжая притворяться спящим и жалеет, что так и не поймал эту чертову вазу, а в голове стучит это оброненное, словно в бреду: «Чертов Леншерр».       Эрик не ваза, упустишь — не разобьется, лишь станет еще крепче. Металл не разобьешь — металл гнётся и плавится. Только Питер свою-то судьбу выковать не может, куда там пытаться расплавить покрытое слоем металла (чтобы больше никто не ранил) сердце.       «Интересно, куда ты отправился?» — сам у себя спрашивает Питер и, наткнувшись на удивленный взгляд Джин, что одиноко сидит под деревом, читая какую-то книгу. Лицо девушки становится извиняющимся, но она тут же равнодушно пожимает плечами и устало трет. «Голова от тебя кружится, Максимофф, занимайся самобичеванием в другом месте. И верни Курту Библию, это уже не смешно», — он слышит у себя в голове недовольный голос девушки. Джин, видимо, не в духе, но обижаться на нее нет смысла. Ртуть вообще ни на кого не обижается, кроме Эрика.       Парень удобнее подхватывает костыли и все же уходит из сада — Джин не будет Джин, если полезет куда не просят. Лезть в его драму она не станет — своей хватает по горло. По пути он пытается вспомнить когда забрал у Курта Писание и куда мог деть его. Вещи поменьше обычно находились в карманах, а побольше в подвале дома. Куда он задевал украденное в школе, парень еще не выяснил. Зачем он это делал, Максимофф перестал задумываться уже давно. Жаль отца нельзя вот так просто забрать себе.

***

      В кабинете Чарльза спокойно, и не скажешь, что сидишь в обители директора школы, пусть и мутантской. А еще в кабинете профессора стоит фото с Эриком; Питер задерживает свой взгляд на изображении, а профессор на секунду застывает, качая головой. Черт его знает, в курсе ли он о родстве парня с лучшим другом, или просто беспокоится, что в сверхбыстрый мутант нашел себе кумира и на подобии его пойдет бороться за права мутантов путем обкрадывания близлежащих супермаркетов. С учетом прогрессирующей клептомании спидстера, катастрофа может принять масштабы равные опрокидыванию стадиона Эриком на Белый Дом десять лет назад.       Впрочем, о чем там думает профессор Питеру не интересно, но ему в голову не лезет — Максимофф бы заметил. То ли Чарльз, подобно Джин, боится головокружения, то ли просто уважает личное пространство. Питер ставит на второе и принимает как данность тот факт, что телепат его с Эриком никак не связывает.       Порой ему все хочется рассказать Ксавье, ведь он поймет: спидстер увидел еще тогда, в Пентагоне, когда Чарльз со всей дури приложился по лицу Магнето, что в профессоре такую бурю эмоций может вызывать лишь дорогой ему человек. От осознания близости с кем-то, кому Эрик тоже не безразличен, сердце ноет какой-то приятной болью. — Итак, Питер, — профессор подкатывается ближе и смотрит так добро, совсем по-отечески — Эрик бы так не смог, — принимая твое желание остаться в школе, задаюсь вопросом, чем бы тебя занять. — Желаешь эксплуатировать детский труд? — усмехается парень. — В этом то и проблема, — усмехается директор, — ты не ребенок и на занятия тебя не отправишь. — Преподавать — уж извините, это место мне слишком дорого, чтобы подвергать его такой опасности. По крайней мере, не сейчас. — Можно я просто останусь здесь, пока это не заживет, — морщится парень, указывая на ногу. — Мне домой в таком виде возвращаться нельзя. Думаешь, нет никого страшнее Апокалипсиса? Ты мать мою в гневе не видел… — он затыкается ровно на том моменте, где собирался спародировать Магду с ее «добром это не кончится», что упомянула это, когда сын отправился вслед за отцом, и глотает горькую усмешку. Мама в чем-то была права. — Знаешь, несмотря на то, что я вырос, матерям же этого не объяснишь, — поясняет он после заминки. — Моя такой не была, — грустно улыбается профессор. — В любом случае, ты прав: для родителя ребенок в любом возрасте будет слишком мал. — Нет, — качает головой Максимофф, — иногда дети оказываются слишком взрослые для родителей, — говорит он и пытается понять, о Магде он сказал или об Эрике. — Просто присмотри за младшими курсами, ладно? — вздыхает профессор. — Они после произошедшего слегка дезориентированы, и им бы не помешало немного твоей беззаботности. — В смысле не дать им стать такими же угрюмыми засранцами, как Магнето, и возненавидеть мир? — Как бы Питер не старался, не упоминать Эрика то там, то здесь, не получается. Он вспоминает свою первую влюбленность в средней школе: тогда он тоже вставлял имя одноклассницы Камиллы по поводу и без, на что мать, улыбнувшись, сказала: «Может, пригласишь ее уже на свидание?» Что бы Магда сказала, узнай, что он при любой возможности упоминает имя отца? — В смысле показать им, что не все сейчас так плохо, — устало говорит профессор. Он теперь почти всегда выглядит усталым.       Питер вспоминает, как тот выглядел в первую их встречу и почему-то не узнает его. Тот человек был потерянным, слишком нервным, но все же не усталым. Тот человек явно жить-то не особо хотел, тонул в пучине боли и сожалений, но цеплялся за какую-то идею, словно за спасательный круг, что поможет ему выплыть. Этот профессор уже не тонет: отягощенный целым грузом проблем, своих и чужих, он хорошо держится на плаву, но все же устает. А прошлая боль и утраты лишь заставляют его сильнее цепляться за тех, кто ему дорог.       Питер никого и ничего не терял, но гнетущее чувство неполноценности преследовало его с самого детства. Парень считал, что все дело было в отце и что найдя его, воссоединившись с ним — обретет покой, к которому пришел профессор. Понял Питер, что глубоко ошибался, заворожено глядя, как Эрик восстанавливает школу. Леншерр был таким далеким, как бы близко не стоял: смотрел сквозь сына и не видел ничего, кроме еще одного неблагодарного мутанта, что не понимает, что он — Магнето — борется за них. Отец ясно обозначил свою позицию по данному поводу еще во время невероятно долгого путешествия по шахте лифта в Пентагоне.       Максимофф бы хотел сказать, что не раскрылся отцу лишь потому, что боялся оказаться не нужным, да сам уже понимал — все это ложь. Он не сказал Эрику не потому, что это могло быть совсем не нужно Магнето, не потому, что это могло оказаться не нужно ему самому, а потому, что это могло оказаться не то, что нужно. Что тогда придется искать новую причину собственной нецелостности. Пускай отец останется той запредельной мечтой, что будет греть его сердце, а он вылечит ногу, вернется домой, обнимет сестренку, попытается найти работу и, может быть даже, перестать воровать. А пока просто нужно натянуть привычную улыбку и заставить поверить других, что все хорошо, только вот… — Боюсь для этого мне самому нужно в это верить, — уже профессору добавляет парень, нашаривая в кармане шоколадный батончик. Того там не оказывается, зато откуда-то появились карандаш, упаковка жвачки и степлер. Питер вспоминает, что новомодное изобретение недавно покоилось на столе Чарльза.. Что ж, бегать он не может, но скорость в руках никуда не пропала. Куда же делась эта чертова книга Курта? Чарльз на секунду застывает, а Питер чувствует в голове что-то тягучее, словно патока, медленное и неповоротливое. — Ты чем-то расстроен? — удивленно спрашивает Ксавьер со слегка помутившимися глазами — путешествие по голове Ртути подобно путешествую со Ртутью — вызывает легкое головокружение и желание выплюнуть завтрак. — Это неприятно, когда в твоей голове копаются, — с наигранной обидой заявляет Питер. «Прочитай, найди, помоги мне», — мысленно взмолил о помощи парень, хотя сам не знал, что такого там должен был найти профессор. — Там словно улитка ползает. Я уже молчу, что это просто неприлично. Я был о тебе лучшего мнения. Ну, не тогда, когда ты заявился ко мне домой в образе престарелого наркомана. — Вот еще, — улыбается Ксавье, явно не расслышав мольбы — ему бы даже в его столь умную голову не пришло, что кто-то хочет, чтобы его мысли прочли, — я просто оценил твое эмоциональное состояние. Обычно люди наоборот чувствуют умиротворение, когда телепат проникает в их разум, но с тобой все не так: я попросту не поспеваю за твоими мыслями, не могу сосредоточиться и оттого ты меня чувствуешь. Кстати, нехорошо так про Библию. — Но тем не менее, порыться в голове ты у меня можешь? — чуть ли не с надеждой спрашивает парень, проигнорировав заявление о святости Писания. — Не вижу смысла, — пожимает плечами профессор, явно не расслышав в голосе собеседника какой-то подтекст. Для всемогущего телепата Чарльз иногда бывает до одури слепым. — Разве тебе есть что скрывать? — Разве что кто устроил вечеринку по поводу отстройки школы. Но я тебе не выдам, пытай сколько хочешь. И, тебя ждет горькое разочарование: это был не я, — заверил его Максимофф. — Даже знать тогда не желаю, если от тебя я такое ожидал, то от кого-либо еще из школы — нет, — устало потирает висок Чарльз, все же о чем-то задумываясь. — Так что тебя беспокоит, Питер?       Ответить он не успевает: к ним почти врывается Рейвен. — Что? — резко смотрит на нее Профессор и Питеру на секунду кажется, что он сейчас выпрыгнет из кресла несмотря на неспособность ходить.       Мистик молчит, буравя взглядом названого брата, а потом почему-то кидает еще один виноватый взгляд на Питера. — Эрик, — едва слышно произносит Ксавье и встречается с Ртутью глазами, опускает взгляд на его ногу и снова смотрит на Рейвен: — Не поможешь добраться до холла? — кидает он Мистик.       У Питера сердце подскакивает куда-то в район головы и тут же сделав стремительный кувырок падает вниз: профессор никогда никого не просил помощи с креслом. Случилось что-то из ряда вон выходящее. А ведь было все вроде почти хорошо!