Про дружбу и шляпников

      Не это Рудбой ожидает увидеть, когда по просьбе из смс Фаллена он поднимается на второй этаж и идет в дальнюю комнату. Совсем не это. Юрка уже там, стоит на пороге, в спальню не заходит и выглядит таким охуевшим, каким Ваня его за все годы дружбы ни разу не видел.       В комнате пиздец. Ванечка Фаллен, общение с которым у Рудбоя вдруг завертелось-закрутилось в последние месяцы, сосется... с Пашкой. Пашенькой Личадеевым, талантливым музыкантом, отличным парнем с хуевым характером, который истрепал Музыченко все нервы и не только. Самозабвенно так сосется, руками за жопу трогает, майку на спине задирает, бедрами притирается. У Вани нет слов. Правда. Он, блядь, настолько поражен, что, кажется, моргать забывает. Фаллен же... не в теме? Шутил – да, даже предлагал по приколу отсосать, когда Рудбой ему по пьяной лавочке выложил про свою дружбу "с привилегиями" с Юркой, да и про то, как у "Шляпников" все сложно в личных отношениях. По приколу ведь? Или нет. В этом и сложность Фаллена: вроде адекватный нормальный тип, а потом – добрый вечер, вот такие сюрпризы. – Ну и какого хера тут творится? – Юрка с первым шоком справляется и звереет на глазах. Это плохо. Когда он удила закусывает, места всем становится мало.       Всем. Кроме Фаллена. Тот отрывается от Пашкиных губ, а вот бедрами еще ближе прижимается, улыбается многообещающе, и только потом обращает внимание на Музыченко. – Ой, мы увлеклись, да? Проблемы какие-то? – А потом к Пашке уже: – Ты вроде говорил, что свободен? – Совершенно. Абсолютно. Категорически. Свободен. – Вот это последнее "свободен" как будто в Юру нацелено. И оно долетает. Потому что Музыченко белеет весь, скрещивает руки на груди и зубы сжимает так сильно, что они, блин, скрипят. – Вот и хорошо, Паааашенька. – Фаллен проводит Паааашеньке ладонью по щеке, ласково, томно так. И снова целует, но уже коротко. – Вы, мальчики, или туда, или сюда. Людей-то в доме до хера, а мы тут всякими интересными штуками собираемся заниматься.       Ване становится похуй как-то на то, что Юра решит. Сам он шагает в комнату, идет у инстинктов на поводу. И при этом не может оторваться, не может перестать смотреть. Это точно его Фаллен, отлично знакомый долбоеб Ванечка, который любит старые советские фильмы, майонез и своего котика Гришу. Все тот же. Только горячий. Распаленный. Соблазнительный и уверенный в себе. Такой, что Рудбой заводится как-то моментом и до такой степени, что мозги в яйца в раз стекают. Пашка да, тоже красивый, конечно, но... привычно. Привлекательный чувак, проверенный сотнями пьянок дружище, на которого у Вани в жизни не стояло. А сейчас стоит. Потому что сейчас Фаллен Паше шею облизывает, штаны, любимые Пашкины, ярко-красные с лампасами, потихоньку с задницы стаскивает.       Дверь закрывается с громким хлопком, и Рудбой сначала решает, что все, не выдержал Юрец, но нет, тут он. Трогает Ваню за локоть, привлекая внимание. – Это чего за хуйня, Ванюш? – Понятия не имею. – Ты зачем этого кренделя сюда привез? Ты же меня сам уламывал, мол, можно друга с собой возьму, адекватного?..       У Вани нет ответа. И воздуха в легких. И мозгов больше нет, совсем-совсем. Потому что Фаллен уже утягивает Пашку за собой, на пол. Вся комната, как и остальной дом, в каком-то охотничьем стиле, с деревом, коврами, оружием и прочей ерундой. Вот и тут на полу – теплая мохнатая шкура, не натуральная, конечно, икеевская небось. Но Пашка на этой светлой шкуре, раскрасневшийся, потный уже, в спущенных штанах – смотрится просто отлично. А потом Ванечка, сука, Фаллен, начинает и сам раздеваться. Красиво и со знанием дела. В спинке прогибается, волосы небрежным жестом поправляет, джинсы стаскивает мееедлено, дразняще. Хоть музыку врубай и мелкие купюры готовь. Задница у него оказывается такая, что у Рудбоя во рту слюна скапливается. Круглая, аппетитная настолько, что на ней хочется оставлять сильные шлепки. Охуенная жопа, правда. Ваня, у которого опыт с мужиками не ахти, так, баловство по юности, да с Юркой сейчас отсосы и дрочка, теряет почву под ногами. Он в красках представляет, как можно эту задницу мять в ладонях, расцвечивать ее ударами пятерни или укусами. И вылизывать ее можно. Так вылизывать, чтобы там мокро было все, чтобы мышцы податливые-податливые стали. Чтоб Фаллен ныл и стонал, еще просил или отстраниться пытался, потому что слишком. Вот же пиздец.       Юра тихо стонет и делает маленький незаметный шаг вперед. И смотрит в центр комнаты так, словно и убивать сейчас готов, и на брюхе ползать, лишь бы не прогнали. Он почти не обращает внимания на Фаллена, пялится на Пашку. А Пашка, даааа, Пашка знает, что и как делать. Потягивается, отчего на плоском животе мышцы проступают, запрокидывает голову и громко, протяжно стонет. Показательно, артистично. Ванечка с ним вроде ничего такого и не делает пока, гладит по груди и по татушкам на руках, проводит по животу, пах старательно игнорируя. Помогает штаны окончательно снять. И только потом, убедившись, что зрители полны внимания, он наклоняется и проводит языком Пашке по херу. Всего-то один раз, еле коснувшись. Но того чуть не подбрасывает. Фаллен смеется, гладит его по бедрам успокаивающе, зарывается пальцами в темный треугольник волос у него в паху, тянет немного. Проводит два раза по члену, и снова – путешествие руками по всему телу.       У Вани предохранители горят. Он хочет уйти, потому что, блядь, вуайеризм как-то никогда не был в его грешках, но и не может. Что-то не пускает. Что именно Рудбой понимает только после очередного чужого поцелуя – грязного, показательно откровенного и очень шумного. Они оба, и Пашка, и Фаллен работают сейчас на публику. Каждый на свою. Хуй знает, что там у Личадеева в башке, правда, но вот Ванечка... Ванечка смотрит на Рудбоя. Искоса, а то и совсем вскользь, реже – забывается и заглядывается открыто. Вот это, блядь, новости.       Революция в Ваниной голове проходит слишком стремительно, но почти безболезненно, а Фаллен из разряда нормальных чуваков с придурью переходит в разряд тех, кого хочется ебать, пока силы не кончатся, а потом, вот такого заебанного, снимать в неоне. Сложно.       Но Юрке сложнее. Он дышит как после пятикилометрового марафона, сглатывает часто-часто и пот со лба утирает. – Юр? – Ммм? – Ты же говорил, что у вас с Пашей все. – Рудбой шепчет, тихо-тихо, Юре на ухо. Чтобы эти ебучие лицедеи не услышали. – Вроде того. – Вроде того? Вроде того, Юр? Вот чего он на меня, как ты выражаешься, агрессирует! – Да все у нас! Три месяца как. – Ага. Оно и видно.       Пашке уже заебись. Фаллен ему живот нализывает, колени гладит. Соски то скручивает с силой, то растирает. С душой подходит, да. А когда насаживается ртом на стоящий колом Пашкин член, стонет уже и Юрка, тихо вроде, но Ваня уверен: кому надо слышат тоже. Все становится очень, очень плохо в следующую секунду, и Рудбой окончательно теряет себя. Пашке все эти ласки надоедают, он, придерживая Ванечку за затылок, начинает толкаться бедрами. Ваня ждет, что Фаллен отдернет его, нахуй пошлет, но куда там. Фаллен стонет глухо, давится членом, но разрешает. Рукой в пах тянется, сжимает себя, яйца мнет. И снова стонет. И снова.       Рудбой так заводится, что забывает, где он и с кем. Похуй на все становится. Он представляет Фаллена с собой, его затылок под рукой, темные густые волосы. Растянутые покрасневшие губы. Румянец на щеках. Стоны эти, только еще более сдавленные, тихие. У Вани член больше, да. И он не будет нежничать, раз уж Фаллену это не нужно. Да блядь. У Рудбоя столько сразу мыслей проносится о том, что можно делать с Ванечкой. Что нужно делать с Ванечкой. С глаз падает пелена, которая до этого мешала смотреть и видеть всю эту неприкрытую чувственность, порочность. А сейчас не видеть невозможно. Потому что все так, как будто Ваня однажды накидал список, что его заводит в трахе и в людях, забыл о его существовании совсем, а кто-то подобрал и слепил из этого списка настоящего человека. Фаллена.       Рука ныряет вниз, к стояку. Рудбой сжимает себя, еле удерживается от того, чтобы не начать дрочить. А Ванечка с центра комнаты все видит. Утирает с подбородка слюну, темнеет взглядом, и в его глазах столько приглашения и ожидания, что Ваня сдается. Стягивает майку с себя, отбрасывает ее в сторону, почти шагает уже. И чертовски невовремя вспоминает о Юрке.       Музыченко заведен тоже, хер из штанов рвется. Только вот взгляд при этом такой убитый и растерянный, что Рудбой не может просто взять и забить. Он тянет Юру на себя, взглядом ловит и прижимается к его губам долгим поцелуем. Что там сейчас происходит на ебаной шкуре вопрос десятый. Не для того они столько всего прошли, чтобы похерить все вот так. Юрка толком не отвечает, только рот послушно приоткрывает, а сам так и пялится в сторону. – Юр. Пошли. – Тот в ответ лишь головой отрицательно мотает. – Собираешься проебать возможность с Пашкой все выяснить? – Что выяснять? Что его хер в чужой глотке? – Нет. Выяснять, что он в твоей глотке должен быть.       Плюсы десятка лет дружбы: можно лишнего не говорить, а все равно понимать друг друга. Все договоренности, про минеты, дрочки и прочее, от безнадеги случились, это с самого начала ясно. Пашка не из тех, кто ошибки признает и на попятную идет, Юрка – тем более. Закусило обоих, "завязали с пидорством" своим, а вот куда вылилось все. Хуй знает, почему не могли разобраться без цирка этого. Без Фаллена, да.       Ваня снова тянется с поцелуем, теперь уже напористым, развязным. Трахает Юрин рот языком своим, а сам делает шаг, другой, третий к центру комнаты. Музыченко идет следом.       Ванечка все замечает. Просто все. Отвлекается от Пашиных сосков, дыхание переводит. Поднимает на Рудбоя глаза, расплывается в довольной широкой усмешке. И подмигивает. А потом окатывает Ваню таким жадным голодным взглядом, что хочется нахуй послать всех и все, завалить его прям сейчас, вытрахать всю душу из него, чтобы стереть эту понимающую улыбочку и погасить хоть на чуть-чуть этот блядский огонек в глазах. Рудбою кажется, что они с Фалленом ебучие половинки одного целого. С Юркой не было и сотой доли такого. Не было. Нормально было, да, но мозг не утекал в хер только от одной мысли, что вот сейчас, сейчас все случится, только шаг сделай.       Ваня на ходу стаскивает кроссовки, наступая на задники, носки стягивает. Останавливается, замирает, когда пальцами ног утыкается в мягкий ворс шкуры. Сам не знает, чего ждет. Юра же, приняв решение, больше не сомневается. Он опускается на колени, тянет руку к Паше, перебирает его влажные волосы. Тот дергается, что-то сердито шипит, почти уворачивается. Но Фаллен вдруг звонко шлепает его по бедру. – Хватит выебываться. Разберись со своим мужиком.       Хуй знает почему, но Паша слушается. Фак, правда, тычет, но разворачивается чуть-чуть, смотрит на Юру хоть и все еще зло, зато не дергается больше, не отодвигается.       А у Вани терпение совсем заканчивается. Он берется за пояс штанов, собирается их вниз стянуть, но натыкается на Ванечкин взгляд. Тот мотает головой отрицательно, тихо выдыхает "я сам". И двигается ближе, как был, на коленях. Застывает у Рудбоя в ногах, смотрит снизу вверх обманчиво смиренным взглядом. Во рту от этого взгляда у Вани пересыхает. У Фаллена волосы влажные от пота, а еще их наверняка удобно наматывать на кулак, но это не сейчас, позже. Сейчас Рудбой только зарывается в них пальцами, чешет затылок легонько. Потом проводит ладонью Ванечке по щеке, по губам, а тот облизывается, пытается ее языком тронуть. – Почему ты не сказал? – Ваня знает, что можно жестче, что Фаллену зайдет, нутром это чувствует. Но спешить не хочет. Понимает вдруг, что время еще будет. Дохуя времени. Пока – только дразнящие касания на горле, не вполсилы даже, а так, в четверть. – Я говорил. Ты меня не слышал.       Это правда, наверное. Рудбой извинится еще за это, честно. Не раз, не два. Тысячу раз. А сейчас слова в горле застревают, потому что Ванечка жмется лицом к его паху, трется совершенно по-кошачьи. А потом языком проводит. Прямо по члену, и похуй, что два слоя ткани между. Ваню кроет так, что ноги подгибаются. Он все же вплетает пальцы Ванечке в волосы, тянет, не слишком сильно, но все равно добивается стона довольного. Фаллен тоже уже готов. Плывет взглядом, сжимает себя в паху. И штаны Ванины тянет вниз.       Игры заканчиваются. Больше никаких показательных выступлений. У Рудбоя, может, еще и есть какие сомнения, но у Ванечки их нет. Он не дразнится, не выпендривается, как с Пашей. Облизывает Ванин хер один раз, другой, по всей длине, размашисто и жадно, а потом насаживается сразу и до самого горла, так, что носом в волоски в паху утыкается. Давится, кашляет, на Рудбоя влажный поплывший взгляд поднимает. Отстраняется на доли секунды, снова насаживается. Ему заебись, Ваня видит, чувствует, и только от этого кончить уже готов в горячий жадный рот. Но у Фаллена выдержка неожиданно круче оказывается. Он отодвигается, отползает назад, но взгляда от Рудбоя не отрывает. Такой красивый сейчас – пиздец. Ваня его словно видит первый раз в жизни. И понимает, что все, нет пути назад. Что Фаллен для него теперь навсегда вот такой – с покрасневшими от минета губами, с влажными растрепанными волосами, с заалевшими скулами. Не чудаковатый знакомый, с которым классно раскуриться иногда, а порочная красивая детка, которую хочется отыметь в рот.       Ваня окончательно скидывает штаны, опускается на мягкую шкуру. Гладит Ванечку по острой косточке щиколотки. Он мог бы сейчас дернуть посильнее, подтащить Фаллена к себе, навалиться сверху. Мог бы. Но вместо этого ждет. Ванечка улыбается ему и откидывается на спину, широко разводит в стороны ноги. Он гладит себя по животу, потом ведет рукой ниже, в пах, сжимает член пару раз в неспешном ленивом темпе. И вдруг отвлекается от Вани. Заглядывается на Пашку с Юрой.       Наверное, Рудбой должен ревновать или что-то такое, но кроме желания добраться уже до Фаллена, он сейчас вообще ничего не чувствует. И да, он рад, что эти два долбоеба нашли общий язык наконец-то. Охуеть как рад. Пашка стонет, не переставая, тихо и надрывно. Юрка трогает его так собственнически и так... правильно, что все окончательно очевидно становится. А у Вани – гора с плеч. Им нормально с Музыченко было, правда нормально. Приятно, да, комфортно и так далее. Но Рудбоя вот это "нормально" больше не устраивает. Его теперь, кажется, только секс, от одного предвкушения которого мозги напрочь отшибает, устраивает.       Фаллен вдруг вмешивается. Отстраняет Юрку, сам к Пашиным губам жмется, языком толкается, но недолго, отодвигается почти сразу. А у Вани сердце останавливается от страха, что он что-то не так понял, что сейчас все по пизде пойдет. – Не обижай его. – Ванечка выговаривает это уже Музыченко, прямо в губы. Потом прижимается к Юркиной щеке мягким целомудренным поцелуем. – Или я тебе лично пиздец обещаю. Себе его заберем, усек?       Не сказанное вслух "мы", отдается теплом в Ванином животе. Охуеть. Просто охуеть. Как он мог в Фаллене это все проглядеть, а? – Ты откуда такой борзый взялся? – Юрка больше не зол, не напряжен. Возбужден, распален – да, но Рудбой вдруг понимает, как давно не видел вот этого чумного счастливого огонька в его глазах. – Вань, он чего такой охуевший у тебя? – В душе не ебу. Он мне таким уже достался, кажется.       Ванечка громко ржет, еще раз быстро целует Пашу и снова откидывается на спину. Он опять забывает обо всех, смотрит только на Рудбоя. И Ване, в общем-то, становится все равно, сколько тут людей рядом, да хоть полный состав "Шляпников". Он видит только Ванечку. Его почти черные бесстыдные глаза. Его яркие и крупные, словно ягоды, соски. Его пальцы, которые он смачивает слюной, а потом заводит их вниз, себе между ног. Рудбой боится кончить прямо сейчас, серьезно. Тело само двигается. Тянется ближе, чтобы кожа к коже. Руки скользят по крепким мышцам ног, по плотным, сбитым таким, бедрам. По животу, груди, плечам. Ваня ложится сверху, накрывает Ванечку собственным телом, и жалкие миллиметры воздуха между ними словно раскаляются.       Фаллен отзывается на каждое движение. Он отзывается на поцелуй и руку от дырки своей послушно убирает, повинуясь молчаливой просьбе Рудбоя. Подставляет шею, в которую Ваня вгрызается, расцвечивая укусами. Ноги раздвигает еще сильнее. И стонет, сладко-сладко. Рудбою столько всего хочется с ним сделать, но яйца гудят уже, выдержка отказывает, мозг не работает. Он просто толкается бедрами, тискает Ванечку за задницу. За охуенную, крепкую такую задницу. – Надеюсь, все мое ожидание того стоило. – Это звучит как вызов. И Фаллен, сука, весь в этом. Да, мы собираемся поебаться, но ты уж расстарайся, чтобы мне понравилось.       И Ваня готов постараться, правда. Чтобы Фаллен, сука, забыл о существовании других людей. Чтоб даже смотреть ни на кого не думал.       Рудбой отстраняется чуть-чуть, опираясь на руку. Рассматривает Ванечку, пытается разглядеть хоть каплю сомнений, стыда или чего-то еще. Но кроме похоти и неприкрытого, откровенного желания ничего не видит. Он знает, что им обоим сейчас мало нужно, пиздец как мало. Только вот хочется оттянуть разрядку, получить всего и побольше.       Фаллен пытается выглядеть покорным, когда Ваня с его ягодицы пальцы свои глубже ведет. Но глаза у него так горят, а дыхание настолько рваным становится, что эта мнимая покорность Рудбоя не обманывает. И, когда он чувствует влагу там, в расселине, то даже не удивляется. Но злится, хотя и права не имеет, наверное. – Успели с Пашкой все-таки?       Ванечка не сразу понимает, наверное. А, когда понимает, раздраженно глаза закатывает. Привстает и больно кусает Рудбоя за губу. – Ты совсем ебанько, да, Вань? Сам я себя имел. К тебе готовился, блядь.       Ох. Совсем, ебанько, да. Ваня ведет пальцы глубже, проскальзывает внутрь, чуть-чуть совсем. Там и правда мокро и свободно. Как же, сука, не кончить сейчас, а? – Покажешь мне потом? Как ты это делаешь? – Рудбой голос свой не узнает. Вместо привычного тембра какое-то сиплое воронье карканье выходит. – Если ты меня сейчас нормально не трахнешь, то только это и увидишь. – Фаллен сам начинает двигаться на пальцах. И Ваня даже не пытается ему помешать. – Гандоны и смазка справа. Если что. – Что же ты, сука, творишь? – Перед глазами цветные пятна. Ваня вжимает пальцы, два сразу, как можно глубже. Пытается ими двигать, но поза неудобная, совсем неудобная. Ванечка тихо вскрикивает, сжимается, впивается в бока Ванины ногтями.       Рудбою не хватает рук, он не может себя заставить даже на секунду отстраниться и потерять контакт. Не говоря о том, чтобы добровольно убрать пальцы из жаркой мокрой дырки. Но Фаллен – снова – делает все по-своему. Сам снимается с пальцев, недовольно стонет, отстраняется. Ваня пытается его удержать, но когда ему в руку вталкивают легко узнаваемый квадратик фольги, все недовольство рассыпается, переплавляется в такое возбуждение, что даже каждый вздох отдается в яйцах. – Проверимся оба – и нахуй резинки. – Фаллена самого трясет уже. Он выстанывает это Рудбою в губы, целоваться лезет, но быстро отодвигается снова. – Хочу, чтобы ты в меня кончил. Полгода ни о чем больше думать не могу.       Ваня чудом каким-то не спускает. Яйца пережимает себе, оттягивает. Помогает плохо, но он хотя бы соображает, что упаковку открыть сначала надо. На Ванечку смотреть сейчас нельзя, никак нельзя, блядь. Взгляд цепляется за парочку рядом. Рудбою не сильно интересно, если честно, ему бы самому продержаться, да, но не залипнуть взглядом на том, как Юрка, потный весь, одуревший какой-то, Пашку в шкуру втрахивает, нельзя. Они двигаются так слаженно, так красиво, что уже сложно их представить не вместе, а врозь, с каким-то напрягом между ними. Вот надо же было мозги друг другу и окружающим иметь, а?       Мысли чуть-чуть прочищаются. Достаточно для того, чтобы раскатать резинку по члену. Но не достаточно, чтобы надолго отвлечься от Фаллена. Тот не любит, когда от него отвлекаются, да. Переворачивается на живот, потягивается. Трется о шкуру, шумно дышит. Оглядывается на Рудбоя через плечо, а потом выставляет задницу, упирается в пол коленями. Прогибается в пояснице Ванечка мастерски, блядь. У Вани в низ живота словно кипятком плещет, а руки совсем не слушаются. Смазка льется мимо, но на пальцы тоже попадает. Черт. Фаллен будит в Ване что-то такое темное и постыдное, о чем он и сам и не подозревал. Да, всегда пожестче любил, хули говорить, но вот сейчас хочется послать нахуй и гандон, и смазку. Вылизать, смочить слюной одной, а потом вломиться почти на сухую, но – обязательно – чтоб Ванечке заебись было. А ему будет, точно будет. Это Рудбой опять каким-то шестым чувством чует. Что всякие реверансы и здравый смысл там побоку, что только личный кайф имеет значение, а не приличия и какие-то границы. И от этого понимания просто крышу рвет.       Желание увидеть, как Фаллен сам себе жопу растягивает, руками или игрушкой, пиздец какое навязчивое. И когда Ваня на пробу двигает во влажной, чуть растянутой дырке двумя пальцами, он себе обещает, что будет, все еще будет. И сам наиграться успеет, и шоу обязательно Ванечкино посмотрит. А пока он только мягко двигает пальцами и не сдерживается – целует правую ягодицу. Фаллен реагирует. Прогибается еще сильнее, длинный ворс из шкуры рвет, дрожит весь, от затылка до пяток. Он шепчет что-то, но из-за ебучего шума в ушах Рудбой ни хрена не слышит. Он ебет дырку пальцами, вгоняет глубоко-глубоко, разводит их там внутри. И оставляет мелкие кусачие поцелуи на нежной коже ягодиц. Он бы сейчас и дальше пошел, потому что похуй на стыд и стеснение, честно, скользнул бы языком, глубже, толкнулся бы внутрь. Но боится, что тупо спустит, как только дотронется.       Ваня не слышит, чувствует сдавленное "давай уже". И не может отказать. Пытается аккуратно, но Фаллена не устраивает. Как только Рудбой головку проталкивает, Ванечка сразу же насаживается сам, до конца. И всхлипывает громко, на всю комнату, а, может, на всю Карелию, Ване похуй как-то. Он принимает правила игры. Разрешает себе два спокойных медленных движения от силы, а потом входит уже по-настоящему. Так, что бедрами о бедра с громким шлепком. Так что раскаленная волна кайфа окатывает каждую клеточку организма. Так, что Ванечка дугой выгибается и стонет жадно "даааа". Рудбой сжимает руки на влажной от пота талии, двигается так сильно, что почти больно, но остановиться уже не в состоянии.       Пашка вдруг появляется в поле зрения, гладит Фаллена по волосам, с поцелуями лезет. Ванечка не слишком-то отвечает, но губы смиренно подставляет. И Ваня почему-то не чувствует ревности, только заводится еще сильнее, хотя казалось бы, невозможно.       Ванечка пытается встать на четвереньки, упереться руками в пол, и Рудбой замирает, хотя сейчас это смерти подобно. Он пережидает, водит руками по влажным лопатками, острым позвонкам, по таким охуительным круглым ягодицам. Потом, не думая ни о чем, заводит одну руку вниз, Фаллену между ног. Там все отлично. Хер твердый-твердый, очень теплый, горячий почти. А еще он мокрый, да. Ваня размазывает липкие капли, а Фаллен в ответ сжимается и хрипло выдыхает "двигайся, сука".       Все остальное – смутно, смазанно. Пошлятина, которую он выстанывает Ванечке на ухо. Соленая кожа на чужих плечах, на которой так вкусно сжимать зубы, когда наслаждение все мышцы выкручивает. Вязкая теплая влага на пальцах. Пашка с Юрой где-то совсем рядом, с поцелуями, касаниями и чем-то еще. И Фаллен. Горячий, сладкий, отзывчивый. Неожиданно испорченный и совершенно отрицающий какие-либо "нельзя". Он утягивает Ваню глубоко-глубоко, взрывает его их общим, только на двоих, удовольствием, и все равно не отпускает.       Даже кончив, Рудбой не может от Ванечки оторваться, совсем не может. Падает рядом, пытаясь хоть чуть-чуть дыхание в норму привести, разворачивается к Фаллену лицом. Целует, мягко и благодарно. Вылизывает его губы и ключицы. Проводит руками везде, куда в состоянии дотянуться. Перестать его трогать совсем невозможно. Кожа от пота влажная, горячая. Удивительно нежная. Ванечку сейчас хочется баловать, ухаживать за ним, делать какие-то тупые поступки, лишь бы порадовать, И еще – прощения просить за то, что столько времени зря проебали. Поэтому Рудбой сдерживается, между ягодиц не лезет, хотя руки трясутся от желания проверить, потрогать. А Фаллен все это видит. Лыбится довольно, принимает ласку и окончательно Ваню завоевывает. И с этой самой секунды все желания Рудбоя и планы на ближайшее будущее сворачивают на банальное “ебать Фаллена, пока силы не закончатся”.       Покрывало приносит Юрка, уже успевший, как и Паша, штаны натянуть. Он ставит на пол, рядом со шкурой, пару бутылок пива. И пытается быть деликатным, наверное. – Вы тут разбирайтесь, а мы вниз. Мясо жарить пора. – Посмотрите-ка на него: жарить мясо ему пора. А где "Ванечка, котик, спасибо, по гроб жизни тебе обязан"? – Фаллен потягивается, а Рудбой позорно залипает. – А можно нам жрачку в номера? В качестве благодарности за помощь в налаживании взаимопонимания внутри коллектива группы "Шляпники"? – Ты всегда так пиздишь много, а? – Юра натягивает футболку, пару секунд рассматривает себя в зеркале, волосы приглаживает. Сзади к нему подходит Пашка, сам ему челку поправляет. Приятно на них смотреть, если честно. – А ты? Всегда?       Ваня затыкает Фаллена поцелуем. Он, конечно, их всех очень любит, но высушивать препирательства Юрки и Ванечки на тему пиздежа, сейчас выше его сил. Тишины хочется.       Рудбой боится, что все рассыплется, как только они останутся вдвоем и попытаются что-то обсудить, но этого не происходит. Фаллен открывает пиво, отпивает приличный глоток, потом Ване протягивает. Ему, оказывается, настолько идет вот такой заебанный и расхристанный вид, что в животе у Рудбоя опять тяжелеет. – Давай так. Если какие-то мутки с Юрой, то только вместе. И вчетвером, с Пашкой. А то у этого плода любви Джонни Деппа и Джима Моррисона такие тараканы в голове, что на нас на всех хватит. – Серьезно? – Ваня давится пивом. Не этого он ожидал. Но это же Фаллен: ему как-то всегда было похуй на то, кто и что от него ожидает. – Да. Есть возражения? – Нет. – Рудбой не может с собой ничего поделать. Улыбается так, что щекам больно. – Еще какие-то условия?       Ванечка снова ложится, медленно проводит себе рукой по животу, зевает. И все это красиво. Выверенно. – Да. На свидание меня позови. В кино. Или в филармонию. Похер, куда-нибудь. – Хорошо. Зову. И в кино, и в филармонию. И похер, и на хер. Куда захочешь. – Идет. Как думаешь, мясо нам через сколько принесут? Часик у нас есть в запасе? – Часик? Часик есть. – Рудбой отставляет пиво подальше, чтобы не опрокинуть и не заляпать такую чудесную удобную шкуру. – И два гандона еще есть.       Фаллен вдруг укладывает его на лопатки, устраивается верхом на бедрах. И улыбается, светло-светло, словно оправдывая свой псевдоним. И у Вани сердце проваливается в желудок, а мозги опять стекают в яйца. Что-то ему подсказывает, что там они и будут жить в ближайшее время, а может быть и всегда. Пока Ванечка Фаллен рядом.